Каков же настоящий Тугдуал? 3 страница

Охранник повернул выключатель в кабинете естествознания. Благодаря вмешательству Павла ни одна лампочка не зажглась, и только поступавший из коридора свет освещал небольшую часть помещения.

– О, похоже, нужно тут лампочки поменять… – буркнул охранник, доставая электрический фонарик.

Он обвел им по кабинету. Большая вешалка валялась на полу.

– Странно… – пробормотал мужчина, нахмурившись.

Он поднял вешалку и принялся осматривать кабинет, твердо намереваясь выполнить свою работу как следует. Он заглянул всюду: под парты, в шкафы, за двери. Всюду, кроме потолка, где как пара летучих мышей‑переростков висели Окса с Павлом… А потом ушел, несолоно хлебавши. Через несколько минут свет погас, и в коридорах колледжа Святого Проксима ночь снова вступила в свои права.

Окса с отцом отклеились от потолка и, сделав сальто, приземлились.

 

 

– Все же Прилипучка – это вещь! – жарко шепнула Окса. Лицо ее горело.

– Ну да, – лаконично ответил Павел. – Но давай‑ка пошевеливаться! Второй раз нам вряд ли так повезет!

Он распахнул одно из витражных окон и шагнул за подоконник.

– Папа! – Окса прижала ладонь к губам.

– Только не говори мне, что боишься! Охранник наверняка сторожит выход, так что выбора у нас нет!

И он нырнул в пустоту…

Окса подскочила к окну, выходящему на улицу.

Отец уже был внизу и знаком приказывал ей спускаться.

Девочка встала на подоконник, шагнула в пустоту, сохраняя равновесие, и спланировала вниз.

 

Напряженные встречи

 

Ситуация требовала срочного сбора всех Беглецов без исключения. Основное ядро, состоящее из Поллоков, Белланже, Кнудов и Абакума, вызвало всех рассеянных по миру Беглецов, о которых было известно. Мерседику де ла Фуэнте, элегантную испанку, бывшую Служительницу Помпиньяка и подругу Драгомиры; Кокрела, британца, живущего в Японии, бывшего казначея семьи Лучезарной, ставшего банкиром; Бодкина, гражданина ЮАР, бывшего Мастерового, ставшего ювелиром. Три человека, достойных доверия, которым удалось отлично вписаться в реалии Во‑Вне – хотя был ли у них выбор? – и при этом сохранить сумасшедшее желание однажды вернуться в Эдефию.

А еще Тугдуал, мрачный внук Кнудов, тоже прибыл, вновь посеяв раздрай в сердце Оксы.

– Привет, Маленькая Лучезарная! – бросил он ей после того, как со свойственной ему небрежностью поздоровался со всеми Беглецами.

Тугдуал подошел к девочке, и на какой‑то ужасный миг ей показалось, что сейчас он ее чмокнет. Но вместо этого юноша окинул ее взглядом ледяных стальных глаз, и Окса почувствовала, что краснеет, как дурочка.

Тугдуал улыбнулся, отчего она мысленно выругалась, и, наконец, отвел взгляд.

– Похоже, у нас тут целая драма… – заметил он.

– Сейчас не время иронизировать! – ледяным тоном оборвал его дед, Нафтали.

Мрачный юноша одарил того решительным вызывающим взглядом.

– Я всегда говорил, что нужно готовиться к худшему… – заявил он, небрежно стряхивая что‑то невидимое со своей черной рубашки. – Но меня никто никогда всерьез не воспринимал. Точнее, никто не хотел воспринимать всерьез его. Я имею в виду Ортона МакГроу, естественно…

– Ортон мертв, позволь тебе напомнить! – сухо сообщила Мерседика, сурово взглянув на парня.

Тугдуал ответил ей таким же взглядом с горделивым видом человека, который не позволит так просто себя унизить.

– Я в этом сильно сомневаюсь… – возразил он надменной испанке. – Даже за порогом смерти Зло может существовать и продолжать причинять вред. Зло никогда не умирает, и сегодня мы имеем явное тому доказательство, разве нет?

