Начало континентальной блокады

 

В конце 1806 г. после разгрома Пруссии произошло несколько важных событий, имевших важное значение для европейской политики. 21 ноября, находясь в Берлине, Наполеон подписал свой знаменитый декрет о континентальной блокаде Великобритании. Какая-либо торговля и все сношения с британскими островами были запрещены, чтобы строго наказать «нацию лавочников». Французский император полагал, что именно интриги коварного Альбиона провоцируют европейские государства (в данном случае Россию и Пруссию) на военные действия против него. Поскольку островное государство оставалось прикрыто морем и недоступным после разгрома франко-испанского флота для наказания силами его победоносной армии, французский император решил задушить Англию, тогда считавшейся мастерской мира, в экономических объятиях, перекрыв поставки продукции промышленности на европейский континент и тем самым лишив ее европейского рынка сбыта. Необходимо отметить влияние Берлинского декрета на всю последующую историю Европы. Один хищник (Англия) организовал морскую блокаду континента, чтобы воспрепятствовать любой торговле ее врагов, а другой (Франция), в свою очередь, предпринял вооруженный захват континента, отвечая на морскую блокаду сухопутной.

Но для решения этой французской стратегической программы необходимо было заставить придерживаться этой экономической политики все государства Европы, а сделать это Наполеону можно было только силой оружия или угрозой его применения, т. е. пойти войной еще дальше, чем он зашел. Таким образом, началась и экономическая война «суши» и моря» (ставилась задача – завоевать море через сушу), но изначально победить в этой борьбе шансов у французского императора не было. Можно долго спорить, что важнее как определяющий фактор – экономика или политика, но большое количество исследователей этой эпохи полагали, что Наполеон допустил глобальную ошибку, заставляя Европу придерживаться установленных им правил континентальной блокады, и в результате именно этот курс привел его к потере власти. Наполеон считал, что он нащупал ахиллесову пяту Великобритании, но, возможно, наоборот, именно проведение долговременной континентальной блокады и стало одной из основных причин его падения. В 1806 г. почти вся Европа уже была под его контролем, под влиянием и диктатом Наполеона не находилось лишь несколько государств – Португалия, Швеция, Пруссия и, главное, Россия, один из основных торговых партнеров Англии. Поэтому приоритетной задачей для Наполеона являлось любым способом приручить «русского медведя», сделать его послушным и встроить российскую политику в фарватер своего антианглийского политического курса. Собственно, это стало основной стратегической задачей французского императора с 1806 г.

Для решения этой проблемы Наполеон, с целью дополнительного давления на Россию, попробовал собрать антирусский блок восточных государств – российских соседей. Дело в том, что с 1804 г. русские воевали с Персией на Кавказе, а в конце 1806 г. при активной помощи французских дипломатов была спровоцирована война с Оттоманской Портой. Под впечатлением событий Аустерлица и Йены турецкий султан Селим сразу превратился в друга Франции, а Наполеон стал предлагать ему наступательный военный союз. Натравливая и сталкивая турок с русскими, французский император добился своих целей – Россия дробила свои силы, а восточный вопрос создавал у нее дополнительные проблемы с Австрией, которая не могла равнодушно смотреть на русское присутствие (и особенно на их успехи) у своих границ, что отвлекало австрийское внимание от европейских дел. Если Персия оттягивала на себя небольшое количество русских войск, то для войны против Турции от России потребовалось значительное напряжение сил. Затянувшаяся война на целых шесть лет доставляла головную боль российским правящим кругам. Другое дело, что, несмотря на усилия французских дипломатов, скоординировать действия этих двух государств не удавалось, поскольку по отношению друг к другу они выступали конкурентами и на прямой союз между собой идти не желали.

 

Польский вопрос

 

В конце 1806 г. взоры Александра I и Наполеона вновь обратились к Австрии. От позиции этого государства зависело очень многое. Ее территория соседствовала с будущим театром военных действий, поэтому каждая из сторон (особенно французы) опасалась, что австрийцы могут нанести внезапный удар по их флангу. Кроме того, на повестке дня оказался актуальным польский вопрос, поскольку значительная часть польских земель входила в состав прусского королевства, а именно там должны разворачиваться военные действия. Для Наполеона важно было получить гарантии нейтралитета Австрии, а для русских добиться ее участия в войне на стороне четвертой коалиции. Александр I в ноябре 1806 г. предложил Францу I разработать совместный план действий против Наполеона. Для ведения переговоров в Вену был направлен полковник К.О. Поццо ди Борго. Поскольку Галиция, преимущественно населенная поляками, составляла часть австрийской империи, Поццо ди Борго должен был подчеркивать австрийцам непреложную истину, что «Бонапарт намерен вырвать Польшу из-под власти ныне владеющих ею государей и создать из нее в какой бы то ни было форме державу, зависимую от него и постоянно и неизменно враждующую с Россией и Австриею». При этом русская дипломатия отнюдь не испытывала уверенности в том, что «удрученная Пруссия» в ближайшее время не заключит сепаратный мир с французами (для такого вывода у русских имелись веские основания), но Россия в этом случае была готова продолжить войну и рассматривать прусскую территорию «как открытую для войск обоих императорских дворов». В то же время в инструкции полковнику говорилось: «Необходимость, интересы и сама природа вещей настоятельно требует объединения усилий российского и венского дворов, и е. и. в-во не считает уместным ставить в зависимость от мелочной политики смелые и благородные чувства, которыми должны вдохновляться оба государя в борьбе за свои права и взаимное спасение» [81].

