Суть восьмидесятничества — утилитаризм и дегуманизация 4 страница

Сказанного достаточно для того, чтобы воспроизвести модель идеально­ го русского интеллигента по эскизу академика Лихачева. Вот эта модель:

— образованность европейского уровня, широкий общекультурный кругозор;

— креативность — бесстрашное правдоискательство, интеллекту­альная независимость, свободомыслие;

— этическое самоопределение: а) совестливость, честность, правди­вость; б) толерантность, осуждение насилия и террора; в) благоговение перед культурой, приобщенность к книжной культуре, русской литерату-

¹  Лихачев Д. С. Интеллигенция — интеллектуально независимая часть общества //
Судьба российской интеллигенции. СПб., 1999. С. 31-32.

²  Лихачев Д. С. Тревоги совести//Лихачев Д. С. Об интеллигенции. СПб., 1997. С. 94.

ре; г) индивидуализм, самодостаточность; д) оппозиционность по отно­шению к деспотичной власти.

Если сопоставить получившуюся модель с формулой интеллигент­ности, нетрудно увидеть, что модель Д. С. Лихачева хорошо согласуется с нашей формулой, но не совпадает с ней полностью. Расхождение за­ключается в пунктах г) и д) этического самоопределения, которых нет в нашей формуле. Поясню причины этого расхождения.

Д. С. Лихачев постоянно повторял тезис об интеллектуальной свобо­де «умственно порядочного человека», о сохранении им уникальной индивидуальности, ибо «если индивидуальность исчезнет, исчезнет и интеллигенция»'. Он подчеркивал, что учитель, ученый, писатель, дела­ющий свою работу «по заданию, в духе требований партии, государства или какого-либо заказчика с "идеологическим уклоном", — не интелли­гент, а наемник»². Подлинный интеллигент руководствуется не партий­ными, классовыми, сословными, профессиональными или иными кол­лективными интересами, а исключительно своей совестью, то есть ин­дивидуальными ценностными ориентациями. Стало быть, интеллигент — вольный индивидуалист, «сам свой высший суд».

Нетрудно распознать западноевропейские истоки индивидуалисти­ческих взглядов Лихачева. «Европейская культура,—говорил академик, — это культура универсализма, при этом универсализма личностного ха­рактера (курсив мой. — А. С). Личность человека, его индивидуальные особенности, отличия, его талант и убеждения — более всего ценятся в европейской культуре»³. Это действительно так. Не случайно именно на Западе популярна доктрина либерализма или либертарианства⁴, утверж­дающая право каждого человека жить так, как он хочет, при условии уважения прав других людей.

Свобода интеллекта (интеллектная или интеллектуальная свобода) — необходимая предпосылка креативности, присущей как интеллигенту, так и интеллектуалу. Она подразумевается в формуле интеллигентности и в формуле интеллектуальности, поэтому нет нужды выделять ее особо. А вот либеральный индивидуализм, свободный от партийных, сословных, классовых, профессиональных уз и обязательств, привлекателен только

¹   Лихачев Д. С. Сила интеллигенции — в индивидуальности // Конгресс российской
интеллигенции. СПб., 1998. С. 24.

²   Лихачев Д. С. О русской интеллигенции. С. 8.

³   Лихачев Д. С. Три основы европейской культуры и русский исторический опыт //
Лихачев Д. С. Русская культура. М., 2000. С. 46.

⁴   См., например: Боуз Д. Либертарианство: история, принципы, политика. Челябинск,
2004.

658

Глава 5. ПОКОЛЕНИЯ СОВЕТСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

 

для интеллектуалов с эгоистической направленностью личности¹. Интел­лигентам-альтруистам свойственно чувство долга, ощущение личной ответственности за благосостояние других людей и своей страны. Долг, ответственность — всегда путы, всегда рамки, ограничивающие свободу индивидуального самовыражения. Индивидуализм деспотичен и эгои­стичен, а не альтруистичен, поэтому он неуместен в формуле интелли­гентности.

