XIII. О доброте и добродушии

Под добротой я разумею заботу о благе людей, называемую у греков"филантропией"; слово "гуманность" (как оно употребляется ныне) для неенесколько легковесно. Добротой я называю деяние, добродушием же -- природнуюсклонность. Изо всех добродетелей и достоинств доброта есть величайшее, ибоприрода ее божественна; без нее человек -- лишь суетное, вредоносное ижалкое создание, не лучше пресмыкающегося. Доброта соответствуетевангельскому милосердию; излишество в ней невозможно, возможны лишьзаблуждения. Чрезмерное властолюбие привело к грехопадению ангелов,чрезмерная жажда знания -- к грехопадению человека; милосердие же не бываетчрезмерным и не может ввести в грех ни человека, ни ангела. Склонность творить добро заложена глубоко в природе человеческой; когдаона не изливается на людей, то направляется на другие создания; это видим мыу турок, народа жестокого, который, однако же, добр к животным и подаетмилостыню собакам и птицам. Как рассказывает Бусбек^[56], делодоходит до того, что однажды в Константинополе христианский мальчик едва небыл побит камнями за то, что из шалости заткнул клюв птицы. Но в добродетелимилосердия, или доброте, таится опасность заблуждения. Есть у итальянцевзлая поговорка: "Tanto buon che val niente" -- "Так добр, что ни к чему негоден". А один из ученых итальянцев, Никколо Макиавелли, имел дерзость прямонаписать, что "христианская вера делает добрых добычею несправедливости итирании"^[57]. Это могло быть сказано потому, что ни один закон и ниодно учение так не превозносит доброту, как это делает христианство. Во избежание как подобных дерзостей, так и указанной опасности следуетзнать, какие именно заблуждения свойственны столь превосходному качеству.Стремись ко благу ближних, но не будь рабом их прихотей или притворства, ибоэто будет всего лишь податливость, или слабоволие, обращающие в рабствоотличных людей. Не одаривай также жемчугом Эзопова петуха^[58],когда ячменное зерно его более осчастливило бы. Пред тобой пример Господатвоего: "Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми ипосылает дождь на праведных и неправедных"^[59]; но он не изливаетбогатств и почестей на всех без различия. Необходимое должно быть доступновсем, но особые блага надлежит распределять с разбором. Остерегайся такжеразбить оригинал, делая слепок; оригиналом же, согласно Писанию, являетсялюбовь к самому себе, а любовь к ближнему -- лишь слепком. "Все, что имеешь,продай и раздай нищим... и приходи, последуй за мною..."^[60]. Но непродавай всего, что имеешь, если не готов последовать за мной, т. е. еслинет призвания, которое позволит тебе с малыми средствами делать столько жедобра, сколько с большими; иначе, питая потоки, осушишь ключи. Впрочем, добро творится не только по разуму; в некоторых людях и даже вприроде существует естественное к нему расположение, как существует, сдругой стороны, и прирожденная злобность, по природе своей не терпящаячужого благополучия. В более легкой степени злобность оборачивается простойугрюмостью, или упрямством, или склонностью перечить; худший же вид ее --зависть и злонравие. В чужом несчастье такие люди чувствуют себя как рыбы вводе и на редкость умеют его отягчить; это не собаки, лизавшие язвы Лазаря,а, скорее, мухи, без устали жужжащие над открытой раной; эти misanthropiпостоянно заняты тем, что доводят людей до петли, но даже дерева неприпасают им для этого, как Тимон^[61]. Люди подобного нраваявляются поистине ошибками природы, но вместе с тем и наилучшим материаломдля создания великих политиков; это как бы узлистое дерево, пригодное длякораблей, предназначенных к бурным плаваниям, но не для домов, коим надлежитстоять прочно. Признаки доброты многочисленны. Если человек приветлив и учтив счужестранцами, это значит, что он гражданин мира и что сердце его не остров,отрезанный от других земель, но континент, примыкающий к