Странные символы на стекле 2 страница

Вот был один случай. У одного моего знакомого, Генриха Гнуса, завелся барабашка. Генрих в то время как раз в ссоре был со своим домовым, и тот домовой из принципа разбираться с домашней нечистью не стал. Уж не помню, что они там не поделили, но факт остается фактом: барабашка стучал по ночам в стены, в потолок и по батареям до тех пор, пока у Генриха Гнуса на почве бессонницы не случилось буйное помешательство. Однажды ночью он попросту разнес свой дом в щепки, пытаясь поймать зловредную нечисть. И я тому свидетель, что, когда несчастный Генрих с красными от недосыпания глазами сидел на развалинах своего бывшего дома, уцелевший кусок стены все еще постукивал. Генрих потом долго восстанавливал нервы. Так что с домовыми лучше не ссориться, тогда и нервы будут в порядке, и дом в целости и сохранности. Ясно?

Акулина вопросительно посмотрела на Милу.

Мила с неожиданной для самой себя радостью заулыбалась во весь рот, глядя на тщедушное растеньице с неподдельным восторгом, и ответила:

– Ясно.

Только что она придумала, как проникнуть в таинственную закрытую на ключ комнату, которая когда‑то принадлежала ее маме, совершенно беспрепятственно.

– А откуда берется порошок дремоты? – с излишней заинтересованностью спросила Мила.

Глаза Акулины заблестели, и она с удовольствием принялась объяснять:

– О, это очень просто. Отрываешь бутон, сжимаешь его в кулаке, и он превращается в порошок. Говоришь заклинание: «Дрём, приди, меня стороной обойди». Потом, набрав в легкие побольше воздуха, сдуваешь порошок с ладони и… все спят.

 

Глава 2

Семейные фотографии

 

Утром, когда Мила проснулась, Акулины и Прозора дома еще не было. Обычно после ночных заданий они возвращались рано утром, но иногда могли вернуться и к полудню. Очевидно, это был именно такой день. Наспех одевшись и оставив на столе короткую записку: «Ушла гулять в Гагаринский парк», что было почти правдой, Мила выбежала из дома и самой короткой дорогой пешком направилась к парку.

Людей в это время суток в Гагаринском парке было немного. Это по вечерам парк был заполнен отдыхающими, особенно окрестности вокруг пруда, а по утрам чаще всего здесь можно было встретить родителей, прогуливающихся вдоль обширной территории парка вместе со своими детьми.

В поисках Белки Мила разглядывала все вокруг: посетители парка кормили плавающих в пруду уток и катались на катамаранах. Наконец Мила заметила одиноко стоящую на берегу фигуру девочки с двумя пепельными хвостиками, в которой без труда узнала Белку.

Белка с неприкрытой завистью смотрела на мальчишку, который катался на катамаране со своим отцом. Совершенно одинаковые, белобрысые и веснушчатые, отец и сын дружно крутили педали катамарана, ели чипсы, шелестя большими яркими пакетами, и время от времени взрывались веселым хохотом.

Мила знала, что Белка никогда не видела своего отца. Он погиб в тот день, когда волшебники покончили с Гильдией – организацией, которая долгие годы вела охоту на магов. Тогда же из подвалов Гильдии были спасены пятеро детей, в числе которых были и Мила с Белкой. Однако Белка по крайней мере знала, кто был ее отец. Ее мама наверняка много рассказывала о нем своим детям. У Милы же все было гораздо хуже – она не знала даже имен своих папы и мамы и понятия не имела, как они выглядели.

Белка вдруг обернулась и увидела Милу.

– Привет, – улыбнулась она.