Что касается требования оппозиционности по отношению к власти, прежде всего по отношению к советскому тоталитаризму, оно не вошло в формулу, так как относится к гражданскому, а не к этическому само­определению личности. Получается, что все сторонники советской власти, независимо от их интеллектно-этических качеств, автоматически исклю­чаются из состава русской интеллигенции, поскольку, как утверждает академик, «интеллигенция все это время была главным врагом советской власти». Материал нашей книги показывает, что интеллигенты и интел­лектуалы были как среди монархистов, эмигрантов и диссидентов, так и среди людей, лояльных по отношению к советской власти и даже среди большевиков.

Несмотря на то что модель интеллигента, построенная Дмитрием Сергеевичем, не совпала полностью с нашей формулой интеллигентности, я считаю, что его практическая научная и общественная деятельность позволяет использовать фигуру академика Д. С. Лихачева для персони­фикации идеала интеллигентности. Дмитрий Сергеевич Лихачев в тяже­лые годы перестроек и трансформаций сделался символом русской ин­ теллигентности XX века, соединившей преемственность с поколением Серебряного века и почитание культурного наследия тысячелетней Рос­сии, мужественное противостояние агрессивному невежеству и интел­лектуальную независимость. Символ интеллигентности был необходим русским людям на излете тоталитаризма, и Д. С. Лихачев успешно вы­полнил свою миссию. Еще более этот символ нужен в наши дни, в усло­виях кризиса нравственности и культуры.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Более десятилетия проблема русской интеллигенции активно обсуж­дается в нашем Университете. Образовалась целая библиотечка универ­ситетских изданий, запечатлевших постепенное, извилистое, но непре­рывное движение к пониманию сути интеллигентности, судьбы россий­ской интеллигенции, воспроизводству интеллигентских ценностей в сознании новых поколений. Промежуточные итоги этого движения вос­произведены в статьях В. Е. Триодина¹ и в книгах А. С. Запесоцкого². В ноябре 2007 года в рамках университетского Дискуссионного клуба состоялся круглый стол, посвященный теме «Интеллектуальное про­странство современной России». В дискуссии, организованной Универ­ситетом совместно с научным журналом «Человек», приняли участие видные философы, культурологи, педагоги Москвы и Петербурга. Зна­комство с материалами круглого стола³ показывает отсутствие значитель­ного прогресса в понимании феномена интеллигенции. Повторялись трактовки понятия «интеллигенция» столетней давности, пущенные в оборот авторами сборника статей «Вехи» (1909), противоречиво толко­вались различия между интеллигентами и интеллектуалами, а неологизм «интеллектуальное пространство» не получил конструктивного исполь­зования.

Например, рождение интеллигенции датируется серединой XIX века, когда Россия «вынуждена была развивать промышленность, и поэтому ей потребовался грамотный служивый люд, каковым и явилась интелли­генция» (А. С. Дриккер). Получается, что российская интеллигенция насчитывает всего полтора столетия, не имеет исторических корней в дореформенных поколениях (о дворянских и древнерусских поколениях следует забыть) и импортирована с Запада вместе с промышленным обо­рудованием. Правда, на своеобразной российской почве интеллигенция

 

¹ Практически абсолютное освобождение от социальных пут невозможно. Как спра­ведливо отмечал В. И. Ленин, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Поэтому абсолютная интеллектуальная свобода отдельно взятого индивида не достижима. Даже беспартийный и внеклассовый академик Лихачев, будучи человеком религиозным, не может игнорировать догматы православия, которые, конечно, ограничивают его интел­лектуальную свободу.

' Триодин В. Е. Предварительные итоги (послесловие к дискуссиям о судьбе российской интеллигенции) // Судьба российской интеллигенции: материалы научной дискуссии / сост. и ред. В. Е. Триодин. СПб., 1997. Вып. 2. С. 63-86; Он же. Судьбы русской интелли­генции (размышления после дискуссии) // Магистр. 1997. № 4. С. 73-85.

²   См., например, недавно изданную книгу: Запесоцкий А. С. Культурология Дмитрия
Лихачева. СПб., 2007. С. 189-201.

³   Интеллектуальное пространство современной России: материалы круглого стола,
2 ноября 2007 г. / СПбГУП. СПб., 2008.

