Мила перевела взгляд на Белку.
– Я тоже, – покачала головой та.
– К волшебным животным они никакого отношения не имеют, это ясно как день, – рассуждал вслух Ромка. – На призраков они, по твоему описанию, тоже не тянут. Призраки сохраняют ту внешность, которую имели при жизни.
Мила насупилась, нервно кусая губы.
– Вообще‑то, они чем‑то были похожи на людей, – задумчиво сказала она. – Ну то есть… что‑то похожее на глаза, рты у них было… отдаленно… но похожее… Форма головы как у человека… Руки… Я даже, кажется, видела что‑то вроде плеч… А дальше все плыло – никаких очертаний.
Ромка отчетливо хмыкнул. Мила подняла на него глаза, ожидая, что он скажет. Лапшин молча смотрел в пол беседки, его брови сошлись на переносице, рот упрямо сжался – явный призрак настойчивого поиска решения или отгадки.
– Знаешь, Мила, – наконец сказал он, – есть чертова прорва всяких тварей, с которыми мы никогда не сталкивались. К примеру, чернокнижники умеют вызывать демонов. Да, самых настоящих, – вставил он в ответ на испуганное «ох!» Белки. – Но я слышал, что демоны обычно невидимы. Ну… вроде того, что… для нашего зрения они вообще не имеют внешней оболочки… или чего‑то похожего. Некоторых из них могут видеть только чернокнижники, некоторых – только те, кто их призывает… Там что‑то вроде… Чтобы вызвать демона, надо самому измениться, и тогда, вроде бы, будешь их видеть, потому что твое зрение уже будет не совсем… человеческое… Короче, там так все запутано, что я не объясню нормально. Тебе бы Лютов обстоятельно лекцию прочел. Зуб даю, эти слухи, что он балуется черной магией, не на пустом месте возникли…
Мила отвела взгляд. Наверное, Ромка заметил, как она помрачнела, потому что поспешил добавить:
– Забудь о нем. Просто в тему вспомнил. Короче, я точно знаю, что, если маг практикует только белую магию, он не сможет видеть демонов. Так что я не думаю, что эти существа демоны… то есть, я хочу сказать, ты же не сможешь их увидеть. Хотя по описанию… Нет, я понятия не имею, как выглядят демоны, но эти, из твоих видений… Это что‑то чужеродное. Я бы скорее предположил, что где‑нибудь в руинах Харакса такие запросто могут водиться, судя по твоим рассказам об этом местечке… О, черт… Прости…
Мила даже не заметила, в какой момент потеряла контроль над собой. Лишь услышав, как Ромка извиняется, она осознала, что стоит, крепко зажмурив глаза, и не видит ничего вокруг, а в голове у нее картинка: чужеродный город из черного камня, созданный не человеческими руками, бассейн фонтана, в котором вода бьет снизу вверх, и фигура внутри застывающего льдом водяного столба…
– Мила!
Она почувствовала, как Ромка потряс ее плечо.
– Эй, эй, эй! Открой глаза, а? Блин, я вырву себе язык, клянусь, – сокрушался он, обращаясь больше к себе, чем к ней.
– Я в порядке, – пробормотала Мила, заставляя себя разжать веки.
– Действительно? – с сомнением спросил Ромка.
– Нет, – покачала головой Мила. – Нет, я не в порядке. Но мы не будем об этом, ладно?
Впервые это воспоминание предстало перед ней так ясно и отчетливо, словно наяву. Мила не знала, почему это случилось именно сейчас, и не желала разбираться. Она только хотела, чтобы оно ушло прочь и никогда не возвращалось, хотя и чувствовала, что надеется на это зря. Конечно же, оно вернется.
– Значит, ты думаешь, это не демоны? – спросила она Ромку, обнимая себя руками: для вида – как будто пыталась прикрыться от прохладного ветра, который обдувал высоко летящую беседку; на самом деле – чтобы замаскировать внезапный порыв собственного тела свернуться клубочком, спрятаться от внешнего мира.
