Азы телекинеза и увлечение Белки 5 страница

Мила нахмурилась и после короткой паузы сказала:

– Я не понимаю вопроса.

Злата улыбнулась, фальшиво изображая благожелательность.

– Я спрошу иначе. Скажите, госпожа Рудик, чью жизнь вы оценили бы выше: свою или, к примеру, молодого человека, который был вашим другом, – Гарика?

Дыхание в горле Милы стало сухим и царапающим. Она понимала, что сейчас делает Злата, но почему‑то это было ей безразлично. Зато по неясной причине ее задевало за живое, что девушка, когда‑то влюбленная в Гарика, оказалась бесчувственной гадиной.

– Госпожа Рудик, – повторила Злата, – так чья жизнь была бы для вас важнее – ваша или вашего друга?

– Гарика, – равнодушным голосом ответила Мила. – Его жизнь была бы важнее, чем моя.

Злата посмотрела на Милу с легким прищуром и задумчиво хмыкнула.

– Вы не смогли убить, когда дело касалось вашей жизни, – произнесла она, – но смогли бы вы убить, если бы это касалось жизни вашего друга?

Мила не отвечала. Перед глазами снова стоял ужасающе реальный образ: бассейн фонтана, вода из него бьет столбом вверх, застывая льдом, а внутри ледяной глыбы… Гарик… Если бы она тогда смогла убить Многолика – она бы убила его, чтобы спасти Гарика.

– Госпожа Рудик?

– Да, – холодно ответила Мила, посмотрев Злате прямо в глаза. – Смогла бы.

Она не знала, каким сейчас был ее взгляд, но Злата вдруг перестала улыбаться и, несмотря на то что в этот раз последнее слово осталось за ней, не выглядела довольной. И что больше всего удивило Милу – лицо Златы отчетливо выражало… досаду.

Мила не решилась посмотреть на судей. Она опасалась увидеть на лице Добролюба, или даже Велемира, осуждение.

– Спасибо, у Обвинения больше нет вопросов, – не сумев скрыть свои чувства даже в интонации, сказала Злата, отходя от Милы.

Она вернулась за свой стол, а Мила продолжала сидеть, внезапно почувствовав растерянность и не зная, что ей делать дальше.

– Вы можете покинуть свидетельское кресло, госпожа Рудик, – услышала она голос Мстислава и, повернувшись, заметила, что, обращаясь к ней, он даже не глянул в ее сторону.

Вернувшись за столик Защиты, Мила посмотрела на Вирта. Выражение его лица настораживало. Видимо, Вирт был недоволен Милой и тем, как она отвечала на вопросы Златы.

– Господин Нобиль, – вновь заговорил Мстислав, – у вас еще есть на сегодня свидетели?

– Нет, Владыка, – поднявшись, ответил Вирт.

– В таком случае, – Мстислав сплел кисти рук в замок, – третье заседание суда по делу Милы Рудик объявляется закрытым. В связи с тем, что обвиняемая является несовершеннолетней и по закону Триумвирата не может быть подвергнута процедуре вынесения приговора, последнее заседание суда, по окончании которого суд вынесет обвиняемой вердикт, переносится на двадцать девятое марта следующего года, когда обвиняемая достигнет совершеннолетия. Все свободны.

 

* * *

 

Попрощавшись с друзьями и Акулиной, которые отправились в Думгрот, Мила минут десять ждала своего Защитника, пока он о чем‑то разговаривал с Платиной. Со стороны Мила видела, что девушка внимательно слушает Вирта. Лицо ее было серьезным и сосредоточенным. Наконец она кивнула, и они с Виртом разошлись в разные стороны.

Через пятнадцать минут Мила и Вирт уже были в конторе «Титул и Нобиль». Мила повесила куртку на вешалку, обошла скореженную фигуру кикиморы, вырезанную из дерева и служившую подставкой для зонтов, и села в одно из кресел напротив стола Вирта. Ее Защитник выглядел хмурым и серьезным.