Вопросительный знак будто завис в воздухе, витая над полом как тревожащий дымок.

– Проблема не в этом, – снова подала голос Мерседика, нарушая молчание.

Абакум и Нафтали с весьма недовольным видом заерзали на стульях.

– Наоборот, проблема именно в этом, дорогая Мерседика, – возразил гигант‑швед. – Это Ортон виноват в том, что сейчас происходит. Я совершенно уверен, что Реминисанс оказалась вкартинена стараниями лично ее брата‑близнеца!

– Да как такое возможно! – воскликнула Мерседика, забарабанив по подлокотнику кресла своими длинными покрытыми красным лаком ногтями. – Сердцевед никогда не ошибается!

– Ну, как показала практика, таки ошибается, моя дорогая, – хмыкнул Абакум. – Но сейчас нам нужно поставить себя на место Ортона. Потому что, чтобы победить врага, его нужно понять…

– Как вы вообще можете говорить о победе? – скрипнул зубами Тугдуал. – Откровенно говоря, я слабо вас представляю в роли храбрых, стойких маленьких солдатиков на службе очень Юной Лучезарной. Вы ведь сроду даже мухи не обидели…

Взгляды смущенных этим заявлением Беглецов метались от Абакума к Тугдуалу и обратно.

– Мухи никогда не покушались на жизнь тех, кто мне дорог! – с поразительным спокойствием возразил Абакум. – Но, если бы им вдруг такое взбрело в голову, уж поверь, они бы очень дорого за это заплатили, мой юный друг. Что же касается Ортона…

Старый Хранитель осекся, подняв руки в знак капитуляции. Будет лучше для всех закончить эту бессмысленную дискуссию, прежде чем она перерастет в ссору.

Окса же рвала и метала. Несмотря на некоторую растерянность, в которую Тугдуал ввергал ее всякий раз, появляясь рядом, она считала, что на этот раз он зашел слишком далеко в своей язвительности и со своими провокационными заявлениями. Она отлично знала, что под кажущимся спокойствием Абакума скрывается очень опасный человек, куда более опасный, чем самый крутой и тренированный солдат Иностранного легиона.

Разве он не оказался единственным, способным кинуть в МакГроу Экзекуту? Никто другой этого не смог бы. Окса знала, что Абакуму было непросто и он до конца своих дней будет переживать. Но безусловная преданность Абакума делала фея тем, кому не было равных: самым могущественным из всех Беглецов. И источником его могущества была верность Драгомире и всей ее семье, могущества и внутренней силы, позволявшей Чародею противостоять любым испытаниям.

Но только как это все объяснить Тугдуалу? Ее хмурый приятель не знает, что это именно Абакум распылил Ортона МакГроу в подвале дома. Иначе он не стал бы так иронизировать над пацифизмом старика.

– Ты забываешь, что Абакум – фей, – лишь шепнула она Тугдуалу, вспыхнув от огорчения и смущения.

– А вот, кстати, о феях, – саркастически бросил Тугдуал. – Давненько они нас не навещали! А могли бы малость помочь!

Драгомира, нахмурившись, наклонилась к Нафтали и Брюн, сердито глядя на их внука.

– А мне казалось, ему стало лучше в последнее время, – негромко сказала она, обращаясь к ним, но не сводя взгляда с Тугдуала. – Мне казалось, что он стал не таким…

– Не таким злым? Не таким противным? – Тугдуал нарочито закатил глаза. – Но я отлично себя чувствую, не стоит беспокоиться! Абакум, которого я уважаю куда больше, чем вы полагаете, знает меня лучше других, и я вовсе не намеревался его оскорбить. Я просто хочу всем напомнить о том, что вы сами однажды сказали насчет отсутствия у вас опыта в борьбе с опасностями. Вы себя считаете немощными старцами… Поэтому посмотрите на себя и скажите честно: вы действительно готовы противостоять ярости ваших врагов? И еще – вы всегда думали, что я преувеличиваю, когда я говорил, что Ортон – это Зло во плоти. «Ой, вы знаете, это просто бредовые идеи несчастного невротического мальчика…» Ну так что вы скажете теперь? Нужно быть готовым к худшему… Всегда быть готовым к худшему…

Некоторые из Беглецов согласно закивали. Может, молодой человек и был слишком резок, но в его словах была доля правды и всем нужно принять ее как данность: худшее еще впереди, тому есть все признаки, и это уже очевидно.