– Привет, – поздоровалась в ответ Мила и, не дожидаясь, когда Белка примется ее отговаривать, как она обещала в письме, Мила быстро отчеканила: – В общем так, моя бабушка знает о моих родителях что‑то важное, о чем никогда мне не рассказывала. Она скрывает что‑то в одной комнате, которая всегда на замке. И я намерена во что бы то ни стало проникнуть в эту комнату, потому что имею полное право знать о своих родителях не меньше, чем знает бабушка. И если ты все еще хочешь меня отговаривать, то сразу предупреждаю – даже не пытайся. У тебя все равно ничего не выйдет. Я все решила. Окончательно. Пойду – и точка.

Белка смотрела на Милу с раскрытым ртом и часто‑часто моргала. Потом прикрыла рот и осторожно произнесла:

– Ладно. Пойдем?

Мила, которая не ожидала такой скорой капитуляции, немного растерялась, но тут же кивнула и ответила:

– Пойдем.

 

* * *

 

Первое, на что обратила внимание Мила, когда они подошли к дому ее бабушки, это то, что старого желтого «Запорожца» Степаныча – троюродного деда Милы, от которого она сбежала год назад, не было у ворот. Обычно «Запорожец» стоял у края тротуара: кособокий и глазастый, с большими круглыми фарами. Степаныч даже не утруждал себя тем, чтобы завезти машину во двор (гаража в бабушкином доме вообще не было) – такое страшилище никому и в голову не пришло бы угнать.

Осторожно ступая вдоль забора, Мила шепотом сказала идущей следом за ней Белке:

– Кажется, все складывается просто замечательно. Нам повезло – Степаныча нет дома.

– А твоя бабушка? – спросила Белка. – Она дома?

Мила пожала плечами.

– Не знаю. Но, думаю, скоро узнаю. Пошли.

Они подошли к калитке, которая на их счастье оказалась открытой. Наверное, Степаныч куда‑то очень спешил, когда уезжал, поэтому забыл ее закрыть. Девочки прошли по дорожке к крыльцу и остановились. Мила дернула за дверную ручку. К сожалению, двери дома Степаныч закрыть не забыл, что и неудивительно – они с бабушкой были просто помешаны на секретности и всегда все запирали. Открытая калитка была чистой случайностью.

– Белка, кажется, я кое‑что не предусмотрела, – хмуро заявила Мила. – Ключей от дома у меня нет, а волшебную палочку я с собой не взяла.

Мила за все лето в доме Акулины ни разу не воспользовалась своей волшебной палочкой, поскольку не было такой необходимости. Акулина и Прозор все, что касалось волшебства, делали сами – вот Мила и забыла прихватить ее с собой и теперь упрекала себя в недальновидности.

– Наверное, нам придется лезть в окно, – задумчиво оглядывая дом, прошептала Мила. – Я пару раз, когда здесь жила, выбиралась из окна. Правда, потом мне доставалось за это от бабушки. – Не оборачиваясь, она обратилась к Белке: – Белка, ты полезешь в окно со мной или останешься ждать здесь?

Она обернулась и удивленно округлила глаза – в руках Белки была ее ореховая волшебная палочка.

– Я думаю, что в окно лезть не придется.

– Белка, ты просто молодец! – радостно воскликнула Мила.

Белка просияла и подошла к двери.

– Апертус! – громким шепотом произнесла она, направив палочку на дверной замок; он щелкнул, и дверь тотчас открылась, коротко скрипнув.

Мила подняла брови.

– А раньше у тебя это не получалось, – изумленно глядя на подругу, пробормотала она.

– А чем, как ты думаешь, я занималась целое лето? – приняв важный вид, заявила Белка. – Я практиковалась.

Мила посмотрела на открытую дверь, потом перевела взгляд на дорогу и, приняв решение, сказала:

– Белка, я думаю, тебе все‑таки лучше остаться здесь. Если Степаныч приедет раньше, чем я справлюсь, ты сможешь меня предупредить.

– Как предупредить? – взволнованно округлила глаза Белка.

– Ну… не знаю. Подашь какой‑нибудь сигнал. – Мила пожала плечами. – Придумаешь что‑нибудь. Но я постараюсь успеть до его возвращения. Все. Я пошла.

