Лекции.Орг


Поиск:




Глава 5 Тильзитский мир и политика Тильзита




 

 

Эпоха злополучий?

 

В свое время П.Г. Дивов, современник событий, очень метко охарактеризовал грядущую военную ситуацию для России после 1804 г.: «Тут начинается эпоха великих злополучий» [125]. Отправляясь на войну в 1805 г., Александр I надеялся погреться в лучах славы русских побед над Наполеоном. Сделать это ему не удалось. Но в истории российской армии Аустерлицкую битву можно назвать второй «Нарвой». Без этого унизительного проигрыша не было бы и будущих побед. Во всяком случае, уже тогда стали очевидны огрехи и недостатки предшествующего периода подготовки войск и высшего командного состава, необходимость военных реформ. После кровопролитной кампании между русскими и французскими войсками 1807 г., закончившейся поражением русской армии под Фридландом, наполеоновские полки остановились на р. Неман, а боевые действия были прекращены. Это была вторая знаковая неудача русской армии после Аустерлица.

Правда, положение России нельзя в тот момент охарактеризовать как критическое. Имелись воинские резервы, чтобы быстро подкрепить и восстановить численность действующей армии, да и время, пространство и близость тылов играли бы на руку русским в случае продолжения боевых действий. Например, главнокомандующий русской армией Л.Л. Беннигсен, докладывая о результатах сражения под Фридландом, лишь «заключал свое донесение мнением о необходимости вступить в переговоры с неприятелем, чтобы выиграть несколько времени, нужного для вознаграждения потерь, понесенных армиею» [126]. Но военные неудачи, непомерные финансовые расходы, сложная политическая ситуация (Россия одновременно вела еще войны с Турцией и Персией), боязнь внутренних потрясений в результате наполеоновской пропаганды, союзнический «эгоизм» англичан (можно сказать, полная бездеятельность и отказ от реальной военной и финансовой помощи) и усиление русско-британских разногласий [127], да и неуверенность генералов в возможном успехе на полях сражений, заставили российского императора Александра I вступить с Наполеоном в переговоры о мире. В какой-то степени у России на тот момент были исчерпаны средства (но не силы) борьбы с Наполеоном. Приходилось поневоле «по одежке протягивать ножки», да и затяжная война слишком многим в петербургских верхах казалась делом рискованным и бесперспективным.

Вот как, например, оценивал причины заключения Тильзитского мира дореволюционный специалист по внешней политике С.С. Татищев, считавший, что поражения России в этот период были обусловлены во многом руководством тогда русской дипломатией людьми – «инородцами по происхождению»: «Как ни разнообразны причины, побудившие императора Александра заключить мир в Тильзите и вместе с тем изменить всю политическую систему, не подлежит сомнению, что в числе их было и убеждение в бесплодности политики, которой он придерживался дотоле, истощая все силы России для защиты неблагодарных и завистливых союзников, жертвуя им притом и нашими существеннейшими государственными интересами» [128]. Можно только частично согласиться с подобными выводами. В свое время советский историк В.Г. Сироткин, проанализировавший мнения трех основных придворных группировок в царском окружении 1807 г., пришел к выводу о том, что несмотря на разногласия в подходах, в целом «еще до Фридланда в русских правящих кругах и общественном мнении отчетливо прослеживалась тенденция к мирному завершению вооруженного конфликта с Францией» [129]. В такой обстановке в маленьком провинциальном городе Тильзите 9(21) июня 1807 г. между сторонами было подписано военное перемирие на один месяц, которое Александр I ратифицировал 11(23) июня, после чего последовал стремительный калейдоскоп важных событий. Они мгновенно и круто изменили внешнеполитический курс российского тяжеловесного государственного корабля.

Современные историки, хорошо знакомые с высот сегодняшнего дня с произошедшими событиями и их последовательностью, иногда очень легко приходят к выводу об ошибочности тех или иных поступков государственных деятелей. В любом случае лучше оценивать и судить исторические личности, исходя из господствовавшей тогда морально-психологической атмосферы. Это очень важно и в отношении тильзитских событий. Значительное число высших чиновников из ближайшего окружения императора и сановной элиты в тот момент находились под свежим впечатлением громких наполеоновских побед. В то время у многих явно складывалось ощущение неудержимости французского императора, казалось, что его полководческому мастерству нет пределов – ему все под силу. А «проклятые» безбожники-французы все ближе и ближе подходили к русским границам. В правительственных кругах опасались того, что русские войска в очередной раз не смогут удержать стремительный порыв французских полков. Вследствие этого очень боялись и возможности революционной пропаганды со стороны Наполеона, народных бунтов, провоцирования восстания поляков, симпатизировавших «галлам» и всегда готовых поддаться «инсуррекции». Кроме того, Александр I также понимал, что армия понесла большие потери среди нижних чинов, а главное – из строя выбыло большое количество боевых генералов, а вновь прибывшие строевики также могли наделать ошибок и привести войска к новым поражениям.

