В мире существует очень много различных стереотипов, привычных стандартных убеждений. По‑своему они полезны, потому что облегчают жизнь: не надо всякий раз думать и принимать оригинальные решения, на это в критической ситуации может просто не хватить времени. В отношении национального характера стереотипы – это категорические мнения об особенностях данной нации. Все знают, что итальянцы поголовно певцы и музыканты, французы легкомысленны, изящны и поверхностны, немцы аккуратны и больше жизни любят порядок. Старая шутка: говорят, что немцы хотели было начать революцию, но не смогли взять вокзал, потому что в кассе кончились перронные билеты. Ну а русские – все сплошь пьяницы и все дела могут решать только в подпитии. Недаром про трудное дело они говорят: тут без поллитра не обойдёшься.
Надо ли говорить, что всё это в очень небольшой степени соответствует действительности. Во всяком случае, любой русский, живущий в Германии, может назвать не одного неаккуратного немца, поселившийся в Италии перечислит безголосых итальянцев и т.д. И всё‑таки, и всё‑таки… Говорить, что все грузины смуглы, черноволосы и горбоносы, нельзя. Можно встретить белокурую грузинку с рыжим спутником, у которого вдобавок ещё и нос картошкой или уточкой, как у типичного русского. И тем не менее смуглых, горбоносых и черноволосых грузин больше, чем, скажем, таких же русских.
То же с национальным характером. Есть черты, больше свойственные нации А и меньше свойственные нации Б. Нет наций, у которых каких‑то черт нет вовсе, набор человеческих качеств – один у всех. Но вот приоритет того или иного качества у русских один, а у американцев – совсем другой. Вы не найдёте нацию, у которой отсутствует стремление к аккуратности или желание помочь ближнему. Но у немцев аккуратность и стремление к чистоте стоят на первом месте, а у кого‑нибудь другого – в лучшем случае на десятом.
Поскольку в этой книге мы наблюдаем именно русских, давайте посмотрим, какие приоритеты характерны именно для них. Но увидеть порядок таких приоритетов можно, только сравнивая русских с другими народами. А как же иначе: всё познаётся в сравнении!
Учёные любят делить народы прежде всего на коллективистов и индивидуалистов. Не то чтобы какой‑то народ составляли чистые коллективисты или безупречные индивидуалисты, но, скажем, для западнык европейцев больше характерен индивидуализм, для жителей Востока – коллективизм.
Русский народ сформировался на самой границе между Западом и Востоком. Наш орёл на гербе смотрит одной головой на Запад, другой – на Восток. Восточная голова у него – соборная, коллективистская. «Мы чувствуем локтем друг друга», как поётся в старой советской песне. Нам позарез нужен этот локоть, хотя порой он может очень здорово заехать нам под рёбра.
Смотрите: вот русская деревня, где все дома расположены строго по одной линии, очень недалеко друг от друга, так недалеко, что коза Марьи Саввишны нет‑нет да залезет в огород Катерины Фоминишны, а охота соседского кота время от времени успешно завершается похищением чужого цыплёнка. И поле‑то от дома получается далеко, и расширить огород некуда, а вот поди ж ты: даже если дом сгорит, хозяин, покряхтев, ставит новый точно на том же месте. Кажется, уж как с соседом он ругался, глаза бы на него не глядели, почему бы ему не построить новый дом где‑нибудь на отшибе, подале от этого злыдня, – ан нет! Почему? Потому что он чувствует: случись беда, сосед всё равно поможет, как и он, враз забудет свои обиды и придёт на помощь. А иначе нельзя. Да и другие соседи осудят.
Дело в том, что русские никогда не жили хорошо, не война – так неурожай, не неурожай – так какая‑нибудь холера. Без помощи соседей никому не выжить. И это ощущение въелось в душу, превратилось в черту национального характера. На английский язык невозможно перевести русское присловье «В тесноте, да не в обиде»: для англичанина в тесноте – это ещё в какой обиде! Об этом ниже мы ещё поговорим.
Английский антрополог Броснахан придумал для русских такой образ: представьте себе многотысячное стадо тюленей, или моржей, или морских котиков на пригретом солнцем скалистом берегу океана. Они лежат и греются, тесно‑тесно прижавшись друг к другу. Кажется, что это не множество животных, а один огромный, чёрный, лоснящийся зверь. Так им удобней: теплее и безопаснее. Случись что, на защиту встанет всё стадо – и горе агрессору!
В бедной русской деревне вдове с малыми детьми приходилось очень плохо, но чаще всего «мир» брал её под опеку, и помереть от голода ей не давали.
Вот это и есть русский коллективизм, или, как его ещё называют, соборность. Когда‑то русские крестьяне, чьи сёла стояли на пути, по которому шли этапом каторжане и по которому наиболее удачливые умудрялись бежать обратно, на ночь оставляли на завалинке кружку молока и ломоть хлеба. Помните известную песню от лица беглого каторжанина: «Хлебом кормили крестьянки меня, парни снабжали махоркой»? Может, совсем недавно этот преступник украл у того крестьянина лошадь, но сегодня он – «несчастненький», а «несчастненького» всегда жалко. В ночь на Пасху царь Фёдор Иоаннович обходил тюрьмы и одаривал каждого преступника яичком. Нет, он их не прощал, за преступление извольте отвечать, но в светлый праздник жалко и преступника.
Хорошо это или плохо, коллективизм? Кто бы сомневался, конечно, хорошо. Хотя… Как это у нас было сказано выше насчёт достоинств, которые продолжение недостатков? Вот представьте себе намагниченный железный стержень. На одном конце у него минус, на другом, естественно, плюс. Нам не хочется, чтобы был минус, хочется одних плюсов. Давайте возьмём ножовку и отпилим этот проклятый минус! Что у нас получится? Как известно из курса физики, ровно ничего. Пилите, как говорится, до посинения, всё равно на одном конце у вас будет плюс, а на другом – минус…
Какой минус у коллективизма? А тот же плюс. Надежда на помощь, уверенность, что пропасть тебе не дадут, а это значит, что можно особенно не тревожиться и не перерабатывать: всех денег, знаем мы, не заработаешь, работа не волк и т.д. Поэтому можно, например, вовсе не работать, а жить на пенсию матери или бабушки. А поскольку потребности небольшие, можно на эту пенсию ещё и пить. Мама и бабушка будут тебя ругать, но денег на водку дадут: а куда денешься? Сын (внук) ведь, не чужой человек!
Забавный факт. Очень неординарная личность, актёр и одновременно священник Иван Охлобыстин до принятия сана весьма своеобразно развлекался. Например, он ходил по московским электричкам и просил милостыню. Охотнее всего, говорит он, подавали, если на плакате, который он держал, было написано что‑нибудь вроде: «Проиграл все деньги в казино. Жена убьёт. Помогите!» Или: «Не работал и не хочу. Дайте на пиво!» Очевидно, люди ценили юмор и наглость. Попробовал бы Охлобыстин попрошайничать с такими плакатами где‑нибудь в протестантской Европе! Ох, не поняли бы!
Соответственно, роль личности в русском самосознании намного ниже роли коллектива. Старики помнят, как на парт‑ и профсобраниях прорабатывали людей, заботившихся о себе и своих близких: «Вы ставите себя выше коллектива!» Страшное преступление. Или вспомним фразу: «Что, тебе больше всех надо?»
Разбогатевший в городе крестьянин приехал домой и привёз дорогую породистую собаку. Соседи приходили посмотреть, цокали языками, хвалили. А через две недели кто‑то её отравил: у всех Шарики и Бобики, а этот хочет лучше всех быть? Не выйдет!
Старый анекдот из серии «Рязанское радио»:
«Товарищ Иванов из села Гнилые Липки просит исполнить рапсодию Листа. Отвечаем: товарищ Иванов, не выпендривайтесь. Передаём для вас русскую народную песню „Валенки“…»
А ведь хорошее слово «выпендрёж», правда? Это когда человек выламывается из общего ряда, хочет быть не как все, но не знает, как это делается.