Белка растерянно посмотрела на Милу, затем с пониманием ответственности окинула взглядом дорогу, вживаясь в роль сторожа, и Мила поняла, что Белка не подведет и в случае чего как‑нибудь предупредит.

Оставив Белку у входа, Мила вошла в дом.

Прикрыв за собой дверь, она остановилась и прислушалась. В доме было тихо – ни единого шороха. Возможно, бабушки, как и Степаныча, тоже не было дома. Или, что также не исключено, она спала. Бабушка могла в любое время суток вздремнуть на часок‑другой.

Мила прошла по коридору, стараясь не издавать никаких звуков, но половицы под ногами все равно чуть‑чуть поскрипывали. Открыв дверь в кухню, Мила осторожно заглянула вовнутрь – никого. Тарелки аккуратно расставлены в металлической сетке для сушки посуды. На плите чайник. Стулья задвинуты под стол, так что видны только спинки. Теперь их было два, а когда здесь жила Мила, их было на один больше.

Мила на цыпочках миновала кухню, вышла через противоположную дверь и оказалась в коридоре, где было еще три двери. За этими дверями были: комната Степаныча, бабушкина спальня и комната для гостей, куда Миле, собственно, и необходимо было попасть.

Она бросила короткий взгляд в конец коридора, где была лестница, ведущая на чердак. Всего лишь год назад этот чердак был ее спальней. Когда она покидала его прошлым летом, то и представить не могла, что она будет жить совсем в другом доме – намного‑намного лучше, чем этот чердак.

Мила вспомнила, что должна поторопиться, и осторожными шажками приблизилась к заветной двери, взялась за ручку, толкнула и ничуть не удивилась, убедившись в том, что комната, в которой когда‑то жила ее мама, заперта на ключ. Мила тут же пожалела, что не позаимствовала у Белки волшебную палочку. Но с другой стороны, хорошо, что она осталась у Белки – на случай непредвиденной опасности.

Мила озадаченно застыла у двери. Как же ей попасть в комнату? И тут же сообразила – ключи от этой комнаты могут быть только в одном месте – в бабушкиной спальне.

Отчаянно надеясь, что бабушки все‑таки в эту минуту нет дома, Мила глубоко вздохнула, чтобы набраться храбрости, и направилась к соседней двери.

Когда дверь подалась от легкого толчка, Мила не сразу поверила своему счастью. Во‑первых, бабушкина спальня не была заперта, как обычно, а во‑вторых… А во‑вторых, она была пуста! Бабушки в спальне не было, и это было настоящей удачей. Мила прошла на середину комнаты: на полу старинный ковер, вдоль стен: старый комод на толстых ножках, высокая кровать – подушки накрыты кружевными накидками, трельяж, стулья с красной обивкой… Где же здесь может быть ключ?

И в тот самый момент, когда Мила решила начать поиски с комода, позади нее раздался пронзительный вибрирующий голос:

– Как ты посмела проникнуть без спросу в мой дом!?

Мила подскочила от неожиданности и молниеносно обернулась. В дверях спальни стояла ее бабушка. Глаза ее метали молнии, брови яростно сошлись на переносице, а губы брезгливо сжались в тонкую линию. Она обошла Милу и стала напротив нее, в нескольких шагах. Мила невольно сглотнула подкативший к горлу комок.

– Я тебя спрашиваю, кажется! Что ты здесь делаешь? Отвечай!

При виде бабушки, которую Мила боялась на протяжении тринадцати лет жизни, в первый момент она почувствовала себя так, будто ее окатили ледяной водой. Но потом Мила вспомнила, что теперь многое изменилось, и бабушка уже не имеет над ней никакой власти. Упрямо посмотрев бабушке в глаза, Мила сказала:

– Я ищу ключи от комнаты моей мамы.

Бабушка задохнулась от возмущения.

