Пугало! Поведение Воронова могло объяснить только одно – татуировка Милы, спрятанная под кофтой чуть ниже левой ключицы, действовала! Воронов не видел перед собой никакой опасности, но явно ощущал беспокойство. На уроках ни Лютов, ни Воронов ничего подобного не почувствовали, потому что не собирались на Милу нападать. Но сейчас, когда от них исходила угроза, танцующее пугало, кажется, выполняло свое предназначение – оно их отпугивало!
– Рем! – Лютов начинал злиться.
– Говорю тебе, Нил, здесь что‑то не так, – одержимо повторял Воронов. – Пошли отсюда.
С опаской и злостью одновременно он бросил на Милу последний взгляд из‑под бровей и стал пятиться от нее. Потом повернулся и решительно направился к лестнице.
– Пошли отсюда, Нил, – на ходу повторил Воронов; он без конца боязливо оглядывался на Милу, но при этом так торопился покинуть этаж, что все время спотыкался. – Что‑то здесь не так…
Лютов проводил приятеля недоверчиво‑изумленным взглядом, потом повернулся к Миле. Заметив, как он на нее смотрит, Мила сделала вид, что озадачена поведением Воронова так же, как и он. Судя по выражению его лица, Лютов ни на секунду в это не поверил. Хмуро и подозрительно оглядывая ее с головы до ног, он медленно подошел ближе на несколько шагов, но все же остановился на довольно приличном расстоянии. В его взгляде проскользнули одно за другим сомнение, беспокойство и настороженность – он явно не мог понять, откуда все это взялось.
– Он прав, что‑то тут не то, – задумчиво произнес Лютов и, многообещающе глянув на нее сквозь суженные щели век, покачал головой: – Но я выясню, в чем дело, Рудик. Можешь не сомневаться.
Мила не ответила, просто смотрела на него, усиленно стараясь не показать никаких эмоций, чтобы не выдать себя. Лютов повернулся к ней спиной и, не оборачиваясь, пошел за Вороновым.
Некоторое время Мила стояла на месте с ничего не выражающим лицом. Но когда шаги Лютова на лестнице стихли, она согнулась пополам и расхохоталась. Рюкзак своей тяжестью потянул ее к полу, и Миле пришлось прислониться к стене.
– «Здесь что‑то не так, Нил, здесь что‑то не так…», – сквозь смех передразнила она Рема Воронова. – Умора…
Мила скосила глаза на плечо и дотронулась до того места под левой ключицей, где пряталась татуировка пугала.
– Вороны с карканьем разлетелись, – сказала она с улыбкой.
Найдя наконец в себе силы отстраниться от стены, Мила сняла рюкзак, не без труда вытащила неудобно застрявшую между двумя учебниками волшебную палочку и снова взвалила рюкзак на спину. После чего направилась в учительскую, в надежде застать там Фреди.
* * *
От злосчастной дубовой палочки ей все‑таки удалось избавиться. Застав Фреди в учительской, Мила вручила ему палочку, быстро произнесла «Спасибо!» и пулей вылетела из кабинета, пока Фреди не начал уговаривать ее пользоваться палочкой до возвращения карбункула.
Вечером друзья устроились в укромном уголке гостиной, в треугольнике бурых медвежьих шкур, недалеко от камина. Опять пошел дождь. Капли барабанили по стеклу с удвоенной силой, словно наверстывая потерянное время, ведь сегодня весь день было на удивление сухо. Судя по водопаду за окном, на смену дождливому лету пришла дождливая осень.
Мила рассказала друзьям о встрече с Лютовым и Вороновым после уроков. Ромку эта история очень позабавила.
– Неужели он к тебе даже подойти не смог? – восхитился Лапшин.
– Не‑а, – довольно улыбнувшись, подтвердила Мила.
Ромка захихикал.
– Могу себе представить: Воронов ошалело косится по сторонам и повторяет, как попугай: «Что‑то здесь не так! Что‑то здесь не так!».
Ромка так уморительно передразнил Воронова, что Мила с Белкой засмеялись. Лапшин нашел взглядом Берти – он, Тимур и Пентюх сдвинули кресла у двери ближе друг к другу и, судя по книгам, раскрытым и разложенным на подлокотниках вверх корешками, планировали учить уроки. Но книги лежали сами по себе, а парни о чем‑то болтали и время от времени взрывались хохотом.