В свою очередь, французы, предчувствуя, что Польша может стать камнем преткновения в австрийско-французских отношениях и поводом к войне, также предложили австрийцам союз и даже вызывались обменять Галицию на прусскую Силезию, граничившую с Австрией. Вообще Силезия, населенная преимущественно немцами, являлась лакомой приманкой, она была отобрана Фридрихом Великим у австрийского двора еще в правление императрицы Марии-Терезии. Такое возмещение явилось бы не только унижением Пруссии, это был обычный метод наполеоновской дипломатии – предлагать завоеванную ими территорию потенциальному противнику, чтобы он потом не смог найти союзников. Блестяще рассчитанный ход, но Австрия только-только стала отходить от последствий Ульма и Аустерлица, а ее правящие круги очень боялись повторения катастрофы, поэтому, несмотря на соблазны с двух сторон, сочли за благо сохранять нейтралитет, хотя наполеоновская Франция, безусловно, оставалась для них главным противником. Австрийцев, без сомнения, волновал польский вопрос, и, когда 15 декабря 1806 г. император Франц отклонил предложение о союзе с Францией, им была сделана оговорка, что его государство сохраняет «полную свободу оставить за собою Галицию или же обменять всю эту провинцию или часть ее на Силезию» [82]. Нетрудно заметить, что Австрия в данном случае во многом фактически копировала и повторяла поведение Пруссии в 1805 г.

Польский вопрос приобрел остроту не случайно, поскольку последующий русско-французский военный конфликт получил в литературе (особенно западной) название «Польская кампания», хотя далеко не все военные действия в 1807 г. происходили на землях, населенных поляками. Заключительные события этой кампании развертывались в Восточной Пруссии, где основное население составляли немцы. Но появление французов в регионе р. Висла ставило на повестку дня вопрос о восстановлении польской государственности, вопрос, оказавшийся для Наполеона непростым. Поляки в результате трех разделов Польши проживали на территории трех государств: Австрии, России и Пруссии. В составе французской армии еще в 1796 г. были сформированы и успешно действовали во времена первой итальянской кампании Н. Бонапарта польские легионы. Осенью 1806 г. французский император вызвал в Берлин дивизионного генерала Я.Х. Домбровского для формирования польских войск и возбуждения национального духа среди польского населения. Польша же встретила французских солдат как своих освободителей, питая определенные надежды на будущее. Безусловно, Наполеон активно эксплуатировал энтузиазм поляков, но официально никаких конкретных обещаний по восстановлению польского государства не давал, отделываясь лишь туманными фразами. Поляки желали, чтобы Наполеон провозгласил независимость, а он отговаривался тем, что они сначала должны ее заслужить (естественно, пролитием польской крови за интересы французской империи). Т. Костюшко, проживавший тогда в Париже, получил заманчивое предложение возглавить местную администрацию, но бывший польский вождь потребовал невозможное – дать гарантии возрождения Польши. Пойти на такое французский император не мог по многим причинам. Разыгрывая «польскую карту», он действовал очень осторожно, поскольку не был заинтересован в ухудшении отношений с Австрией, чтобы не подтолкнуть ее к войне и не получить удар в спину, а кроме того, не хотел бесповоротно и окончательно поссориться из-за поляков с Россией, с которой надеялся в ближайшем будущем заключить мир, в чем и заключалась для него стратегическая задача.

 

Начало Польской кампании

 

Прежде чем давать характеристику участия русских войск в войне 1806–1807 гг., укажем, что эта тема, как правило, всегда обходилась стороной русскими историками и лишь в последнее время стала привлекать взоры отечественных исследователей. Можно выделить несколько причин. В первую очередь участниками событий не являлись такие значимые личности, как Александр I и М.И. Кутузов, а русские успехи или неудачи оказались персонифицированы во многом с именем Л.Л. Беннигсена, которого обычно отечественные авторы квалифицировали как наемника и в целом негативно оценивали всю его деятельность. Биографическая литература и значительная по объему дореволюционная полковая историография акцентировали внимание лишь на отдельных событиях и фактах, связанных с биографией героев или полковой тематикой. Да и сама эта война была по разным причинам явно не выигрышной как в дореволюционные, так и в советские времена. Поэтому как вся кампания, так и отдельные ее сражения часто именуют «неизвестными», что в целом отражает действительное положение в изучении этой проблематики.

22 октября (3 ноября) 1806 г. русские войска пересекли прусскую границу. Они были готовы это сделать значительно раньше, но прусские власти попросили задержать выступление, поскольку ими своевременно не были заготовлены продовольственные запасы. Забегая вперед, скажем, что в 1806–1807 гг. продовольственное снабжение армии будет всегда весьма острой проблемой для русской армии, действовавшей на территории Пруссии. В ноябре 1806 г. в район р. Вислы выдвинулось около 70 тыс. русских войск под командованием генерала барона Л.Л. Беннигсена, а на подходе еще находились корпуса генералов графа Ф.Ф. Буксгевдена (55 тыс. человек) и И.Н. Эссена (37 тыс. человек). Но ни один из противников не торопился полностью занять восточно-прусские и польские земли. Французы осторожно продвигались вперед от Одера к Висле, поскольку значительная часть их войск еще оказалась задействованной на западе для того, чтобы покончить с остатками прусской армии, занять там все крепости, наладить снабжение и упрочить свои тылы. А у русских первоначально оказалось слишком мало сил, чтобы контролировать столь большую территорию. Да и как французы, так и русские побаивались обходных маневров и контрударов противника из-за слишком спешного продвижения. Кроме того, у каждой из сторон еще не было конкретных планов ведения войны, скорее проводилась разведка местности с целью выяснения намерений противника.