Соборность русского человека можно увидеть буквально во всём. В переполненный автобус лезть не хочется никому, хоть русскому, хоть финну. Но финн переносит толкотню куда хуже, ему просто необходимо, чтобы вокруг него образовывался этакий воздушный кокон хотя бы на полметра, если нельзя полтора. Это расстояние – часть его самого, его личное пространство, покушаться на которое всё равно что для русского – позволить заехать себе локтем в подцых. Для русского же личное пространство кончается с его одеждой, и потому его не слишком трогает, что незнакомый человек в автобусе прижался к нему, как будто он – библейский блудный сын, неожиданно вернувшийся из дальних странствий.
Во всех странах люди поют хором, но вы не услышите в той же Швеции нестройный, но полный энтузиазма хор незнакомых людей, объединённых только общим автобусом. Так приятно орать какую‑нибудь нехитрую мелодию, которую тут же подхватывает сидящий рядом сосед! «Вместе весело шагать по просторам, по просторам, по просторам, и, конечно, припевать лучше хором, лучше хором, лучше хором!»
А почему в России прижилась такая уродливая форма, как колхоз? В Германской Демократической Республике не прижилась, в Румынии, Венгрии, даже славянской Болгарии не прижилась, не говоря уж о Польше или там Чехословакии. Ни в одной стране, находившейся под влиянием СССР, колхозы не были приняты. То есть что‑то, конечно, получалось, но с каким же скрипом! И при первой возможности исчезли там колхозные забавы, как сон, как утренний туман.
А у нас колхозы существовали много десятилетий, себя, как правило, не оправдывали, но ведь и не распадались же! Разумеется, действовало государственное и партийное принуждение, но не только оно. Разгадка – в том же русском коллективизме. Как ни крути, а коллективное хозяйство, то есть труд сообща, всегда было присуще русскому крестьянству. Колхоз колхозом, а в страду люди во все века помогали друг другу, погорельцу строили дом всем миром и т.д. В колхозы людей загоняли, но совместному труду русских учить всё‑таки не надо было.
Проводили опрос. Сто процентов русских студентов сказали, что дали бы соседу списать контрольную работу. Сто процентов американцев с возмущением отвергли эту идею: с какой стати?! Разберёмся.
Добросовестный русский студент, может, и не так уж охотно даёт лодырю воспользоваться своим трудом, но что делать? Тот обидится, потеряешь дружбу, да и другие студенты твоё поведение не одобрят. Нет уж, пусть списывает, с меня не убудет. Соседям надо помогать. Глядишь, и тебе когда‑нибудь чем‑нибудь помогут. Долг платежом красен. Ты мне – я тебе. Рука руку моет. Таких пословиц у нас масса, и все они отражают наш коллективизм.
Английский клерк может годами ездить в электричке на работу, видеть в кресле напротив одного и того же джентльмена и при этом так ни разу с ним не заговорить: как можно? Мы же не представлены друг другу! А вдруг он не хочет со мной разговаривать?! Его визави думает точно так же, и оба мучаются, потому что ехать молча очень скучно.
Такой проблемы у русских не существует. Их коллективизм просто заставляет их разговориться с первым встречным. Больше того, иной раз разговор, например, со случайным попутчиком в поезде даже предпочтительнее. В самом деле, если вы расскажете о своей проблеме подруге, она это запомнит на всю жизнь, и вы будете знать, что ей всё известно. А хочется‑то, с одной стороны, рассказать, облегчить душу, снять с неё тяжесть, а с другой – чтобы потом об этом ваш собеседник забыл. Или хотя бы чтобы вы с ним никогда больше друг друга не встретили.
В прежние времена, когда религиозные ритуалы были в большей чести, очень помогала исповедь, ведь священник не имеет права о поведанных ему грехах никому говорить, даже если к нему на исповедь пришёл убийца или маньяк. А сейчас куда пойдёшь? Есть, правда, психоаналитики, их в Западной Европе и Америке сотни тысяч, но у нас идти к ним как‑то не очень принято. Вот и остаются случайные встречные. Или, на худой конец, родственники. В индивидуалистских обществах интимное общение с близкими людьми маловероятно, оно рассматривается как вмешательство в личную жизнь. Специалисту‑психоаналитику ещё туда‑сюда, но никому иному.
Русскому, с его куда более спокойным отношением к правам личности, в этом отношении намного легче. Конечно, и у нас есть личные тайны, но их много меньше, и раскрытие их меньший грех, чем на Западе.
Народам‑коллективистам кажется вполне естественным, скажем, давать непрошеные советы. Один американский дипломат, работавший в Москве, рассказывает, что, когда он зимой вывозил на прогулку в коляске своего ребёнка, ему приходилось постоянно выслушивать от местных бабушек замечания: бабушки считали, что он недостаточно тепло своего ребёнка укутывал. Ему приходилось оправдываться, предлагать сострадательным женщинам просунуть руку под одежды младенца, чтобы они убедились, что ему тепло. Немыслимая ситуация где‑нибудь в Западной Европе! С их позиции, это неслыханное посягательство на личную жизнь родителя: как одевать ребёнка – это его и только его дело. Если бы он спросил совета, ему бы охотно его дали, но лезть с непрошеными советами – верх бестактности и даже грубости!
Мы же, не задумываясь, осуждаем чужое поведение, даже если оно нас совершенно не касается.
А уж если касается! Старики хорошо помнят многочасовые и даже многодневные и многомесячные очереди за дефицитными продуктами и товарами в советские времена. Какие там были споры и скандалы! Вспомним знаменитую полуанекдотическую фразу «Вас тут не стояло!». Никто никогда и ни под каким видом не даст какому‑нибудь нахалу пролезть без очереди. В Америке очередей мало, но, когда они встречаются, бывает, что кто‑то норовит пролезть вперёд, игнорируя порядок. Что делают окружающие? Конечно, они могут сделать замечание, но чаще просто обменяются с соседями возмущёнными взглядами: это всё‑таки лучше, чем открыто кого‑то обругать.
Кстати, вы не задумывались, почему мы не слишком стесняемся, раздеваясь перед врачом, разрешаем дантисту копаться у нас во рту, почему позволяем парикмахеру бесцеремонно разворачивать нашу голову в любом направлении? Вы скажете: так то же специалисты. Да, конечно, но это не вся правда. Здесь снова встаёт вопрос о ценности личности. Мы не воспринимаем специалиста как личность, он для нас просто машина, автомат, призванный выполнить полезную для нас функцию. Попробовал бы кто‑нибудь из моих друзей залезть мне в рот! Про другие места я уж не говорю.
Мне скажут: а как же влюблённые или супруги? А здесь всё просто: они становятся как бы одной личностью, отчего у них и нет тайн друг от друга. Права личности нельзя нарушить, если два человека добровольно от этих прав отказались в пользу друг друга.
Как было показано выше, англичанами очень ценится формальная вежливость. Она помогает поддерживать уважение к чужой личности. У русских куда больше ценится искренность, пусть даже при этом жертвуется этикетом.
Примеров тому множество. Западноевропейский, как, впрочем, и японский, этикет требует маскировать свои чувства. Для такой маскировки существует множество приёмов, бесчисленное количество выражений вежливости, приветствий, извинений, вежливых просьб и т.п. Соответствующие формулы есть у всех народов, но у русских по сравнению с теми же англичанами несравненно меньше. Неудивительно, что у англичан русские слывут невежливыми людьми. Если проследить за тем, как англичанин делает простую покупку или даже берёт железнодорожный билет, русского охватит оторопь: меньше чем десятью «пожалуйста» и «спасибо» тут не обойдёшься.
Но что русские невежливы, это всё‑таки неточно сказано. Они скорее более искренни и считают возможным не скрывать от окружающих свои проблемы. Они могут даже по этому поводу подшучивать над собой: «Кто такой зануда? Это человек, который на вопрос, как дела, начинает рассказывать, как у него дела…»
Кто тут больше прав? Бесконечные английские «пожалуйста» часто неискренни, но они являются основой хороших отношений. В то время как русские меньше думают о том, как бы не ранить чувства другого человека, им такое поведение кажется фальшивым и вымученным. Хамить нехорошо, но сверхлюбезность кажется лишней, надуманной.