– Надо Берти рассказать, – заявил Лапшин. – Ему понравится эта история с Вороновым.
– Расскажу, – пообещала Мила. – При случае. Это же была его идея насчет татуировки. Он оценит, что из этого вышло.
Представляя реакцию Берти, Мила улыбнулась и посмотрела на Ромку. К ее удивлению, веселье на лице друга сменилось серьезным и хмурым выражением. Он по‑прежнему смотрел на троицу у двери.
– О чем ты думаешь? – спросила его Мила.
– Мне не дает покоя вопрос Тимура за завтраком, – угрюмо сказал Ромка. – Это как‑то странно. Я хочу сказать… Какого черта ему приспичило лезть к тебе с подобными вопросами, когда вокруг столько народа?
Мила покачала головой.
– Не знаю. А об этом убийстве в газетах писали?
– Писали, – ответил Ромка. – Но летом, когда были каникулы. Так что читали это только местные. Большинство меченосцев приехало на днях из Внешнего мира, они были не в курсе… – Он многозначительно кашлянул. – До сегодняшнего утра.
– Они бы все равно узнали, – пожала плечами Мила.
– Да, но не так скоро, – возразил Ромка. – И не все сразу.
Какое‑то время они молчали. По интонации друга Мила чувствовала, что тот недоговаривает.
– Ты на что‑то намекаешь? – прервала молчание она.
Ромка опять кашлянул.
– Тебе не кажется, что это может быть Многолик? – спросил он, понизив голос, хотя это было и не обязательно – в ближайшей к ним компании меченосцев с первого курса ребята говорили так громко, что им даже друг друга приходилось перекрикивать.
– Какое отношение Многолик имеет к тому, что произошло за завтраком? – не поняла Мила.
– Он умеет внушать мысли, – ровным голосом ответил Ромка. – Тимур, может, и не собирался ни о чем таком тебя спрашивать. Потом вдруг появилась мысль, он и… – Ромка криво усмехнулся. – Поверь мне, от своих собственных не отличишь.
– Так это и происходит? – посмотрев на друга, спросила Мила. – Неужели совсем не чувствуешь, что мысль чужая?
Тот покачал головой.
– Нет ощущения, что кто‑то влез тебе в голову, если ты это имеешь в виду, – ответил Ромка. – Это просто мысль – и все.
– Это страшно, – вмешалась в разговор Белка. – Но все‑таки я не понимаю: зачем Многолику могло понадобиться внушать Тимуру чтобы он спросил… то, что он спросил. Это так… ну не знаю… незначительно, что ли.
– А внушить мне, чтобы я отказался от Соревнований, – это значительно? – спросил Ромка.
– Ну, тут понятно: он хотел заманить Милу в руины Харакса, – ответила Белка.
– Вы что, действительно не понимаете? – удивился Ромка.
– Если честно, то я тоже никак не соображу, зачем Многолику такая мелочь, как вопрос Тимура за завтраком, – скептически посмотрела на друга Мила.
Ромка нахмурился.
– А тебе не приходило в голову, что все это обвинение против тебя – дело рук Многолика?
– Зачем ему это?! – недоверчиво фыркнула Мила и вдруг выпрямилась, потрясенная внезапной мыслью. – Мстислав!
– Мстислав – что? – заинтересовался Ромка.
Мила хлопнула себя ладонью по лбу.
– Как же я об этом забыла?!
– Да о чем ты? – продолжал допытываться Лапшин.
Мила сделала глубокий вздох и посмотрела на друзей.
– Многолик говорил, что он сумел подчинить себе кого‑то очень влиятельного, когда я спросила, как ему удалось устроить, чтобы последнее испытание состоялось в руинах. А потом я слышала разговор Велемира с Мстиславом. Со слов Велемира, именно Мстислав настаивал на проведении третьего испытания в развалинах Харакса. Я совсем забыла об этом… Вообще‑то я об этом и не думала, мне было не до того, но теперь…
Мила посмотрела перед собой отстраненным взглядом и покивала, словно соглашаясь с мысленными выводами.
– Я думаю… Нет, я почти уверена, что Мстислав уже давно находится под влиянием Многолика.