Необходимо сказать, что в какой-то степени опыт Аустерлица русской армии не пропал даром. В самом начале 1806 г. на основе инспекций были созданы соединения постоянного состава – дивизии (первоначально всего тринадцать), куда обязательно входили пехотные, кавалерийские и артиллерийские части, в некоторой степени повторяя организационную структуру французской армии [83]. Собственно, русские войска в Пруссии, уже имевшей дивизионную систему, получили название Заграничной армии, а во главе ее был поставлен генерал-фельдмаршал граф М.Ф. Каменский. Его можно было отнести к плеяде «екатерининских орлов», в кагорте которых в свое время он занимал далеко не последнее место, даже являлся конкурентом по славе с самим А.В. Суворовым. Но современники дружно давали ему отнюдь не лестную характеристику, как человека взбалмошного, жестокого и обладавшего мелочным и крутым нравом. Но последний раз войсками на полях сражений он командовал в 1791 г., генерал-фельдмаршальский чин и графский титул получил из рук Павла I не за ратные заслуги, а за то, что подвергся опале в последние годы при Екатерине II. Ему было в 1806 г. 68 лет, а последние десять лет провел в отставке, поэтому значительно «отстал от службы». По словам Н.К. Шильдера: «Подражая Суворову, граф Каменский стремился быть оригинальным, юродствовал и тем привлекал на себя внимание» [84]. Александр I, видимо, плохо представлял возможности старого военачальника или лукавил, когда писал о нем: «Во всех отношениях он способен к должности, которую я на него возложил: с обширными военными познаниями он соединяет большую опытность, пользуется доверием войска, народа и моим» [85]. На самом деле у российского императора была очень короткая скамейка запасных для замещения вакансий на такие должности – практически выбирать из высшего генералитета было некого. И 8(20) ноября 1806 г. Каменского назначили под давлением общественного мнения, как «полководца опытного, состарившегося на бранях». Флигель-адъютант императора А.Х. Бенкендорф позднее вспоминал: «Армия была в восторге от этого выбора, не слишком, правда, понимая, чем он был мотивирован. Фельдмаршал был известен лишь жестокостями, которые чинил в Молдавии, Польше и Финляндии, но считался твердым и жестким всегда, и такая репутация, казавшаяся свидетельством строгости и силы характера, заставляла смотреть на него как на единственного человека, способного противостоять Наполеону и обеспечить так необходимую сплоченность армии, состоявшей из генералов, завидующих друг другу, из юных офицеров и почти необстрелянных солдат» [86].

Вызванный из своего орловского имения, престарелый и больной старик Каменский через месяц 7(19) декабря прибыл к армии, и на него сразу обрушился поток рутинных забот, связанных с повседневным управлением, от чего он совершенно отвык и не мог справиться. Да и его методы управления оказались достаточно своеобразны – через головы прямых начальников посылал приказы их подчиненным. Никакого плана военных действий у «спасителя отечества» (а заодно и Пруссии) не было. Указания о передвижениях корпусов оказались настолько противоречивыми, что ставили в тупик русских генералов и даже противника, ожидавшего какого-нибудь мудреного маневра или подвоха. В зависимости от настроения и самочувствия вождя русской армии боевой пыл сменялся унынием, и наоборот. Кроме того, он буквально бомбардировал императора просьбами об отставке, уповая на свои многочисленные недуги. Многие историки не могли объяснить действия этого военачальника с точки зрения логики и называли данный период командования «странным», а некоторые из современников прямо объявляли немощного старика главнокомандующего сумасшедшим. А поскольку «вверху» царил полный хаос, то спасло русских (пока французы ничего не понимали) только то, что в ночь с 13(25) на 14(26) декабря, через семь дней нахождения во власти, Каменский отбыл от армии, сдав командование старшему в чине генералу Буксгевдену и предварительно разослав приказы об отступлении к русским границам. Историки еще долго будут строить предположения, чем мотивировал свои непредсказуемые действия Каменский, причем предварительно перед решением об отъезде издав приказ о стягивании сил к Пултуску для решающего сражения, а затем разослал всем частям приказы об отступлении к русской границе и даже разрешил, при необходимости, бросить пушки и обозы?!!! С таким «странным» главнокомандующим, отдающим столь резкие и взаимоисключающие приказания, Заграничную армию, без сомнения, в будущем ожидал бы новый Аустерлиц, а последствия оказались бы более удручающими.

После краткой паузы войска обоих противников вошли в боевое соприкосновение. Еще до прибытия Каменского Беннигсен решил задержать французское продвижение на Висле, расположив свои передовые части на правом берегу. Но удержать наступающие широким фронтом французские корпуса было сложно. 16(28) ноября кавалерия Мюрата без боя вошла в Варшаву и затем заняла ее пригород Прагу. Потом прусский корпус Лестока оставил Торн. Прибывший к войскам Наполеон задумал совершить Пултуский маневр, смысл которого заключался в быстром наступлении ударной группы корпусов от Торна на правый фланг рассредоточенной русской армии, и одновременно с этим южная группа корпусов, действуя от Варшавы, должна была обойти русских и захватить переправу через р. Нарев у Пултуска. Таким образом, русские оказались бы окруженными и припертыми к правому берегу Нарева. Он подготавливал повторение ульмской операции, но уже в 1806 г. Для этой цели (быстрой переброски войск) французы восстановили уничтоженные русскими мосты через Вислу. В первой линии у Наполеона находилось до 80 тыс. человек и примерно столько же находилось на подходе.

