Пожалуй, были три главные темы в наших разговорах —1) последние события в правозащитном движении в Москве и Ленинграде: аресты, допросы, высылки, эмиграция, новости самиздата; 2) то, над чем в данный момент работала Л.К., вернее, обсуждение уже написанного и вышедшего в сам-или-там-издате; 3) воспоминания, рассказы о судьбах близких ей людей, от той блестящей плеяды российских писателей и поэтов, (Анна Ахматова, Борис Пастернак, Владимир Маяковский, Николай Гумилев, Самуил Маршак, Борис Житков и множество других), которых ей посчастливилось встретить в жизни, до более молодых современников, таких, как Александр Солженицын, Анатолий Найман, Анатолий Якобсон, Давид Самойлов, Владимир Корнилов).
Понятно, что при моей любви к поэзии "серебряного века" я был, как говорят американцы, "весь ухо", слушая рассказы "живого" очевидца, который сначала в доме отца, а потом в своем, видел их, разговаривал, слышал, как они читают стихи…
Будучи уверенной, что ее комната прослушивается, Л.К. часто прибегала к эвфемизмам — например, Солженицын назывался "наш великий друг", "Бодался теленок с дубом" почему-то именовался "Зоология", а говоря о Сахарове, она просто показывала рукой на его фотографию на стене.
У меня по записным книжкам разбросаны очень короткие записи, скорее, перечисления тем разговоров. Вот, отрывок из 76 года: "… об убийстве Константина Богатырева, переводчика Рильке; о том, что Сахаров испытывает комплекс вины, потому что вокруг него садятся или гибнут люди (человека, ехавшего к нему, сбросили с поезда), а он остается на свободе; в книге "Записки об Анне Ахматовой" она хотела поместить большую фотографию А.А. на обложке, а свою маленькую — внутри, а издатели сделали две фотографии одинакового размера на обложке — Л.К. стесняется, говоря — «все равно, как если бы поместили Льва Толстого и секретаря одним размером рядом…»
Коротенькая запись из 78 года: "…Вышла ее книга стихов "По эту сторону смерти". Рассказывает об Анатолии Якобсоне, какой это был замечательный человек. Читает "Загробные огни аэродрома" — об эмиграции. Пожар в детской библиотеке в Переделкине…"
Отрывок из описания встречи у Л.К. с А.Д. Сахаровым (79 год): "…А.Д. рассказывает, что иногда приходят к нему не совсем адекватные люди. Один пришел и протягивает ему какой-то пузырек — А.Д., это Вам. — Хорошо, это мне. А что это? — Это моя моча. — А зачем, извините, мне Ваша моча? — Я хочу, чтобы Вы сделали анализ. Меня отравляют! Другой спрашивает — скажите, Вы,правда, Сахаров, или дубль? — Пожимаю плечами, достаю документ, показываю, а там написано — "дубликат!"
Кроме этих "разбросанных в пыли" записных книжек, у меня хранятся 45 писем Л.К. ко мне в период с 1978 по 1995 год. Письма эти — тоже предмет для отдельного разговора, но пока я хочу привести одну цитату — как бы в поддержку написанного мной об Л.К.
Из письма от 19.01.1986 года:
"…Я веду жизнь физически и душевно ненормальную, и выпрямится она только тогда, когда я сброшу с плеч свой груз. До тех пор не будет ни сил, ни времени <…> Никто этого не понимает <…> О, когда я сброшу этот груз — я начну новую жизнь, я буду видеть любимые ветки в снегу не только из окна своей комнаты (если она еще будет моей). А пока что я — лошадь в мыле, мечтающая только о том, чтобы ДОБЕЖАТЬ".
Пришла перестройка. Со скрипом завертелся механизм слома старой государственной машины подавления. Появились надежды.
Надо ли говорить, какие чувства испытывала Л.К. (да и все мы), когда Сахарова вернули в Москву, избрали в Верховный Совет, когда начали печатать ее собственные книги, книги Солженицына, Владимова, Гроссмана, Виктора Некрасова, Юрия Домбровского, когда ветер принес глоток свободы, в скорое наступление которой мы не верили!
Вот отрывок из письма Л.К. от 03.08.1987 года, когда замечательный ленинградский критик и литературовед Самуил Лурье "пробил" в печать в журнале "Нева" повесть "Софья Петровна":
"…Только что Люша вручила мне письмо из "Невы" от Никольского. Неужели я дожила, доживу? Я еще ничего и выговорить не в силах. Буду держаться за это письмо, как за талисман, буду таскать его с собою неразлучно и перечитывать. "Софье" в этом году 47 лет!"
Теперь, встречаясь, мы лихорадочно обсуждали — правда ли это? Надолго ли это? Некоторые говорили, что это просто ГБ выманивает диссидентов из нор, чтобы потом одним ударом всех прихлопнуть!
Но вот уже возвращается Солженицын, и у себя в книжке я нахожу запись от 28.09.94: "Л.К. рассказывает, как встречала у себя дома вернувшегося Солженицына — сказала ему: "Я была уверена, что Вы вернетесь в Россию, но думала, что я до этого не доживу…".
В феврале 1987 года наш знаменитый хирург Святослав Федоров сделал ей операцию на глазах, и после этого несколько лет Л.К. довольно хорошо видела. К сожалению, в 90-х годах ее зрение снова резко ухудшилось. Как-то она гордо заявила мне, что стала инвалидом первой группы по зрению и может получать водку без очереди (вот и шутки появились — ведь она не пьет абсолютно).
И все равно, работает, работает…Комментарии ко 2-му тому "Записок" (колоссальный, неподъемный труд), 3-ий том "Записок".
Девять, а то и больше вариантов "Прочерка" — воспоминаний о Матвее Петровиче Бронштейне. Мучилась, переписывала многократно, пытаясь найти правильное соотношение между "личностью" и "личным". А дополнительная боль (как будто мало было!) — полученные ею горькие тексты допросов Матвея Петровича, из которых ясно, как его жестоко пытали.
Говорит, что должна еще дописать "Дом поэта" — ответ Надежде Яковлевне Мандельштам по поводу ее "Второй книги".