ним. Еслисочувствует чужому несчастью, это показывает, что сердце его, какблагородное дерево, источает бальзам из собственных ран. Если легко прощаетобиды, это значит, что дух его выше оскорблений и не может потерпеть от нихурона. Если признателен за малые дары, это означает, что в людях ценит душу,а не имущество. Если же он достиг совершенства апостола Павла и готов бытьотлученным от Христа за братьев своих^[62], это указует набожественную природу и как бы родство с самим Христом. XIV. О знати ^[63] О знати я намерен говорить сперва как о сословии в государстве, а затемкак об отличиях отдельных лиц. Монархия, где вовсе отсутствует знать, всегда бывает чистым деспотизмоми тиранией, наподобие турецкой. Ведь знать умеряет власть монарха иотвлекает взоры народа от королевского дома. Демократиям она не нужна: там,когда нет знатных родов, обыкновенно бывает больше покоя и меньше склонностик смутам; ибо внимание людей устремляется тогда на дело, а не на лица; аесли на лица, то опять-таки в поисках наиболее пригодных для дела, но неради гербов и родословных. Мы видим, например, что Швейцарская республикадержится прочно, несмотря на множественность вероисповеданий и кантонов, ибопокоится на принципе полезности, а не привилегий. Преуспевают такжеблагодаря своему управлению и Соединенные Провинции; ведь, где господствуетравенство, там решения правительства беспристрастнее, а подати и повинностивыплачиваются охотнее. Многочисленная и могущественная знать придает монархувеличие, но ограничивает его власть, ободряет народ, но ложится на негобременем. Хорошо, когда знать не более могущественна, чем это необходимо винтересах государя и закона, однако же достаточно сильна, чтобы служитьтрону оплотом против наглости черни. Многочисленная знать несет странеразорение, ибо увеличивает расходы; к тому же многие из ее числа со временемнеизбежно беднеют, создавая тем самым несоответствие состояния со званием. Что касается знатности отдельных лиц, то мы благоговейно взираем надревний замок, уцелевший от разрушения, или на вековой дуб со здоровойсердцевиной; а тем более -- на древний знатный род, устоявший против волн ибурь времени. Ибо новая знать есть дело рук монарха, старая же -- деловремени. Основатели знатных родов имели обычно больше доблести, но меньшедобродетелей, нежели их потомки, ибо редко бывает возвышение без того, чтобк заслугам не примешивались темные дела. Но справедливо, чтобы слава ихпереходила к потомству, а пороки погребены были вместе с ними. Знатноерождение обычно отвращает от труда; а кто не трудится, тот завидуетприлежанию. К тому же знатному некуда возвышаться далее; а кто застыл наместе, когда другой подымается, тот едва ли избежит чувства зависти. Знатныхже само рождение ограждает от зависти других, потому что почести имполагаются. Государи, насчитывающие среди своей знати людей даровитых, могутупотребить их на службе с большей пользой и удобством, ибо люди склонныподчиняться тем, кто как бы рожден повелевать. XV. О смутах и мятежах ^[64] Пастырям народов надлежит разбираться в предзнаменованиях политическихбурь, которые обычно всего сильнее, когда дело идет о равенстве, подобнотому как в природе бури всего сильнее ближе к равноденствию. И, как бурямпредшествует глухой шум ветра и вздымание волн, так и в государствах:...Ille etiam caecos instare tumultus Saepe monet, fraudesque, et operta tumescere bella^[65]. Предвестниками смуты следует считать пасквили и крамольные речи, когдаони часты и смелы, а также ложные слухи, порочащие правительство, когда онивозникают часто и охотно подхватываются. Вергилий в родословной Молвыговорит, что она доводилась сестрою гигантам: Illam Terra Parens, ira irritata Deorum, Extreman (ut perhibent) Coeco Enceladeque sororem Progenuit...