 

Кардинальное решение

 

Вещунья сидела на жердочке. Ее крошечный клювик находился в паре сантиметров от картины. По Схлоп‑Холсту, идеально натянутому в деревянной раме, постоянно пробегали темные и матовые отблески.

Беглецы, не отрывая глаз от этого необычного феномена, с нетерпением ожидали, когда крошечная птичка завершит диагностику.

– Знает Вещунья истинные элементы настоящего, – уточнил Фолдингот на ухо Оксе. – Умеет она заходить туда, куда знания других не достигают. Всегда в ее о мире представлении есть истина, а вот ошибке там нет места. И можем мы быть все в уверенности полной: даст объяснение она проблеме, что с сей картиной вдруг возникла.

– Тс‑с! – Вещунья сердито зыркнула на Фолдингота. – Ну как я могу сосредоточиться, если вы так орете у меня за спиной?!

Окса взглянула на Фолдингота, ставшего малиновым от смущения, и подмигнула ему, стараясь не расхохотаться в голос. Вещунья далеко не впервые передергивала: этому маленькому созданию вообще было свойственно бурно возмущаться по всякому поводу и без повода, так что все Беглецы не могли удержаться от улыбки.

– Пока что тут вопит только один: вот она, эта мелкая истеричная курица! – заметило еще одно маленькое волосатое существо.

– Да замолчи ты, Геториг, – хмыкнув, одернула его Окса. – А то тут сейчас такое начнется…

Через несколько бесконечных минут Вещунья, наконец, развернулась, распушила перышки и встряхнулась.

– Прошу вашего внимания! Будьте добры меня выслушать! – бросила она Беглецам, с нетерпением ждавшим ее сообщения.

– Давно пора… – пробубнил Геториг.

– Мы все тебя слушаем, Вещунья… – подтвердила Драгомира, устраиваясь поудобнее в кресле. – Расскажи, что тебе известно!

– Дело сложное и ужасное, – очень серьезно начала Вещунья. – На данный момент Сердцевед уже не является хозяином картины. Власть захватило Зло, и оно пытается заполучить Лучезарное сердце. Ошиблось ли оно, захватив Гюса? Стал ли мальчик жертвой чудовищной путаницы? Или Зло захватило его сознательно? Не могу сказать точно, потому что все мои чувства перемешались из‑за всего творящегося там беспорядка. Но одно я чувствую наверняка: дело срочное. Мальчик и пожилая дама обладают смертельным орудием, однако у них нет ни малейшего шанса выжить без помощи друзей. Так что некоторым придется вкартиниться, чтобы им помочь.

Вещунья сильно вздрогнула.

– В чем дело? – поинтересовалась пожилая дама.

– Это место… – выдохнула птичка. – Сущий ад!

– Что ты видишь?

– Это не похоже ни на что, с чем мне доводилось сталкиваться. Мое видение омрачено каким‑то сильным колдовством и неразберихой.

Драгомира пригладила перышки крошечной птички. Глаза пожилой женщины застилали слезы: она отлично понимала всю тяжесть ситуации.

Сообщения Вещуньи обрушились на Беглецов, как ушат ледяной воды. Потеряв от беспокойства дар речи, они молча хмуро переглядывались. Никто из них и представить себе не мог, что возвращение в Эдефию окажется делом настолько сложным…

Они ждали этого целых пятьдесят семь лет! Но никогда прежде на их пути не возникало так много опасностей, хотя теперь в их в руках были все ключи: Печать на животе у Оксы, медальон Драгомиры, унаследованный от ее матери Малораны, и местоположение Эдефии, хранящееся в памяти Фолдингота.