660

ПОКОЛЕНИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНиИИ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

661

 

(народники, земские врачи, учителя) «сконструировала собственный миф о бескорыстном служении высшим идеалам и народу». Нетрудно увидеть, что автор имеет в виду разночинные этико-политические (народники) или этико-просветительные (врачи, учителя) субкультуры и присваива­ет им псевдоним «интеллигенция». Не удивительно, что у него «имеют­ся большие сомнения относительно того, что возрождение интеллиген­ции в России имеет какие-либо перспективы». Другие участники дискуссии «профессионалов в своей области» (как импортированных, так и самобытных) относят к интеллектуалам, а интеллигентов пред­лагают определять по критерию совестливости — интеллигент «может быть не слишком интеллектуален, но присутствие совести — непремен­ное условие» (М. И. Микешин). Здесь нет ни социальных, ни историче­ских ограничений для интеллигенции, и «не слишком интеллектуаль­ного», но правдолюбивого юродивого Московского царства можно считать интеллигентом, а интеллектуала Е. Т. Гайдара — ни в коем случае! М. С. Уваров озаглавил свое выступление «Мерцающая интел­лигенция», поскольку «сегодня интеллектуалы и интеллигенты у нас все время меняются местами, перепутываются между собой». Он совершен­но прав! Ведь виртуальное «интеллектуальное пространство» — область бытия интеллектуалов, а никак не интеллигентов. Интеллигенты должны обитать в «интеллигентском пространстве». Но участники дискуссии по умолчанию полагают, что интеллигенты «мерцают» в интеллектуальной среде.

Короче говоря, материалы круглого стола 2007 года лишний раз убеж­дают в необходимости упорядочения (в идеале — формализации) понятий, относящихся к семантическому полю «интеллект», чтобы разграничить имена и псевдонимы. Для проверки работоспособности выработанных решений нужно наложить их на историческую ретроспективу, образован­ную последовательностью социально-культурных поколений. Собствен­но говоря, решению этих задач и посвящена данная книга. Разумеется, наши методологические разработки и исторические экскурсы вовсе не исчерпывают затронутую проблематику. Разговор о существе феномена интеллигентности, о роли интеллигентов и интеллектуалов в российской истории далеко не закончен. Но самое актуальное, самое злободневное значение имеет вопрос о становлении гипотетического постсоветского поколения. Ведь будущее страны зависит от этического самоопределения интеллектной элиты общества, формирующейся сегодня в стенах вузов. Это самоопределение детерминируется, с одной стороны, традиционны­ми интеллигентскими установками, воплощенными в классической русской литературе и искусстве, с другой — интеллектуальной (фаустов-

ской) мифологией, творцами которой выступают отечественные социо­логи и философы западной ориентации.

В роли культурного героя фаустовского мифа выступает интеллекту­ ал — специалист-профессионал, мастер своего дела, а в роли презренно­го трикстера — интеллигент, пренебрегающий производственными забо­тами и имеющий амбициозные претензии кого-то учить, просвещать, обличать, быть «совестью и честью» нации. Интеллектуалы — полезные члены индустриального и постиндустриального общества, они пользу­ются общественным признанием и легко инкорпорируются в состоятель­ный господствующий класс, превращаясь в один из устоев истеблишмен­та. Интеллигенты же в силу тех или иных причин, порою от них не зави­сящих, не используют свой интеллект должным образом, и поэтому не имеют доступа к богатству и высокому социальному статусу.

Вот понимание интеллигенции одним из мифотворцев: «Интеллигенцию как конкретно-исторический слой можно определить как группу, в деятель­ности которой общая, то есть идеологическая и политическая, сторона господствует над специализированной, профессиональной, а для идейной деятельности характерна гипертрофия социального критицизма над по­лезной профессиональной работой»'. Обобщая, можно отметить следующие привлекательные качества современного героя фаустовского мифа:

— профессионализм высокого класса, целенаправленное приобрете­
ние знаний и постоянное повышение своей квалификации;

—развитое технократическое мышление, ориентированное на эффек­тивность производства и достижение успеха;

— чувство независимости и самодостаточности, гарантированное личными достоинствами и талантами;

— критическое восприятие утопических проектов и демагогических обещаний, здоровый скептицизм;

— стремление руководствоваться здравым смыслом и трезвым расче­том, а не эмоциями милосердия, жалости, сочувствия, часто противоре­чащими интересам дела и др.