 

Тайны Тильзита

 

Обе стороны тогда наглядно продемонстрировали свое стремление к окончанию войны. В русском лагере стало ясно, что французский император готов заключить мирный договор на почетных условиях и без территориальных уступок со стороны России. Наполеон уже сразу после подписания соглашения о перемирии заявил русскому представителю генералу князю Д.И. Лобанову-Ростовскому, что «взаимные интересы России и Франции диктуют необходимость союза этих двух держав» [130], он также направил к российскому монарху генерала Ж.К.М. Дюрока с предложением встретиться. 13(25) и 14(26) июня 1807 г. состоялись личные встречи недавних противников. Поскольку при отступлении казаки сожгли все мосты через Неман, первое свидание двух императоров было организовано в театрализованной обстановке на специально оборудованном французскими понтонерами плоту, где в построенном павильоне два венценосных монарха беседовали с глазу на глаз один час пятьдесят минут. Затем, на протяжении двенадцати дней, они часто встречались как на официальных приемах, так и во время пеших или конных прогулок. Содержание многих их личных бесед осталось неизвестным. Позже историки назвали их «тайнами Тильзита». Параллельно с 15(27) июня происходили встречи членов их дипломатических делегаций и высших должностных лиц империй. С французской стороны уполномоченными по ведению переговоров были назначены министр иностранных дел Ш.М. Талейран и начальник Главного штаба Наполеона маршал А. Бертье. С российской – известный дипломат князь А.Б. Куракин и генерал князь Д.И. Лобанов-Ростовский. Можно сказать, что Александр I с трудом нашел в своем ближайшем окружении нужных людей для столь резкой перемены курса (представителей немногочисленных сторонников партии «мира»), почему он и предпочел лично договариваться с Наполеоном. Против ведения Александром I личных переговоров с Наполеоном выступила даже его любимая сестра великая княгиня Екатерина Павловна, так как это было, по ее мнению, неразумно и бесполезно, понижало авторитет царя и, наоборот, повышало авторитет Бонапарта; в то же время она считала, что если уж вести дело к миру, то империи стоит добиваться согласия с французской стороны получения значительных территориальных приобретений в качестве компенсации за понесенные в войнах огромные жертвы [131].

Тильзитские переговоры, проводившиеся в необычных, военно-полевых условиях, узким составом дипломатов и военных, закончились в беспримерно короткий срок. Первая встреча императоров состоялась 13 июня, а уже 25 июня (7 июля) были подписаны основные документы: русско-французский договор о мире и дружбе, договор о наступательном и оборонительном союзе и соглашение о передаче Франции Котора и Ионических островов [132]. В очень трудных условиях, после военных неудач российский император в прямых переговорах с Наполеоном смог найти и верный тон, и нужные аргументы, проявить необходимую гибкость, чтобы, сохраняя положение равноправного партнера, прийти в короткий срок к удовлетворяющему обе стороны компромиссу.

Россия не понесла территориальных потерь, даже прирастила свои владения за счет Белостокской области. Собственно, договоренности зафиксировали определенный раздел сфер влияния. Франция узаконила полное господство в Южной и Центральной Европе. Россия взамен получала свободу (правда, относительную) действий на северо-западных границах и на Дунае. Хотя Пруссия – русская союзница – сохранила государственную независимость, ее территория оказалась значительно урезанной, она потеряла ранг великой державы и уже не могла служить противовесом Франции. Было образовано герцогство Варшавское, фактически оказавшееся под протекторатом Наполеона. Это создавало неблагонадежную границу между двумя империями, поэтому в будущем герцогство стало плацдармом для дальнейшего наступления Франции на русскую территорию в 1812 г. Россия потеряла все свои прежние позиции в Средиземноморье (да и Ионические острова были полностью отрезаны в связи с войной против Турции). Самым же тяжелым для Российской империи был пункт, предусматривавший в будущем ее участие в направленной против Англии континентальной блокаде. Это ударило по экономическим интересам государства и дворянства. Тем не менее большинство авторов оценивало Тильзит как успешный компромисс русской дипломатии и лично Александра I. Россия получила очень важную для нее передышку почти на пять лет перед решающим военным столкновением с наполеоновской Францией в 1812 году.