– Что… Да как ты… – Сверкая глазами, она все никак не могла подобрать слов, чтобы выразить свое возмущение, но наконец сквозь зубы процедила: – Не знаю, где ты была последний год, но там тебя явно не учили хорошим манерам. Твоя наглость переходит всякие границы!

Она высокомерно хмыкнула.

– К твоему сведению, я всегда ношу ключи с собой. – Она опустила руку в карман, вытащила оттуда связку ключей и показала Миле. – Видишь? Вот они. В самом надежном месте. – Ключи снова скрылись в кармане бабушкиного платья. Бабушка сверху вниз посмотрела на внучку презрительным взглядом. – И ты их не получишь. Даже не надейся.

Мила учащенно задышала и с яростью посмотрела на бабушку. Но бабушка, словно и не замечая состояния своей внучки, небрежно поинтересовалась:

– И с какой стати тебе понадобились ключи от комнаты для гостей?

– Это никакая не комната для гостей! – выпалила Мила. – Это комната моей мамы! А ключи мне нужны потому… потому… – Она на секунду запнулась, но тут же твердым голосом заявила: – Потому что я хочу знать все о своих родителях!

– Ах, родители ее, видишь ли, интересуют! – холодно воскликнула в ответ бабушка. – А больше тебе ничего не нужно?!

– И о прабабушке – Асидоре, – невозмутимо добавила Мила.

Бабушка вдруг изменилась в лице – она заметно побледнела и, будучи явно не в состоянии скрыть свое удивление, уставилась на Милу.

– Откуда тебе… – невольно вырвалось у нее, но бабушка быстро собралась. Ее подбородок напрягся, и она резко заявила: – Меня не интересует, чего ты хочешь! И родители твои меня совершенно не интересуют! Моя дочь была просто глупой гусыней! И больше ничего! Если бы она была умнее, то не поступила бы наперекор мне и не вышла бы замуж за твоего отца, с которым знакома была без году неделю. А о твоем отце, – на лице бабушки появилось выражение крайней неприязни, – даже если бы я захотела, мне рассказать нечего. Мне о нем ровным счетом ничего не известно. Возник ниоткуда. Заморочил голову моей дочери. А через несколько месяцев после твоего рождения исчез так же странно, как и появился. Может, у него и фамилия ненастоящая была, откуда мне знать?!

Бабушка перевела дух и, высокомерно вскинув голову, добавила:

– Твоя мать, если тебе уж так непременно нужно знать, была наивной дурочкой. Ни больше ни меньше. Вот так.

Бабушка так увлеклась, что неосторожно бросила взгляд в сторону небольшого портрета в деревянной рамке, висящего на стене, у окна. Мила, проследив за ее взглядом, в первое мгновение решила, что с портрета на нее смотрит Асидора, но почти сразу поняла, что ошиблась. На фото в рамке под стеклом улыбалась черноволосая девушка с длинной косой, как у Асидоры, но лицо было другое.

– Это мама? – взволнованно спросила Мила.

Бабушка вздрогнула. Ее глаза сузились, наверное, от злости, что нечаянно допустила такую оплошность. Но отступать было некуда и сквозь зубы, словно ей невольно приходится наступать на горло собственной песне, бабушка процедила:

– Да, это моя неблагодарная дочь.

Мила повернула голову к портрету: краешек фотографии выцвел, видимо, на него все время попадали солнечные лучи, но, к счастью, выцветшее пятно не задевало лица. И оттуда, из забытого прошлого, какого‑то нереального, на Милу смотрела ее мама.

Первые секунды Мила боялась пошевелиться, настолько этот миг казался ей волшебным – больше чем все волшебство, которое она видела. Но потом появилась странная мысль.

«Еще одна девушка с черной косой, – подумала Мила, – на которую я совсем не похожа».

С решительным видом Мила повернулась к бабушке.

– А можно мне взять фотографию?

– Нет! – отрезала бабушка. – Вот еще, вздумала! И я настаиваю, чтобы ты сейчас же покинула мой дом. Немедленно!!!

Мила согласно кивнула.