Не удивительно, что многим интеллектуалам присущи деспотизм, жестокость, цинизм. В связи с этим вспоминается, что апокрифическая литература рисует Иуду как самого смышленого, предприимчивого и здравомыслящего из учеников Христа². Я не уверен, что эти интеллек­туальные качества подтолкнули апостола-предателя к преступлению, но убежден, что они не были отличительной особенностью ранних

¹ Фурсов А. И. Интеллигенция и интеллектуалы // Кустарев А. Нервные люди. Очерки об интеллигенции. М., 2006. С. 63.

^: Книга Иуды: антология / сост. С. Ершов. СПб., 2001.

662

ПОКОЛЕНИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

663

 

христиан и античной интеллигенции. Кстати, Жюльен Бенда (1867-1956) еще в 1927 году опубликовал книгу «Предательство интеллектуалов», где обвинял французскую интеллигенцию в том, что она изменила традициям интеллигентности, перестала признавать гуманистические ценности по­коления 1848 года «с его просвещенной верой в то, что душа народа од­нажды преисполнится любовью и желанием справедливости». Дегради­ровавшая интеллигенция погрузилась в корыстолюбивую мирскую суету, в патетический практицизм, поп-интеллектуализм¹. Если верить Ж. Бен­да, печальный «конец интеллигенции», о котором неустанно твердят постсоветские интеллектуалы, случился во Франции в начале XX века.

Творческие потенции фаустовского человека не ограничиваются про­фессиональным обслуживанием социальных потребностей, они прости­раются до претензий технократического господства над обществом. Идеология технократизма зародилась на Западе в середине XX века, у ее истоков стоят американцы Джеймс Бернхэм (1905-1987), автор кни­ги «Менеджерская революция» (1941) и Джон Гэлбрейт (род. в 1908 г.), автор теории «нового индустриального общества». Суть этой идеологии состоит в обосновании неизбежности перехода власти от капиталистов-собственников и политиков-профессионалов к интеллектуалам, облада­ющим обширными научными и техническими знаниями и способностя­ми организовать их производственное применение в личных интересах. Интеллектуалы-технократы, монополизировав научное управление об­ществом, получат возможность эксплуатировать рабочих, служащих, мелких товаропроизводителей.

Апологетическая мифология 1950-1960-х годов постепенно сменяет­ся более сдержанным энтузиазмом. В 1979 году вышла в свет книга Эл-вина Гулднера «Будущее интеллектуалов и восхождение нового класса»², где в качестве «нового класса», как и раньше, рассматриваются интел­лектуалы и техническая интеллигенция. Автор указывает, что, начав с критики традиционного общества во имя разума (в духе Вольтера и Дидро), новый класс кончает тем, что высокомерно требует для самого себя не только права принимать административные решения, но и права опреде­лять нормативную основу социума, то есть нравственность. Идеология нового класса состоит в апологии профессионализма, который предопре­деляет политическую экономию культуры и приводит к образованию культурбуржуазии. Гулднер предсказывает, что господство культурбур-

жуазии в обществе приведет к жестокому деспотизму. Склонность ново­го класса к формализму в сочетании с его одержимостью «делом» ведет к пренебрежению человеческой личностью, и новая рациональность может парадоксальным образом обернуться новой «тьмой в полдень». Сообщество интеллектуалов становится, таким образом, новым эксплуа­таторским классом в постиндустриальном обществе.

Известны и отечественные варианты мифического технократического общества'. В отличие от западных мифов, в постсоветской мифологии в качестве антигероев выступает не только прекраснодушная народолюби-вая интеллигенция, но и сам русский народ, который по лености и дурости своей к предпринимательству не готов и рынка не приемлет. Наряду с апологетическими фаустовскими мифами существуют их антиподы, осуждающие беспощадный рационализм фаустовского человека. Пропо­ведниками антифаустовских мифов являются современные гуманисты, уверенные в том, что «русский интеллигент — это не столько профес­сионал в той или иной области духовного производства, сколько тирано­борец и вестник-глашатый великого исторического реванша слабых над сильными»². Интеллигенты-гуманисты предлагают задуматься над сле­дующими вопросами.