При анализе Тильзитских договоренностей возникает ряд вопросов. Один из них – почему русские пошли на заключение союза? Ведь Россия в 1807 г. отнюдь не стояла на коленях. В тех условиях Александр I вполне мог ограничиться лишь простым мирным договором. Для Наполеона это была вполне приемлемая программа-минимум. Стоит сказать, что в 1807 г. французские войска были истощены не меньше (а может быть, и больше), чем русские, и он в любом случае вынужден был бы согласиться пойти на мировую с российским императором. Например, именно такое решение позже в 1811 г. считал более правильным Н.М. Карамзин: «Надлежало забыть Европу, проигранную нами в Аустерлице и Фридланде, надлежало думать единственно о России, чтобы сохранить ее внутреннее благосостояние, т.е. не принимать мира, кроме честного, без всякого обязательства расторгнуть выгодные для нас торговые связи с Англией и воевать с Швецией в противность святейшим уставам человечества и народным» [133].

Но Россия в 1807 г. воевала не одна, а в союзе с Пруссией, а почти вся прусская территория оказалась захваченной французами. Собственно, главный дипломатический торг тогда велся вокруг этого фактически уже не существовавшего королевства. Русская дипломатия стремилась, как становится понятно из инструкций Александра I своим представителям на переговорах, разменять русско-английский союз на восстановление Пруссии. По мнению российского императора, «Франция должна придавать исключительное значение расторжению этого союза, которое фактически произойдет, как только Россия заключит сепаратный мир». Из инструкций также становится ясным, что российская сторона сначала действительно предполагала лишь заключение мирного договора с Францией и не видела необходимости в союзе [134]. Александр I в результате переговоров смог настоять на том, чтобы Пруссия, хотя ее территория сократилась почти вдвое, сохранилась на географической карте Европы. Можно полностью и безоговорочно согласиться с мнением компетентного специалиста по взаимоотношениям России с немецкими государствами С.Н. Искюлем: «Позиция Александра I накануне и во время переговоров во многом определялась стремлением сохранить Пруссию как государственную единицу», и это сохранение, «хотя и в урезанном виде, безусловно, следует считать успехом российской внешней политики» [135].

Для российского императора это имело важное и принципиальное значение. Наполеон явно не хотел делать такой уступки и пошел на этот шаг только потому, что Россия заключала с Францией союз. Итак, для Наполеона и для Александра Тильзит стоил сохранения Пруссии как государства. В тексте статьи IV Тильзитского договора прямо и недвусмысленно указывалось, что Наполеон «из уважения к Его Величеству Императору Всероссийскому и во изъявление искреннего своего желания соединить обе нации узами доверенности и непоколебимой дружбы» согласился возвратить прусскому королю, хотя и в изрядно урезанном виде, его владения [136].

Конечно, и в прошлые, и в нынешние времена всегда найдутся обличители российского самодержца: действовал-то он в интересах Пруссии (будущей Германской империи!). Тут очень важно понять, что российский император Александр I, заботясь о сохранении Пруссии (его называли даже «ангелом-хранителем прусского короля»), защищал интересы ближайшего будущего своего государства, прогнозируя, что, рано или поздно, именно пруссаки станут союзниками России в борьбе с Наполеоном. А Германская империя создавалась гораздо позже – уже при его племяннике Александре II, который одновременно был и племянником германского императора Вильгельма I Гогенцоллерна. Абсолютно точно прогнозировать будущие изменения в международной ситуации на столь большой срок даже сегодня при наличии компьютерного моделирования пока еще не под силу ни одному историку или политическому аналитику. Но суть состояла даже не в сохранении Пруссии, а в том, что Россия старалась проводить политику, направленную на соблюдение равновесия в Европе. Тут можно только согласиться с Н.И. Казаковым, который даже в советские времена критически отзывался об идеологах «национального эгоизма» и непонимании ими простой политической истины, что «Александр I, борясь за сохранение самостоятельности Австрии, Пруссии и других стран, тем самым объективно боролся за целостность своей собственной империи» [137].

 

Кому был выгоден Тильзит?