– Мила… – Белка ошеломленно смотрела на подругу. – Ты уверена? Это… Если это правда, то…
– Я все никак не могла понять, почему Мстислав так настроен против меня, – рассуждала вслух Мила. – Но если он под влиянием Многолика – это все объясняет. И то, что он назначил Обвинителем Злату… Я хочу сказать… Откуда Мстислав может знать, как Злата ко мне относится? Откуда ему знать, что она была влюблена в Гарика и поэтому на дух меня не переносит? Вот уж не думаю, что Злата откровенничала с Владыкой. А Многолик… Он может знать все это. Все – и даже больше, ведь он способен проникнуть в голову почти к любому человеку. По крайней мере, к тем, чье сознание не защищено «Паутиной мысли» или таким сильным талисманом, как моя Метка. Но если Мстислав действительно находится под влиянием Многолика, то… – Мила озадаченно посмотрела на Ромку. – По всему выходит, что Многолик хочет, чтобы меня признали виновной в убийстве. Зачем?
– По крайней мере, если ты права и Многолик добивается именно этого, – сказал Ромка, – то становится понятно, зачем нужен был этот вопрос Тимура.
Мила вопросительно выгнула бровь.
– Зачем же?
– Выбить почву у тебя из‑под ног, – ответил Ромка. – Труднее думать о том, как выпутаться из переделки, если все вокруг шушукаются у тебя за спиной, косятся на тебя и перемывают тебе косточки.
– Но ты сказал, что я это переживу, – заметила Мила.
– Ага, – ухмыльнулся Ромка. – Но Многолик не знает тебя так, как я. Твоя голова – единственная, в которую он не смог залезть даже без «Паутины мысли», потому что твоя Метка не дает ему это сделать.
– Подождите! Постойте! – воскликнула вдруг Белка. – Но с сегодняшнего дня все в Троллинбурге начали принимать «Паутину мысли»! Думаю, и Мстислав тоже! И если он выпил зелье, то он должен был освободиться от влияния Многолика!
Мила твердо покачала головой.
– Мстислав не будет принимать «Паутину мысли». Многолик этого не допустит. Он пустит в ход любые чары и все свои силы, чтобы оставить Мстислава под своим контролем. Я не знаю, как он это сделает, но… Я бы на его месте очень бы постаралась не потерять власть над таким человеком, как Мстислав. Сами подумайте: второе лицо Триумвирата, глава Судебной палаты, глава Розыскной палаты…
Белка вздохнула, а Ромка задумчиво уставился перед собой.
– Интересно, где он сейчас скрывается?
Мила покачала головой.
– Гурий так искал его… Неудивительно, что Многолик подослал к нему Некропулоса.
Задумавшись, Мила посмотрела в окно – по стеклу кривыми дорожками стекали струи воды. Какое‑то время она молчала, вспоминая тот вечер в доме Гурия, когда он лежал без сознания на ступенях лестницы, а Мстислав находил все новые и новые слова, чтобы обвинить ее в преступлении.
– Что ж, – наконец прервала молчание Мила. – Первое заседание суда уже скоро. Вот тогда и увидим, как поведет себя Мстислав теперь, когда он должен принимать «Паутину мысли».
Глава 9
Сон, видение и письмо
Она снова была в лесу. Среди огромных деревьев и папоротника. В коричневом сумраке, исчерченном косыми солнечными лучами. Ей почудилось, что лес узнал ее, он словно был рад ее возвращению.
Мила огляделась и увидела, что стоит на уже знакомой узкой тропе. Она вдруг услышала что‑то похожее на шепот. Он раздавался из зарослей папоротника, растущего вдоль тропы чуть дальше. Шепот звал ее за собой, и Мила, не раздумывая, пошла на зов. Она чувствовала – этот таинственный шепот вовсе не желает ей зла.
Какое‑то время шепот папоротника вел ее вперед. Он не удалялся, но и не позволял ей приблизиться, все время оставаясь на одинаковом расстоянии от нее. Мила прислушивалась, пытаясь различить слова, но ничего не вышло. Зато она смогла понять, что в этом шепоте был не один голос, а несколько – они то сливались, то словно перебивали друг друга. При этом Мила каким‑то образом точно знала: голоса не принадлежали множеству разных существ, этот шепот сам по себе был одним цельным существом. В нем слышались одновременно возбуждение, тайна и предостережение. Но чем дальше она шла, тем тише и нерешительнее он звучал. В какой‑то момент Мила вдруг поняла – скрывающийся в папоротнике шепот… боится.