Отсюда много недоразумений. Западные жители терпеть не могут упрекать, выговаривать, уличать и поэтому, когда это абсолютно необходимо, стремятся как‑то скрасить, смягчить упрёк. Опоздавшему студенту английский или американский преподаватель может сказать: «А я уже начал беспокоиться, не случилось ли с вами чего‑нибудь». Это самый настоящий выговор, но привыкший к гораздо более резкому обращению русский воспримет его как любезное беспокойство за его здоровье и не подумает извиниться.
Иное дело – индивидуалистическое общество. Там каждый за себя, в крайнем случае – за свою семью. Поэтому дать списать означает своими руками вырастить себе соперника, конкурента. Пусть сам старается, делает, что может, я не стану ему мешать, но и помогать не подумаю. Как там у Германна в опере «Пиковая дама». «Пусть неудачник плачет, пусть неудачник плачет, кляня, кляня свою судьбу!»
Уже упомянутый нами профессор Броснахан сравнил членов индивидуалистического общества с птицами, сидящими на ветках: вроде бы все птицы одного вида и сидят‑то на одном дереве, но поодаль друг от друга. Не то чтобы совсем далеко, но – не так тесно, как тюлени‑коллективисты. Каждой птичке – своя веточка.
Сравним русскую деревню и западную ферму. Ферма стоит посреди полей этого фермера, и живёт там одна семья – ну разве что вместе с батраками. Конечно, удобнее, но как же тоскливо! И случись что – кто тебе поможет? Поневоле приходится дома держать целый арсенал оружия на случай визита незваных «гостей»: пока до шерифа дозвонишься, жизни можно лишиться.
Плохо ли это, хорошо ли? Это как посмотреть. Снова вспомним о плюсах и минусах железного стержня. В западном мире очень популярны книги, в которых авторы рассказывают, как они справились с постигшими их бедами: после разорения успешно начали новое дело; потеряв любимую жену, нашли новое счастье; мужественно перенесли боль, сумели излечиться от страшной болезни. Все эти испытания называются по‑английски challenge, словом, плохо поддающимся переводу на русский. В общем это «вызов». Жизнь бросила вам вызов, и ваша задача – этот вызов мужественно принять и на него ответить. Нельзя плакаться соседям в жилетку: так поступают только слабаки. Ни под каким видом не признавайтесь, что вам плохо! Если вы спросите американца, как у него дела, он ответит только «Fine!» – «Прекрасно!», даже если сегодня утром у него сгорел дом, лопнул банк, ушла жена и умерла любимая собачка. Мои проблемы – это мои проблемы, и я намерен с ними справиться сам. Согласитесь, такое поведение не может не вызывать уважения.
Или японцы. Представьте себе такую сцену. В кабинет к боссу входит японец и, улыбаясь (улыбаясь!), говорит ему что‑то вроде: «Извините меня, Кисида‑сан, не могли ли бы вы отпустить меня сегодня с работы немного пораньше? Видите ли, у меня сегодня утром умерла старшая дочь…» Он что, такой бессердечный? Да нет, уверяю вас, он страдает не меньше нашего, но он не хочет, чтобы ему сочувствовали, он своей улыбкой как бы заявляет: «Ничего, не надо за меня переживать, я справлюсь».
Про японцев рассказывают даже ещё более сильные вещи. Например, некий начальник пришёл на корпоративную вечеринку и весь вечер шутил, рассказывал анекдоты, танцевал, выпивал, и только потом сослуживцы узнали, что у него в тот день умерла горячо любимая жена. Он мог бы не приходить на вечеринку, объяснив ситуацию, и все бы поняли и извинили, но он счёл, что не может позволить себе портить людям настроение, «грузить» их своими проблемами…
Японцы, в общем‑то, большие коллективисты; мнение окружающих, особенно тех, с кем вместе он работает, значит для японца очень много. Но вот у них коллективизм сочетается с твёрдым желанием не давать никому лезть к ним в душу.
А русские? Если у русского несчастье, он немедленно оповестит об этом если не весь город, то хотя бы микрорайон. Потому что знает: подойдут, помогут, утешат, может быть, даже что‑нибудь толковое посоветуют. Горе на двоих – полгоря, радость на двоих – две радости.
Разумеется, не надо думать, что на свете существуют чистые, безупречные коллективисты или такие же индивидуалисты. В СССР было сделано всё, чтобы задавить частную инициативу, не дать личности выделиться, сделать что‑то из ряда вон, если только на то не будет благосклонного разрешения государства. И несмотря на это, нет‑нет да и выскакивал, как чёрт из коллективистской табакерки, какой‑нибудь частник, которого надо было силой загонять назад под крышку этой самой советской табакерки.
В газетах писали про одну такую инициативу. На некоем предприятии выбрасывали на свалку широкую магнитную ленту. Нашлись два умельца, которые эту ленту со свалки подбирали и на изобретённом ими станке разрезали на узкие полоски. Получалась прекрасная лента для магнитофонных бобин, бывшая тогда в остром дефиците. Эту ленту они продавали через комиссионные магазины, и она шла нарасхват.
Боже, какой поднялся шум, как негодовали власти! Спекулянты! Мошенники! Немедленно арестовать и судить! И арестовали, и судили, и дали очень большие тюремные сроки. И никого не интересовало, что ленту они не крали, а просто подобрали и разумно использовали, сделали то, что обязано было сделать соответствующее предприятие.
Но вот пришли другие времена. Казалось, после таких репрессий в России не осталось инициативных людей с бизнес‑идеями. Ничего подобного, откуда что взялось. Как грибы после дождя, тут же стали возникать мелкие, а потом и крупные частные предприятия, магазины, просто ларьки. Вот вам и коллективистское мышление. Оказалось, что и мы можем мыслить как индивидуалисты.
И всё же, и всё же… Вот поразительные цифры. Количество людей, считающих себя счастливыми, в России – 42%, в Англии – 1%, в Америке – 0. В Европе больше всего жизнью удовлетворены англичане, за ними идут бельгийцы и голландцы. Вы думаете, что эти цифры отражают уровень жизни? Ничуть не бывало. Совсем нищие страны, где населению живётся много хуже, чем россиянам, порой тоже считают себя счастливыми – это, например, население Индии, Афганистана, ряда самых бедных африканских государств.
Данные вышеприведённого исследования отличаются от того, что вы сейчас прочитаете, но смысл его – тот же самый. А разница объясняется, скорее всего, тем, как задавались и формулировались вопросы. Для наших целей это не суть важно.
Самые счастливые люди, по данным журнала New Scientist, живут… в Нигерии. Похуже себя чувствуют жители Мексики, Венесуэлы, Сальвадора и Пуэрто‑Рико. США находятся на 160‑м месте, Австралия – на 20‑м, Великобритания – на 24‑м. Самые несчастные люди живут в России, Армении и Румынии. В целом граждане Латинской Америки, Западной Европы и Северной Америки чувствуют себя гораздо счастливее тех, кто живёт в Восточной Европе и на территории бывшего СССР.
Откуда такая разница? Просто у разных народов – разный взгляд на то, что такое счастье. Одни смотрят так: есть крыша над головой, дети не голодают, нет войны – уже хорошо. У общества потребления – другое отношение. Как говорится, кому суп жидок, а кому жемчуг мелковат.
Наконец, есть страны, где люди, даже ощущая себя несчастными, ни за что в этом не признаются. Сказать «мне плохо» – значит для них расписаться в том, что ты неудачник.
В этом смысле полезно сравнить жалобу русского и жалобу американца с точки зрения её структуры. Вот, скажем, американский студент жалуется преподавателю на несправедливость выставленной ему оценки. Сначала он объяснит цель своего обращения к профессору, потом сообщит, в чём, собственно, жалоба состоит, затем постарается доказать правомерность этой жалобы и, наконец, скажет, каким, по его мнению, мог бы быть выход из положения. Пользоваться при этом он будет исключительно смягчающими выражениями, не отрицающими собственную ответственность: «Мне бы хотелось с вами по этому поводу посоветоваться», «Мне кажется, что по поводу моей оценки могут быть разные мнения», «Вполне вероятно, что я не совсем точно выразил то, что хотел сказать» и т.п. То есть он будет пытаться помочь преподавателю «сохранить лицо», предоставить ему возможность манёвра или даже право отказаться от обсуждения вопроса. Мы видим здесь осуществление «принципа невмешательства» в чужие дела.