– Нет, – Ромка покачал головой. – Не демоны. Не призраки. А что?.. Ну, можно попробовать покопаться в «Онтологии нечисти». Там столько разновидностей всяких тварей, вот только… – Ромка вздохнул. – Не зная ничего, кроме того, как они выглядят… По описанию внешности в «Онтологии» можно искать их целую вечность. – Он пожал плечами. – Ладно. Попытка не пытка.
– Знаете, что? – напомнила о себе Белка. – Я предлагаю спросить у Фреди.
Ромка с Милой разом повернули к ней головы. Белка смущенно пожала плечами.
– Что? Ведь не обязательно говорить ему, что речь идет о твоих видениях. Можно сказать, будто кто‑то рассказывал об этих существах, а нам… ну, допустим, мне… стало интересно, существуют ли они взаправду или это только выдумки. Просто… Почему бы не спросить? Фреди ведь столько всего знает…
Мила улыбнулась. Некоторые вещи оставались неизменными, даже если мир переворачивался с ног на голову, даже если мир рушился. Когда что‑то нужно было узнать – они всегда шли к Фреди Векше. Она кивнула и поправила подругу:
– Фреди знает все.
* * *
Однако ее ждало разочарование. Еще до окончания перерыва Белка успела наведаться в учительскую к своему старшему брату. Вернулась она с неутешительными новостями – Фреди ничего не было известно о созданиях, похожих на тех, которых Миле показало ее Северное Око.
Это по‑настоящему озадачило не только Милу, но и Ромку, а особенно Белку, которая еще больше, чем ее друзья, привыкла к всезнанию Фреди. Ромка заявил, что при таком раскладе даже «Онтологию нечисти» листать бессмысленно, потому что Фреди Векша наверняка знает ее наизусть. Если бы там было что‑то похожее, он бы помнил.
Неспособность Фреди помочь в поиске информации для Милы была словно еще одним подтверждением того, что в ее жизни происходит что‑то не то. Привычный ход вещей был нарушен. Этот арест, обвинения против нее, видения, которые впервые вызывали у нее страх… Мила чувствовала себя так, словно заблудилась в своей собственной спальне и не может найти дверь, чтобы выйти.
Впрочем, после окончания уроков, когда друзья возвращались в Львиный зев, мысли Милы были уже далеки от всего этого. Она обдумывала некое намерение, становившееся с каждой минутой все более навязчивым в ее сознании. Эта мысль пришла ей в голову сразу после обеденной прогулки на Летающей беседке. После того, как она вспомнила о Гарике… о его гибели.
На подходе к Львиному зеву Мила уже знала, что ее поначалу неясное намерение превратилось в твердое решение. Возле ворот она остановилась. Заметив это, Ромка с Белкой по очереди уставились на нее с вопросами во взглядах.
– Э‑э‑э, – неуверенно начала Мила, – вы идите, а у меня… я… хочу кое‑куда зайти.
Ромка нахмурился и кивнул.
– Ладно. Я с тобой.
– И я тоже, – отозвалась Белка.
Мила покачала головой.
– Вам не нужно меня везде сопровождать, правда. К тому же… это близко. Я быстро – туда и сразу обратно.
Ромка фыркнул.
– Ты серьезно? Развиваешь суицидальные наклонности? И даже не думай об этом. Как только ты остаешься одна, твои большие поклонники, Лютов и Воронов, тут же как из‑под земли вырастают. – Он отрицательно покачал головой. – Пока не вернешь себе перстень, я за тобой прослежу.
Мила качнула головой.
– У тебя же сейчас свидание с Яной, – натянуто улыбнувшись, напомнила она. – Ты опоздаешь.
Ромка невозмутимо пожал плечами.
– Не страшно. Извинюсь. В прошлый раз, когда у меня было свидание с Яной, тебя подстерег Лютов со своим приятелем‑психопатом. – Он кинул обвиняющий взгляд на Белку и многозначительно кашлянул. – А Белка проморгала.