Наконец деревья расступились, и Мила увидела впереди уже знакомый дом, прислоненный к стволу большой сосны, чьи ветви накрывали его словно навесом. Окна дома были заколочены досками. Все, кроме чердачного. Оно притягивало взгляд Милы, и какое‑то время она, словно загипнотизированная, вглядывалась в зияющий чернотой ромб окна. У нее было чувство, что кто‑то прячется там на чердаке. Прячется – и смотрит на нее из темноты. Она ощущала всем своим нутром, что этот взгляд полон злобы и ненависти.
Мила ближе подошла к дому, мысленно спрашивая себя, где же здесь дверь. Медленно и осторожно она пошла вокруг дома и вскоре обнаружила ее. Дверь была узкая, одностворчатая. Доски давно прогнили. Мила потянула за железную скобу, служившую дверной ручкой. С противным скрипом дверь отворилась. Только теперь Мила осознала, что давно уже не слышит шепота, который привел ее сюда. Почему‑то это встревожило ее. Она нерешительно замерла возле открытой двери, спрашивая себя, зачем она здесь и зачем ей заходить в этот заброшенный, словно бы давно одичавший в лесной глуши дом? Но внезапно возникшая в ее сознании мысль была такой четкой и ясной, что Мила перестала сомневаться.
Попасть на чердак – вот что ей нужно. Она должна узнать, что скрывается за маленьким ромбовидным чердачным окном. Увидеть, кто прячется на чердаке. Тогда она обязательно поймет что‑то важное – нечто такое, что ей просто необходимо понять.
Не колеблясь, Мила вошла в дом. Ей было боязно, но сильного страха она не ощущала, когда шаг за шагом продвигалась в глубь дома. Половицы под ногами сильно скрипели, а сумрак из глубины, наполнявший сердце этого дома, становился все ближе.
Продолжая продвигаться вперед, Мила подумала, где же здесь лестница на чердак? И почти одновременно с этой мыслью пришло кое‑что еще, но уже не из ее сознания, а извне. В плотном сгустке темноты впереди нее вдруг раздался голодный звериный рык.
Дыхание застряло в горле, и Мила остановилась. Рычание раздалось снова, но уже громче. Оно исходило оттуда – из самого сердца дома, наполненного беспросветной тьмой. Мила попятилась, когда зверь снова зарычал и в темноте вспыхнули два огонька – глаза, налитые кровью. Леденящий ужас одним рывком вытолкнул из груди Милы воздух. Она резко повернулась и бросилась бежать прочь – к спасительному прямоугольнику двери, наполненному дневным светом. И словно только этого дожидаясь, зверь бросился за ней. Его рычание за ее спиной оглушало, но страх гнал Милу вперед. Она была уже близко – еще три шага и она выбежит на свет, где зверь не будет преследовать ее! Но в самый последний момент Мила зацепилась ногой за выступающую половицу и с глухим вскриком упала. Лежа ничком на полу, она повернула голову назад в тот самый миг, когда прямо на нее бросилась огромная черная тень…
Мила резко вскочила на постели. Нервно озираясь в рассветных сумерках, она лишь спустя полминуты поняла, что это был только сон. Лоб был покрыт испариной. Она вытерла его рукой и поняла, что пот холодный. И почти тотчас осознала, что ее знобит.
Только сон… А действительно ли это был всего лишь сон и больше ничего? Ведь она уже видела его: тот же лес, тот же дом, тот же невидимый зверь, который хочет напасть на нее.
Укутавшись в одеяло, Мила спрашивала себя, почему это происходит? Почему она так часто стала видеть повторяющиеся сны? Сны, которые что‑то значили. Сейчас ей было сложно ответить себе, когда это началось, но она точно могла сказать, что так было не всегда. Под «всегда» Мила подразумевала то время, когда она уже знала о своем Северном Оке и, конечно, о том, что она маг.
Если бы она могла посоветоваться с кем‑то… Но Гурий не приходил в сознание, а Акулину Мила не хотела отягощать еще и своими проблемами – ей и так было тяжело. Барбарис сейчас находился во Внешнем мире, да и вряд ли он смог бы помочь ей в этом вопросе. Съездить к Прозору Мила не могла из‑за запрета покидать Троллинбург. Друзья, Ромка и Белка, наверняка ничего не смогли бы ей подсказать – ведь в их семьях не было ясновидящих. Мила подумала о Велемире, но… Ей было неудобно к нему обращаться. Он и так уже слишком много для нее сделал, попросив Вирта защищать ее на суде.