Тактика русских студентов оказалась бы принципиально иной. Скорее всего, они были бы гораздо более напористыми и агрессивными: «Почему вы моей соседке поставили „хорошо“, а мне „удовлетворительно“? Я вам всё ответила!» То есть их жалоба выглядит больше как претензия.
Иногда здесь снова проглядывает русский коллективизм: нам кажется, что наша вина стала меньше, если она раскладывается на многих. «Мама, почему ты меня ругаешь за двойку? У нас полкласса двойки получили!»
Свои недочёты русские студенты категорически отрицают и сводят объективный разговор к личному: «Вы ко мне придираетесь!»
Оказавшись за границей, русские студенты пытаются таким же образом разговаривать с западными профессорами, у которых такой подход вызывает раздражение или даже негодование.
Поскольку американский студент жаловаться не любит, а русскому только дай такую возможность, происходят недоразумения, правда, благоприятные для русских. Американец, услышав жалобу русского, бросается ему на помощь, потому что судит по себе: уж если дело дошло до того, что человек стал жаловаться, значит, ему так плохо, что не помочь нельзя – случай критический.
Это, разумеется, плюс коллективизму. А минус в том, что человек изначально рассчитывает на то, что его проблемы будет решать чужой дядя.
Так, может быть, индивидуализм не так уж и плох?
Да, но тогда почему в странах, где процветает индивидуализм, так много самоубийств? Чего им там не хватает, жителям самых благополучных стран Западной Европы и Америки? А тепла им не хватает, человеческого сочувствия, поддержки, без которой русские не мыслят существования.
Как вам вот такой пример из жизни западноевропейцев? У одного немца случился сердечный приступ. Дома никого не было, и он попросил соседа доставить его в больницу. А сосед, как на грех, справлял свой день рождения и был навеселе. Однако случай критический, отказать было неудобно, и сосед повёз попросившего. Но как только сердечник оказался на больничной койке, он позвонил в полицию и сообщил, что сейчас по такой‑то улице движется машина, управляемая пьяным водителем. А как же иначе?! Вы только представьте: вдруг он кого‑нибудь задавит?
Вообразите себя на месте больного: вы бы так поступили? Не отвечайте, я знаю ответ.
Нет, вы там как хотите, а я – за коллективизм!
TERPENIE
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа –
Край ты мой долготерпенья,
Край ты русского народа.
Ф.И. Тютчев
Ещё одна характерная русская черта – бесконечное терпение. Вот тут надо разобраться, потому что есть терпение и терпение. Русское терпение – это прежде всего смиренное ожидание, что перемелется – мука будет, что стерпится – слюбится, что Бог терпел и нам велел. Терпи, казак, – атаманом будешь. Это не терпение в кресле у зубного врача, не терпение в автомобильной пробке, когда стиснешь зубы и уговариваешь себя не рыдать, не хватать монтировку и не бежать бить стёкла в Думе. Это и не упорное терпение американского индейца воина: «Если очень долго сидеть у реки, можно дождаться, когда мимо проплывёт труп твоего врага…»
Нет, русское терпение – это унылая привычка принимать очередное издевательство над собой как нечто неизбежное и почти что нужное.
Понятно почему. Известный русский философ середины XX века Н.П. Ильин пишет:
«Из века в век наша забота была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить, но лишь о том, чтобы вообще как‑то прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность, не как справедливость и счастье добыть, а как врага и несчастье избыть».
В результате и сформировался непредсказуемый русский характер. Невозможно сказать, как отреагируют два русских на схожую ситуацию. Вот пример, который приводит в своей книге З.В. Сикевич. Согласно легенде, древнерусские князья Борис и Глеб были предупреждены, что князь Святополк намерен их погубить, но, покорные Божьей воле, не подумали предпринять какие‑либо меры и были убиты. А вот гордый князь Михаил Тверской, говорит другая легенда, приехав в Орду, отказался выполнить в общем‑то необременительный, но обязательный языческий обычай – прежде чем приблизиться к хану, пройти через ряды очищающих костров. Монголы считали, что так сгорят все злые намерения явившегося. Михаил отказался это сделать и тем самым как бы сознался, что замыслил нечто злое. За что и был подвергнут мучительной смерти. Фактически он добровольно обрёк себя на расправу: не могу, дескать, поступиться принципами… Здравый смысл князю явно отказал: ну уж если явился на поклон к могучему суверену, так не ходи в чужой монастырь со своим уставом.
Но в большинстве случаев мы всё‑таки покорно терпим куда большие издевательства.
На эту тему есть хороший анекдот.
«Некое правительство приняло решение извести свой народ. Катастрофически срезали зарплату – народ терпит. Прекратили строительство жилья – кряхтят, но терпят. Заставили платить за каждый чих – что делать? – терпят. Замучили взятками и откатами… Короче, правительству это наконец надоело. Собрали народ на площади и объявили: „Завтра ровно в восемь всем собраться на этом месте. Будем всех вас вешать. Вопросы есть?“ „Есть,– раздался робкий голос из толпы. – Верёвки с собой приносить или профсоюз обеспечит?“».
При первых признаках такого поведения властей какие‑нибудь французы поднялись бы, как один человек, разрушили очередную Бастилию, выволокли на улицу чиновников и, самое малое, расквасили бы им физиономии.
Нет, не надо думать, что в данном случае русские плохие, а французы – хорошие, всё не так просто. Бунтовать и бить стёкла в мэрии предпочтительно в стране поменьше и чтобы при этом климат позволял, скажем, на какое‑то время сохранять относительное благополучие.
Вот что рассказывает знакомая преподавательница французского языка, гостившая в Париже:
«Моя хозяйка сообщает: сегодня муниципальные работники объявили забастовку. Электричества не будет. Так что же, спрашиваю, и обед приготовить будет не на чём? Ну что вы, ужасается хозяйка. Конечно, к полудню свет дадут, нельзя же весь город оставить без обеда!..»
Нет, не подумайте, что все забастовки во Франции – такие, но представить себе что‑либо подобное в России невозможно.
А вот уж если нас заведут…
Россия – флегматик. Представьте себе мужа – флегматика, а жену – холерика. Вот жена кричит на него, ругает, поносит последними словами, а он сидит и думает: а стоит ли сердиться?.. Ага, вот она уже перестала, а я ещё не начал сердиться…
Но стоит помнить: во флегматике, как стронций в костях, накапливается сопротивление. Все знают: пока в атомной бомбе не накопилась критическая масса, бомба относительно безопасна. Но когда порог хотя бы на капельку выше нормы, то остановить взрыв уже невозможно.
Вот и муж. В один прекрасный день, когда жена сделает ему очередное, не такое уж и резкое замечание, он вдруг встанет, выйдет из дома и не вернётся никогда. Жена будет бежать за ним и кричать что‑нибудь вроде «Вернись, вернись, я всё прощу!», а он, может, и рад бы вернуться, но не может: что‑то внутри у него щёлкнуло, и началась цепная реакция.
Россию можно долго‑долго изводить, вытягивая из неё деньги и ресурсы, при этом, не стесняясь, поносить её, – и всё это мы терпим, терпим, терпим, пока наконец медведь не рявкнет и не начнёт крушить всё подряд, не разбирая, кто прав, кто виноват. Вспомните, как взбунтовавшаяся Чечня долго‑долго задиралась, грозила сбивать российские самолёты над её территорией, а в Чечню шли и шли эшелоны с продовольствием, оборудованием, техникой, и всё это бунтовщики с удовольствием принимали и не думали платить. Но когда терпение кончилось, началось такое, что не приведи Господь. Белорусского батьку мы пока ещё покорно терпим, но, кажется, уже прозвучал первый тревожный звонок…
Удивительно ли, что лондонские редакторы одной моей книги, где я описывал русское терпение, очень долго не могли подобрать к этому слову английское соответствие. Patience? Нет, не то. Tolerance? Опять не подходит. Кончилось тем, что в англоязычном тексте появилось слово terpenie… В очередном издании вместо terpenie появилось длинное сочетание predisposition to patience, как бы «предрасположенность к терпению». Что ж, похоже.