Подруга Милы покраснела и потупила глаза.
– Не придирайся к ней, – обращаясь к Ромке, проворчала Мила. – Она мне не телохранитель. И ты тоже. И между прочим, меня в тот раз никто не тронул. У меня пугало есть. Чтобы ворон отпугивать. Помнишь?
– Помню, – согласно кивнул Ромка и ухмыльнулся. – Но я все равно пойду с тобой. Если честно, я надеюсь, что Лютов с Вороновым полезут к тебе, когда я буду поблизости. Тогда у меня будет хороший повод при помощи Режущих Чар изобразить на физиономии Воронова китайское письмо. – Он радостно улыбнулся, словно от предвкушения удовольствия. – Мне всегда нравился китайский.
Мила глубоко вздохнула и шагнула к воротам.
– В чем дело? – нахмурился Ромка. – Тебе разве не надо было… сходить куда‑то?
– Нет, – отрезала Мила. – Я передумала. В другой раз схожу.
– Жаль.
Ромка выглядел разочарованным. Похоже, он действительно надеялся на встречу с Вороновым где‑нибудь за пределами школы, вдали от учительских глаз. Вот только у Милы были другие соображения на этот счет. Она была уверена, что Ромка не шутит. Она бы даже не удивилась, если бы он и впрямь знал парочку китайских иероглифов, что дало бы ему возможность исполнить свое желание буквально. А уж в том, что Режущими Чарами Лапшин владеет не хуже Воронова, было глупо даже сомневаться. Конечно, Мила не возражала против того, чтобы украсить лицо Воронова китайским письмом. Вот только она была уверена, что возражать станет Амальгама, ведь он был ее студентом, и конечно, родители Воронова – Мила слышала, они занимали какие‑то очень важные посты в Менгире. Она не могла допустить, чтобы у Ромки были неприятности.
Мила прошла мимо пожавшего плечами Ромки и до сих пор смущенной от его упрека Белки и, открыв калитку, первая шагнула за ворота.
Добравшись до своей комнаты, Мила с Белкой сбросили с плеч рюкзаки и сменили школьную форму на более удобную одежду. Шалопай сновал вокруг Милы с высунутым языком, пока она переодевалась.
– Есть хочешь? – спросила питомца Мила. – Сейчас идем в столовую.
Шалопай как‑то неуверенно гавкнул.
– Я уже, – сказала Белка; она стояла возле двери и, обернувшись, с ожиданием во взгляде смотрела на Милу. – Ты идешь?
– Угу, – промычала в ответ Мила, хотя аппетита у нее не было совершенно.
Она не хотела говорить Белке, о чем не перестает думать последние несколько часов. Она вообще ни с кем не хотела говорить об этом. Но с тех пор, как эта мысль пришла ей в голову, Мила уже не могла выкинуть ее из головы. Чувство было сродни одержимости. Да, она понимала, что если получится осуществить задуманное, то в конечном итоге это может причинить ей боль, больше той, которую она уже испытывает. Но почему‑то было важно попытаться сделать что‑нибудь – лишь бы вырваться из этой удушающей пустоты внутри себя. Это было похоже на бегство. А местом, из которого Мила хотела убежать, была она сама.
Вместе с Белкой Мила спустилась вниз. Шалопай все время бежал рядом, но когда они подошли к двери в столовую, он решительно потрусил к выходу из Львиного зева.
– Ты не есть хочешь? – нахмурилась Мила. – Хочешь на прогулку?
Шалопай согласно тявкнул, радостно сверкая янтарными глазами. Мила озадаченно склонила голову, изучая оживленную морду своего питомца, расплывшуюся в собачьей улыбке. Она начинала думать, что недостаточно хорошо знает о способностях Шалопая. Может быть, драконовые псы способны угадывать желания своего хозяина? Или это всего лишь совпадение, что Шалопай захотел на прогулку именно тогда, когда Миле очень нужно было выйти из Львиного зева? Она повернулась к Белке.
– Придется сначала выгулять его.