– Хорошо. Я уйду. Но сначала…

Она достала из кармана кофты маленький и шуршащий, словно бумага, бутон Дремотного малоцвета.

– Что там у тебя? – занервничала бабушка, поглядывая на ладонь Милы.

– Дрём, приди, меня стороной обойди, – быстро прошептала Мила и со всей силы сжала хрустнувший в ладони бутон. Потом, чувствуя, как по ладони потекло что‑то мягкое и почти невесомое, подняла руку вверх.

– Ты что это делаешь?.. – Бабушка гневно нахмурила брови и решительно шагнула к внучке, с явным намерением выставить ее вон немедля, но…

Мила разжала ладонь и дунула что было сил. Тут же с ее ладони сорвался искрящийся полупрозрачный вихрь бело‑золотых песчинок, рассеялся в воздухе в считанные секунды и медленно, словно звездный дождь, стал оседать на пол.

Когда Мила услышала громкий звук, будто рухнуло что‑то тяжелое, зачарованная действием Дремотного малоцвета, она даже не сразу поняла, что произошло. И только спустя несколько секунд, когда искристая пыль осела, не оставив при этом ни единого следа ни на ковре, ни на мебели, Мила увидела, что ее бабушка крепко спит, растянувшись на полу.

 

* * *

 

Мила на миг замерла перед дверью комнаты для гостей, в которой когда‑то жила ее мама. Но потом решительно вставила ключ в замок и провернула его. Услышав щелчок, она толкнула дверь.

В комнате было темно, потому что единственное окно было наглухо зашторено, так что ни один лучик света не пробивался сюда. Мила переступила порог. Подойдя к окну, она дернула тяжелую штору, и тут же дневной свет ударил ей в глаза. Мила зажмурилась и отвернулась от окна – в комнате стало светло.

В первое мгновение Мила была в шоке от того зрелища, которое предстало ее глазам. Все вокруг было покрыто таким слоем пыли, словно лет десять, а то и больше, здесь никто не убирал. На полу отчетливо выделялись только что оставленные ею следы, а чтобы понять какого цвета этот пол, прежде нужно было бы вылить на него не одно ведро воды. Пыль была везде: на письменном столе, на книжных полках, которые рядами висели вдоль стен, на стопках фотоальбомов, на креслах и подушках. С люстры ожерельем свисала паутина, и даже большой портрет над диваном был припорошен пылью.

Мила подошла к дивану и, встав на него ногами, протянула руку к портрету. Она провела рукой по полотну, и в освободившемся от пыли окошке появилось знакомое лицо. Асидора смотрела на свою правнучку с легкой многозначительной улыбкой, словно ей была известна какая‑то захватывающая тайна. Мила улыбнулась в ответ – эту тайну она теперь знала.

Спрыгнув с дивана, Мила подошла к книжным полкам. От книг пахло старой отсыревшей бумагой и особой, книжной, пылью. Мила подумала, что среди этих книг могут оказаться небезынтересные экземпляры, что‑нибудь принадлежащее прежде Асидоре – о древней магии или что‑то в этом роде. Но все же книги Мила трогать не стала. Ее заинтересовали фотографии в рамках, стоящие вдоль книжных рядов. Мила взяла одну и дунула на стекло – пыль маленьким смерчем поднялась в воздух и тут же рассеялась. На фотографии была ее бабушка, держащая на руках трех‑ или четырехлетнюю улыбающуюся девочку. Мила сразу догадалась, что это ее мама. Что касается бабушки, то, если Мила и думала, что когда‑то ее характер был лучше, теперь она понимала, что ошибалась. Нахмуренные брови, сжатые тонкие губы и мрачный, недовольный взгляд – привычная картина.

Мила отложила эту фотографию и взяла другую. Сдула пыль. Здесь ее маме было примерно столько же, сколько на снимке в соседней комнате. Черноволосая девушка была очень похожа на Асидору – свою бабушку, и, наверное, гордилась этим. Мила огорченно нахмурилась – почему же она ни капельки не похожа на своих родных?