 

Обычно Тильзитские договоренности сторонники франко-русского геополитического сближения ставят как главный пример объективной неизбежности такого союза. Но, как ни парадоксально, но союз 1807 г. был заключен вопреки аксиомам геополитики и вызван был совсем иными причинами. Начнем с того, что после создания герцогства Варшавского (бастион Франции против России) Наполеон получил прямой выход к русским границам. А это в соответствии с азами геополитики противоречило постулату о естественном характере союза, поскольку такое соприкосновение таило потенциальную угрозу и резко увеличивало вероятность прямого военного столкновения в будущем (что и произошло через пять лет). В германском регионе, в геополитическом плане самом интересном для России, в 1807 г. она фактически безвозвратно потеряла всякие серьезные позиции. Наполеон в Германии безнаказанно мог делать (и делал) все, что хотел. Сохранить хотя бы остатки былого русского влияния (и чтобы не пострадали многочисленные родственники царя) было возможно только в рамках военно-политического союза с Наполеоном, на что Александр I и пошел. Прагматизм русской политики по отношению к Германии в данном случае очевиден. Например, современный исследователь Д. Ливен полагает, что «Россия в 1807–1814 гг. была в значительной степени вынуждена выбирать между союзом с Великобританией и союзом с Францией. Реального нейтралитета России не допустили бы даже англичане, не говоря о Наполеоне». В другом месте своей статьи он высказался, что «Александр всегда полагал, что любой мир с Наполеоном окажется лишь перемирием» [138]. Россия в любом случае какой-то период времени могла не опасаться вспышки войны с Наполеоном, при условии, если будет закрывать глаза на то, что он творил в Европе.

Но с точки зрения основ геополитики подобный прагматизм также не сулил ничего хорошего франко-русскому союзу, а только создавал почву для будущего разрыва союзных отношений. Для России Тильзит стал временным компромиссом, договор был продиктован вынужденной необходимостью, но как минимум создавал возможность для изменения русских границ в Финляндии и на Балканах, и тем самым можно было обеспечить стратегические фланги будущего театра военных действий в грядущем столкновении с наполеоновской империей. Если забегать вперед, Александру I это с трудом и едва-едва, но удалось сделать, заключив Бухарестский мир с Турцией и уложившись в отведенный лимит времени. Особый же вопрос в этом раскладе – присоединение России к континентальной блокаде Англии (реализация наполеоновской концепции борьбы «суши» против «моря» средствами экономического удушения) и война с ней. Правда, многие историки полагали, и не без основания, что настоящей войны-то и не было.

Другой вопрос: существовало ли осознание общности своих геополитических и стратегических интересов двумя высокими договаривавшимися сторонами в Тильзите и после него? Попробуем даже несколько упростить задачу, сформулировав вопрос по-иному: насколько заключенный союз отвечал и соответствовал долговременным интересам каждого государства? Собственно в дипломатии, политике и экономике этот критерий и определяет прочность любых соглашений. Заключенный договор действует до тех пор, пока устраивает партнеров, если же выгода односторонняя или другая сторона вынуждена была заключить соглашение под давлением каких-либо обстоятельств, то всегда существует угроза досрочного расторжения достигнутых договоренностей.

Был ли выгоден союз в Тильзите Франции? Бесспорно – да. Наполеон (он всегда был сторонником франко-русского сближения) был крайне заинтересован в упрочении альянса, так как он давал ему возможность решать основную внешнеполитическую задачу – эффективно бороться с главным противником (Великобританией) и попутно решать другие свои локальные проблемы в Европе, имея со стороны России защищенные тылы.

Сразу же возникает другой очень важный вопрос: отвечал ли союз в Тильзите долгосрочным российским интересам? Неужели буржуазно-аристократическая Англия для России, как и для Франции, была тогда главным врагом? Возможно, если геополитики действительно правы, было бы лучше русскому царю «зажмуриться» и вступить в настоящий альянс с Наполеоном против Англии? Но отвечал бы этот по настоящему заключенный (а не вынужденный, как в Тильзите) союз российским интересам? Даже учитывая все англо-российские противоречия и британские «грехи» перед Россией, думаю тем не менее, что ответ на последний вопрос будет отрицательным. В поддержку приведем мнение французского историка К. Грюнвальда: «Союз между двумя державами мог быть долговечным, если бы он соответствовал реальным потребностям обоих народов и получил поддержку общественного мнения. Обе договаривающиеся стороны должны быть достаточно сильными, чтобы выполнять до конца принятые на себя обязательства. Наконец, союз мог быть прочным лишь при наличии общего врага. Тильзитский договор, рожденный под несчастливой звездой, не отвечал ни одному из указанных условий» [139].

Давайте опять же представим себе гипотетический результат такого франко-российского «брака»: в борьбе с туманным Альбионом Наполеон при помощи (или нейтралитете) русских оказался бы победителем. Даже не важно – экономическими средствами или военным путем французы поставили бы Британию на колени. Что получали бы русские в итоге? Они оказались бы без союзников, один на один с могущественной империей, политически и экономически безраздельно доминирующей в Европе. Нетрудно предугадать, куда после Англии была бы направлена победная поступь наполеоновских орлов – против единственной оставшейся крупной державы в Европе, т. е. против России. Это ясно как дважды два – четыре. Такова объективность реалий и стратегических последствий подобного решения. Вряд ли Александр I не просчитывал такую ситуацию, вероятно, он даже в тех непростых условиях сохранил способность к политической калькуляции средней сложности.