На лице подруги появилось тревожное выражение.
– Я с тобой, – тут же заявила она.
Мила закатила глаза.
– Белка, я никуда не денусь. Выгуляю Шалопая и тут же вернусь. Мы даже за ворота выходить не будем. Или ты считаешь, что меня надо охранять даже во дворе Львиного зева?
– Только поблизости, да? – кусая губы, спросила Белка.
– Да, – ответила Мила.
– Ну ладно.
Белка нервничала и не хотела отпускать Милу одну, но природная ненавязчивость не позволяла ей пойти за подругой, когда той так явно не хотелось, чтобы ее «охраняли».
Выйдя из Львиного зева, Мила со спокойным и естественным видом медленно повела Шалопая вокруг здания. Но как только они миновали окна столовой и завернули за угол, Мила прошептала себе под нос:
– Прости, Белка.
Сделав знак Шалопаю не отставать, она опрометью бросилась ко рву, перебежала через мостик и бегом устремилась к воротам. Ее пес воспринял это как игру и, весело потявкивая, побежал за ней.
– Тихо, Шалопай! – шепотом бросила Мила через плечо.
Тот еще раз тявкнул, видимо, пытаясь возразить, что, мол, бегать тихо – это невесело, но все же не подавал больше голоса ни тогда, когда Мила открывала калитку, ни тогда, когда следом за ней он мчался вверх по улице.
Когда Львиный зев уже не было видно за деревьями, Мила наконец замедлила шаг. Пытаясь отдышаться, она подумала, что поступила с подругой не слишком хорошо. Ромка наверняка опять будет упрекать Белку, что та оставила Милу одну, а Белка, как всегда, примет эти упреки слишком близко к сердцу. В конце концов, Мила решила, что сейчас не будет об этом думать – разберется потом, когда вернется в Львиный зев. Может быть, ей повезет вернуться быстро и ее отсутствия Белка даже не заметит. Что касается Ромки… Мила очень надеялась, что он еще раньше убежал на свидание с Яной, когда удостоверился, что доставил Милу в Львиный зев и теперь она в безопасности. В таком случае, даже если Белка узнает, что Мила уходила из Львиного зева, то Ромка останется в неведении и не будет донимать их обеих упреками.
Мила ценила, что друзья волнуются за нее и пытаются оберегать, но ведь и она в свою очередь делала то же самое, стараясь не втягивать их в ее разборки с Лютовым и Вороновым. Правда, сейчас она хотела уйти одна еще и по другой причине.
То, что она собиралась сделать, было очень личным. Когда‑то она не спешила говорить друзьям о том, что встречается с Гариком. Потому что это было что‑то такое, что принадлежало только им двоим. Любовь нельзя разделить с кем‑то третьим, иначе это уже не любовь. То, что Мила чувствовала после смерти Гарика, она тоже не могла ни с кем делить. Ее боль была только ее болью.
* * *
Приблизившись к огромной круглой башне, напоминавшей толстый винный бочонок, Мила запрокинула вверх голову: через многочисленные окошки влетали и вылетали Почтовые торбы. Отсюда по округе разносился шум, состоящий из хаотичного хлопанья десятков или даже сотен крыльев.
Мила подошла ближе. На вывеске над дверью большими буквами было написано: «ПОЧТА». И чуть ниже, мелким шрифтом: «Под надежным крылом на скорости ветра».
– Шалопай, у меня просьба, – сказала Мила; пес поднял на нее янтарные глаза, – сделай вид, что ты самый культурный драконий пес в мире и не хватай ничего зубами, ладно?
Ее питомец недовольно фыркнул.
– Пожалуйста, – попросила Мила.
Шалопай тихонечко проскулил, с тоской во взгляде проследив за вылетевшей из ближайшего окна белоснежной торбой, и глухо тявкнул, мол, так уж и быть, сделаю одолжение.
Толкнув одну из створок двустворчатой двери, Мила вместе с Шалопаем вошла внутрь.