Павел, которого труднее других было убедить в необходимости возвращения в Потерянную землю, пребывал в растерянности. Его недавняя решимость принять участие в этом невероятном приключении таяла с каждой секундой. Зачем так рисковать? Стоит ли игра свеч? Жизнь Во‑Вне не такая уж невыносимая…

– Ты упомянула о Лучезарном сердце, которое желает заполучить Зло… – обратился к Вещунье Абакум. – Можешь рассказать нам об этом побольше?

Беглецы с беспокойством уставились на фея, отлично сознавая жизненную важность этого вопроса.

– Лучезарное сердце – это сердце Юной Лучезарной, – подтвердила Вещунья.

– Нет проблем! – воскликнула Окса, поднимаясь со стула. – Я готова!

– Окса, пожалуйста! – мгновенно среагировал ее отец, взволнованно глядя на дочь. – И речи быть не может, чтобы ты отправилась в картину!

– Но папа… – нахмурилась девочка.

– Никаких «но папа»! – жестко отрезал Павел. – Ты не пойдешь в картину! Вопрос закрыт.

– Но ты забываешь, что там Гюс! – возмутилась Окса. – Если мы не пойдем за ним, у него не будет ни малейшего шанса освободиться! Как ты можешь быть таким… бессердечным!

С этими словами Окса развернулась и с гневным и раздраженным возгласом выскочила из комнаты.

В гостиной воцарилась мертвая тишина. Беглецы смущенно молчали. Кое‑кто поглядывал на Павла исподволь, кто‑то просто буравил его взглядом, довольно откровенно выражая свое неодобрение.

Драгомира, огорченная реакцией сына, положила на его ладонь руку, пытаясь образумить. Но Павел, расстроенный больше обычного, резко вырвался и опустил глаза, погрузившись в болезненное самосозерцание.

Невыносимая по своей сложности дилемма буквально раздирала его душу на части, как коршун добычу: без пощады и перерыва. Он чувствовал, как страдают его друзья, Пьер и Жанна, чей единственный сын оказался в ловушке. Как ужасно знать, что он где‑то там, насмерть перепуганный, одинокий, и ничего не предпринять, чтобы спасти его. Но войти в картину – это риск никогда оттуда не выбраться!

Павел поднял голову, избегая смотреть на Пьера с Жанной, взиравших на него с ужасом и болью. Его взгляд упал на монитор, где по‑прежнему была последняя сделанная Гюсом перед вкартиниванием фотография: портрет Реминисанс, бабушки Зоэ… А за окном виднелось голубое небо с кучками сиреневатых облаков.

Павел обхватил голову руками и замкнулся в своих страданиях.

Этажом выше Окса сидела, скорчившись у стенки, на полу. В ней клокотало бешенство, которое ей никак не удавалось погасить, несмотря на все усилия. Курбита‑пуко непрерывно колыхался на ее запястье, стараясь успокоить. Но Юная Лучезарная не реагировала на его попытки…

Окса резко взъерошила волосы и вздохнула. На улице рокотала гроза. Окса аж подскочила, когда прямо над Бигтоу‑сквер громыхнул оглушительный раскат грома. Поднялся сильнейший ветер, перепугав прохожих. Внезапно в небе сверкнула ослепительная молния и ударила прямо в окно комнаты Оксы. Стекло разлетелось вдребезги.

– Вот это да… – зачарованно пробормотала девочка.

Уже не в первый раз она вызывает мощную грозу. Но нынешняя была прямо чудовищной! Ветер, как отражение кипящей в ней ярости, сметал все на своем пути: урны с грохотом падали и катились по тротуару, с домов слетала черепица и разбивалась о землю, а телевизионные антенны, вырванные могучим порывом ветра, ложились на крыши домов.

Стоя перед разбитым окном, Окса зачарованно наблюдала за разгулом стихии. И тут ветер неожиданно сменил направление.