– Ты мною недоволен? – спросила Мила. – Я неправильно отвечала и все испортила, да?

Вирт поднял на нее глаза, какое‑то время смотрел с непонятным выражением во взгляде, потом сказал:

– Это не твоя вина. – Он слабо улыбнулся. – Боюсь, ты не смогла бы отвечать по‑другому. Самостоятельно, по крайней мере.

– О чем ты?

Вирт недовольно покачал головой, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– Я недооценил нашего Обвинителя. И я не понимаю, как это могло случиться.

Мила нахмурила брови и чуть склонила голову набок, заглядывая в лицо Вирту.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Вирт сделал глубокий вздох.

– Я говорил тебе – у меня есть дар ощущать чужие способности. Не только магические – любые. Я несколько раз общался со Златой вне зала суда и не почувствовал в ней того ума, который она проявляла во время перекрестного допроса. Особенно это было заметно сегодня. Я даже восхитился тем, как она обыгрывала меня на каждом шагу.

Мила хмыкнула.

– Так вот чему ты улыбался, – пробормотала она себе под нос.

Вирт либо не услышал, либо проигнорировал ее замечание.

– Она находила самые слабые места в показаниях, – задумчиво сказал он, – и задавала именно те вопросы, которые задал бы я, если бы был на ее месте.

Миле нечего было на это сказать, поэтому она лишь пожала плечами. Вирт подался вперед, оперся подбородком на сцепленные в замок кисти рук и посмотрел на Милу пристальным взглядом.

– Ты и Злата, – произнес он, – насколько хорошо вы знакомы? Вы близко общались?

Мила быстро покачала головой.

– Мы почти не знакомы. Несколько раз встречались, но никогда не разговаривали. А что?

Вновь откинувшись на спинку стула, Вирт озадаченно хмыкнул. При этом он не отрывал от Милы изучающего взгляда.

– Тогда откуда она так хорошо тебя знает?

Брови Милы непроизвольно приподнялись, выражая недоумение.

– Почему ты решил…

– Она знала, что жизнь тех, кто тебе дорог, для тебя важнее твоей собственной. Понимаешь, о чем я говорю, Мила? Злата не задавала вопросы наугад. Она заранее знала, что ты ответишь. Для этого необходимо, как минимум, хорошо понимать характер человека. Вы с ней никогда не общались, так откуда же она так хорошо тебя знает?

Неприятное беспокойство заерзало где‑то в груди Милы. Во всем этом было что‑то знакомое и очень неприятное.

– А что, если?..

Она не закончила предложение. Вместо нее все сказал Вирт.

– Я попросил Платину понаблюдать за Златой. В особенности в три часа дня, когда все служащие Менгира принимают «Паутину мысли».

– Неужели ты думаешь, что она под влиянием… Многолика?

Мила была поражена – до сих пор ей не приходило подобное в голову. Но то, о чем только что говорил Вирт… Злата не могла знать, что свою жизнь Мила ценит меньше, чем жизнь дорогих ей людей. Но был человек, который знал об этом лучше других, – Многолик. Несколько лет назад она предпочла умереть сама, чем увидеть, как на ее глазах умрет Берти. Да, пожалуй, Многолик был тем, кто действительно хорошо понимал ее характер.

– Когда человек проявляет способности, которых я в нем не ощущаю, – сказал Вирт, – это кажется мне подозрительным.

Мила нахмурилась.

– А у Платины не будет из‑за этого неприятностей?

– Не думаю, – покачал головой Вирт. – Я попросил ее просто осторожно понаблюдать, в меру ее возможностей. Они работают в одной палате, видят друг друга по нескольку раз в день – у Платины будет возможность следить за Златой, не привлекая к себе внимания.

Со вздохом Мила откинулась в кресле.

– Ясно. А что мы будем делать теперь? Сидеть и ждать марта?