По нашему мнению, война Англии была объявлена Россией лишь на бумаге. Хотя раздражение против предшествующей политики Англии и ее «эгоизмом», безусловно, в 1807 г. имело место в русских правящих кругах. Но военные действия оказались закамуфлированными рядом мероприятий по прекращению прямой торговли, по задержанию английских судов и аресту имущества британцев в России, по увольнению с флота английских подданных и тому подобных мер. Фактически война носила формальный и химерический характер, во всяком случае «странной» или «бездымной» ее назвать нельзя [140]. Да и как можно иначе квалифицировать военные действия ввиду практически их полного отсутствия? Официально эта война продолжалась пять лет, но для обеих сторон она оказалась почти бескровной. Обе страны стремились без лишней надобности не обострять конфликт и не провоцировать эскалацию лишь номинально объявленной войны.

Лишний пример тому – действия русской эскадры адмирала Д.Н. Сенявина в Лиссабоне в 1807 г. В 1806–1807 гг. русские корабли должны были совместно с английским флотом сражаться с турками в Средиземном море. Тильзит резко поменял ситуацию. Эскадра Сенявина Александром I была направлена действовать совместно с французскими войсками в Португалии, но после того, как она была блокирована британским флотом в Лиссабоне, русский адмирал, не желая драться с англичанами, фактически саботировал французские директивы. Мало того, он предпочел договориться с противником. Корабли эскадры были отданы «единственно в залог вскоре восстанавляемых старинных и дружественных России с Англиею сношений», с условием возвращения экипажей на родину через некоторое время [141].

Введение континентальной блокады в России также осуществлялось без особого рвения и с явными нарушениями. Вредить себе и собственной экономике Россия не желала, и постепенно происходил отход от исполнения условий Тильзита под маркой торговли с судами «нейтральных стран» [142]. Но, безусловно, российская экономика терпела ущерб: резко сократился экспорт традиционных статей вывоза, значительно уменьшился приток таможенных отчислений в русскую казну, значительные убытки понесли купцы и дворяне-предприниматели. В начале ХIХ в. Россия была главным поставщиком хлеба на всемирном рынке, поэтому приведем пример русского вывоза пшеницы за границу: в 1801 г. – 6836 тыс. пудов, в 1810 г. – 1734 тыс. пудов. Вывоз уменьшился в четыре раза, так как Великобритания составляла наибольшую и важную часть хлебного рынка. Например, в 1820 г. вывоз составил 13 873 тыс. пудов [143]. Урон был нанесен и русской морской торговле (британские торговые суда до 1807 г. вывозили и ввозили более 60% экспорта и импорта товаров) [144], поскольку одним из результатов блокады стали каперские действия английского флота, захват или уничтожение русских торговых кораблей [145]. Добавим, что сухопутная торговля (т. е. перевоз русских товаров посредством гужевого транспорта) была делом дорогостоящим и экономически почти невыгодным из-за больших издержек. Сказывалось также падение курса русского рубля. Кроме того, Франция больше ввозила, чем вывозила из России (это создавало пассивный торговый баланс), а ассортимент французских товаров по объему не шел в ни какое сравнение с английским и даже в минимальной степени не мог их заменить на русском рынке [146].

Смею предположить, что Александр I в 1807–1812 гг. всегда реалистично полагал, что главным врагом № 1 для его государства была не Англия, а наполеоновская Франция. У России и Франции в тот период были обозначены слишком разные приоритетные (можно сказать, и противоположные) задачи и в то же время отсутствовали общие интересы, а в двусторонние отношения, таким образом, оказалось втянуто большое количество внешнеполитических проблем. Российский монарх в этот период резонно считал, что Россия будет успешнее противодействовать гегемонистским планам Наполеона, находясь с Францией в союзе, нежели в прямой конфронтации, а заодно сможет решить свои стратегические задачи подготовки к будущему военному столкновению с французской империей. В свое время известный историк А.Е. Пресняков резонно считал, что «новый союз только прикроет блестящим покровом прежнее соперничество и подготовку сил к новой решительной борьбе» [147]. Англичане же все это время оставались потенциальными русскими союзниками, так же как и русские для англичан. Примечательно, что сразу после Тильзита русский министр иностранных дел барон А.Я. Будберг заявил перед разрывом с Великобританией английскому лорду и послу в России Д. Левесон-Гоуэру, что «император продолжает считать Англию своим лучшим союзником», а предвидя последующие события, добавил: «Все то, что сейчас заключено с Францией, сделано по необходимости и не имеет будущего» [148]. Поэтому Александром I учитывались самые различные конкретные факторы в оценках политической конъюнктуры и текущих процессов при принятии решений, в том числе и не в пользу существовавшего русско-французского союза. Можно сказать, что, несмотря на наличие Тильзитского договора, русский стратегический курс продолжал в 1807–1812 гг., как и прежде, оставаться неизменным и был нацелен на будущую борьбу с Наполеоном. Безусловно, с формальной и с юридической точек зрения во время этой передышки он должен был трансформироваться (этого требовал международный этикет и обстоятельства), но, по сути, давно принятая стратегическая концепция Александра I не менялась.