Вместо того, чтобы метаться по Бигтоу‑сквер, он обрушил всю свою мощь на немало удивленную этим Юную Лучезарную. От ледяного прикосновения ветра пламя гнева внутри нее вспыхнуло с новой силой. Она видела, как на нее наплывают чернильные облака, заволакивают ее зрение темной вуалью. А внутри Оксы шла яростная схватка между ветром и пламенем.

И тогда из глубины ее души вырвался крик. Оксе казалось, что она вот‑вот потеряет сознание, и она изо всех сил вцепилась в усыпанный осколками стекла подоконник, в кровь раня руки. А потом рухнула на пол в глубоком обмороке.

 

Первым, что она увидела, открыв глаза, было лицо Тугдуала. Юноша смотрел на нее со смесью тревоги и восхищения.

– Сдается мне, лучше тебя не бесить… – пробормотал он, слегка улыбаясь.

Окса поморщилась. Все тело у нее ломило, будто она несколько часов таскала тяжести.

Девочка быстро взглянула в окно. Небо было голубым, солнце ярким, все казалось… нормальным.

– Я думала, наступил конец света! – буркнула она, садясь.

– Ну, скажем так: что‑то близкое… – хмыкнул Тугдуал. – Квартал почти разрушен…

– Цыц! – осадил его дед, Нафтали.

Вокруг дивана, на котором лежала Окса, неподвижно замерли все Беглецы. Их полные тревоги глаза выдавали, насколько сильно все взволнованы.

К Оксе подошел Павел и положил руку ей на плечо.

– Ой, папа! – кинулась она ему на шею. – Прости меня! Дура я, что так взбесилась. Но… что это со мной?

Она повертела руками. Ладони были заклеены пластырем.

– Ты порезалась осколками стекла, – глухо ответил отец. – Но не волнуйся, Драгомира сделала все, что нужно… Через несколько часов от порезов останутся только воспоминания.

– Спасибо, бабуль! Э‑ээ… ты использовала Нитепрядов? – девочку передернуло при воспоминании о крошечных паучках‑швеях.

– Именно, лапушка! – без особого энтузиазма ответила Драгомира.

– Значит, я долго была без сознания?

– Четыре часа тридцать минут, – сообщил ей отец, взглянув на часы. – И все это время мы тут спорили. О тебе, Гюсе и картине. И пришли к важному решению.

– Кардинальному… – буркнул Тугдуал, мрачнея на глазах.

Павел кашлянул и провел рукой по лицу, словно пытаясь сообразить, что сказать. А главное, как.

– Как и у всех, у меня тоже душа болит… – начал он замогильным тоном.

– Ты не хочешь идти за Гюсом, да? – со слезами на глазах перебила отца Окса.

– Совершенно неважно, чего я хочу, малышка… – с горечью ответил он.

– Мы пойдем за Гюсом и Реминисанс, – сообщил Абакум. – Мы сильно рискуем, но выбора у нас нет: мы не можем оставить одного из нас в плену у картины. Несмотря на опасения Тугдуала, – продолжил он, сурово взглянув на парня, – мы куда сильнее, чем кажемся. Может, у нас глубокие морщины и седые волосы, но все же у нас есть сильные козыри. Конечно, это я не о тебе, детка…

– Ты имеешь в виду, что я приму в этом участие? – выдохнула Окса. Ее серые глаза распахнулись.

– Абсолютно безответственное решение… – отрубила Мерседика.

Ее тяжелый шиньон трясся от возмущения. Испанка зыркнула на Драгомиру, меланхолично теребившую одну из своих длинных кос, глядя куда‑то в пространство.

Окса затаила дыхание.

– Мы не можем поступить иначе, кроме как взять тебя с собой… увы! – с тоской подтвердил Павел.

– Под этим «мы» имеются в виду все присутствующие? – уточнила девочка, обводя взглядом столпившихся вокруг нее Беглецов.