Изнутри почта выглядела почти так же, как и снаружи: окна, окна, окна и летающие повсюду Почтовые торбы. Здесь были крылатые почтальонши всех мастей: темно‑серые или грязно‑желтые с мышастыми крыльями, черные с синим металлическим отливом вороньих перьев, красные и бордовые с крыльями, закругленными, как у ястреба. На широких деревянных перекладинах, вдоль стен, сидели торбы, в чьих крыльях сквозь перья пробивался сероватый или бурый совиный пух. Мила сразу решила, что это ночные торбы – они выглядели так, словно прямо сейчас отдыхают или даже спят. Хотя трудно было себе представить, как возможно спать в таком шуме.
Некоторые дневные торбы со свистом влетали в прямоугольные окошки и усаживались на свободное место на какой‑нибудь из перекладин. Другие, наоборот, срывались с перекладин вниз, подлетая к женщине за широкой деревянной стойкой. Она бросала в раскрытое отверстие очередной почтальонши свиток или даже несколько, и торба тут же взмывала вверх. Прижав крылья к толстым кожаным бокам, она ныряла в одно из окон, отправляясь с очередным посланием по нужному адресу.
Услышав, как тихонечко повизгивает рядом Шалопай, Мила опустила глаза вниз. Шевеля приподнятыми ушами, ее питомец жадно следил за крылатыми торбами и неуемно елозил чешуйчатым хвостом по каменному полу помещения почты. Он, конечно, и раньше видел Почтовые торбы, но так много сразу – никогда. Судя по веселой одержимости в янтарных глазах, Шалопай был не прочь погоняться за ними.
– Нет, Шалопай, с ними нельзя играть, они работают, – ответила на молчаливый вопрос своего питомца Мила.
Пес снова неодобрительно фыркнул.
Мила подошла к стойке и прочла на табличке внутри стеклянной подставки: «Главный почтмейстер – госпожа Грация Птах».
Госпожа Птах была крупной женщиной – раз в пять крупнее Милы и как минимум на голову выше – с круглыми очками на краешке картофельного носа и кудрявыми каштановыми волосами, из которых, словно иглы из игольной подушки, торчали перья разных цветов и размеров. Серо‑синяя почтовая униформа, казалось, вот‑вот затрещит по швам на дородной фигуре. Однако женщина двигалась на удивление свободно и ловко, словно ничто не стесняло ее движений. Повернувшись к Миле, она глянула на нее поверх очков и деловитым тоном спросила:
– Хотите отправить письмо? Бандероль? Посылку? По городу? Или по территории Таврики?
– Э‑э‑э, – растерялась от такого напора Мила, но, собравшись, почти сразу ответила: – Письмо. По Троллинбургу.
Женщина протянула полную руку к Миле.
– Послание.
Мила опять растерялась.
– Я его еще не написала.
Госпожа Птах неодобрительно посмотрела на Милу и указала куда‑то в сторону:
– Пергамент, чернила и стол – там.
Обернувшись, Мила увидела не замеченный ею ранее маленький квадратный столик с двумя скамьями по бокам. Женщина‑почтмейстер тут же перестала обращать внимание на Милу и вернулась к своей работе: она снимала со стеллажей позади стойки свитки и бросала их в отверстия‑рты подлетающих к ней Почтовых торб.
Кивнув Шалопаю, Мила направилась к столику. Сев на краешек скамьи, она взяла из стеклянной урны один из свитков пергамента и развернула его перед собой. Потом вынула из чернильницы хорошо потрепанное перо, с согнутым краешком и словно вырванными в некоторых местах клочьями грязно‑коричневой бородки.
Сделав глубокий вздох, Мила посмотрела на Шалопая, словно советуясь. Пес ответил ей растерянным взглядом и склонил голову набок, как будто говорил: «Нетушки, в этом деле я тебе не помощник». Мила снова вздохнула, посмотрела на чистый лист желтоватого пергамента, обдумывая, что она должна написать, потом обмакнула перо в чернила и, закусив нижнюю губу, занесла его над листом. Она старалась писать аккуратно, потому что ее адресат был похож на человека, который ценит во всем аккуратность и порядок, и быть немногословной, потому что, насколько она успела его узнать, он был довольно раздражительным – Мила боялась лишними словами вызвать его недовольство. Его ответ был очень важен для нее.