– Мы постараемся потратить это время с толком, – мягко улыбнулся Вирт. – Вернее, я постараюсь. От тебя требуется только одно – сразу же сообщать мне обо всех своих видениях и делиться любыми догадками, которые только придут тебе в голову. Если вспомнишь что‑то о Некропулосе или о том вечере, когда его убили, – тоже сообщай. Договорились?

Мила кивнула, а Вирт вздохнул, и лицо его стало серьезным.

– Есть крайние меры, на которые я пойду только в том случае, если у меня не будет другого выхода, если я буду видеть, что иного способа тебе помочь у меня нет.

– Почему ты это говоришь? – удивилась Мила, глядя в непривычно серьезные угольки его глаз.

– Чтобы ты знала, что я буду бороться за тебя до конца, – ответил Вирт, – и помнила, что я твой Защитник, а значит, сделаю все, чтобы тебя защитить. Если у меня не останется выбора – я воспользуюсь средствами, которые приберег на крайний случай. Я не допущу, чтобы тебя осудили.

Мила улыбнулась.

– Даже не представляю, как я буду тебя благодарить за твою помощь.

Вирт пожал плечами, и в угольках его глаз снова загорелись веселые искорки.

– Можешь просто наколдовать мне еще тех желтых цветов, – самым естественным тоном заявил он. – Мне понравилось, как они смотрелись на моем столе.

Мила какое‑то время сдерживалась, а потом прыснула со смеху.

 

Глава 16

Долгое ожидание

 

Последующие месяцы превратились для Милы в длинный сезон ожидания. Она словно плыла на пароме по реке – без причалов и остановок.

Октябрь пролетел почти незаметно. Из‑за суда в сентябре Миле пришлось пропускать занятия, и в октябре она наверстывала пропущенное, все силы и свободное время бросив на учебу. Она была даже рада этому. Загруженность уроками хоть на время вытеснила из ее головы тревожные мысли.

Жизнь тем временем шла своим чередом. Белка все так же была увлечена Виртом. Как только у нее появлялось окно в расписании, она бежала в Менгир, если там в это время шло открытое слушание, где Вирт выступал чьим‑нибудь Защитником. В итоге Мила была вынуждена вечерами выслушивать целые доклады о том, как Вирт был одет, что он говорил, какой он умный и сколько в нем обаяния. Увы, Белкино увлечение не оставалось незамеченным для Яшки Бермана, влюбленность которого в подругу Милы становилась с каждым днем все очевиднее. Яшка чахнул на глазах и совсем уж скисал, видя на уроках, что Белка довольно близко сдружилась с Бледо. В итоге тоскливое выражение почти не покидало Яшкиного лица.

Сама Мила с Виртом не встречалась, но регулярно переписывалась. Из писем Защитника Мила узнавала, что его просьба к Платине насчет Златы пока не принесла никаких результатов. Все попытки Платины узнать, принимает ли Злата «Паутину мысли», безнадежно проваливались. Злата словно старалась никому не попадаться на глаза в тот отрезок времени, когда служащие Менгира должны были принимать зелье. Иногда Платина просто не могла ее нигде разыскать в районе трех часов пополудни. Но даже если и находила, то, стоило только стрелке часов приблизиться к отметке «три», как Злата тут же срывалась с места и исчезала. По мнению Вирта, все это выглядело подозрительно, и Мила не могла с ним не согласиться. Вирт сообщал, что попросил Платину на время прекратить наблюдать за Златой. Вполне возможно, столь пристальное внимание к собственной персоне не ускользнуло от нее. В таком случае, если Злата не принимает «Паутину мысли», то теперь она будет осторожна вдвойне. Вирт надеялся, что если временно оставить ее в покое, то, возможно, девушка утратит бдительность и, в конечном итоге, им удастся застать ее врасплох.