– Нет, Окса, – ответил ей отец. – Это сущий идиотизм – идти туда всем. Особенно твоей маме, которая слишком слаба для того рода… экзерсисов. С ней останутся Драгомира, Нафтали и Брюн, а также Жанна, Зоэ и Мерседика. Поскольку иногда важна численность, Кокрел и Бодкин займутся поисками Беглецов, которые могли бы присоединиться к нам. По их желанию и согласию…

– А ресторан? – спросила Окса.

В глазах Павла стояла горечь.

– На время нашего отсутствия им будет заниматься Жанна.

– Значит, я иду с вами? Точно? – настаивала девочка.

– Повторяю, я категорически возражаю против неразумного решения брать Оксу в картину! – воскликнула сильно недовольная Мерседика. – Похоже, вы все тут забыли, что она – Юная Лучезарная! Это чудовищная глупость – подвергать ее такому риску… Подвергать НАС такому риску! Напоминаю, она единственная, кто может открыть портал в Эдефию!

– Как я говорил, – продолжил Павел, прилагая массу усилий, чтобы не обращать внимания на предостережения Мерседики, – практически большинством голосов было решено, что в картину за Реминисанс и Гюсом пойдут Леомидо, Абакум, Пьер, ты и я.

Окса просто потеряла дар речи. Она не могла вымолвить ни слова. Все это казалось совершенно нереальным! Она не знала, что сказать, раздираемая противоречивыми чувствами: смесью страха, восторга и нетерпения. Окса поймала печальный взгляд Зоэ, и та ответила ей слабой улыбкой, полной смирения и ободрения.

– Вы кое‑кого забыли! – с сердитой ноткой в голосе заявил Тугдуал.

– Да… Извини, Тугдуал… – пробормотал Павел. – Тугдуал тоже с нами идет, – добавил он специально для дочери.

– Ух ты… – только и смогла выдавить Окса.

В данный конкретный момент она чувствовала себя полной идиоткой и жутко от этого бесилась. Но, несмотря на такие скверные обстоятельства, Окса была довольна, что мрачный юноша пойдет с ними.

– Я Слуга очень Юной Лучезарной, – заявил Тугдуал, пристально глядя сапфировыми глазами на Оксу, покрасневшую до корней волос. – Никогда не забывай, что ради тебя я готов на все…

 

Веский аргумент

 

Павел в полном оцепенении лежал в постели. Но, несмотря на внешнюю неподвижность, внутри у него бушевала буря. Даже не буря, а целый ураган, сметавший все на своем пути. Однако, пялясь в потолок, где колыхались тени от уличных огней, внешне он никак не проявлял своей озабоченности.

Абакум, прислонившись к окну, серьезно на него смотрел.

– Я знаю твою сдержанность и знаю, каких колоссальных усилий тебе стоило согласиться на Вкартинивание, – заметил фей.

– Вы мне не оставили выбора… – отрезал Павел.

– Ни у кого из нас его нет, – тихо сказал Абакум. – От этого зависит будущее Во‑Вне, наше и тех, кто следует за нами. И пусть ты в это и не веришь, есть еще одна причина, из‑за которой мы не можем отступить…

– Это ты о чем? Отвечать за будущее мира – этого, по‑твоему, мало?

– Есть еще одна причина… Мари… – Абакум вдруг стал очень усталым.

Павел лишился дара речи, у него сильно закружилась голова, и ему показалось, что из него вытянули все жилы. Сердце бешено забилось, и по мере того, как говорил Абакум, Павлом все больше и больше овладевала паника.

– Мари обречена, – с тоской сообщил ему старик. – Робига‑Нервоза – яд гораздо более сильный, чем любое из известных нам с Драгомирой лекарств. Мы перепробовали все. Мне очень жаль, Павел. Мне очень жаль…

Повисла жуткая тишина, нарушаемая лишь звуком дыхания. А Павлу казалось, что само небо рухнуло ему на голову.