Закончив письмо, она отложила перо, развернула свиток и перечитала написанное:
«Здравствуйте, господин Суховский.
Скорее всего, вы меня не помните. Ваш сын был моим другом. Мне очень не хватает его. Если бы он был похоронен на Троллинбургском кладбище, я могла бы навещать его каждый день и мне не пришлось бы вас беспокоить. Но я знаю, что его похоронили в вашем фамильном склепе, и прошу вас разрешить мне прийти к нему. Для меня это очень важно. Пожалуйста.
Мила Рудик».
Держа письмо в руках, Мила вспомнила свою последнюю встречу с Сократом Суховским – приемным отцом Гарика. Тогда она сказала ему, что он не любил своего сына. Сейчас она забрала бы свои слова обратно, если бы могла. Она знала, видела, что он любил сына, но в тот момент в ней говорила обида за Гарика. Мила и сейчас не могла понять той холодности, с которой Сократ Суховский ругал Гарика даже после его смерти.
Возможно, как она и написала в письме, он даже не помнит ее. И не помнит тех ее слов. Но если он все же помнит… Мила надеялась, что он не станет отказывать ей в ее просьбе только из‑за того, что она сказала ему в их последнюю встречу.
Встав со скамьи, Мила на ходу свернула пергаментный лист трубочкой и подошла к стойке.
– Написали? – Пышное тело госпожи Птах тотчас развернулось на сто восемьдесят градусов; она протягивала к Миле руку.
Мила кивнула и вложила свиток в раскрытую пухлую ладонь. Ловким жестом почтмейстерша перевязала его серо‑синей ленточкой.
– Куда отправить?
– Особняк Северные Грифоны, – ответила Мила. – Адрес…
– Этого достаточно, – торопливо перебила ее госпожа Птах и, взяв деревянные счеты, начала перекидывать справа налево косточки. – Лист пергамента – один медный тролль, пользование чернилами – один медный тролль, доставка письма – три медных тролля. Итого, с вас пять медных троллей.
Мила достала из кармана нужное количество монет и положила их на стойку. Сметя их в кассу одним движением руки, госпожа Птах щелкнула пальцами. В то же мгновение с одной из перекладин сорвалась бежевая Торба с пятнистыми светлыми крыльями. На лету открылось отверстие‑рот, в которое почтмейстерша проворно забросила пергаментный свиток. Мила не отрывала взгляда от крылатой почтальонши, уносящей ее письмо в своей сумке, пока та не вылетела в одно из окошек.
– Что‑то еще? – суетливо спросила госпожа Птах, резко повернув голову и в очередной раз неодобрительно глянув на Милу поверх круглых очков; одно из множества застрявших в ее волосах перышек при этом освободилось из каштановых кудряшек, взвилось в воздух и, паря, стало опускаться вниз.
– Нет, это все, спасибо, – следя за ним взглядом, ответила Мила, после чего неловко улыбнулась почтмейстерше. – До свидания.
Когда они с Шалопаем вышли на улицу, Мила непроизвольно подняла глаза к небу. Она вдруг поняла, что ищет глазами бежевую Почтовую торбу с пятнистыми крыльями. Конечно, это было глупо – почтальонша, в кожаном брюхе которой сейчас лежало письмо Милы к Сократу Суховскому, разумеется, была уже далеко.
Похлопав ладонью по ноге, Мила подозвала Шалопая, застывшего перед дверями почты, – елозя хвостом по каменной брусчатке дороги, он крутил головой, пытаясь уследить сразу за всеми Почтовыми торбами, вылетающими из окошек башни, как будто не мог выбрать, за какой из них рвануть с охотничьим лаем.