Снова скажем: такое русское терпение – это не плохо и не хорошо, это просто есть. С одной стороны, в нынешней‑то плачевной экономической ситуации нам только бунта и не хватало. Этакого бунта по‑пушкински. Помните, как у него в «Капитанской дочке»: «Не приведи Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Слышите, как в этой гениальной фразе бухает набатный колокол: «Бу! Бу! Бу! Бу!» Вот что значит проза поэта! От одного звучания становится страшно. Нет уж, не буди лихо, пока оно тихо.
Профессор Панченко отмечает, что слово «косность» приобрело отрицательный смысл только в середине XVII века, а до того оно ассоциировалось с благообразием, благолепием и благочинием. «Пастыри, – говорит учёный, – учили древнерусского человека жить „косно и ожидая“, восхваляли косность даже на государственной службе». Царя‑реформатора Алексея Михайловича прозвали Тишайшим, но смысл этого прозвища означал не то, что он вёл себя тихо. «Тишайший» означало примерно «энергично борющийся за мир и спокойствие в государстве». «Тишина» – это покой. Бунтовщик – нарушитель «тишины». Эпитет «тишайший», указывает А. Панченко, время от времени употреблялся и в адрес Петра Первого. Вот уж кто не был «тишайшим» в нашем понимании этого слова.
Так что русское терпение – понятие своеобразное. Оно связано ещё и с понятием страдания. Дух крепнет в испытаниях. У святого Иоанна Лествичника сказано: «Терпеливый есть ненападающий делатель». То есть надо учиться аскетизму, уметь стойко сносить невзгоды, владеть собой, справляться с гневом и другими отрицательными эмоциями. Иными словами, необходимо уметь терпеть. Культуролог К. Касьянова считает, что в этом – основа русской личности, наш способ существования в мире. Она приводит прекрасный пример того, как этим способом пользовались наши отшельники. Когда ученика одного святого постигла «плотская брань», то есть неукротимое сексуальное желание, он пожаловался своему учителю. Тот предложил помолиться за него. Но ученик ответил: «Хотя я и тружусь, отче, но вижу в себе плод от труда; и так лучше моли Бога, чтобы Он дал мне терпение».
Вспоминается необычный способ схватки с противником, изобретённый дзен‑буддийскими монахами. Враг нападает на вас, а вы только ловко увёртываетесь от его меча. Овладев этим методом в совершенстве, вы можете без оружия довести врага до полного изнеможения. Вот уж в самом деле «ненападающий делатель».
Так что просто считать русское терпение позорным и унизительным, видеть в нём всего лишь рабскую покорность несправедливо. Терпеливый человек воспитывает в себе нравственную свободу и тем творит добро, способность приносить жертву. Человек, взыскующий мирских благ, начинает замыкаться на личных интересах и утрачивает соборный характер устроения своей души. Настоящее современное рабство – быть рабом собственных потребностей, когда удовлетворение одних материальных желаний немедленно влечёт ещё большие желания – как у старухи в пушкинской «Сказке о золотой рыбке». Такое рабство добром не кончается.
Так что ещё неизвестно, в ком больше раба – в покорном русском или в непрерывно накапливающем материальные блага жителе благополучного Запада.
Но с другой стороны… Слышали ли вы про «синдром варёной лягушки»? Общеизвестно, что лягушка – существо холоднокровное, то есть температура её тела такая же, что снаружи. И организм её соответственно реагирует: если снаружи плюс двенадцать градусов, тело лягушки нагревается на двенадцать градусов; температура воздуха падает – понижается она и у лягушки. Конечно, всё это до известных пределов: надо, чтобы вокруг не было слишком холодно, иначе животное впадёт в анабиоз, или слишком жарко, тогда оно просто погибнет.
Так вот, учёные проделали такой опыт. Взяли лягушку и поместили её в холодную воду. Лягушка быстренько переключила свою температуру на температуру воды и сидела в тазике, чувствуя себя вполне комфортно. Посадили её в тазик с горячей водой. Так быстро переключиться она не могла и стремглав из тазика выскочила.
И вот тогда её мучители осуществили самый коварный план. Они посадили бедное подопытное животное в воду комфортной прохладной температуры и нагрели воду на какую‑то долю градуса. Ну что же, лягушка переключила температуру на новую и продолжала себе сидеть, где сидела. Она даже не заметила, что вода чуть‑чуть стала теплее. Воду нагрели ещё раз, и лягушка снова приспособилась, не очень по этому поводу переживая, И так продолжалось достаточно долго: воду очень медленно нагревали, лягушка нагревалась, воду ещё нагревали, она еше нагревалась, пока незаметно для самой себя не перешла ту границу, за которой – смерть. В общем, наша лягушка благополучно сварилась…
Бесконечное терпение, оказывается, не такое уж бесконечное, безопасно терпеть‑то, выходит, можно лишь до известного предела…
Сказка ложь, да в ней намёк…
РУССКОЕ СЧАСТЬЕ
Характер русского народа как нельзя лучше просматривается на его отношении к понятию счастья. О том, что есть счастье, можно спорить долго. Задумаемся только об одном: почему, когда нас спрашивают, счастливы ли мы, мы часто мнёмся и мямлим что‑то невразумительное. С одной стороны, вроде бы ничего трагичного пока не произошло, но как бы не сглазить… С другой стороны, неприятности разного масштаба случаются постоянно. Но когда неприятность, ты ведь не счастлив, верно?
Поэтому я предлагаю остановиться на таком определении: счастье есть временное состояние полного удовлетворения. Постоянно счастлив может быть только клинический идиот.
Дело даже не в том, как мы понимаем счастье, хотя и это небезынтересно. Ещё любопытнее посмотреть, какие пути – в русском самосознании – к счастью ведут.
Дело в том, что «русское счастье» прочно завязано на понятии несчастья. В Евангелии от Матфея одна из Заповедей блаженства звучит так: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся». Эти слова Христа можно понять так, что прежде, чем утешиться, необходимо поплакать, то есть пострадать. Страдание – в православном русском понимании – есть как бы предпосылка счастья. Счастье – это заслуженная награда за перенесённые лишения, за умение терпеливо переносить невзгоды, за способность отказаться от мирских благ ради благ духовных.
Сравните: в западном сознании счастье добывается упорным трудом, приобретением материальных благ для себя и своих близких. «Накопил и (вставь нужное) купил». Вот это и есть подлинное счастье. Страдание при таком раскладе никак не путь к счастью, а скорее досадное препятствие на пути к нему.
И ещё. Мандельштам кричал жене в самые горькие минуты их невыносимо тяжёлой жизни: «А кто тебе сказал, что ты должна быть счастлива?» А и впрямь, где это сказано? Какими высшими силами это установлено? Нет таких сил и таких установлений. Поэтому фраза «Человек рождён для счастья, как птица для полёта» – не более чем прекраснодушный лозунг, попытка выдать желаемое за действительное.
Если следовать русской логике, получается, что страдание – это благо. «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Посмотрите, как это у Пушкина: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Подумайте: поэт хочет жить, чтобы страдать. Страдание поможет ему мыслить. А мыслить для него – синоним счастья. Пока человек не страдает, ему трудно задуматься о смысле жизни, о тех, кому в этот момент плохо. Благополучие не располагает к состраданию. Помните ехидную строчку из «Федота‑стрельца», прозрачно намекающую на нынешних «слуг народа»:
«Утром мажу бутерброд – сразу мысль: а как народ?»
Для справки: по данным журнала Forbes, самый бедный из десяти представителей Совета Федерации и Госдумы за 2009 год вместе с членами своей семьи заработал около 19 миллионов евро.