В ноябре в Троллинбурге было совершено еще одно нападение – пожилого мага с улицы Подземельной кто‑то загрыз до смерти. Подобное повторилось уже в январе – сразу после рождественских праздников. В этот раз жертвой стала молодая волшебница с улицы Долгих Сумерек. Община оборотней предоставила гарантии и доказательства того, что никто из них не мог совершить этих нападений – все оборотни Троллинбурга находились под строгим контролем и ни шагу не могли ступить, не отчитавшись. Общественная палата, несмотря на это, была настроена против оборотней, но от крайних мер – выселения оборотней из Троллинбурга, – не имея доказательств, воздерживалась. Следователи Розыскной палаты вообще утверждали, что оборотни не имеют к нападениям никакого отношения, что город терроризирует какое‑то животное – и обещали, что этот монстр обязательно будет пойман.

Об этих нападениях много писали газеты. Слушая, как Ромка или Пентюх читают вслух статьи из «Троллинбургской чернильницы», Мила замечала, что эти жуткие события, которые должны вызывать в ней такое же потрясение, как и в ее сокурсниках, почему‑то не трогают ее. Как бы Мила ни искала в себе участия к несчастным жертвам неизвестного монстра, но все ее тревоги и все беспокойство предназначались человеку, которого, в отличие от погибших незнакомцев, она хорошо знала.

Миновала осень, осталась позади зима, наступил март, знаменуя приход весны, а Гурий все еще не приходил в сознание. Его беспробудный сон продолжался вот уже семь месяцев – ни улучшений, ни ухудшений. Знахари разводили руками. Понимая, что таким образом они все равно что признают Гурия безнадежным, Мила впадала в отчаяние. И только Акулина продолжала твердо верить, что Гурий обязательно проснется. Они обе часто навещали его. Мила, каждый раз приходя к Гурию, разговаривала с ним так, словно он может ее слышать.

«Проснись уже, наконец. Возвращайся, ну же! Мне сейчас так нужна твоя поддержка! Только ты знаешь моего врага даже лучше, чем я. Так, как ты сможешь меня понять, никто не поймет».

А уходя, вновь и вновь мысленно терзала себя поисками ответа: почему Гурий не просыпается? Но сколько бы Мила ни вынуждала себя ломать над этим голову – она не могла додуматься, что с ним произошло и как ему помочь.

Однажды, навещая Гурия, Мила столкнулась в холле Дома Знахарей с Лютовым. В первый момент она даже растерялась. Стояла столбом секунд десять, таращась на него во все глаза. Что он здесь делает?

Лютов тоже заметил ее, но лишь косо глянул своими черными, как окна нежилых домов, глазами и прошел мимо, намеренно игнорируя.

Пример Вирта и Платины оказался заразительным – Мила решила проследить за Лютовым и узнать, что он забыл в Доме Знахарей. Но затея провалилась, когда на лестничной площадке между вторым и третьим этажами Миле преградил дорогу пациент в пижаме. Судя по всему, у него были серьезные проблемы с криомагией:[2] лестница, поручни, стены и окна были покрыты толстым слоем льда. Как раз когда Мила появилась на лестнице, незадачливый чародей заморозил собственную пижаму, схватившись за нее руками. Он громко жаловался и плакал, пока на плач не прибежали знахари в зеленых халатах. Миле и остальным посетителям Дома Знахарей, столпившимся на площадке второго этажа, было сказано, что пользоваться лестницей, пока ее не очистят сначала ото льда, а потом от воды, будет невозможно.

Ждать в холле Мила не стала – в этом не было никакого смысла. Куда бы Лютов ни шел, теперь возможность узнать об этом сводилась к нулю. Тем не менее Мила была уверена, что он навещал кого‑то в Доме Знахарей. Сам‑то он уж точно больным не выглядел. На секунду она подумала, что чародей на лестнице вовсе не сам заморозил все вокруг. Это вполне мог сделать Лютов, заметив, что Мила за ним увязалась. Ему это было по силам, да и… выглядело, как послание для Милы. У них ведь было одно общее воспоминание, связанное со льдом.