Судя по действиям русских генералов, у них не имелось продуманного стратегического плана, поэтому они полностью отдали инициативу в руки Наполеона и занимали оборонительное положение, ожидая подкреплений из России. Беннигсен попробовал договориться с Буксгевденом, чтобы сблизить два корпуса в районе Пултуска, но прибывший Каменский решил заменить сосредоточение армии разбросанными дивизиями по р. Вкре. 11(23) декабря на этой реке в районе Колозомба и Сохочина войска корпуса маршала Ш.П.Ф. Ожеро атаковали русский авангардный отряд под командованием пока еще никому не известного генерал-майора М.Б. Барклая де Толли. В тот же день отряд генерал-лейтенанта А.И. Остермана-Толстого на юге оборонял занятые позиции у Чарнова (на месте слияния рек Буга и Вкры) против войск маршала Л.Н. Даву, а на севере части маршала Ж.Б. Бесьера с успехом отбили попытку прусского отряда овладеть Бежунью. Авангарды, выдвинутые Каменским вперед, были удалены от главных сил на расстояние от 25 до 40 верст и фактически приняли встречный бой с частями Наполеона. Французы в этих трех местах переправ через р. Вкру (под Колозомбом, Чарновом и Бежунью) везде имели численное преимущество. Они в целом достигли успеха и, переправившись через р. Вкру, получили возможность свободы маневра. Но русские авангардные отряды, отступая и стойко обороняясь, значительно затруднили темп продвижения французских войск, не случайно Остерман-Толстой получил в награду за свои действия орден Св. Георгия 3-го класса, а Барклай приобрел репутацию храброго военачальника.

Кроме того, в Польше французы столкнулись с новыми для себя проблемами – польской грязью и полупроходимыми дорогами в ненастную погоду, а также с нехваткой еды. Все мемуары участников похода Великой армии переполнены жалобами на ненастье, польскую грязь и отвратительные дороги. Недостаток продовольствия в бедной Польше явственно обозначился даже в Варшаве. Французы привыкли в Европе действовать по принципу, что война должна кормить армию. На польских землях этот принцип не работал, во-первых, в силу бедности страны, во-вторых, они не могли себя вести как в завоеванной стране, поскольку пытались сделать поляков своими политическими союзниками. Вчерашние победители вынуждены были резко замедлить свой триумфальный марш. Наполеоновские корпуса в конце 1806 г. потеряли скорость, то, чем всегда славились. Природные условия почти зимней Польши, с которыми впервые столкнулись французы, привели к медленному передвижению частей и лишили их кавалерию возможности оперативно получать сведения о противнике. 12(24) декабря непогоды (оттепель, нулевая температура, мокрый снег) дали возможность русским авангардам оторваться от противника. А вечером 13(25) декабря вообще разыгралась буря. Немало сбивало с толку французские штабы и блуждание русских частей из-за противоречивых приказов Каменского.

В этой обстановке Наполеон ошибочно предположил, что главные силы русских сосредоточились у Голымина. Поэтому он приказал корпусу маршала Ж. Ланна захватить переправу у Пултуска, а основные силы двинул на север как для широкого обходного маневра слева русской позиции у Голымина, так и для лобового столкновения. Наполеон готовил ловушку – отбросить русских к р. Нарев, где у единственной переправы у Пултуска их должен был уже ожидать Ланн. Это была скорректированная обстановкой главная идея Наполеона, которую он попытался реализовать. Но на самом деле основные силы Беннигсена 13(25) декабря уже оказались стянуты к Пултуску. В результате движения основных сил Великой армии на Голымин состоялся бой за этот городок 14(26) декабря. Здесь утром оказались случайно собравшиеся войска (из-за частой смены приказов Каменского) из двух корпусов под командованием командира 4-й дивизии генерал-лейтенантов князя Д.В. Голицына и командира 7-й дивизии генерал-лейтенанта Д.С. Дохтурова (примерно 10–15 тыс. человек). Причем единого командования, как утверждают очевидцы, не было, просто многие части примыкали к позициям русских войск во время боя, а военачальники распоряжались, руководствуясь интуицией. Но в литературе закрепилось мнение, что русскими командовал Голицын (хотя он был младше в чине Дохтурова), поскольку большинство неприкаянных полков присоединились к его дивизии. Голицын же действовал на свой страх и риск, поскольку не имел никаких указаний от высших начальников. Но русские целый день удерживали позиции и отражали атаки превосходящих сил неприятеля (корпусов Ожеро, Даву, Сульта и кавалерии Мюрата – более 30 тыс. человек), а вечером с наступлением темноты организованно отступили через Голымин в направлении Остроленки, а плохая погода помогла им оторваться от противника. Вероятно, русские понесли меньшие потери (менее 800 человек), чем французы (свыше 1200 и до 1500 человек). Это обстоятельство объясняется тем, что у русских было преимущество в артиллерии – французские пушки по пути следования завязли на дорогах. Корпус маршала Н.Ж. Сульта, отправленный Наполеоном для глубокого обходного движения, в прямом и в переносном смысле застрял у Цеханова и преградить путь отхода русских уже никак не смог. В целом действия Голицына вполне заслуженно были оценены командованием орденом Св. Георгия 3-го класса.