Вернув на место фотографию, она уже потянулась было к следующей, стоящей рядом в рамке на ножке, как наткнулась рукой на небольшой прямоугольник твердой бумаги, лежащий на полке. Она взяла его в руку и почти сразу поняла, что это тоже фотография, только без рамки и почему‑то лежала изображением вниз. Мила поднесла фотографию к себе и рукавом стерла пыль, которая, несмотря на то что эта сторона была внизу, все равно осела на поверхности.

На фото была запечатлена красивая улыбающаяся пара. Лицо женщины принадлежало ее маме, Мила определила это безошибочно, хоть здесь мама была с распущенными волосами и старше. Но человек, который стоял рядом с ней…

Если бы Мила нашла эту фотографию год назад, еще до того как она попала в Троллинбург, то непременно бы решила, что человек этот – ее отец. Мила не была похожа на бабушку. Не была похожа на Асидору. Не была она похожа и на свою маму. Но она была очень похожа на этого человека с фотографии, рядом с ее мамой, – он был рыжеволосым и сероглазым, как Мила. Год назад она обязательно решила бы, что это не может быть никто другой, кроме как… ее родной отец.

Но теперь от такой мысли ее охватил ужас, и внутри все сжалось в комок. В эту минуту Мила готова была подумать все что угодно, только не это. Потому что с фотографии на нее смотрели очень знакомые глаза – серые глаза Лукоя Многолика…

– Мила! – раздался громкий зов, и послышался топот бегущих ног.

Мила, вздрогнув, только успела спрятать фотокарточку в карман, как в двери появилась Белка.

– Мила, твой… этот… двоюродный дедушка… – задыхаясь, заговорила она.

– Троюродный, – автоматически поправила Мила.

– Неважно! – выпучив глаза, в ужасе выдохнула Белка. – Он там, внизу… Приехал.

– Не успели! – воскликнула Мила, тоже широко раскрыв глаза от испуга: встречаться со Степанычем в ее планы не входило.

Она бросила прощальный взгляд на фотографии, с которых на Милу смотрела ее мама, на большой портрет Асидоры и рванулась к выходу.

– Бежим быстрее, – на ходу сказала она Белке, – может, еще удастся проскользнуть незаметно.

Они выскочили из комнаты и побежали по коридору. Когда пробегали мимо раскрытых дверей бабушкиной комнаты, Белка, приостановившись, вдруг заметила бабушку Милы и громко охнула.

– Это твоя бабушка? – Белка застыла у дверей спальни с широко распахнутыми от недоумения глазами. – Что это с ней?

– М‑м‑м… а‑а‑а… – промычала Мила в растерянности, пожимая плечами. – Спит.

– Что, прямо вот так? На полу? – с обескураженным видом пролопотала Белка.

– А что в этом такого? – как ни в чем не бывало округлила глаза Мила и твердо заявила: – Бабушка любит спать на полу.

– Странно… – Белка склонила голову набок, чтобы удобнее было рассматривать лежащее в горизонтальном положении тело, и тактично добавила: – Нет, это, конечно, кому как нравится…

– Да пойдем же! – Мила схватила ее за рукав и оттянула от дверей бабушкиной комнаты.

Они миновали кухню и коридор, ведущий к выходу. Мила толкнула Белку за дверь, а сама осторожно выглянула в окно: дорожка к дому была свободна, а Степаныча нигде не было видно. Мила прислушалась: поблизости раздавался рычащий шум двигателя. Это показалось Миле хорошим знаком – скорее всего, Степаныч еще не вышел из машины, а это значит, что у них есть шанс улизнуть.

– Пошли, – скомандовала Мила, подавая знак Белке. – Только тихо.

Она осторожно открыла дверь, огляделась и переступила порог…

– Ай! – Кто‑то больно схватил ее за волосы и потянул подальше от дома.