Направляясь от Дома Знахарей к Львиному зеву, Мила подумала о том, что последние месяцы Лютов почти не попадался ей на глаза. Попытки натравить на нее Воронова прекратились еще осенью. Если бы Мила плохо знала Лютова, она бы решила, что он наконец соизволил оставить ее в покое. Но их ненависть друг к другу была слишком сильна, чтобы допустить подобную мысль.

«Он что‑то задумал, – решила про себя Мила, – чего‑то выжидает».

Не прошло и недели после этой случайной встречи в Доме Знахарей, как Мила убедилась в своей правоте.

Это случилось в конце марта. Последним уроком было зельеварение. Мила задержалась в классе, чтобы помочь Акулине убрать с парт котелки и остатки ингредиентов – на сегодняшнем уроке они учились готовить сонное зелье. Ромка с Белкой ушли, не дождавшись ее. Когда Мила рассталась с Акулиной, которой еще нужно было закончить какие‑то дела в подсобном помещении, в коридоре третьего этажа уже не было ни души. Вернее – так она полагала.

Задумавшись, Мила шла, глядя себе под ноги, поэтому не сразу заметила появившийся впереди силуэт. Однако сознание, хоть и с некоторым запозданием, подало ей сигнал о чьем‑то присутствии. Мила замедлила шаг, поднимая глаза, и остановилась, увидев, что впереди, в дверях, прислонившись плечом к дверному косяку, стоит Лютов. Он улыбался.

Мила нахмурилась, пытаясь понять, чем вызвано его хорошее настроение. Ну не встречей же с ней, в самом деле? В этот момент сзади раздался какой‑то звук. Бросив взгляд через плечо, Мила увидела, как раскрылась дверь одного из классов – оттуда, злорадно ухмыляясь, вышел Рем Воронов.

Посмотрев снова на Лютова, Мила прохладным тоном поинтересовалась:

– У вас что, была зимняя спячка? Ты проснулся, Лютов, и сразу вспомнил обо мне? Я тронута.

Лютов коротко рассмеялся – настолько искренне, что Мила от удивления непроизвольно вскинула брови.

– Я ценю твое чувство юмора, Рудик, – сказал он. – Но если ты надеешься, что и в этот раз все обойдется тихо‑мирно, то напрасно. Не обойдется.

Он отслонился от стены, и у Милы невольно глаза на лоб полезли, когда руки Лютова потянулись к воротнику его рубашки и он начал расстегивать верхние пуговицы. Но уже в следующее мгновение ее недоумение сменилось сильным потрясением. Лютов оттянул в сторону край рубашки – под правой ключицей у него была вытатуирована одноногая фигурка… пугала. Оно танцевало.

– У тебя такое же, Рудик? – улыбаясь, спросил он. Потом пожал плечами, застегивая рубашку. – Если и не точно такое, то что‑то подобное. В этом я даже не сомневаюсь.

Мила таращилась на него, не в силах скрыть свое изумление, хотя умом понимала, что лучше бы ей не показывать, насколько сильно он поразил ее.

– О! – театрально произнес Лютов. – Я вижу, тебя так и подмывает спросить, как я догадался.

Мила, взяв наконец себя в руки, скривила гримасу.

– Не обольщайся. Если настанет тот день, когда мне от тебя что‑нибудь понадобится, я сделаю себе харакири. А сейчас я вообще не понимаю, о чем ты.

– Да ну? – ухмыльнулся он, делая шаг вперед. – И тебе совсем не интересно?

– Что? – парировала Мила. – Твои бредни? Не интересуют, представь себе.

Лютов цокнул языком, словно бы от досады, и поморщился.

– А мне так хочется рассказать.

Мила холодно стрельнула в него глазами и, понизив голос, презрительно заявила:

– Можешь засунуть себе свои рассказы знаешь, куда…

Он перестал улыбаться, черные глаза сузились.

– Грубо, Рудик.