В общем‑то, такая русская позиция понятна: тяга к страданию – это защитная реакция от отчаяния; невероятно трудная жизнь может привести к самоубийству, а может – к эстетизации страдания, объявлению его чуть ли не целью существования. Радоваться, когда вокруг всем плохо, – аморально. Лев Толстой мог не думать о хлебе насущном, но и ощущать себя счастливым не мог, что и отражалось в его творчестве, жизни и смерти.
В православно‑русском понимании страдание главным образом заключается в терпеливом перенесении трудностей. Поэтому у нас так популярна пушкинская Татьяна, готовая всю жизнь страдать, коль она «другому отдана». Американцы пожимают плечами: тоже мне проблема! Евгений её любит, она его тоже, зачем обоим страдать? Ох уж эти загадочные русские, любят выдумывать себе проблемы, чтобы потом их преодолевать!
А какой существует способ не страдать от того, что вы не можете получить желаемое? Отказаться это желать. Говорят, Сократ заглянул в лавку, увидел там множество товаров и воскликнул:
«Сколько здесь вещей, которые мне не нужны!»
И потом остаётся надежда – «несчастья верная сестра». Если бы не надежда, русский пессимизм был бы поистине трагичен и безграничен.
Больше всех и лучше всех о надежде пел Булат Окуджава. Его «надежды маленький оркестрик под управлением любви» подчёркивает: силы надежды крошечные по сравнению с могучими силами зла, но надежда всё равно непобедима.
Бывают муки напрасные и муки прекрасные… Печаль, сплавленная с надеждой, – источник оптимизма русского народа. Даже перед лицом смерти надежда согревает, утешает, спасает…
СЛОВО О ЗАКОНЕ И ДЫШЛЕ
Закон – что дышло: куда повернёшь, туда и вышло.
Пословица
Прежде чем начинать разговор о русском понимании, что такое закон, желательно разобраться в том, что такое правда и ложь. Оказывается, что здесь очень много своеобразного русского.
Христос в «Мастере и Маргарите» утверждает: «Правду говорить легко и приятно». Наверное, можно добавить, что порой сказать правду – значит подвергнуть себя смертельному риску. Иммануил Кант считает, что лгать нельзя ни при каких обстоятельствах. Даже, говорит он, если убийца, пришедший убить вашего друга, спрашивает у вас, находится ли ваш друг в этом доме, вы обязаны ответить честно.
Если американский врач утаит от больного, что тот болен раком и скоро умрёт, врач пойдёт под суд: считается, что перед смертью человеку необходимо к ней подготовиться, привести в порядок свои дела, написать завещание и т.д. А в России в той же ситуации врача осудят, если он скажет больному страшную правду: мы полагаем, что больного надо до последней минуты поддерживать в надежде, что он ещё может поправиться, так он успешнее будет бороться с недугом. Узнав правду, он упадёт духом и скорее умрёт.
Не будем судить, кто больше прав, логика есть у той и у другой стороны. Но обязательно отметим: русские не чураются «лжи во спасение». Солгать иной раз не означает согрешить. Более того, иной раз согрешить можно, сказав правду. Возьмите эпизод, о котором говорит Кант.
Лгать можно даже и не в таких трагических случаях. Можно преувеличивать, прибавлять вымышленные детали рассказа просто так, для красного словца. Речь здесь не идёт о специальных стилистических приёмах вроде «Мы с тобой сто лет не виделись» или «Ты тогда ещё под стол пешком ходил» и проч.: такие приёмы возможны и в других культурах. Русские в пылу рассказа могут перевозбудиться и просто прихвастнуть. Вспомните, как про Чацкого говорят, что он пьёт вино «бочками сороковыми», и никто не говорит: «Ну ты уж и завернул!» А как вдохновенно и самозабвенно врёт Хлестаков! Обратите внимание: читая его монолог насчёт тридцати тысяч курьеров, мы можем даже восхищаться: «Во даёт!»
Ну и, разумеется, можно и даже нужно лгать врагам, чтобы сбить их с толку. Вот тут уж русские с Кантом никогда не согласятся.
А поскольку государство и общество находятся в антагонистических отношениях, не грех солгать и государству: указать меньшую сумму в налоговой декларации, скрыть или исказить правду на суде и т.п.
В глубокое раздумье погружает факт: высшие государственные чиновники, то есть именно те, кто у нас олицетворяет государство, переводят свои доходы на жён и других родственников, чтобы платить меньше налогов и не засвечиваться среди тех, кто занимается поборами, откатами и взятками. У кого же, получается, они крадут?
Объяснить такое поведение русских можно через их понимание того, что есть Закон, Правда и Истина.
В русских криминальных кругах популярно выражение «судить не по закону, а по понятиям». Откуда такое противопоставление?
Закон – это жёсткое предписание, не выполнить которое означает неизбежное наказание. Судить по закону – значит судить объективно, никоим образом не учитывая привходящие обстоятельства: например, жалость к оступившемуся, его родственные с вами отношения, отрицательные качества истца и проч.
Закон – предпосылка Истины, ступень к её познанию. О себе Христос сказал: «Аз есмь Истина». Именно поэтому Он ничего не ответил Пилату, когда тот Его спросил: «Что есть Истина?» Если ты не узнал Истину, когда она стоит перед тобою, тебе ничего нельзя объяснить.
Вот мнения русских посетителей Интернета по поводу Истины и её отличия от Правды.
Истина – одна, а Правда у каждого своя.
Правда временна и изменяема, Истина вечна и постоянна.
Правда нам нужна всегда, а к Истине мы должны постоянно стремиться, ибо Истина – это мнение Бога.
Из сказанного парадоксальным образом получается, что в быту нам важнее Правда, она как‑то ближе, понятнее, человечнее, что ли. Да, она менее совершенна, чем Божественная Истина, но… «До Бога высоко, до царя далеко», а Правда – вот она, тут.
И наконец, самое главное: сам Христос русским православным ближе, чем даже Его Истина. Он понимает людей и готов простить им их грехи. Лучше всего об этом сказал Достоевский. Его мысль можно приблизительно выразить так: да, Христос и есть Истина, разделить их невозможно. Но если бы, вопреки логике, их можно было разделить, я скорее бы остался со Христом, нежели с Истиной.
Может быть, для русских Христос – это скорее Правда, а уже потом – Истина?
Можете мне поверить: я никаким образом не испытываю симпатий к нашему криминальному сообществу. И всё же, по‑видимому, наш криминал пусть бессознательно, но повторяет эту мысль, потому что «понятия» – это, собственно, и есть правда, а не Закон с его Истиной. Как понимают преступники свои «понятия», как они соотносятся с Правдой нормального человека – это уже другой вопрос.
Снова, как видим, перед нами оправдание лжи или, во всяком случае, некоторого искажения Истины.
Думается, что здесь можно поискать ответ на вопрос, почему у нас так развита коррупция и почему мы боремся с ней, как расшалившиеся дети, которые, вместо того чтобы лечь спать, лупят друг друга подушками: не больно и есть видимость борьбы.
Не утешает очевидный факт, что коррупция существует во всех странах мира. В малопочётном списке наиболее коррумпированных стран мы занимаем далеко не последнее место. Согласно докладу международной неправительственной организации Transparency Internatonal, по уровню распространения коррупции Россия в 2010 году оказалась на 154‑м месте из 178 возможных. Наши соседи по рейтингу – Папуа – Новая Гвинея, Кения, Лаос и Таджикистан. К слову, самый низкий уровень коррупции обнаружен в Дании, Новой Зеландии и Сингапуре.
Обычно, чем беднее страна, тем коррупция больше и опаснее. Но есть страны беднее нашей, а коррумпированных чиновников там меньше.
Объяснение опять‑таки в народном менталитете, в нашем стремлении жить не по закону, а по понятиям, то есть на основе установившихся неформальных связей. Об этом свидетельствуют русские пословицы и поговорки, вроде «Закон – что дышло: куда повернёшь, туда и вышло» или более современной: «Закон – что телеграфный столб: его нельзя перепрыгнуть, но можно обойти». И обходят довольно успешно.