– Ах, негодяйка! Обокрасть нас хотела? – раздался ненавистный и хорошо знакомый голос.

Изловчившись, Мила со всей силы наступила на ногу своему мучителю, вырвалась из его рук и отбежала в сторону. Напротив нее, сверкая маленькими глазками, с перекошенным ртом стоял ее троюродный дедушка – Степаныч. Его безвольный подбородок трясся от ярости. Брызгая слюной, он рявкнул:

– Воровка! Что ты делала в моем доме? Отвечай!

Миле даже в голову не пришло послушаться, зато она поразилась тому, что Степаныч назвал этот дом своим. Интересно, понравилось бы это бабушке?

– Не подходите ко мне! – тяжело дыша, крикнула Мила – она вдруг припомнила, сколько натерпелась от своего «дедушки» и почувствовала, что от волнения кровь прилила к щекам.

– А вот сейчас и подойду! – пригрозил старик. – И накостыляю тебе так, что на всю жизнь запомнишь! А потом еще в милицию отведу! Скажу, что ты из дома сбежала, беспризорница!

Мила даже задохнулась от возмущения и обиды.

– Да ведь вы же меня хотели в детский дом запереть! Это вы меня из дома выгнали!

– И правильно! Не хватало еще воровки в доме, – прокричал он с перекошенным от ненависти лицом. – Отвечай, что украла!?

Он быстро направился к Миле.

– Не подходите, а то я сейчас вас превращу… в кучу мусора! – выпалила Мила, хотя и знала, что ничего не сможет сделать – ведь ее волшебная палочка осталась в доме Акулины.

Но ее слова подействовали на Степаныча странным образом: он словно поперхнулся слюной и замер на месте. Наверное, живописно припомнил, как однажды на него упал мусорный бак, завалив его по самый подбородок отбросами.

– Ах ты… – подавился он злобой.

В первый момент Миле показалось, что он поверил. Но Степаныча не так‑то легко было испугать. Он медленно, очень осторожно шагнул в ее сторону. Мила сделала шаг назад.

– Ну, – зловеще ухмыляясь, произнес Степаныч, – что же ты медлишь?

Еще шаг.

– Только попробуйте… – Мила почувствовала, как ее голос неуверенно дрогнул.

Степаныч криво улыбнулся и вдруг резко прыгнул на Милу. Она рванулась в сторону, пытаясь ускользнуть, но жилистые руки проворно схватили ее в охапку.

– Пустите! – яростно принялась отбиваться Мила. – Пустите, говорю!

Одной рукой Степаныч снова ухватил ее за волосы.

– Не выйдет! На этот раз не сбежишь! Посажу тебя под замок, маленькую воровку! Я с тобой разберусь! – со злорадным удовольствием в голосе кричал на нее Степаныч.

– Пус‑ти‑те… – задыхаясь, пыталась вырваться из цепких лап Мила, но чувствовала, что ничего не может сделать. На каждое ее движение Степаныч реагировал одинаково: поднимал повыше руку, натягивая волосы Милы. Ей казалось, что они вот‑вот оторвутся вместе с кожей. Это было так больно, что Мила чувствовала: от отчаяния она уже готова сдаться. Но в этот момент…

– Гидро Акрос! – раздался звонкий голосок за спиной Степаныча.

На мгновение все замерло, а потом… в животе у Степаныча громко что‑то забурлило. Выпучив глаза, он отпустил волосы Милы и обеими руками схватился за живот. Мила подбежала к Белке. Та стояла с волшебной палочкой в руке, широко распахнув глаза, и в ужасе таращилась на Степаныча.

А со Степанычем в этот момент начало происходить что‑то невероятное. Бурление из живота поднялось к горлу. Старик отпустил живот и ухватился за горло так, будто намеревался задушить себя своими же руками.

И тут раздался визг Белки, потому что из ушей Степаныча хлынули струи воды.

– А‑А‑А‑А!!! – заорал Степаныч, но ор мгновенно превратился в бульканье и изо рта тоже полилась вода.