– Шалопай, нам надо возвращаться.
Драконий пес громко гавкнул и нехотя подбежал к хозяйке, после чего они вдвоем направились в сторону Львиного зева.
Не успела Мила сделать и пяти шагов, как из‑за ближайшего дерева кто‑то вышел ей навстречу. Мила тотчас узнала в долговязой фигуре Рема Воронова.
– Эй, Рудик! – окликнул он.
Мила остановилась. Решив, видимо, что его появление напугало ее, Воронов криво ухмыльнулся и, засунув руки в карманы, направился к ней. Мила кинула взгляд дальше по улице, в поисках еще одной знакомой фигуры, и не ошиблась. Впереди, метрах в десяти, прислонившись к стволу высокого тополя, со скрещенными на груди руками стоял Лютов. Его брови были сведены на переносице, а темные глаза прищурены. Глядя на него, Мила никак не могла распознать выражение его лица.
Что ж, похоже, Ромка был прав – стоит ей остаться одной, как эта парочка тут же оказывается поблизости. Мила задумчиво хмыкнула – если Лютов дошел до того, что начал выслеживать ее, то, видимо, она задела его по‑настоящему сильно. Хорошо, что рядом сейчас не было Ромки. Возможно, что Лютов с Вороновым в присутствии Лапшина не стали бы показываться. Но не исключено, что это бы их не остановило, ведь силы были бы равны: двое на двое. Конечно, Ромка был сильным магом для своего возраста, это признавали почти все учителя. Но Лютов не просто не уступал ему по силе – он был опаснее, хитрее. И знал черную магию. Вот только Мила слишком хорошо знала своего друга – его бы это не удержало. Он был зол на эту парочку – правда, больше на Воронова – и обязательно ввязался бы в драку. Ненависть Милы к Лютову уже давно требовала выхода, так что в другой раз она не возражала бы. Но не сейчас, когда она чувствовала себя совершенно беспомощной без своего карбункула.
– Что тебе нужно? – хмуро спросила она у Воронова, когда он был уже в десяти шагах от нее.
Шалопай рядом угрожающе зарычал, видимо, чувствуя неприкрытую враждебность приближающегося человека.
Воронов не обратил на пса никакого внимания. Он снова ухмыльнулся, продолжая идти вперед. Вопрос Милы он тоже проигнорировал.
Восемь шагов.
– Я спрашиваю, что тебе нужно, Воронов? – чуть резче и тверже повторила Мила.
Шесть шагов.
Он занес ногу над землей, чтобы сделать еще шаг, но вместо этого вдруг отступил назад. Ухмылка сошла с его лица, словно ее смыли водой.
«Танцуй, пугало, танцуй», – про себя подумала Мила, уже зная, почему Рем Воронов остановился.
Тот, тем временем растерянно заморгав, нервно обернулся назад – туда, где стоял Лютов, – как будто советуясь с приятелем. Мила посмотрела в ту же сторону, ожидая, какой же будет в этот раз реакция Лютова. Но его лицо по‑прежнему ничего не выражало. Казалось, что он без интереса наблюдает за происходящим.
– Воронов, – настойчиво повторила Мила, снова обращая взгляд к приятелю Лютова, – ты что‑то хотел?
Тот повернулся к ней с открытым ртом и тотчас отступил еще на шаг, как будто она ему угрожала.
– Нет, – ответил он, продолжая пятиться обратно к дереву. – Нет, ничего.
Мила безразлично отвернулась от него и, сделав Шалопаю знак не отставать, пошла вперед. Поравнявшись с Лютовым, она остановилась.
– Следишь за мной? – угрюмо спросила Мила.
Вместо ответа он опустил глаза на Шалопая, после чего поинтересовался:
– Обзавелась охраной? Меня боишься?
Мила не сдержала улыбки.
– Хочешь бесплатный совет, Лютов? Вместо того чтобы ходить за мной по пятам, лучше уделяй больше времени своей девушке. А то ведь она тебя бросит. И ты опять будешь никому не нужен. Пока!
