В кросскультурных интервью используется ряд приемов, которые в большей или меньшей степени должны помочь преодолеть трудности перевода и добиться большей смысловой эквивалентности интервью.
Некоторые исследователи применяли язык-посредник, т.е. второй язык интервьюера и респондента. Однако мой собственный опыт на Ближнем Востоке и в Африке подтверждает, что лишь образованные люди владеют вторым языком и, кроме того, степень его знания неодинакова у интервьюера и респондента. Обращалось внимание и на то обстоятельство, что использующие второй язык часто затрудняются уловить точный смысл, особенно в случаях различий по социальному статусу и уровню образования.
Если же используется диалект, например пиджин-инглиш {англокитайский гибридный язык. — А.П.], коммуникационные барьеры еще более возрастают. При использовании диалекта возникают специфические, обусловленные социализацией стили взаимодействия, исключающие альтернативные варианты общения. Таким образом, использование диалекта или контактного языка при наличии культурных барьеров мало способствует достижению смысловой эквивалентности.
Другой способ решения проблемы перевода — использование переводчика. Хотя его помощь полезна, переводчик редко бывает пассивным агентом передачи сообщений, каковым он должен бы быть. Его языковая компетентность и время оказывают давление на его посредническую роль и приводят к ошибкам. Существенными последствиями использования переводчика являются: (1) его преднамеренные или неосознанные предубеждения, (2) его социальный статус, (3) снижение доверительности, неизбежное при трехстороннем общении. И без того трудная проблема общения еще более осложняется появлением третьего участника коммуникаций. Поэтому весьма сомнительно, что переводчик смог бы придать переводу такую степень смысловой эквивалентности, на которую исследователь мог бы твердо полагаться.
Дополнительной помощью может быть использование обратного перевода. Суть метода состоит в том, что вопрос переводится на местный язык, а затем другой переводчик переводит эту переведенную версию обратно на язык оригинала, а затем обе версии сравниваются и выявляются расхождения. Естественно, использование обратного перевода занимает много времени и обходится дорого. Более того, обнаружение ошибок требует большого опыта. Проблемы возникают также в связи с тем, что социальный и образовательный уровень переводчиков обычно значительно выше, чем респондентов. Все это не дает оснований считать использование обратного перевода в кросскультурных интервью идеальным средством достижения полной смысловой эквивалентности.
Существуют и другие способы выяснения эквивалентности перевода. Но в конечном счете решающее значение имеет достижение концептуальной эквивалентности. Так, если в сравниваемых системах имеется идентичный институт, например, президент как глава исполнительной власти, серьезных проблем при количественном анализе не возникает. Но такие совпадения довольно редки в кросскультурных исследованиях. Это предполагает, что интервьюеру для получения равноценной информации о культуре респондента может потребоваться сформулировать совершенно иные вопросы по сравнению с теми, которые он задал бы в поле своей собственной культуры. Иными словами, каждый вопрос нужно тщательно концептуализировать, чтобы убедиться, адекватен ли он для получения искомой информации. Это требует от интервьюера способности преодолеть границы собственной культуры и встать объективно над обеими культурами — своей собственной и культурой респондента.
Некоторые интервьюеры вообще не в состоянии овладеть такой процедурой. Для всех она стоит много времени и средств. Но она может оказаться единственно возможным способом установить реальную и надежную концептуальную эквивалентность там, где прямые кросскультурные измерения невозможны. Открытие даже небольшого объема надежно эквивалентных концепций, в конечном счете, может быть предпочтительнее, чем бесконечные блуждания кросскультурного интервьюера в лабиринте неопределенных взаимоотношений.