Словом… посоветоваться было не с кем, как бы она ни нуждалась в совете. К тому же сейчас у нее и так в жизни было слишком много сложностей. Сны… В конце концов, это может подождать.
Наблюдая сквозь прикрытые веки, как приближающийся рассвет мягким, невидимым прикосновением делает очертания предметов в комнате яснее и четче, Мила, не заметив того, провалилась в сон.
* * *
Утром, когда Мила проснулась, Белки в комнате уже не было. Повернувшись под одеялом, Мила поежилась от холода и не сразу поняла, что замерзла из‑за того, что лежит на очень влажной простыне. Она вспомнила, что перед рассветом просыпалась в холодном поту. Это было не удивительно, учитывая, что причиной ее раннего пробуждения был кошмарный сон.
Мила выбралась из‑под одеяла и, дрожа от холода, потянулась за одеждой. Пока она переодевалась из тонкой летней пижамы (такой же влажной, как и ее постель) в сухую школьную форму, по ее телу сновали мурашки. Сначала Мила собиралась высушить постельное белье заклинанием «Ксеротерм», но потом с досадой вспомнила, что ей нечем это сделать. Отсутствие карбункула с каждым днем все больше выбивало ее из колеи.
Все, что ей оставалось, это откинуть одеяло, а простыню повесить в ванной на бельевой веревке до вечера. С пижамой было проще – развешенная на спинке стула, она очень быстро высохнет.
Через минуту, когда простыня висела на бельевой веревке, Мила подошла к зеркалу в ванной, которое висело прямо над большой раковиной. Посмотрев на свое отражение, она отметила, что выглядит какой‑то измученной и уставшей, словно ночью не спала, а действительно бродила по лесу. Видимо, кошмары не способствовали отдыху во сне.
Собрав волосы в хвост, Мила открыла кран и взяла в руки зубную щетку. Покончив с процедурой умывания, она вновь распустила волосы, но от зеркала отходить не спешила. Ей вдруг стало интересно, что сейчас поделывает ее пугало. Первые дни после нанесения татуировки Мила при каждом удобном случае проверяла, танцует пугало или нет, и заметила интересную вещь. Когда поблизости никого не было, пугало выглядело, как самая обычная татуировка, никакого отношения не имеющая к магии, – оно не двигалось. Но если недалеко, например в соседней комнате, за стеной, были люди, пугало всегда танцевало. Это напоминало некий ритуальный танец с хаотичными движениями, хотя на самом деле пугало всего лишь подпрыгивало на своей единственной ноге и качало руками, как коромыслом. И не имело значения, могут быть опасны для нее находящиеся рядом люди или нет. Были люди – был танец. Но пока что единственными, кого напугал танец на тот момент скрытого от глаз пугала, были Воронов и Лютов. Друзья не чувствовали никакого дискомфорта, находясь рядом с Милой. Как и предупреждал Шило: пугало отпугивает только тех, кто хочет причинить его хозяину вред.
Расстегнув верхние пуговицы школьной кофты, Мила оттянула немного в сторону ткань. Как она и предполагала, пугало под левой ключицей было неподвижно. Видимо, на верхнем этаже средней башни Львиного зева не осталось ни одного человека – все уже давно проснулись и спустились в столовую к завтраку.
Застегнув кофту, Мила еще раз осмотрела свое отражение в зеркале. На фоне белой простыни, висящей у нее за спиной, ее кожа казалась желтоватой, как пергамент, – румянец отсутствовал напрочь. Со вздохом Мила подумала, что ей, в общем‑то, все равно, как она выглядит, и равнодушно повернулась к своему отражению спиной… В этот самый момент перед глазами все подернулось рябью, словно она заглянула в наполненную водой ванну.
Немигающим взглядом Мила уставилась на белую простыню, развешенную на бельевой веревке, – под ней один за другим проступали очертания трех неправильных овалов.
Мила осознавала: то, что она сейчас видит, нереально – это лишь видение. Но страх камнем подкатил к горлу, потому что она уже знала, что последует дальше.
В районе каждого овала, чуть ниже, заскользили по простыне длиннопалые ладони. Ткань стала прозрачной, и на Милу глянули три пары темных круглых провалов вместо глаз. Рты существ – безгубые, сшитые белыми нитками, – растянулись и наружу вырвались звуки – жуткие создания по ту сторону простыни словно задыхались. В их стонах была непереносимая мука. Их стоны обещали непереносимую муку. Одновременно.