 

Закат эры Тильзита

 

Охлаждение союзной «дружбы» началось почти сразу же после того, как два императора разъехались в разные стороны из Тильзита. Еще такой знаток русских внешнеполитических сюжетов, как Ф.Ф. Мартенс, задавался скептическими вопросами, в которых уже содержались ответы: «Возможно ли было вообще сохранение согласия между Наполеоном и Александром? Не скрывался ли в самих тильзитских соглашениях зародыш раздора и разрыва?» [149]. Дипломатические разногласия обнаружились довольно скоро во многих актуальных для каждого из государств вопросах, которые ставили на повестку дня повседневные политические реалии. Стратегического партнерства как-то не получилась, особенно это стало заметно для посторонних наблюдателей уже в 1809 г. Имперские интересы двух «друзей и союзников» постоянно стали буквально «натыкаться» друг на друга. Не всегда партнерам удавалось решить даже мелкие неурядицы, не говоря уже о главных европейских политических проблемах, что вызывало неудовольствие и протесты сторон. Не случайно, например, Наполеону еще 9 декабря 1808 г. была подана аналитическая записка «Сжатое изложение общего положения в Европе в конце 1808 г.». После анализа проводимой политики в отношении других стран был сделан однозначный вывод: «С.-Петербургский кабинет является на Севере пособником и комиссионером Великобритании»; «Союз Англии и России с каждым днем становится все менее сомнительным», а «франко-русский союз – фальшивый, противоестественный союз, противоречащий прямым интересам тюильрийского кабинета» [150].

Правда, Александр I долгое время старался формально не нарушать достигнутых договоренностей. Вероятно, он также был уверен в том, что его партнер и союзник с явными симптомами болезни комплекса победителя рано или поздно допустит стратегический просчет [151]. Ждать ему долго не пришлось – в 1808 г. Наполеон ввязался в испанскую авантюру и завяз в клубке им же созданных проблем на Пиренейском полуострове. Насильственная замена пусть, может быть, отвратительного, но легитимного короля Испании (союзника Франции с 1804 г.) на старшего брата Наполеона вряд ли могла порадовать российского монарха. Перед встречей в Эрфурте, на которую Александр I поехал с недоверием в сердце, он имел в Кенигсберге аудиенцию с прусским министром бароном Г.Ф.К. Штейном, и тот записал следующее: «Он видит опасность, грозящую в Европе, вследствие властолюбивых замыслов Бонапарта, и я думаю, что он согласился на свидание в Эрфурте только для того, чтобы еще на некоторое время сохранить мир» [152]. Уже сама встреча в 1808 г. двух союзников-императоров в Эрфурте свидетельствовала о том, что дух Тильзита начал стремительно испаряться. Стараясь застраховать свои тылы, Наполеон просил Александра I помочь ему в случае вероятной войны с Австрией. Российский же император позволил себе проявить несговорчивость, хотя и был вынужден в итоге согласиться на совместные действия против австрийцев, но только в случае их нападения на Францию. В то же время российский император счел возможным заверить австрийского посланника князя К.Ф. Шварценберга в том, что Россия не нанесет удара по Австрии: «Я даю великое доказательство доверия, обещая Вам, что сделано будет все человечески возможное, чтоб не нанести вам ударов с нашей стороны; мое положение так странно, что хотя мы с вами стоим на противоположенных линиях, однако я не могу не желать вам успеха» [153]. Одновременно Россия сделала все, чтобы не допустить вовлечения в войну Пруссии, и Фридриху-Вильгельму III было рекомендовано воздержаться от вмешательства в конфликт.