 

Сражение под Пултуском

 

Но основные события 14(26) декабря произошли под Пултуском. Корпус маршала Ланна (примерно 15 тыс. человек) в этот день, выполняя приказ Наполеона, несмотря на плохую погоду, форсированным маршем вышел к Пултуску и столкнулся с основными силами Беннигсена (примерно 40–45 тыс. человек), уже построенными перед городом в боевой порядок (в две линии и резерв), вытянутый примерно на пять километров. Левый фланг его упирался на р. Нарев и на мост через него, а правый фланг – на Мошинский лес. Беннигсен предполагал, что перед ним находились главные силы Великой армии под личным командованием Наполеона. Поэтому он занял выжидательную оборонительную позицию и решил действовать в зависимости от обстоятельств, сразу отказавшись от проявления какой-либо инициативы (фактически выбрал роль пассивного ожидания). Ланн же пребывал в ошибочном заблуждении, что перед ним войска корпуса Буксгевдена, но он имел приказ взять Пултуск и с ходу бросил свои войска в атаку, не задумываясь о численном превосходстве противника. Главный удар он нанес в направлении левого фланга (ближе всего находившегося к переправе – главной цели Ланна), который защищали войска под командованием генерал-майора К.Ф. Багговута. Ланн намеревался прорваться к реке и захватить переправу, чтобы опрокинуть русские позиции и тем самым поставить противника перед угрозой поражения. Поле сражения превратилось в море грязи, солдаты с большим трудом шли в атаку, завязая в вязкой жиже по колено, кроме того, у русских в избытке имелась артиллерия (у французов же считаные орудия небольшого калибра), и они прикрыли фронт обороны плотным огневым заслоном. Тем не менее французские войска, выстроенные в три колонны, смогли отбросить русских и даже войти в город. Но Беннигсен, поняв замысел Ланна, своевременно предпринял фланговую контратаку и отбросил противника на исходные позиции.

На правом фланге войска под командованием генерал-майора М.Б. Барклая де Толли также стойко выдержали несколько атак противника, а затем контратаковали. Наступал явный перелом в пользу русских, а у Ланна почти не оставалось свежих сил, чтобы изменить ход боя. Но после полудня на помощь французам спешно прибыла 3-я дивизия из корпуса Даву под командованием генерала Ж.О.Ф. Дольтана (5 тыс. человек) и, не теряя времени, вступила в бой за Мошинский лес против солдат Барклая. И под давлением противника тот вынужден был отвести войска назад, пока Беннигсен для спасения положения на своем правом фланге не ввел в дело пехотные резервы, а потом и кавалерию, с помощью которых продвижение дивизии Дольтана было остановлено. После этого русские предприняли еще несколько атак, но были отбиты. Только темнота ночи и разыгравшаяся вьюга прекратили сражение. После совещания генералов, собранных Беннигсеном, было решено оставить город, и русские войска через мост ушли на другой берег Нарева и далее продолжили отступление к Остроленке.

Это было обоснованное решение с учетом событий под Голымином, поскольку дорога от этого пункта на Пултуск стала открыта для главных сил Великой армии и защищать город уже не имело смысла. Даже нанести поражение войскам Ланна на следующий день шансов у Беннигсена объективно уже не имелось, а вот разгромить его, останься он в этой позиции, французам было по силам с учетом возможности движения их корпусов от Голымина к Пултуску. Как писал позднее сам Беннигсен в своих записках, что он только вечером 14(26) декабря узнал об отступлении всех русских корпусов: «Те войска, которые я ожидал, двинулись уже по направлению к нашим границам, чтобы перейти их. Спрашиваю, при подобных обстоятельствах, что же мне оставалось делать? Конечно, не что иное, как самому исполнить те же самые приказания фельдмаршала, потому что иначе чему бы я мог подвергнуться, оставаясь один на позиции в Пултуске» [87].

Как водится, каждая из сторон сразу же уверенно заявила об одержанной победе, затем эти точки зрения перекочевали, соответственно, в российскую и французскую историографию (своих надо защищать и после произошедших событий). Как всегда, общие потери сторон оцениваются в литературе неадекватно: у русских – 3–5 тыс. человек, у французов – 3–7 тыс. человек. В данном случае нет резона говорить о чьей-то окончательной победе, так как сражение не стало решающим, а по результатам оказалось ничейным. При этом трудно установить численный или позиционный проигрыш, так как положения сторон практически оказались неизменными. Поэтому следует признать явно преувеличенными оценки французскими авторами об одержанной Ланном победе при Пултуске (около половины войск Беннигсена простояло в резерве – а если бы их ввели в дело?), мнения же отечественных историков всегда больше склонялись в сторону ничейного результата (хотя тоже встречаются ура-залихватские о разгроме Ланна). Также нельзя признать обоснованными досужие рассуждения французских историков о том, что ужасный климат, польская зима, грязь и ужасные дороги лишили Великую армию возможных побед – условия были одинаковы для обеих сторон, те же самые факторы точно так же негативно сказывались на действиях русской армии. Можно только отметить, что французам при Пултуске, несомненно, пришлось тяжелей, поскольку их противник имел явное численное преимущество (почти в два раза), а у русских, что очень важно, кроме того, было явное превосходство в артиллерии. Упомянем, у французов, как всегда, на высоте оказались инициативность и профессионализм высшего командного состава, а также налицо было и тактическое превосходство. Сказывался почти непрерывный опыт войн революции. Но эти события уже показали, что русские войска, если сравнивать их с австрийскими или прусскими, могли достойно противопоставлять себя в боях с французами. Многие историки упоминали нереализованные возможности Беннигсена, который побоялся ввести в дело все резервы (использовал в бою 37 из 66 батальонов), мог прорвать французские позиции в центре, используя численное преимущество, или даже нанести полное поражение Ланну (тот тоже из двух дивизий своего корпуса использовал фактически только одну). Беннигсен этого не сделал, хотя признаемся, всегда легко рассуждать, спокойно сидя в кресле, после давно состоявшихся сражений и замечать ошибки полководцев.