Она пренебрежительно фыркнула, словно давая понять, что только такого обращения он и заслуживает. Лютов заметил это и усмехнулся. Не убирая с лица этой слегка кривоватой усмешки, он подошел к ней ближе. Склонил голову набок и сказал:

– Стоило ли делать татуировку, если в конце концов тебя выдает тот же, кто тебе посоветовал эту защиту.

Мила, словно подражая ему, тоже склонила голову набок.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – тщательно выговаривая каждое слово, заявила она.

Лютов вздохнул.

– Берти Векша половину Думгрота уже сводил в «Черную кляксу». Ему, наверное, неплохо за это приплачивают. Этот своей выгоды не упустит. – Он пожал плечами. – Наслушавшись разговоров, мы с Ремом тоже там побывали. Татумаг оказался отличным парнем. Когда я у него спросил, может ли он сделать такое тату, из‑за которого ни одна злобная сволочь, – Лютов коротко рассмеялся, – не сможет ко мне даже приблизиться, он тут же показал мне это пугало. Представляешь, я даже не знал, что у татуировок может быть такое действие. А потом он меня предупредил, что татуировка будет отпугивать врагов до тех пор, пока они о ней не узнают. И знаешь, что? Я прямо сейчас собираюсь это проверить.

Мила старалась никак не выдать своего беспокойства, удерживая на лице безразличное выражение.

– Если у тебя есть такая же штука, – он постучал указательным пальцем по своему плечу, – и все дело было в ней, если из‑за нее Рем не смог ничего тебе сделать, то сейчас, когда мы об этом знаем, она не подействует. Верно?

Мила скосила глаза себе за спину, проверяя, по‑прежнему ли Воронов стоит, где стоял. Убедившись, что он пока не подходит ближе, она опять повернулась к Лютову.

– А ты ничего не забыл, Лютов? По‑твоему, карбункул у меня на пальце – это так… украшение?

Темные глаза сверкнули в холодной усмешке.

– Я думаю, Рудик, что Рему ты здорово уступаешь по силе. Не говоря уже о возможностях.

Мила презрительно улыбнулась, глядя прямо ему в лицо.

– Удобно, да? – спросила она.

Лютов озадаченно нахмурил черные брови.

– Не нужно самому подставляться. Гораздо удобнее натравить на меня своего дружка. И отговорка есть.

Лютов зло сощурил глаза до тонких, источающих черноту щелок.

– Провоцируешь? – догадался он и, отступив на шаг назад, безразлично бросил: – Рем, она твоя.

Мила резко обернулась, вскидывая руку с карбункулом, чтобы отразить атаку Воронова, которая, несомненно, должна была последовать после слов Лютова. Но почти в тот же момент сильные руки схватили ее сзади за запястья, и она оказалась прижата спиной к телу Лютова. Его пальцы сжимали ее руки с такой силой, что она могла лишь беспомощно дергаться.

– Пусти… сволочь! – процедила она сквозь сжатые зубы, видя, как к ней с отвратительной ухмылкой приближается Воронов.

– Я не могу ударить тебя магией, – почти в самое ухо прошептал ей Лютов, – но подержать твои руки, чтобы ты не смогла защищаться, мне не помешает ни одно заклинание.

– Скотина! – прошипела в ответ Мила. – Ненавижу!

Лютов над ее ухом усмехнулся.

– Можешь не повторяться. Я помню.

Потом, уже обращаясь к своему приятелю, сказал:

– Рем, никаких крайностей. Не хочу проблем. И меня не задень.

– Как скажешь, – осклабился Воронов, поднимая руку с перстнем.

Мила смотрела на него с неукротимой яростью – пусть даже не надеются увидеть, что она их боится.

– Блема хора! – воскликнул Воронов, целясь в лицо Милы.

Она напряглась всем существом, готовясь терпеть боль, как вдруг… Волна света из перстня Воронова ударила куда‑то в сторону. Он громко вскрикнул и резко наклонился вперед, словно какая‑то невидимая сила ударила его в живот. Одновременно его руки словно вывернуло за спину. Не понимая, что происходит, но не желая упускать момент, Мила со всей силы ударила каблуком ботинка по ноге Лютова. Тот коротко вскрикнул от боли. Он не отпустил ее руки, но ослабил хватку, и Мила смогла вырваться.