^[66] Добро бы еще молва была лишь отзвуком прошедших смут, но она являетсятакже и провозвестницей смут грядущих. Однако же поэтом верно подмечено, чтомятежи и мятежные слухи не более отличаются друг от друга, чем брат отсестры, мужской пол от женского, особенно когда уже и самые благиепостановления правительства, коим надлежало бы вызвать всеобщее одобрение,толкуются превратно и в дурном смысле, ибо это показывает, что недовольствовелико. Как говорит Тацит: "Conflata magna invidia, seu bene, seu male,gesta premunt"^[67]. Но из того, что подобные слухи являютсяпредвестиями смуты, не следует еще, что чрезмерно суровое их подавлениепоможет избежать смуты. Для прекращения слухов часто лучше всего пренебречьими, а усердные попытки пресечь их лишь продлят им веку. Не следует такжедоверять тому повиновению, о котором Тацит говорит: "Erant in officio, sedtamen qui mallent mandata imperantium interpretari, quamexequi"^[68]. Обсуждения, отговорки и придирки к распоряжениямвластей -- все это уже попытки стряхнуть ярмо и упражнения в неподчинении,особенно если при этом сторонники приказа высказываются робко инерешительно, а противники его -- с дерзостью. Далее, как верно подмечает Макиавелли^[69], если государь,обязанный быть отцом всем своим подданным, отождествляет себя с какой-либоиз партий и склоняется к одной из сторон, он уподобляет свое правлениекораблю, который опрокидывается от неравномерного размещения груза. Это мыможем видеть на примере Генриха III Французского, который сперва самприсоединился к Лиге для истребления протестантов, а вскоре за тем эта жеЛига обратилась против него самого. Ибо, когда монаршая власть окажетсяподчинена партийным целям и появятся иные узы, связующие крепче, нежели узыподданства, монарха можно считать уже почти низложенным. Далее, когда распри, раздоры и столкновения партий происходят открыто идерзко, это признак того, что уважение к властям утрачено. Ибо движения дажевидных людей в государстве должны быть подобны движениям планет подвоздействием "primum mobile"^[70], а это, согласно древнему учению,означает, что каждая из них подчиняется быстрому движению высшего порядка иболее медленно движется сама по себе. Поэтому, когда вельможи устремляютсясобственным путем слишком решительно и, как хорошо выразился Тацит,"liberius, quam ut imperantium meminissent"^[71], это означает, чтопришла в расстройство вся планетная система; ибо почестями государи облеченыот самого господа, который сам и грозит лишением их: "Solvarn cingularegum"^[72]. Поэтому, когда расшатан любой из четырех столпов, коими держитсяправление, -- религия, правосудие, совет и казна -- людям надобно молиться,чтобы их миновала беда. Но оставим прорицания (которые, впрочем, станутболее ясными из дальнейшего) и посмотрим, каковы материальные причинымятежей, какие поводы их вызывают и, наконец, какие существуют против нихсредства. Что касается материальных причин для мятежей, то они заслуживаютпристального внимания, ибо вернейшим средством предотвращения мятежа (есливремена это позволяют) является именно устранение его материальной причины.Ведь когда горючий материал налицо, можно отовсюду ждать искры, котораявоспламенит его. Причины же, коими вызываются мятежи, бывают двоякие:великий голод и великое недовольство. Можно сказать наверное: сколько вгосударстве разоренных, столько готовых мятежников. Лукан отлично описалсостояние Рима перед гражданской войною: Hinc usura vorax, rapidumque in tempore foenus, Hinc concussa fides, et multis utile bellum^[73]. Вот эта-то "multis utile bellum" и есть верный и безошибочный признактого, что государство расположено к смутам и мятежам. А если к разорению иоскудению знати прибавляется обнищание простого народа, опасность становитсявелика и неминуема, ибо мятежи, вызываемые брюхом, есть наихудшие. Чтокасается недовольства, то оно в политическом теле подобно мокротам в телечеловека, которые способны вызывать жар и воспаляться. И пусть ни одинправитель не вздумает судить об опасности недовольства по тому, насколькооно