Отметим главное в этих событиях – план Наполеона разгромить русскую армию провалился и был отложен до лучших времен. Но русский генералитет и их войска по большому счету только начинали учиться воевать с таким серьезным противником, как Великая армия, да и недостатков у русской армии оставалось в избытке. Тут можно провести сравнение сражений под Йеной и Ауэрштедтом с боями под Голымином и Пултуском, ведь французы сделали в своих расчетах аналогичные ошибки, но вот результаты были отличные от предыдущих, видимо, дело было в том, что им противостояли другие войска и другие военачальники. Во всяком случае русские, хотя действовали не совсем удачно, имели полное право заявить, что их не разгромили.

В нашей отечественной литературе стало считаться хорошим тоном поругивать все действия Беннигсена и его самого. Но необходимо вспомнить, что этот достаточно самостоятельный генерал получил ночью перед сражением от главнокомандующего указание начать отступление к своим границам. Он не исполнил этот преступный в тех условиях приказ, проявил самовольство и должен быть за это отдан под суд (если строго по закону), тем более что с другим, новым номинальным главнокомандующим у него установились далеко не лучшие отношения. Во всяком случае поведение Буксгевдена в тот день можно назвать двусмысленным, он с частью своих войск в день боев под Голымином и Пултуском находился в Макове примерно в 15 верстах от обоих мест и остался совершенно безучастным к происходившим событиям. Тут попахивало преступной небрежностью и явно сказался факт соперничества между Буксгевденом и Беннигсеном. Другое дело – искусно составленная реляция о Пултуском сражении с элементами откровенной лжи (сам Наполеон чуть ли не побежден?) оказалась весьма долгожданной и очень важной для Петербурга. Государству и обществу были крайне необходимы только позитивные новости, и они их получили.

Александр Павлович всегда, мягко выражаясь, недолюбливал Беннигсена (ему было за что), но тут и он на время забыл свои «неудовольствия» и вынужден был просто щедро наградить «победителя» (орден Св. Георгия 2-го класса и 5 тыс. червонцев). И сделал это император, думается, с огромной радостью после стольких военных и кадровых (например, с Каменским) неудач. Забрезжила хоть какая-то надежда, наконец нашелся человек, которому по плечу успешно бороться с самим Наполеоном. И, как следствие этой радости, был назначен новый главнокомандующий Заграничной армией, конечно же, Беннигсен, а старшего в чине Буксгевдена для пользы службы отозвали из армии. Так вместо военного суда (если придерживаться буквы закона) генерал занял место главнокомандующего, словно подтверждая правило – победителей не судят. Но в условиях разразившегося кризиса армейских «верхов» конца 1806 г. необходимо признать, что русские войска благополучно выпутались из создавшейся ситуации, последствия которой могли быть более печальными для армии. Разобиженный Буксгевден после отозвания его в Ригу не только нажаловался царю на Беннигсена, но и вызвал того на поединок 11 марта 1807 г. (намек на события 11 марта 1801 г.) в Мемель. Правда, генеральская дуэль так и не состоялась, а жалоба на Беннигсена осталась без исследования [88].

Выбор нового главнокомандующего оказался оптимальным для тогдашней России. При всей ставшей традиционной критике отечественными историками неоднозначной фигуры Беннигсена (обычно, помимо личных недостатков, вспоминают его немецкое происхождение и называют «наемником» и «ландскнехтом») он оказался человеком, способным мыслить стратегическими категориями, имевшим все задатки быть полководцем и, будучи профессиональным военным, принимать нестандартные решения, хотя многие критические замечания исследователей в его адрес, безусловно, не лишены логики и являются справедливыми. С другой стороны, необходимо признать, что другие представители его поколения в среде русского генералитета (кроме Кутузова, который уже находился не в чести) как кандидаты еще в меньшей степени подходили под эту роль «противоборца» с Наполеоном. Во всяком случае только его действия в конце 1806 г. (по сравнению с поведением Каменского и Буксгевдена) свидетельствовали о военном чутье и незаурядности, а многие его недостатки являлись порождением пороков всей практики российской армии.

 

Кампания 1807 г.

 

«Польская зима» заставила принять Наполеона решение о прекращении активных операций против русской армии, во всяком случае он понимал и сделал выводы, что это не лучшее время для действий Великой армии, которая к тому же крайне нуждалась в отдыхе. Французы встали на зимние квартиры, и их корпуса были расквартированы в районе р. Вислы. Сам Наполеон отправился в Варшаву, как раз вскоре в это время у него случился роман с «польской женой» – красавицей Марией Валевской. Вот только его солдатам было не до романов с прекрасными польками. Все мемуары, письма и даже служебная переписка пестрят упоминаниями о страшных бедствиях среди французов в наступившем 1807 г., даже гораздо большими, чем им пришлось столкнуться в конце 1806 г. Оказалось, что лучше двигаться, чем стоять на постое, поскольку на зимних квартирах есть было нечего (централизованное снабжение отсутствовало), а у немногочисленного местного населения забирать уже было почти нечего. Резко пошла на убыль дисциплина, начались даже массовые случаи самоубийства среди солдат.