– Мила, с тобой все в порядке? – раздался знакомый голос Ромки.

– Да! – крикнула она.

Отскочив от Лютова подальше и стараясь держать его в поле зрения, Мила оглянулась и наконец увидела за спиной Воронова своего друга. Левую руку с перстнем Лапшин держал вытянутой вперед, готовый в любой момент ударить заклинанием, а в правой руке у него была зажата… цепь. Присмотревшись внимательнее, Мила обнаружила, что цепь тянется прямо к Воронову. Ромка резко потянул цепь на себя – в тот же миг Воронов вскрикнул и, покачнувшись, упал на пол. Только тогда Мила увидела на его запястьях металлические оковы.

– Воронов, – ледяным тоном произнес Ромка. – Ну наконец‑то у меня появилась возможность с тобой разобраться.

– А ты не торопишься? – раздался вдруг голос Лютова.

Мила среагировала моментально: обернувшись, она вскинула руку с карбункулом и воскликнула:

– Пурпур!

На долю секунды раньше Лютов выпустил из своего мориона струю иссиня‑черного света, направляя ее в сторону Ромки. Однако заклинание ударилось в щит, которым Мила прикрыла Ромку.

– Черной магией балуешься, Лютов? – спросила Мила.

Вместо ответа он ударил очередной порцией магии, уже без синего оттенка. Но и в этот раз Мила среагировала молниеносно.

– Кипень!

Еще один щит, в этот раз предназначенный защищать от белой магии, остановил атаку Лютова.

Тот окатил Милу волной ярости, посмотрев на нее сквозь прищуренные веки.

– Я ведь все равно пробью твои щиты, Рудик. И доберусь до твоего приятеля.

Мила покачала головой.

– Я тебе не позволю.

Она стала прямо перед ним, загородив своей спиной Ромку.

– Для того чтобы добраться до него, тебе нужно будет убрать с дороги меня. А этого ты сделать не сможешь. Об этом позаботился человек, которому я уже никогда не смогу сказать за это спасибо. Человек, которому ты дал умереть.

На лице Лютова от злости заиграли желваки.

– Мила, подержи этого гада, чтоб не лез, – попросил сзади Ромка. – У меня к Воронову разговор есть. Всего пара слов…

– Ты за это ответишь, псина поганая! – раздался за спиной Милы взбешенный рев Воронова. – Я тебя достану! Убью тебя, понял?!

– Смотрите, кто разговорился, – равнодушно отозвался Ромка.

Воронов ответил целым потоком ругательств в адрес Лапшина.

– Инфантадо дека диес! – воскликнул Ромка, и тотчас Воронова не стало слышно.

Ромка прокашлялся.

– У тебя язык грязный, Воронов, – сказал он. – Тебе будет полезно помолчать… дней десять хотя бы.

Мила, не спуская глаз с Лютова, услышала за своей спиной сдавленное мычание. Кажется, Воронов под воздействием Ромкиного заклинания утратил речевую функцию. Лютов сделал шаг вперед, словно собирался помочь приятелю, но Мила выпустила из карбункула небольшую порцию магии – вокруг ее перстня засияло малиново‑алое облако света.

– Не дергайся, Лютов, – предупредила она. – Мне не очень хочется бить тебя магией, учитывая, что ты не сможешь мне ответить. Но если ты будешь напрашиваться – я ударю.

Лютов слегка округлил глаза – как будто она чем‑то удивила его. Мила не имела ни малейшего желания разбираться, в чем было дело, поэтому она просто кивком головы еще раз предупредила его, чтобы не вздумал приближаться.