справедливо; ибо это значило бы приписывать народу чрезмерноеблагоразумие, тогда как он зачастую противится собственному своему благу;пусть не судит об опасности также и по тому, сколь велики на деле обиды,вызывающие волнения, ибо то недовольство опаснее всего, в котором страхсильнее прочих чувств: "Dolendi modus, timendi non item"^[74]. Ктому же, когда угнетение действительно велико, оно не только истощаеттерпение народа, но и подавляет его волю; не то бывает, когда народ охваченлишь страхом. И пусть монархи и правители пред лицом недовольства неутешаются тем, что так-де бывало уже не раз и, однако же, никакой беды неслучалось; ибо хотя и верно, что не всякая туча приносит грозу, но верно ито, что гроза, много раз пройдя стороной, наконец разражается. Как гласитиспанская поговорка, "Дай срок, и веревка оборвется, как легонько нидернуть". Причинами и поводами к мятежам являются религиозные новшества, налоги,изменения законов и обычаев, нарушения привилегий, всеобщее угнетение,возвышение людей недостойных или чужеземцев, недород, распущенные послепохода солдаты, безрассудные притязания какой-либо из партий, -- словом,все, что, возбуждая недовольство, сплачивает и объединяет народ на общеедело. Что касается средств против мятежей, то существуют кое-какие общие мерыпредохранения, на которые мы и укажем, однако на каждый случай болезни --свое лекарство; так что здесь лучше советовать, чем предписывать. Первым из лекарств будет устранение всеми возможными средствами техматериальных причин для мятежа, о которых мы уже говорили, а именно голода инищеты в стране. Цель эта достигается: открытием торговых путей иблагоприятным торговым балансом, поощрением мануфактур, искоренениемпраздности, обузданием роскоши и расточительства посредством особых законов,усовершенствованием земледелия, регулированием цен на все предметы торговли,уменьшением налогов и пошлин и тому подобным. Вообще надобно заботиться,чтобы население королевства (особенно, если его не косят войны) не превышалосредств к его существованию; причем население надлежит измерять не однимлишь числом, ибо небольшое число людей, если они потребляют больше, аработают меньше, скорее истощит государство, нежели большое число таких,которые живут скромнее, но больше производят. Поэтому чрезмерное увеличениезнати и других привилегированных групп по сравнению с численностью простогонарода не замедлит ввергнуть страну в нищету; к этому ведет и чрезмерномногочисленное духовенство, ибо оно ничего не вносит в общий запас, а также-- если больше людей готовить к ученому званию, нежели найдется для нихдолжностей. Поскольку обогащение страны может происходить лишь за счет торговли синоземцами (у себя что выгадал на одном, то потерял на другом), надлежитпомнить, что одна страна продает другой лишь три вида товаров: сыройпродукт, как его дарует природа, обработанный продукт и, наконец, перевозкуи доставку. Так что, если вертятся все эти три колеса, богатство должнохлынуть в страну подобно вешним водам. И зачастую случается, что "materiamsuperabit opus"^[75], т. е. работа и перевозка превосходят ценностьсамого продукта и больше обогащают государство; это особенно видно напримере жителей Нидерландов, владеющих лучшей в мире такой золотойжилой^[76]. Но всего более правительству надлежит заботиться, чтобы деньги идрагоценности не скоплялись в руках немногих; иначе государство может иметьбольшой их запас и все же терпеть нужду. Ведь деньги, подобно навозу,бесполезны, покуда не разбросаны. А для этого надо искоренять или по крайнеймере строго ограничивать такие хищнические дела, как ростовщичество,монополии, огораживания и тому подобное. Что касается средств к устранению недовольства или хотя бы опасностей,при этом возникающих, напомним, что в каждом государстве имеются (какизвестно) два сословия: знать и простой народ. Когда недовольно одно из них,опасность еще не велика, ибо