Мила не удержалась и засмеялась: Степаныч сейчас был поразительно похож на статую‑фонтан, наподобие тех, что стоят в парках. Вода из него фонтанировала в три ручья. В таком виде он выглядел куда интереснее чем обычно.

Белка вдруг подпрыгнула на месте и радостно воскликнула:

– Вышло! Ничуть не хуже чем Яшкин фонтан из котла!

Ликование Белки привело Милу в чувство. Она схватила подругу за руку и решительно потянула за собой.

– Быстрее! Бежим отсюда!

Стремглав они бросились бежать. Вылетели за ворота, пробежали мимо рычащего желтого «Запорожца» и, не останавливаясь, помчались дальше по улице.

 

* * *

 

Когда Мила и Белка расстались в парке, Белка была крайне взволнована. С одной стороны, она была в восторге, что заклинание вышло у нее так замечательно, и что она смогла помочь Миле. Она всю дорогу до парка называла Степаныча не иначе, как «этот ужасный человек», и без конца спрашивала у Милы, как та прожила с ним в одном доме тринадцать лет. Но с другой стороны, Белку беспокоил тот факт, что она нарушила правила и вообще поступила дурно. Фразу «Ой, что будет, если об этом кто‑нибудь узнает!» она повторила примерно столько же раз, сколько и «этот ужасный человек».

Занятая своими переживаниями, Белка даже забыла поинтересоваться, нашла ли Мила в доме бабушки то, за чем приходила. Со словами «увидимся завтра» они расстались у пруда, разойдясь в разные стороны. Завтра им действительно предстояло увидеться, потому что именно завтра, тридцатого августа, они обе должны были ехать в Троллинбург.

Поздно вечером, когда вещи были собраны, а Акулина предупредила, что вставать им придется рано, поэтому лучше выспаться, Мила тем не менее никак не могла уснуть. Она думала.

Как‑то Акулина сказала Миле, что о ее родителях им почти ничего не известно. То же самое сказала и бабушка об отце: «Появился ниоткуда… Исчез так же странно… Может, и фамилия у него ненастоящая была…»

Мила ворочалась без сна: навязчивые мысли лезли и лезли ей в голову, и от них некуда было деться.

«Ненастоящая…» – прошелестел слабый голос внутри нее. – «Выдуманная…».

А ведь Лукой Многолик – тоже ненастоящее имя. Выдуманное.

Пергаментный свиток с именами жертв Гильдии лежал рядом с кроватью. Мила достала его из старой шкатулки Асидоры сразу же, как добралась до своей комнаты, для того чтобы снова прочесть уже знакомые имена. Сейчас она даже не смотрела на него, хотя ночь была лунная, а шторы распахнуты настежь. Луна заглядывала прямо в окно и ярко освещала кусок желтого пергамента на прикроватной тумбочке – интересующее Милу имя можно было прочесть без труда.

Его звали Игнатий Ворант – потомок древнего магического рода Ворантов. Четырнадцать лет назад он был в плену Гильдии. И единственный выжил.

Когда он был учителем в Думгроте, его звали Лукой Многолик. Сколько раз он мог менять имена с того момента, как бежал из подвалов Гильдии, и до того момента, как появился в Троллинбурге под видом учителя искусства метаморфоз? Судя по всему, жить под вымышленными именами для него было делом привычным. Все сходилось.

Мила в очередной раз перевернулась с одного бока на другой – спиной к открытому окну. Теперь она смотрела в темноту.

Да. Все сходилось. Кроме одного…

Если Лукой Многолик ее отец – он не мог не знать об этом. Ведь она носит фамилию, которая, по словам бабушки, досталась ей от отца. Выходит… Сердце Милы пустилось галопом, когда эта мысль окончательно дошла до нее. Выходит, что Лукой Многолик… Или, как там его еще? Неважно… Он дважды пытался убить свою собственную дочь и… знал об этом. Не мог не знать.