Делая вид, что не замечает, как на лице Лютова от злости заиграли желваки, Мила непринужденным шагом прошла мимо него.
По дороге в Львиный зев она почти не думала об этой встрече. Ее мысли были заняты письмом, отправленным Сократу Суховскому, – она не могла не нервничать, думая о том, каким будет его ответ, если он вообще захочет ей отвечать. Такой вариант Мила тоже не исключала.
И только тогда, когда Мила вместе с Шалопаем зашла за ворота Львиного зева, она вдруг поняла, что означало выражение на лице Лютова. Он наблюдал – она правильно догадалась сразу, вот только не поняла, что это значило. Теперь ей все стало ясно. Учитывая характер Лютова, этого следовало ожидать. Он пытался понять, почему ни он сам, ни его приятель Воронов не могут даже приблизиться к Миле, когда хотят что‑то сделать с ней – избить, порезать, порвать на мелкие кусочки… или на что еще они там способны… Она вдруг поняла – в этот раз Лютов не ждал, что его приятель действительно как‑то сможет ранить Милу, хотя перед встречей наверняка дал Воронову именно такие указания. Лютов просто наблюдал. И делал выводы – в этом Мила не сомневалась.
Что ж, похоже, пугало не сможет защищать ее от этой парочки слишком долго. Для Лютова разгадать ее секрет – это лишь вопрос времени.
* * *
Белка, конечно же, заметила, что Мила уходила из Львиного зева, но тактичность не давала ей упрекнуть подругу в обмане. Пару раз она пыталась наградить Милу укоряющим взглядом, но даже это получалось у нее не слишком убедительно. С Ромкой, как и предполагала Мила, все сложилось еще проще. Он действительно ушел на свидание с Яной еще до того, как Мила вместе с Шалопаем улизнула из Львиного зева, а когда вернулся, Мила как ни в чем не бывало сидела в гостиной с книгой по метаморфозам в руках. Судя по выражению лица Белки, было ясно, что та не планирует рассказывать Лапшину об отлучке Милы. Это устраивало их обеих. У Лапшина не будет повода упрекать одну в том, что она проглядела побег, а другую в том, что она «развивает у себя суицидальные наклонности».
Весь вечер Мила почти не отрывала взгляда от двери, поэтому, когда в гостиную со свитком в руках вошла четырехкурсница Инна Стоян, чья очередь сегодня была дежурить по Львиному зеву, Мила тотчас приподнялась в кресле. Она не ошиблась – обнаружив ее возле камина, Инна направлялась прямо к ней. Свиток в ее руке был перевязан белоснежной лентой – такой же, как те, которыми перевязывал свои послания ей Гарик, когда отправлял их из Северных Грифонов.
– Мила, тебе письмо, – приветливо улыбнувшись, сказала Инна, протягивая послание.
– Спасибо, – слегка осипшим голосом поблагодарила Мила, принимая свиток.
– Что это? – тут же оживился Ромка.
Мила едва слышала, о чем он спрашивал, и тем более не улавливала смысл вопроса – слишком была взволнована. Она встала из кресла и, двигаясь почти машинально, отошла в сторону. На ходу разворачивая свиток пергамента, Мила почти не дышала. Мысленно она умоляла, сама не зная кого: «Пусть он разрешит, пусть он разрешит, пусть он разрешит!».
Строчки плыли у нее перед глазами, а буквы скакали – настолько ожидание этого письма расшатало ее нервы. Не прекращая, как мантру, твердить про себя одну и ту же просьбу, Мила прочла:
«К прискорбию моему, должен признаться, я действительно едва помню вас, госпожа Рудик. Тем не менее, считаю своим долгом ответить на ваше письмо.
Касательно вашей просьбы… Мой сын теперь не нуждается в свиданиях. Что касается вас, уверен, и вам эта встреча не принесет никакой пользы. Исходя из вышесказанного, я не вижу причин для посещения вами фамильного склепа Суховских.