Мила чувствовала, что из‑за камня в горле и сама больше не может дышать. Не в силах отвести взгляд от раскрытых ртов с натянутыми от края до края белыми нитями, Мила усилием воли заставила себя сделать вдох. В тот же миг по телу прокатилась волна расслабления, и веки непроизвольно сомкнулись.
Когда Мила открыла глаза, перед ней не было ничего, кроме висящей на бельевой веревке белой простыни.
Мила с паническим страхом потянулась к своему горлу, словно хотела убедиться, что внутри больше нет никакого камня, сделала глубокий лихорадочный вздох и, держась подальше от собственной простыни, боком вышла из ванной.
* * *
Единственное, что действительно радовало Милу в это утро, когда она пришла в Думгрот, это возможность хотя бы на один день уроков обойтись без магического проводника. Второй парой в ее расписании значилась левитация, для которой волшебные перстни и палочки были вообще не нужны. После обеда – сдвоенное зельеварение. Мила была уверена, что если Акулина даст новое зелье, то она разрешит ей просто понаблюдать за действиями Ромки. Сомнения вызывала только первая пара Инверсий. Мила смутно представляла, в чем была суть этого предмета, но, так как возле названия в скобках было указано – «Лекция», предположила, что магический проводник, по крайней мере, сегодня, на Инверсиях ей не понадобится. Ей очень бы не хотелось, чтобы еще кто‑то из преподавателей по примеру Фреди заставил бы ее заниматься с чем‑то вроде той дубовой палочки, с которой она намучалась на боевой магии.
Класс, где пятикурсникам предстояло изучать курс Инверсии, находился на четвертом этаже северного крыла замка Думгрот. Сейчас здесь собрались все меченосцы, белорогие и златоделы пятого курса – ни один не отказался изучать дисциплину, преподавателем которой был профессор Шмигаль.
Инфернальность нового для пятикурсников учителя воздействовала на студентов странным образом: все сидели едва дыша. Его внешность действительно производила очень сильное впечатление: высокий, сухопарый, с глубоко посаженными черными глазами, крючковатым носом, узким, длинным лицом, с маленькой черной бородкой клинышком, а вдобавок ко всему этому – со смоляными волосами, всклокоченными так, что в прическе легко угадывалось что‑то от черта, каким его изображали на старинных гравюрах… В общем, с такой внешностью профессор Шмигаль мог без проблем рассчитывать на мертвую тишину в классе, чего и добивался… одним своим присутствием.
– Доброе утро, класс, – холодным и пронзительно чистым, как журчание воды в горах, голосом сказал профессор.
Мила слегка сглотнула и, тайком повращав глазами, перехватила взгляд Ромки – обоим показалось, что после этих слов по классу пронеслось эхо. Мила была уверена, что в таком небольшом классе с относительно невысоким потолком, где стены были увешены старинными гобеленами, а окна – бархатными шторами, возникновение эха невозможно в принципе.
Косясь глазами по сторонам, Мила непроизвольно заметила в другом ряду Лютова, но тут же отвернулась, мысленно убеждая себя, что надо привыкать к этому – теперь почти на всех уроках она будет вынуждена лицезреть его ненавистную персону. Придется научиться игнорировать его, в ином случае лучше сразу бросить школу. Мысль показалась настолько нелепой, что Мила про себя решила – она обязательно научится не замечать Лютова. Нужно только придумать способ.
– На сегодняшней лекции, – говорил тем временем профессор Шмигаль, создавая негромкое, но все же уловимое слухом эхо, – я расскажу вам, что такое магические инверсии и как мы с вами будем их изучать.
Сев на высокий с подлокотниками стул, профессор закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди.
– Итак, – произнес он, – курс Инверсии – это, в сущности, совокупность наук. Я перечислю их. Это телекинез, телепортация и телепатия. Телекинез – это наука о перемещении предметов. Телепортация – перемещение человека в пространстве. Телепатия – передача и прием мыслей на расстоянии. Все эти перемещения происходят без помощи магических проводников и других наделенных магией предметов. Движущей силой магических инверсий является, конечно же, магия, но проводником этой магии в данном случае вам будет служить не кольцо или палочка, а мысль.