Когда же в 1809 г. Австрия, желавшая реванша, объявила войну Франции, лишь по уже достигнутой договоренности Россия вынуждена была участвовать на стороне Наполеона. Формально Россия объявила войну Австрийской империи, но фактически дальше этого Александр I не пошел, предупредив Наполеона, что силы России задействованы в других войнах (с Турцией, Персией, Швецией, Англией). Выделенный для этой цели 30-тысячный русский корпус под командованием генерала князя С.Ф. Голицына сначала долго сосредоточивался, затем очень медленно стал продвигаться к Восточной Галиции. Обмолвимся, что российская армия вступила на австрийскую территорию только по прошествию 53 дней после открытия военных действий [154]. При этом русские и австрийцы «дружески маневрировали», «встречались только по недоразумению» и в целом договорились не ввязываться в бои. В общем, с обоюдного согласия разыгрывалась пародия на военные действия. Что тут сделаешь! Русские никак не хотели воевать, и фактически их поведение можно было охарактеризовать только как умышленное бездействие. Русский корпус С.Ф. Голицына при этом избегал взаимодействия с поляками, не помогал, а больше мешал и вредил действиям польских войск, действительно воевавших с австрийцами. Узнав о подобных эпизодах, Наполеон пришел в негодование и квалифицировал эти факты как «Предательское поведение!» [155]. Россия никоим образом не была заинтересована в разгроме Австрии (в русской внешнеполитической концепции она всегда оставалась важным противовесом Франции), а лично Александр I ранее сделал все от него зависящее, чтобы отговорить Венский кабинет от поспешных шагов и предупредить возникновение австро-французского военного конфликта в 1809 г. [156] В результате у французского императора возникли обоснованные подозрения в саботаже войны со стороны русских. Это также лишь доказывало, что Александра I не удалось прочно привязать к победной колеснице Наполеона, а Россия и впредь не будет послушной защитницей его интересов. Думаю, французскому императору стало абсолютно ясно – надежды Тильзита не оправдались. По словам французского историка А. Вандаля, для Наполеона, уже во время войны 1809 г. убежденного в недееспособности союза, было, тем не менее, «еще более важно, чтобы вся Европа верила в союз, в котором он разочаровался» [157].

В 1899 г. Н.К. Шильдер опубликовал два чрезвычайно важных письма. Мать Александра I, вдовствующая императрица Мария Федоровна, вокруг которой группировалось большое количество консервативно настроенных сановников, обеспокоенная профранцузской ориентацией России, решила призвать своего сына накануне Эрфурта под любым предлогом отказаться от свидания с Наполеоном, опасаясь также за его судьбу, что с ним могут поступить как с испанским королем (арестовать и лишить престола). Она 25 августа 1808 г. написала ему пространное письмо, в котором изложила свой взгляд на сложившееся положение, критически оценивая не только политику Наполеона, но и русский внешнеполитический курс [158]. Перед отъездом в Эрфурт сын все же решил письменно объясниться с матерью (письмо не датировано) [159], и его ответ проливает свет не только на многие жгучие вопросы тогдашней политики, но и разъясняет личное понимание событий и отношение российского императора к ситуации.

В первую очередь Александр I высказался об интересах России («были и постоянно останутся для меня более дорогими, чем все остальное в мире»; «исключительный предмет всех моих забот»), а потом был дан анализ расклада сил в Европе. Позволим привести несколько пространных цитат из этого письма: «После несчастной борьбы, которую мы вели против Франции, последняя осталась наиболее сильной из трех еще существующих континентальных держав, и по своему положению, по своим средствам, она может одержать верх не только над каждою из них в отдельности, но даже над обеими взятыми вместе. Не является ли в интересах России быть в хороших отношениях с этим страшным колоссом, с этим врагом, поистине опасным, которого Россия может встретить на своем пути?» Становится ясно, что русский монарх отнюдь не заблуждался насчет своего союзника, считая его главным потенциальным врагом. Далее в письме последовал разбор текущей прагматической политики России: «Для того, чтобы было позволено надеяться с достаточным полным основанием, что Франция не будет пытаться вредить России, нужно, чтобы она была заинтересована в этом; одна лишь польза является обычным руководящим началом в политической деятельности государств. Нужно, чтобы Франция могла думать, что ее политические интересы могут сочетаться с политическими интересами России; с того момента, как у нее не будет этого убеждения, он будет видеть в России лишь врага, пытаться уничтожить которого будет входить в ее интересы». Именно поэтому, «чтобы сохранить свое единение с Францией», российский император и проявил «готовность примкнуть на некоторое время к ее интересам» [160].