Справедливости ради надо сказать, что аналогичная ситуация наблюдалась и в рядах русской армии, о чем упоминалось в самых разных отечественных источниках (они, как и французские, буквально «кричат» об этом). В рядах двух противоборствовавших армий насчитывалось не только большое количество больных из-за плохого питания, но и появилась масса дезертиров, бесчисленные банды мародеров наводнили театр военных действий, а население подвергалось повальному грабежу с обеих сторон. Даже официальный историограф этой войны А.И. Михайловский-Данилевский не смог игнорировать источники и вынужден был осторожно признать, что в этот период «голод породил небывалое в русской армии зло – бродяжничество» [89]. Командование французских и русских частей вынуждено было прибегать к весьма суровым мерам, вплоть до расстрела, но они не могли в полной мере восстановить дисциплину среди своих голодных солдат.

Большинство отечественных авторов бросает упрек Беннигсену, что он оказался не в состоянии в тот период обеспечить удовлетворительное состояние продовольствия русских войск. Думается, этот явный грех русского главнокомандующего не совсем его, так как армия находилась в 1807 г. на территории Пруссии и, будь он даже гениальным администратором, он не смог бы переломить ситуацию к лучшему, особенно учитывая традиции отечественных провиантмейстеров, постоянно наживавшихся на поставках. Да и пример Наполеона, безусловно, являвшегося в современном понимании талантливым менеджером своей армии, только подтверждает это мнение. Административный гений и всем известная энергия французского императора оказались бессильны перед очевидными объективными факторами голода армии в небогатой и разоренной стране. Что же касается русского главнокомандующего, то он не мог сделать больше того, на что был способен.

Беннигсен отлично осознавал что, получив назначение на высший пост полевого управления армии, должен был оправдать высокое доверие императора. И он почти сразу приступил к активным военным действиям и не дал возможности французам долго засиживаться на зимних квартирах. В его распоряжении оказалось примерно 100 тыс. человек. Оставив против Варшавы для прикрытия на юге корпус генерала И.Н. Эссена, основные силы новый главнокомандующий перевел на север в Восточную Пруссию. Он первоначально нацелил свои наступательные действия против отдаленных левофланговых французских корпусов маршалов Нея и Бернадотта. 4(16) января русская армия под прикрытием лесных массивов двинулась из района Бялы на запад, чтобы нанести поражение разбросанным по бивуакам французам, рассчитывая на эффект внезапности. Удачное наступление могло кардинально изменить ситуацию на севере р. Вислы и создать благоприятные условия весной 1807 г., чтобы очистить всю территорию до р. Одер от противника. Но Ней, видимо ввиду недостатка продовольствия, при расквартировании своего корпуса нарушил приказ Наполеона (не вести активных наступательных действий) и совершил поиск в район Гутштадта – Гейльсберга, за что позже подвергся от своего императора форменному разносу («растревожил осиное гнездо»). Но в конечном счете внезапности не получилось, первым о русском наступлении узнал Ней и успел предупредить Бернадотта, а тот смог подготовиться к встрече с противником. После боев под Либштадтом и Морунгеном 12–13 (24–25) января, где стороны понесли примерно равные потери (примерно по 2 тыс. человек), Бернадотт решил отступить. К этому его обязывал и полученный от Наполеона приказ. Таким образом, Беннигсен упустил благоприятный момент – нанести поражение отдельным французским корпусам.

Французский император только 14(26) января узнал о движении главных сил Беннигсена. Вряд ли его обрадовали такие новости, но не в его характере было уклоняться от нападения противника. В мозгу французского полководца сразу же созрел план, по которому Бернадотт должен и дальше продолжить отход к Торну, чтобы растянуть коммуникации русской наступающей армии и тем самым подставить ее с юга под фланговый удар главных сил Наполеона. Главные силы французских войск были сосредоточены с удивительной быстротой. Уже 16(28) января все корпуса получили приказ о выступлении. Наполеон также рассчитывал, что этот маневр пройдет вовремя и не замеченным противником.

Но уже 20 января (1 февраля) русские разъезды перехватили несколько депеш французского императора (всего было перехвачено семь депеш), из которых становилось ясно содержание его плана – отрезать русские войска от Кенигсберга, отбросить их к морю или в район нижней Вислы. Беннигсен срочно прекратил преследование войск Бернадотта в западном направлении, уже к 22 января (3 февраля) он развернул свою армию с запада фронтом на юг и сосредоточил ее у Янково, прикрыв дорогу на Либштадт. Наполеона крайне удивило внезапное появление русской армии на его пути, в тот день под его рукой оказались лишь гвардия, кавалерия Мюрата и пять дивизий из корпусов Сульта и Нея. На подходе были корпуса Даву и Ожеро. Он отложил главную атаку на следующий день, но в то же время в целях ее подготовки принял решение захватить Бергфридскую переправу.