Скажу сразу: не все из вас овладеют в совершенстве этими науками. Какие‑то вам будут даваться легче, какие‑то труднее, что‑то не будет даваться вовсе. Самые большие сложности у студентов обычно возникают с телепатией. К примеру, часто случается так, что студент овладевает способностью передавать свои мысли другому человеку, но принимать или, иначе говоря, считывать, чьи‑то мысли удается немногим. И лишь единицы, одаренные истинным даром телепатии, способны делать это без особых усилий.
Легче всего студенты осваивают телекинез. Это удается почти всем. Что касается телепортации, то от вас будет требоваться освоить перемещение своего собственного тела в пространстве, хотя возможности этой науки гораздо шире: от перемещения в пространстве другого человека до перемещения во времени. Однако в моей учебной практике было лишь двое студентов, которым удавалось перемещать в пространстве тело другого человека, и ни одного, которому удавалось бы перемещение во времени. Правда, история знает магов, которым под силу было и такое, но это было давно. Те времена, когда колдуны были способны практически свободно повелевать временем, остались в далеком прошлом. Мы же с вами обязаны освоить хотя бы необходимый минимум.
Он прошелся взглядом по головам студентов.
– Вопросы есть?
Сидящий перед Милой и Ромкой Иларий вскинул вверх руку.
– Да, молодой человек. – Профессор сделал неопределенный жест рукой, словно позволяя ученику задать вопрос.
– Профессор, – произнес Иларий, – а вы научите нас создавать «Паутину мысли» телепатически? Это ведь намного удобнее, чем зависеть от зелья. Зачем нам его пить, если есть способы получше?
Мила удивленно уставилась на затылок Илария – ей даже в голову не приходило, что есть несколько способов создать «Паутину мысли». Судя по изогнувшейся левой брови профессора Шмигаля, он испытывал сходные чувства – он был удивлен и явно не ожидал такого вопроса. Однако профессор Шмигаль был далеко не первым преподавателем Думгрота, который столкнулся со склонностью Илария задавать неожиданные вопросы.
– Ваше имя? – спросил профессор.
– Иларий Кроха, – с готовностью ответил однокашник Милы.
– Что ж, господин Кроха, – вперив в пытливого ученика взгляд своих инфернальных глаз, сказал преподаватель магических инверсий, – вы правы: создать «Паутину мысли» можно и с помощью телепатии. Однако к этой науке мы с вами подойдем несколько позже – на седьмом курсе Думгрота, поскольку именно это предусмотрено программой обучения. Уверяю вас, на данный момент подавляющее большинство ваших соучеников элементарно не смогут освоить даже азы телепатии. Но главная причина, почему Триумвират отдал предпочтение зелью, это тот факт, что с его помощью можно контролировать тотальную защиту сознания жителей Таврики. Телепатическое же создание «Паутины мысли» не поддается контролю извне. Иными словами, только сам маг знает, защитил ли он свой разум или оставил его открытым. В условиях грозящей всем нам опасности власти не могут оставить ситуацию бесконтрольной. Я вполне ответил на ваш вопрос?
Иларий откинулся на стуле. Судя по напряженно приподнятым плечам, он был не в восторге от того, что его контролируют. Тем не менее он ответил:
– Да, спасибо, профессор.
– Прекрасно, – флегматично отозвался профессор Шмигаль. – Вопросов больше нет?
Мила никак не могла привыкнуть к тому, что за каждым его словом, словно по пятам, следует едва слышимое и абсолютно неуместное в данной обстановке эхо.
– В таком случае, переходим непосредственно к предмету. На пятом курсе мы с вами будем осваивать телекинез. На шестом перейдем к телепортации. И, как было сказано ранее, только с седьмого курса начнем изучать телепатию. А теперь, когда вы ознакомлены с кратким планом работы, вам предстоит законспектировать главные правила телекинеза…
* * *
Сразу после обеда Мила, Ромка и Белка поспешили занять Летающую беседку. Мила хотела рассказать друзьям о своих последних видениях, но так, чтобы ее никто случайно не подслушал. Ей начинало казаться, что ее Северное Око дало сбой или она просто спятила – слишком сложно было поверить, что существа, которых она видела уже дважды в видениях, действительно реальны.
Когда Мила закончила, беседка пролетала высоко над «Слепой курицей», приближаясь к Главной площади Троллинбурга – впереди выныривала из городских тополей голова каменного тролля.
– Никогда не слышал о таких жутких тварях, – хмуро сказал Ромка.