простой народ не скор на подъем, если вельможиего к этому не возбуждают; а те бессильны, если сам народ не расположен квозмущению. Опасность тогда велика, когда знать только и ждет смуты внароде, чтобы тотчас выступить самой. Поэты рассказывают, что боги вздумаликак-то сковать Юпитера; он же, прослышав о том и наученный Палладой, послалпросить подмоги у сторукого Бриарея. Смысл этой аллегории, без сомнения, втом, что государям всего надежнее заручиться расположением простого народа. Даровать народу некоторые вольности, возможность приносить жалобы иизливать недовольство (лишь бы это было без излишней наглости и угроз) тожебудет спасительной мерой; ибо, кто загоняет гнилые мокроты внутрь идопускает внутреннее кровоизлияние, вызывает этим злокачественные нарывы исмертоносные язвы. В случае недовольства Прометею была бы под стать роль Эпиметея, ибо сэтой бедой никто не сумел бы сладить лучше, чем он. Эпиметей, выпустив наволю бедствия и зло, закрыл наконец крышку и удержал на дне сосуда надежду.В самом деле, искусно и ловко тешить народ надеждами, вести людей от однойнадежды к другой есть одно из лучших противоядий против недовольства.Поистине, мудро то правительство, которое умеет убаюкивать людей надеждами,когда оно не может удовлетворить их нужды, и ведет дело таким образом, чтобылюбое зло смягчено было надеждой; а это не так уж трудно, ибо как отдельныелица, так и целые партии весьма склонны тешить себя надеждами или хотя бызаявлять о них вслух, если сами уж им не верят. Общеизвестной, но тем не менее прекрасной мерой предосторожностиявляется забота о том, чтобы у недовольных не оказалось подходящего вожака,который бы мог их объединить. Говоря о подходящем предводителе, я разумеютакого, который обладает и именем, и значением, пользуется довериемнедовольных, привлекает к себе их взоры и сам имеет причины быть в численедовольных; такого надлежит либо привлечь на сторону правительства, причемнезамедлительно и надежно, либо противопоставить ему другого, принадлежащегок той же партии, чтобы ослабить таким образом его популярность. Вообщеразделение и раскалывание всех враждебных государству союзов и партийпосредством стравливания их между собой и создания меж ними недоверия можносчитать неплохим средством, ибо плохо дело, когда сторонники правительствапредаются раздорам и разъединены, а противники его сплочены и едины. Замечено, что поводом к мятежу может стать иное острое и колкое слово вустах государя. Цезарь несказанно повредил себе словами: "Sylla nescivitliteras, non potuit dictare"^[77], ибо эти слова убили в людяхнадежду, что сам он когда-либо откажется от диктатуры. Гальба погубил себя,когда сказал: "Legi a se militem, non emi"^[78], тем самым лишивсвоих солдат надежды на вознаграждения. То же сделал и Проб словами: "Sivixero, non opus erit amplius Romano imperio militibus"^[79] --словами, которые повергли воинов в отчаяние. Подобных примеров множество.Вот почему в щекотливых делах и в трудные минуты государям следуетвысказываться крайне осторожно, особенно в тех кратких суждениях, которыемгновенно облетают свет и считаются за истинное выражение их тайныхнамерений. Ведь пространные речи -- вещь прескучная, и прислушиваются к нимкуда меньше. И наконец, пусть государи на всякий случай имеют при себе одного, а ещелучше нескольких лиц, известных своей воинской доблестью, для подавлениямятежей в самом начале. Ибо иначе двор при первых же признаках смутыприходит в неподобающее волнение, и государству грозит та опасность, окоторой говорит Тацит: "Atque is habitus animorum fuit, ut pessimum facinusauderent pauci, plures vellent, omnes paterentur"^[80]. Необходимо,однако, чтобы эти военачальники были людьми надежными и почтенными, а нелюбителями расколов и искателями популярности и чтобы они были в ладах сдругими важными особами в государстве; иначе лекарство это может оказатьсяопаснее самой болезни.