Вот что по этому поводу пишет знаменитый русский философ Иван Ильин:
«Русская душа легка, текуча и певуча, щедра и нищелюбива – „всем хватит, и ещё Господь пошлёт“. Проживает свои дары, проматывает своё состояние, проживает добро, катится вниз по линии наименьшего сопротивления. Ищет лёгкости и не любит напряжения: развлечётся – и забудет, выпашет землю – и бросит; чтобы срубить одно дерево, погубит пять. И земля у него „Божия“, и лес у него „Божий“. А „Божье“ значит „ничьё“, и потому чужое ему не запретно».
Обратите внимание на последние слова: «…и… чужое ему не запретно». Коллективистский стиль мышления подсказывает, что если всё принадлежит коллективу, то немножечко и мне. Поэтому незаметно отщипнуть кусочек от общего пирога – это грех небольшой.
Вам никогда не приходило в голову, что в русских народных сказках постоянно кто‑нибудь у кого‑нибудь что‑нибудь крадёт? Не красну девицу – так молодильные яблоки, не жар‑птицу – так мешок с казной. И что характерно, чаще всего герой крадёт не от нужды, не от голода, а из этакого молодечества, лихости, удали: вот он какой я! То есть кража рассматривается довольно снисходительно: ну украл, ну что тут такого? Тем более если крадут у богатого: «Если от многого взять немножко, то это не кража, а просто делёжка».
И сказками дело не ограничивается. Вора мы редко называем вором. Если рабочий украл со своего рабочего места какую‑то деталь, он не украл, а что? Правильно, унёс. Он не вор, а «несун», а это, согласитесь, совсем не так обидно. Можно про вора сказать «похитил», «утащил». Тоже неплохо.
А оставить у себя чужую книгу? Что тут такого? Иногда эта книга вам не особенно‑то и нужна, но это ведь такой пустяк, не правда ли? Чужая собственность? Да полно вам!
На этот счёт у нас много пословиц, вроде «У воды жить, да не напиться!», «На бочке с мёдом сидеть, да ложку не съесть!». А современные отношения родили и вовсе озорные максимы, вроде «Неси с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость!». Или вот с некоторым переосмыслением строка из песни: «И всё вокруг колхозное, и всё вокруг моё!»
С моральной точки зрения важно не попасться на воровстве: «Не пойман – не вор».
Справка. На Ваганьковском кладбище похоронены самые выдающиеся люди России. Среди них Гоголь, Чехов, Шукшин, Есенин, Суриков, Евгений Леонов, Ролан Быков, Всеволод Мейерхольд, Юрий Никулин, Аркадий Райкин, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий. А рядом с ними – не менее знаменитые Сонька Золотая Ручка, братья Квантришвили и «легенда криминальной России» Вячеслав Иваньков по кличке Япончик. На могиле этого последнего постоянно лежат живые цветы, а гиды часто водят сюда экскурсии. По настоятельной просьбе экскурсантов…
А мы всё удивляемся: и откуда у нас такая коррупция?..
Обойти закон помогает такая уникальная система, как блат. Русским нет необходимости объяснять, что это такое. Во всяком случае, это не то же самое, что банальная взятка. Чаще блат вообще не предполагает обмена денежными знаками. Я привезу вам на дачу машину кирпича со своего завода, минуя кассу, а вы уж помогите устроить моего бездельника сына на престижный факультет вашего университета. Если принять во внимание, что такими отношениями пронизана вся государственная структура, легко понять, какой это мощный рычаг. Снова вспомним, что речь идёт о коллективистском обществе. Ты мне, я тебе. Рука руку моет и т.п. Сравните похожую английскую пословицу: «Ты почеши спину мне, а я почешу тебе». Похоже, да не совсем: у англичан речь идёт о простой взаимопомощи, у нас – о полузаконном или совсем незаконном обмене услугами.
Русские шутят, что о блате писал даже Пушкин в «Медном всаднике»: «Из тьмы лесов, из топи БЛАТ вознёсся пышно, горделиво…»
Но важнейшую роль в процветании коррупции играет, конечно, банальная взятка. Не обязательно, опять‑таки, в виде туго свёрнутой пачки купюр, торопливо засунутой просителем в карман чиновника. Чиновник может помочь предпринимателю получить на хороших условиях кредит, но часть кредита пойдёт именно этому чиновнику. Такие схемы бывают сложными и разнообразными.
Надо признать, что в наших условиях взятка порой играет чуть ли не положительную роль. Чтобы чего‑то добиться от властей предержащих, порой приходится тратить уйму времени и нервов, собирать кучу документов, справок и свидетельств. А тут сунул определённую сумму, и вам тут же сделают то, что нужно.
Для справки: считается, что теневой бизнес занимает примерно треть от всех доходов нашего государства. А возможно, и много больше. Следует помнить, что мелкий чиновник‑взяточник чаще всего сам даёт взятку более крупному, тот, в свою очередь, несёт в клювике что‑то своему начальнику и так далее до… страшно сказать, до какого уровня.
Гендиректор Transparency International по России Елена Панфилова отмечает:
«Создаётся впечатление, что у нас есть пределы борьбы с коррупцией. Даже те люди, которые по долгу службы хотят вести расследование, упираются в тупик „неприкасаемых“».
Так что, когда мы видим, как у чиновников при слове «коррупция» кипит разум возмущённый, мы должны знать, что перед нами нечто вроде акции «пчёлы против мёда». Или «борьба нанайских мальчиков», когда один человек изображает ожесточённо борющихся мальчишек.
Вы знаете, почему так не повезло городку Будённовску, приобретшему печальную известность из‑за кровавого теракта 1995 года? Руководитель чеченских боевиков Шамиль Басаев и его банда хотели устроить кровавую баню в Москве: шуму было бы ещё больше. Но до Москвы грузовик с бандитами, набитый всеми видами вооружения, не доехал. Почему? Денег на взятки милицейским постам по дороге не хватило. Недооценили боевики жадность милиционеров, готовых за деньги продать душу дьяволу. Вот и пришлось им довольствоваться «только» сотнями убитых и раненых жителей Будённовска и опозорить неумелую работу нашего ОМОНа.
А ведь история знает случаи, когда коррупцию удалось победить. Самый яркий – Сингапур. Надо знать, что в Древнем Китае взяточничество возводилось в ранг особого ритуала, там без «подарка» делать что‑либо было просто не принято практически официально. Вот и Сингапур в этом смысле ничем не отличался от остальной части Поднебесной.
Но сегодня коррупции там, можно сказать, нет. Чиновники не «берут», суды работают честно, откаты тоже отсутствуют. Как это им удалось? Говорят, за счёт огромных зарплат чиновникам, которые теперь боятся потерять место. И при этом ни казённой машины, ни государственной дачи у чиновников нет: раз такие деньги получаешь, давай трать собственные денежки.
Поможет это нам? Я что‑то сомневаюсь. Мне кажется, что вороватый русский чиновник будет воровать независимо ни от чего, это у него уже в крови.
Но вот в Сингапуре доходы чиновников проверяют не как у нас, а по‑серьёзному. Проверяют банковские счета не только у самого чиновника, но и у всей его семьи, всех родственников и даже друзей. Наверное, честному чиновнику это неприятно, но что делать? Раз ты обслуживаешь общество, терпи, ты обязан доказать, что безупречен. Но уж если тебя поймают на уклонении от налогов или жизни не по зарплате, то условным сроком ты не отделаешься, сядешь, и надолго.
И наконец, в Сингапуре большинство операций с деньгами осуществляется по Интернету, а в электронном формате дать взятку трудновато.
Вот бы и нам так.
О РУССКОЙ СКРОМНОСТИ
Характерная черта русских – нелюбовь к громким фразам. Мы не любим хвастаться. Это наполеоновские солдаты могли сказать в минуту смертельной опасности: «Гвардия умирает, но не сдаётся!» Русский солдат в такой же ситуации скорее выкрикнет что‑нибудь, не предназначенное для дамских ушей. Поэтому так фальшиво звучат утверждения, что якобы наши войска шли в штыковую атаку со словами «За Родину, за Сталина!». Они могли кричать «Ура!», они могли материться, но когда рядом с тобой убивают и ты сам готовишься кого‑то убить… Какой там, к чёртовой матери, Сталин!