Кто виноват в глобальном кризисе, где скрыты его причины? Кто поставил стремящееся к благополучию, свободе и счастью человечество на грань самоуничтожения? Какая сверхъестественная сила уничтожает леса и пастбища, отравляет атмосферу, питьевую воду и Мировой океан? Почему сильные и богатые озабочены не тем, как накормить бедных и голодных, а уничтожением возможных конкурентов и противников? Чья воля извлекла из недр вещества ядерное оружие и превратила его в да­моклов меч, висящий над нашей планетой? Ответ очевиден: все это сделал фаустовский человек XX века. Смешно рассчитывать, что могиль­щики человечества, услышав апокалипсические увертюры, осознают свои преступные ошибки, покаются и бросятся коллективно их исправлять. «На наш век хватит», — подумает большинство из них. Кто сможет удер­жать человечество у края пропасти? Если не воля Божия, то только разум­ные, образованные, добрые интеллигенты, человеколюбивые и бескоры­стные альтруисты. Найдутся ли они среди постсоветской молодежи?

Прошлое русской интеллигенции запечатлено в многочисленных трудах историков, писателей, литературоведов, публицистов, а об интелли-

 

¹   Бенда Ж. Предательство интеллектуалов (1927) // Кустарев А. Нервные люди. Очерки
об интеллигенции. М., 2006. С. 368-374.

²   Цит. по: Кустарев А. Указ. соч. С. 335-355.

' Например: Афанасьев С. Л. Будущее общество. М, 2000.

² Панарин А. С. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в XXI веке. М., 1998. С. 73.

664

ПОКОЛЕНИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

 

генции завтрашнего дня, которую представляют сегодняшние студенты, нам известно очень немного. После одной из дискуссий я обратился к своим студентам с тремя вопросами, на которые ответили около 700 че­ловек из разных вузов:

1. Каково ваше отношение к интеллигенции?

A. Мои родители интеллигентные люди, и я хочу быть интеллиген­
том — 65 %.

Б. Мои родители неинтеллигентны, но я хочу быть интеллигентом — 23 %.

B. Мои родители интеллигентны, но я не хочу быть интеллигентом —
5%.

Г. Мои родители неинтеллигентны, и я не хочу быть интеллиген­том — 7 %.

2. Должны ли ваши дети быть интеллигентнее своих родителей?

A. Обязательно должны, и я буду всячески этому способствовать —
76,3 %.

Б. Совсем не обязательно, но если захотят, пусть будут — 22,2 %.

B. Интеллигентность — не лучшее качество в человеке, и незачем ее
культивировать — 1,5 %.

3. Какие социальные функции выполняет интеллигенция в России?

A. Интеллигенция — ум, честь и совесть России — 64 %.

Б. Интеллигенция — это люди, занятые умственным трудом, — 31 %.

B. Интеллигенция — бедствие и несчастье России — 5 %.
Полученные результаты показывают, что постсоветские студенты

в массе своей воспринимают интеллигентность как привлекательную ценность и хотели бы приобщиться к интеллигенции (доля потенциальных «неинтеллигентов» около 10 %). Две трети опрошенных связывают с интеллигентским званием выполнение культурно-творческих функций, и только 5 % относятся к интеллигенции отрицательно. Но опросы тако­го рода не могут служить опровержением пессимистического суждения, что «интеллигенция уходит». Они имеют сугубо ориентировочный ха­рактер, потому что понятия «интеллигенция» и «интеллигентность» разные респонденты наверняка понимали по-разному. Состоится или нет гипотетическое постсоветское поколение русской интеллигенции? Смо­жет ли интеллектная современная молодежь преодолеть фаустовские соблазны? Чтобы ответить на эти вопросы, требуются специальные ис­следования.

Научное издание