Все письмо говорит о том, что Тильзит рассматривался русским монархом как крайне необходимый для России тайм-аут, чтобы «иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства и силы. Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашая на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях и не гремя публично против того, к кому мы питаем недоверие» [161]. В этих словах – внутренняя установка Александра I, если хотите, программа действий. Именно поэтому он пишет матери, что необходимо ехать в Эрфурт, поскольку того желает Наполеон, и не отказываться от участия в делах, «имеющих столь существенное значение для интересов России». Он даже прямо говорит в письме о надежде не просто спасти Австрию, но и «сохранить ее силы для подходящего момента, когда ей окажется возможным употребить их для всеобщего блага. Этот момент, быть может, близок, но он еще не наступил, и ускорять его наступление значило бы испортить, погубить все». Александр I не торопился с прогнозом и четко определил французскую авантюру в Испании как своего рода лакмусовую бумажку, которая должна в ближайшее время прояснить будущее: «Одно лишь Божественное Провидение решит, каков должен быть исход испанских дел, и этот-то исход предрешит образ действий, которого государствам придется держаться впоследствии» [162].

При анализе текста письма историк должен решить сам для себя, учитывая хорошо известный сложный и двуличный характер Александра Благословенного, насколько искренним был ответ российского монарха своей матери. Было ли это простым оправданием в ответ на прозвучавшую критику и все ли, что он думал, вложил в написанное? Не всегда легко отрицательно или положительно отвечать на проблемные вопросы. Но в данном случае здесь нормальные человеческие слова и прямой диалог, продиктованный актуальностью жизненной ситуации. Даже если отыщутся элементы самооправдания или недосказанности, в письме отсутствует ритуальный дипломатический официоз (к чему всегда был склонен император), чувствуется тревога за свою страну и степень ответственности за принятие важнейших решений крайне осторожного политика. Поверить можно, хотя не на все сто процентов. Анализ документов не всегда достаточен, чтобы дать историку то второе зрение, которое позволяет читать мысли в голове государственного лидера и открывать сокровенные причины его поведения и поступков.

Можно только представить, что было бы, если даже копия этого личного письма Александра I попала бы в руки к Наполеону или он узнал о его содержании? Ведь французский император, даже если подозревал некоторую политическую неискренность своего венценосного партнера, был до 1809 г. полностью уверен в прочности тильзитских договоренностей и особенно в доверительных и дружеских личных чувствах к нему со стороны русского монарха. Наполеон очень долго, до последнего момента, надеялся, что различными способами – уступками, уговорами, давлением или угрозами – сможет заставить Россию придерживаться союзных обязательств на континенте. До 1812 г. в ухудшении отношений между двумя империями, как видно из его переписки, он винил не лично Александра I, а, как ни парадоксально, Англию, английских агентов, представителей «английской партии» при недоверчивом русском Дворе, дурно влиявших на принятие царских решений. А тут стало бы совершенно ясно, что его, умудренного громадным жизненным опытом политического выживания, а на генетическом уровне унаследовавшего и затем воспитанного на корсиканской хитрости и коварстве, просто-напросто провел и обманул какой-то юноша, хоть и с императорским титулом. Причем смог даже так обольстить, имитируя без всякой внутренней фальши искренность и дружбу, что заставил его забыть про элементарную бдительность. Ведь в политике личных друзей не бывает, только партнеры. Мало того, сделал это с намерением лишь выждать удобного случая, а также хорошо подготовиться за его спиной, чтобы полностью рассчитаться с ним и сокрушить имперское здание, успешно возведенное им за последние годы.

Да, Наполеона обставили, если хотите, скажем прямо – обманули! Причем обманывали в течение пяти лет, как в хорошо поставленном спектакле, по-театральному профессионально, убедительно и изящно. Не случайно А.Е. Пресняков, характеризуя отношения России и Франции в период Тильзитской дружбы, написал: «настала длительная «интермедия», мнимый перерыв все той же борьбы, ушедшей в подполье глухой интриги, дипломатической игры и подготовки новых сил» [163]. Что ж, в исторической практике такой искусный дипломатический обман случается на политических сценах не столь уж редко. На всякого мудреца довольно простоты. До такой степени великий Наполеон оказался уязвимым! А как оценивать действия Александра I? Подвергнуть моральному осуждению как злостного лицедея-обманщика или аплодировать его дипломатическому виртуозному мастерству? Тут мнения могут разделиться, но такова нелегкая жизнь и судьба у актеров-политиков и государственных мужей! Кто убедительней сыграет, тот и срывает аплодисменты и даже получает от публики (взамен цветов) лавры победителя! Один из самых лучших биографов Александра I великий князь Николай Михайлович полагал, что российский император после Тильзита, без сомнения, «вел строго обдуманную линию» и у него «явилось определенное желание обойти и сломать мощь непрошеного союзника» [164].

 





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2018-11-10; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 346 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Наука — это организованные знания, мудрость — это организованная жизнь. © Иммануил Кант
==> читать все изречения...

801 - | 689 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.009 с.