– Но… но… – пробормотал он в панике. – Я думал, что Червикулы хорошо помогают! И то лекарство на основе… как там ее… Тохалины? Оно очень действенное, Мари стало заметно лучше, ты же сам это признал! Она начала выздоравливать! Так как ты можешь говорить мне, что она обречена?! Как ты можешь это говорить, Абакум?!

Павел замолк, всем его существом завладело отчаяние. Он сел на кровати и обхватил голову руками. Со смерти отца не испытывал он такого горя.

Это было в Сибири. Павлу было восемь. Его отец, Владимир, был сыном великого шамана, приютившего Драгомиру, Леомидо и Абакума после их бегства из Эдефии. Холодным декабрьским утром, перед самым Рождеством, Владимира забрали сотрудники советских тайных служб. Но сначала на глазах жены и сына его жестоко избили, а потом увезли. Тогда впервые – если не считать жителей сибирской деревушки, знавших о необычных способностях Поллоков – Павел увидел Внешников. И в последний раз отца. Потому что несколько недель спустя Драгомира получила страшное известие: Владимира убили охранники при попытке к бегству. Ни Абакум, ни Драгомира, никто из тех, кто был лично знаком с Владимиром, не поверили этой версии. Власти лгали: учитывая состояние, в котором его увозили, не было никаких сомнений в том, что у него не хватило бы на это сил. Правда была в том, что Владимира просто пристрелили как собаку.

Павел так и не смог с этим смириться. Жизнь шла своим чередом, неумолимая и безжалостная. Но рана в его душе не зажила до конца.

И вот теперь, когда Абакум обрушил на него ужасные новости о Мари, Павел почувствовал, как та снова раскрывается и рвет его на части. А затем неверие уступило место жгучей ярости, острому возмущению несправедливостью. Почему Мари? Почему самая безобидная из всех Беглецов? Конечно, он не забыл, что изначальной мишенью отравителя была Окса. Но Окса, несмотря на юность и неопытность, смогла бы противостоять воздействию Робиги‑Нервозы.

Окса… Юная Лучезарная… Протеже Фей‑Без‑Возраста… Окса, его дочь, такая юная и такая решительная, такая уязвимая и такая могущественная. Окса, единственное дитя Павла и Мари, его обожаемой жены. Они обе были смыслом его жизни. Павлу так хотелось их защитить, быть достойным роли мужа и отца. А вместо этого его жена лежит парализованная на больничной койке, а судьба дочки находится в руках стариков, полных иллюзий… И все же… Разве у него есть выбор? Абакум невольно привел аргумент, который менял все на корню.

– Ты прав, Павел, – сказал Абакум, глядя на него повлажневшими серыми глазами. – Тохалина, или Бесценный Цветок, как мы ее называем, действительно произвела на Мари чудесный эффект. Это то самое, нужное противоядие…

– Так в чем тогда дело? – грубо рявкнул Павел.

– Во время Великого Хаоса и нашего бегства Во‑Вне я прихватил с собой в Минимерке набор всех основных растений и существ, которые водились только в Эдефии, – продолжил побледневший фей. – Там была и. Тохалина, которую мне с большим трудом удалось сохранить живой. Мы с Драгомирой обеспечили ей весьма специфический и сложный уход и смогли получить несколько отростков. Это стоило больших трудов, уж поверь: Тохалина – растение капризное, выхаживать ее было очень непросто, потому что в почве Во‑Вне нет некоторых необходимых ей элементов. Нам пришлось доставать образцы почвы со всего света, чтобы ее рассадить. Мы думали, что нам это удалось, создав смесь из почв восточного побережья Амазонки и апельсиновых рощ Кордовы. Рост растения улучшился, что позволило нам сделать противоядие. Да, Павел. Тохалина – единственное средство, которое может спасти Мари.

– Ничего не понимаю… так в чем проблема? Вы с Драгомирой нашли то, что нужно, верно? Ну и что не так?

В этот миг Павел больше, чем когда‑либо в жизни, боялся услышать ответ. Ответ, который в устах Абакума станет приговором без права обжалования, Павел в этом нисколько не сомневался.