– Кстати, Воронов, – сказал Ромка, – ты зря назвал меня псиной. Мне нравится мой тотем, но в данном контексте псина у нас ты. Цепной пес. Это ответ на вопрос, почему ты сейчас на цепи, кстати. Но твой хозяин тебе не поможет – он сейчас способен только скрипеть зубами, бедняжка. А раз уж ты такой преданный, что по команде «Фасс!» кидаешься, на кого прикажут, то будешь гавкать. Пусть люди видят, кто ты есть.

Воронов угрожающе замычал. Лютов опять дернулся вперед, но Мила предупредительно покачала головой.

– Я ведь тебе это потом припомню, Рудик, – тихо сказал Лютов, сверля ее угрожающим взглядом.

Мила фыркнула.

– Ну ты и обнаглел, Лютов, – спокойно ответила она. – Натравил на меня своего дружка, чтобы тот сделал из меня окрошку, а теперь возмущаешься, что окрошку будут делать из него.

– Кинораторе! – выкрикнул в это время Ромка.

Какое‑то время было тихо. Потом Мила снова услышала за спиной мычание Воронова и вдруг… Из потока нечленораздельных звуков вырвался звонкий лай. Мила не сразу поняла, откуда в Думгроте взялась собака, но потом ее озарила догадка. Не удержавшись, Мила прыснула со смеху, а так как все это время она из осторожности не отрывала взгляда от Лютова, то получилось, что смеялась она ему прямо в лицо.

– Вот. Так лучше. – Ромка был явно доволен. – Скажи еще что‑нибудь, Воронов.

Тот лишь замычал в ответ, и Мила могла себе представить, чего ему стоило сейчас не открывать рта.

– Твой друг гавкает, – жизнерадостно улыбаясь, поделилась Мила с Лютовым. – Круто, а?

Тот ничего не ответил – лишь продолжал сверлить ее взглядом сверкающих от ярости черных глаз.

– Ну, – удовлетворенно провозгласил Лапшин, – собственно, я все сказал, так что…

В этот момент со стороны лестницы послышались голоса. С каждой секундой они приближались. Кажется, кто‑то направлялся прямо сюда. Прислушавшись, Мила различила два женских голоса и почти сразу же опознала их. Голоса принадлежали Алюмине и Амальгаме.

Мила успела только вытаращить глаза в сторону лестницы, представляя, что сейчас будет, если Амальгама увидит их здесь, как кто‑то вдруг схватил ее за руку и потащил в противоположном от лестницы направлении.

– Мила, сматываемся отсюда! Быстро! – яростно прошептал Ромка. Он стал увлекать ее в сторону крытого моста, который был расположен между северным и южным крылом замка.

Она притормозила, оборачиваясь назад, вдруг осознав, что их панический побег – прекрасный повод для Лютова ударить в спину. Мысль пришла ей в голову вовремя – Лютов уже поднял руку, чтобы бросить заклинание – в Ромку, конечно. Растерявшись, Мила не знала, что делать. Она не сможет удерживать щит, если будет убегать. Ей оставалось только срочно поразить его каким‑то заклятием, но сделать этого она почему‑то не могла – не могла направить против него магию, зная, что он перед ней как маг совершенно безоружен. На какую‑то долю секунды ей вдруг показалось, что ее нерешительность, словно каким‑то странным образом передавшись Лютову, заставила его поколебаться.

– Да что ты с ним церемонишься! – возмутился Ромка. – Блема хора!

Лютов вскрикнул и ухватил левой рукой правую кисть – на внешней стороне ладони у него появился кровоточащий порез. Ромка снова потянул Милу за собой. Больше не останавливаясь, они так быстро, как только могли, побежали в сторону моста. Голоса за их спинами становились все громче, но Мила понимала, что они успеют скрыться.

Забежав за поворот, они уже могли не опасаться заклинаний Лютова и точно знали, что Амальгама с Алюминой их уже не увидят. Даже если Лютов расскажет своей тетке, что Мила с Ромкой только что здесь были, Амальгама не сможет их наказать. В конце концов, зачинщиками этой драки были Лютов и Воронов. Ей придется проглотить тот факт, что они проиграли.