Три дивизии должны были сковать силы противника с фронта, а двум дивизиям Сульта предстояло захватить мост на реке Алле у с. Бергфрид, зайти в тыл левого фланга Беннигсена и перерезать дорогу на Кенигсберг. Ожесточенные бои 22 января (3 февраля) разгорелись за обладание мостом. Здесь отличились в этот день три русских полка (особенно Углицкий мушкетерский полк) под командованием генерал-майора Н.М. Каменского (младшего сына генерал-фельдмаршала) [90]. Героическое сопротивление до глубокой ночи полков Каменского, не позволившее Сульту с ходу захватить этот стратегически важный мост, сорвало план Наполеона. Беннигсен же не стал рисковать, да и он явно опасался обходного движения у Бергфрида. Ночью русские войска покинули позицию у Янково и тремя колоннами отошли на север, с целью присоединения не успевших подойти к Янкову частей князя Багратиона и прусского корпуса Лестока.

После ухода русских из-под Янково Наполеону снова стало ясно, что и на этот раз подготовленная ловушка не сработала, а Беннигсен явно уклонялся от генерального сражения. Но французский полководец не оставил мысли перерезать путь Беннигсену, быстро и победоносно закончить кампанию разгромом русской армии. Он приказал корпусам Сульта и Даву совершить обход русских, направляясь на Гутштадт и Гейльсберг, Нею двигаться влево на Либштадт и отрезать путь соединения корпуса Лестока с Беннигсеном, корпусу Ожеро с резервной кавалерией оказывать давление на главные русские силы, а корпусу Бернадотта, далеко отдалившегося по его же желанию, приказал поспешить к главным силам Великой армии (что выполнить тот уже никак не успевал). Фактически Наполеон хотел осуществить двойной обхват русской армии, а численное преимущество французских войск давало ему на это надежду.

Последующие три дня 23–25 января (4–6 февраля) были отмечены ожесточенными схватками в арьергардных боях, в которых отличились командовавшие боковыми отрядами русского прикрытия: генералы М.Б. Барклай де Толли и К.Ф. Багговут, а также князь П.И. Багратион (только что прибывший на театр военных действий), осуществлявший общее руководство тремя арьергардами. Очень тяжелые бои выдержал арьергард Барклая (5 тыс. человек) 25 января (6 февраля) под Хофом. Судя по сложившейся ситуации, фактически он должен был принести свой отряд в жертву, чтобы дать возможность Беннигсену собрать войска в Лансберге, где тот первоначально намеревался дать сражение. Почти все полки Барклая понесли огромные потери (особенно 1-й егерский и Костромской мушкетерский полки), а французы в качестве трофеев захватили четыре русских знамени. Но позиция под Лансбергом имела много недостатков, и Беннигсен затем отступил от этого города. Барклай и его войска выполнили свой долг и мужественно отражали атаки противника; только наступившая темнота и глубокий снег, мешавший быстрому продвижению французов, спасли их от полного уничтожения. Потери Барклая были значительные (2 тыс. человек), но и у противника – не меньше. 26 февраля (7 февраля) уже на подступах к Прейсиш-Эйлау от Лансберга русский арьергард под командованием Багратиона также создал все условия для того, чтобы Беннигсен успел занять и подготовить новую позицию на северо-востоке позади этого города для решающего сражения – не успевала пройти через город задержавшаяся в дороге тяжелая артиллерия. После многочасового боя лишь после полудня Багратион отступил к городу, где удар на себя приняли уже полки под командой Барклая, который во время боя получил тяжелое ранение. К ночи город окончательно перешел в руки французов [91].

В литературе бытует мнение, что 26 января (7 февраля) Наполеон вовсе не хотел занимать Прейсиш-Эйлау, поскольку в его распоряжении было еще мало сил – поэтому он не желал слишком далеко выдвигать свой центр до прибытия корпусов Даву и Нея. Обоснование этой версии можно найти в знаменитых мемуарах наполеоновского офицера Ж.Б.А.М. Марбо. Если верить ему, то в бой за город в этот день французы ввязались из-за того, что императорский обоз с багажом Наполеона неосторожно обосновался на линии передовых постов у самого города, а русский патруль чуть его не захватил. Сначала вспыхнула перестрелка, потом она переросла в столкновение уже в самом городе [92]. Конечно, воспоминания Марбо очень интересно читать, но верить ему безоглядно, по мнению многих исследователей, нельзя, слишком уж вольно он обращался со многими историческими фактами. Тем удивительнее, что такие авторитетные ученые, как Ч. Чандлер и А. Лашук, посчитали этот описанный Марбо случай правдивым и изложили эту версию в своих работах без всякой критики [93]. Наверно, ни одно сражение эпохи Наполеоновских войн так не окутано тайнами, что до сих пор не могут разгадать историки, как события при Прейсиш-Эйлау. Не могут, поскольку налицо имеются явные противоречия и странности. Но на данный момент источники не подтверждают этого рассказа, этому противоречит и логика происходивших событий. Штурм города французами начался сразу же, как через него прошли войска Багратиона. И вряд ли обоз мог очутиться впереди или на уровне боевых частей. Город несколько раз переходил из рук в руки и только к ночи окончательно был взят французами. Более убедительным необходимо признать мнение современного историка В.Н. Шиканова, посвятившего отдельную книгу кампании 1806–1807 гг., который полагает, что командование тогда просто утратило контроль над ситуацией [94]. Солдаты обеих армий слишком долго ночевали на бивуаках в холоде и без пищи, поэтому надеялись найти крышу над головой, тепло и еду в городе, чем во многом объясняется ожесточенный характер боестолкновений в Прейсиш-Эйлау. Сам же Беннигсен в своих записках утверждал, что в десять часов вечера он сам отдал приказ «очистить город со всевозможною тишиною, чтобы не дать заметить неприятелю этого движения» [95].