– Да, мы нашли лекарство, Павел. Мы уверены…

Абакум снова замолчал, пытаясь овладеть эмоциями.

– Да говори уже! – взревел Павел. – Выкладывай!

Прежде чем ответить, Абакум смерил его долгим взглядом.

– Две недели назад Мари получила дозу противоядия, что существенно улучшило ее состояние. Эта доза была последней. У нас больше нет Тохалины, Павел. Несмотря на наши отчаянные усилия, последнее растение не выжило. Оно погибло вчера вечером.

– Но… но что же теперь делать? – выдавил из себя Павел.

– Я искал по всему миру, но мне известно только одно место, где можно найти Тохалину, – ответил фей. – Место, где она произрастает в огромном количестве, и достаточно лишь наклониться, чтобы ее собрать…

– Нужно срочно туда ехать! Чего мы ждем? – воскликнул Павел.

Абакум положил руку на плечо своему молодому другу, и, глядя ему в глаза, отрубил:

– Это место расположено на диких равнинах юга Эдефии. Только там мы найдем Тохалину, которая может спасти жизнь Мари.

 

Каков же настоящий Тугдуал?

 

От внимания Оксы не ускользнуло, что Абакум и Драгомира чем‑то сильно озабочены. И с учетом обстоятельств решила, что тому есть много причин. Но все же, будучи весьма наблюдательной, она заподозрила, что есть еще какая‑то проблема. Еще более серьезная и тайная.

Окса навострила уши, пытаясь уловить обрывки напряженного разговора, который бабушка с Абакумом вели в маленькой гостиной в нескольких метрах от нее. Но те, почувствовав, что за ними наблюдают, заговорили еще тише.

Разочарованная Юная Лучезарная устроилась поуютней на обитом малиновым бархатом диване между бабушкиными Фолдинготами. Те чинно таращились на нее своими огромными круглыми глазами, ожидая, когда девочка начнет разговор. Но мысли Оксы были заняты другим, и она молчала, лишь положила ладонь на пушистую руку Фолдингота и машинально ее поглаживала.

Вкартинивание было запланировано на завтрашнее утро. Как странно… Пока одни готовятся к отъезду на каникулы, другие готовятся войти в волшебную картину…

– У каждого своя судьба… – с некоторой долей фатализма пробормотала Окса.

– Слова у Юной Лучезарной налет имеют саркастический, – заметило маленькое круглощекое существо.

– Тонкое наблюдение, Фолдингот! – вздохнула Окса, покосившись на домового. – Во всяком случае я рада, что Фолдингота идет с нами…

– Не могут Фолдинготы никогда в разлуке быть с Хозяйкою своею. Существованья смысл их – в Лучезарных, и Лучезарных сопровождать они должны куда угодно. Сам Фолдингот – хранитель Абсолютного Ориентира, как следствие, он будет здесь присматривать за Старой Лучезарной, тогда как Фолдингота эскортом будет Юной Лучезарной – в картине. И только смерть – единственное для их разлуки основание.

Последняя фраза заставила Оксу вздрогнуть. Конечно, все это очень интересно, но девочка отлично понимала опасность и риск предстоящей авантюры. Завтра утром она окажется внутри картины вместе с отцом, Тугдуалом и еще несколькими Беглецами, и все они отправятся на выручку Гюсу. Прежние пережитые ею приключения были куда банальней…

И хотя уверенность и оптимизм ее никогда не покидали, Окса не забывала, что на этот раз результат непредсказуем. Но на карту поставлена жизнь Гюса. И жизнь ее мамы. Постоянный уход, обеспеченный Драгомирой с Абакумом – впрыскивание Червикул, старавшихся восстановить нервную систему Мари – помог стабилизировать ее состояние, но Робига‑Нервоза – сильный яд, и паралич расползался по телу Мари, как черный прилив, непобедимый и настойчивый. И теперь Окса знала, почему. Тохалина…

– Юная Лучезарная изволила впасть в объятия тревоги? – спросила Фолдингота, с любопытством глядя на девочку.