Или другой эпизод. Досужий журналист, первым описавший широкоизвестный подвиг двадцати восьми гвардейцев‑панфиловцев, ценой жизни не пропустивших к Москве вражеские танки, приписал комиссару Клочкову фразу, которую потом буквально сотни раз повторяла советская пропаганда: «Велика Россия, а отступать некуда: позади Москва!» Тут всё враньё. По словам журналиста, все герои погибли – но кто же тогда запомнил и донёс до него сакраментальную фразу? (Правда, позже выяснилось, что и это не так, были выжившие, и не все вели себя одинаково, но это к делу не относится, мы же говорим о мифе.) Главное же – не могло у комиссара в тот момент быть ни желания, ни времени такие слова говорить. Солдаты в самом деле были героями, но вряд ли они это осознавали, а если осознавали, не могли об этом «думать» такими громкими словами.
В этом ещё одна разница между протестантской и православной моралью: протестант гордится своими добрыми делами и готов объявить об этом всему миру. Во многих городах западной культуры можно видеть таблички: этот университет построен на средства такого‑то миллиардера, эта лаборатория профинансирована таким‑то миллионером. У кого нет таких денег, тот может оплатить красивую скамеечку в парке, но непременно чтобы на спинке было написано: дар родному городу от господина Джоунса.
Мы тоже можем такое написать, но куда реже. В состоянии сделать доброе дело – делай, но не кричи об этом на каждом перекрёстке. Бог всё равно увидит, а окружающим об этом знать не обязательно. Опять налицо дух коллективизма: не надо выделяться из массы, пусть никто не думает, что ты какой‑то особенный.
Думается, что по той же причине мы не знаем большинства имён наших лучших иконописцев и архитекторов прошлых веков: художник мыслил себя таким же соавтором иконы или храма, как столяр, каменщик, мастер, готовящий раствор или укладывающий крышу. А что до вдохновения, так это Бог, а художник – только скромное орудие в Его руках.
Иногда это даже немного раздражает: вот мы привычно браним сегодняшних богачей, но если бы мы знали, сколько средств некоторые из них отдают на строительство больниц, детских садов и школ, сколько студентов получает от них стипендии, быть может, отношение к ним слегка изменилось бы?
Конечно, тут есть и другая сторона: при ненависти населения к богатым людям демонстрировать своё богатство ещё и опасно. Поэтому богачи не просто умалчивают о своих расходам, пусть даже благородных. Они отгораживаются от простых смертных заборами и военизированной охраной и хоть и пускаются во все тяжкие, но так, чтобы это видели только посвящённые.
Бывают, конечно, и исключения, когда богачи перестают стесняться. Один бывший министр с воодушевлением рассказывал тележурналисту о своём небольшом хобби – коллекционировании редких вин. Последней его покупкой на тот момент была бутылка коллекционного коньяка за три тысячи долларов. Поверьте, на его лице не появилось и тени смущения. Он напоминал Марию‑Антуанетту, которая, согласно легенде, узнав, что французский народ бунтует, потому что у него нет хлеба, якобы воскликнула: «Нет хлеба? Так пусть едят пирожные!» Крупные чиновники, как правило, живут в мире, столь отличном от мира, в котором находятся все остальные, что им в голову не приходит мысль об аморальности их житья‑бытья.
И всё‑таки это сравнительная редкость. Не по‑русски так себя вести. До нас, правда, доходят слухи о богачах, один из которых, скажем, любит высаживать в своём северном имении южные деревья: ему, видите ли, нравится любоваться пальмами, покрытыми снегом. Разумеется, пальмы при этом гибнут, но беда невелика, на следующий год он велит посадить на их месте новые… Вы читали об этом в наших газетах? Нет? Правильно, о таком никто не напишет: стыдно.
Наша скромность мешает нам в ещё одном отношении – при приёме на работу. Американец, сидящий перед работодателем, распускает павлиний хвост: я превосходно знаю это дело, я умело руковожу, у меня громадный опыт, я умею улаживать конфликты, я легко схожусь с людьми… Русский в той же ситуации ни за что не скажет: «Я хороший специалист», максимум, на что он пойдёт, это «Я думаю, что неплохо разбираюсь в этом вопросе», «Меня хвалят на работе» и т.п. Кому будет отдано предпочтение?
Авторы брошюры по межкультурной коммуникации для иностранцев О.Е. Белянко и Л.Б. Трушина приводят яркие примеры такой вот скромности‑нескромности. Они рассказывают о некой русской балерине, которая приехала в Америку и, по‑видимому, успела усвоить американский метод саморекламы. Балерина даёт интервью:
«Мой успех не был для Валерия (мужа. – В.Ж.) сюрпризом. Он знал, что я могу сделать всё. У меня столько энергии! И техника великолепная! У меня хорошая память, я в школе отлично занималась. Техника у меня ошеломляющая! У меня появились новые горизонты!»
К этому примеру авторы подверстали слова гениального танцора Михаила Барышникова, который в ответ на вопрос, как обстоят его творческие дела, ответил только: «Танцую понемногу».
Правда, тут необходима важная оговорка. Вряд ли тот же Барышников, так сдержанно отзываясь о своих успехах, действительно полагал, что в его танцах нет ничего особенного. Он прекрасно знал себе цену, но одновременно считал, что хвастаться этим – нехорошо, неэтично. Не по‑нашему, одним словом.
ЧЕМУ БЫТЬ СУЖДЕНО…
Речь здесь пойдёт о русском фатализме, о склонности полагаться на «кривую», которая «вывезет». Эта наша особенность тесно связана с русским терпением и, к сожалению, с ленью. Вспомним в этой связи общеизвестную сказку про лентяя Емелю, которому без всяких с его стороны усилий выпало счастье случайно выловить волшебную щуку, исполнявшую любые его желания. Когда эту сказку прочитали японцам, они были возмущены: ведь это чистая пропаганда тунеядства! И как только может русским эта позорная история нравиться! А вот может, как нравятся всевозможные «пирамиды», лотереи, игральные автоматы и прочие способы обогащения без особого труда.
Это полная противоположность протестантской морали, где материального благополучия можно добиться только честным, упорным трудом.
Не правда ли, любопытно, что в частотном словаре русского языка среди наиболее часто встречающихся в нашей речи слов – глаголы в неопределённо‑личной форме, вроде «обойдётся», «утрясётся», «(само собой) образуется» и т.п. Мы любим выражения вроде «что ни делается, всё к лучшему», «перемелется – мука будет». Если случается что‑то непредвиденное, то это «откуда ни возьмись», «как гром среди ясного неба». Все эти слова в большинстве совершенно непереводимы на другие языки. Общий их смысл – беда приходит откуда‑то извне, непонятно откуда. Беда не «обойдёт» тебя, она случается как‑то сама. И можно надеяться, что, как она сама пришла, так сама и уйдёт, всё «обойдётся».
Но самое замечательное в этом смысле слово – это русское «ничего!». Что‑то неприятное случилось? Ничего, обойдётся как‑нибудь!
Русский фатализм проявляется и в так называемом консервативном синдроме, нежелании перемен. Не хотят перемен и англичане. Но они не хотят, потому что уважают свои традиции, а мы – потому что боимся, как бы не вышло ещё хуже. Лучше уж старое зло, чем что‑то ещё неизвестное и потому пугающее.
Поэтому русские неохотно переезжают на другое место, медлят развестись с нелюбимым супругом, годами затягивают ремонт в квартире.
В этом отношении мы отличаемся от наших братьев украинцев, у которых есть пословица «Гирше та инше» – пусть хуже, но зато хоть по‑другому.
СИНДРОМ ЕМЕЛИ
Лень прежде нас родилась.
Русская пословица
Русских часто обвиняют в лени, и, честно говоря, не так уж это далеко от истины. Другое дело, что лень – качество сложное и не всегда такое уж плохое.
|
|
|
|
|
|
Дата добавления: 2018-11-10; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 173 | Нарушение авторских прав
Лучшие изречения:
| 2104 - 