Ленинград, Васильевский остров 4 страница

Токарев вспомнил наконец номер и начал вертеть телефонный диск. Трубку на том конце провода снял Александр Владимирович. Артем кашлянул и поздоровался:

— Вечер добрый, Александр Владимирович. Аня дома?

— Привет-привет, — добродушно отозвалась трубка. — Как себя чу?

— Ну… — замялся Токарев и козырнул словечком, недавно почерпнутым из лексикона полковника Богуславского: — Если коротко — эклектизм…

— Че-го?! — опешил Александр Владимирович и тут же рассмеялся: — Тема, не пугай меня. Я родился в Нарыме, там за «измы» мигом бы пятак начистили!

Артем улыбнулся:

— А в Гавани и без эклектизма — это быстро.

— Ну, тогда нас окружают психически нормальные люди, — рассудительно сказал Александр Владимирович. — Зову.

Трубку перехватила Аня, не слышавшая начала разговора:

— Это я с мамой психически нормальная? Токарев вздохнул:

— Ань, тебя поставили подсматривать, а ты подслушиваешь…

— Все понятно, — ничего не поняв, сказала Аня. — Встречаемся у Зоопарка минут через двадцать?

По прикидкам Артема, Зоопарк попадал в зону набега «васькиных», поэтому он после секундного колебания предложил другое место:

— Давай лучше у «Великана»?

— У зверей через двадцать минут! — отрезала Аня и повесила трубку. В последнее время ей обязательно нужно было хоть в мелочах каких-то, но настоять на своем. У нее вообще все явственнее прорезалась склонность к командирству, и эта склонность начинала Артема потихоньку бесить.

С другой стороны, Токарев в таких ситуациях вспоминал заповедь отца, гласившую, что «с бабой по пустякам лучше не спорить. Уступишь ей в пустяке — ей и покажется, что она главная. Но это касается только пустяков, а не серьезных вопросов»…

Артем трусцой пробежался через Университет, прыгнул в удачно подошедший троллейбус, через пару остановок выскочил на Пушкарской и быстрым шагом пошел к Зоопарку.

А у Зоопарка тем временем кучковались представители петроградской шпаны — по виду не очень отличавшиеся от «васькиных». В кружке, состоящем человек из двадцати, председательствовал крепкий парень по прозвищу «Сибиряк».

— Скоро должны появиться васькины… С ними могут прибежать и гаванские.

Один любопытный молоденький шкет тут же встрял с вопросом:

— А знаешь, откуда?

— Оттуда!

Шкету тут же отвесили леща, он заткнулся, и Сибиряк продолжил:

— Встречать их на катке я передумал. Мы пойдем…

— Куда? — снова встрял неугомонный шкет — и тут же понял, что влип, прикрыл затылок рукой, но это не помогло.

— Тащить верблюда! — под одобрительный смешок Сибиряка малец получил сразу пару пенделей и окончательно затих.

— Мы пойдем другим путем. План-схэма: они к нам причалят на троллейбусе со Стрелки, высадятся либо сразу, либо на второй остановке. Посему: ты, Саня, караулишь недалеко от моста, тебе хорошо будет видно нутро троллейбуса: время-то позднее, в салоне свет уже включили. Как высадятся — через проходные летишь к нам. Чего недопонял?

Парень, которого звали Сашей, кивнул и побежал к мосту.

Сибиряк продолжил:

— А мы сидим у старой школы. После известия от Сани — бегом к Зоопарку через дворы. Ты, шкет, — на сто метров впереди. Если на них натыкаешься — мухой назад. Наваливаемся возле заколоченной арки из-за угла. Палками и по ногам. Гоним в садик перед Мюзик-холлом — там, если что, от ментов легче скрыться. Все запомнили: учим всерьез, чтобы гонором своим харкали!

…На подошедшего к Зоопарку быстрым шагом Токарева шпана внимания не обратила, а вот он краем уха их разговор зацепил — плюс визуальное наблюдение кое-что дало: Артем отметил и стеганые ватники, и велосипедные цепи в руках у некоторых. В общем, информации было достаточно, чтобы понять: судя по всему, набег васькиных нарвется на засаду. Токарев задергался, понял, что Вату уже не предупредить, стало быть — нужно как можно быстрее перехватывать Аньку — вытаскивать ее подальше от этого района, где очень скоро начнется настоящая свистопляска. Аньку он поймал на подходе к Зоопарку — она была в настроении самом благодушном:

— И куда кавалер приглашает даму? Артем, скрывая беспокойство, постарался улыбнуться в ответ:

— Давай по мороженому? А? В «Великане»? Только не надо иронизировать… Ну — хочу я мороженого! В шариках. После тренировки — знаешь.

— Знаю, — кивнула Аня. — Кто бы спорил. И вообще, мороженое — это очень эротично…

В другое бы время Токарев обязательно зацепился за тему эротики, но сейчас лишь криво улыбнулся и буквально потащил Аню к «Великану» через парк. Их обогнали два парня, двигавшиеся почти перебежками. В руках у них были черенки от лопат.

Артем замедлил шаг:

— Постоим минутку, Ань?

— Зачем?

— Шнурок развязался…

Токарев быстро осмотрел Александровский парк, вгляделся в улицу Горького.

— Все понятно…

— Что понятно? — Аня не понимала, что происходит, поэтому начала раздражаться. — Шнурки не развязались?

— Да тут такие завязки… Давай-ка быстро по дорожке на улицу Горького, там — на другую сторону и — вглубь дворов…

— А там что — целоваться незаметнее?

Она по-прежнему не ощущала опасности, и Артем не выдержал и сорвался:

— Аня, сейчас здесь будет полный засос, уходим!!!

Но они не успели. По садику разнесся резкий. двойной свист, в котором легко было угадать сигнал к атаке. Кто-то завопил: «Аида! Да!» А потом — топот десятков подошв и характерные звуки драки: «Шша…хрусть… ты-ы-ы…на…блядь!..» — «М…ы…м… А-а-а!»

Васькины не рассчитывали нарваться на засаду, поэтому психологически продержались лишь секунд двадцать, после чего их строй дрогнул и ватага ртутью брызнула по садику. Драка переросла в мелкие стычки. Это был полный крах. Один гнал троих. Кто падал — того добивали ногами. На дорожку прямо перед Артемом с Аней выскочил Вата. Его правый кулак был ободран до крови. За Ватой гнались двое, один из них успел воткнуть черенок лопаты между ног Вате — тот красиво растянулся на дорожке, сдирая себе обе ладони, подбородок и колени. Один из догонявших в прыжке попытался упасть двумя коленями Вате на спину, но не рассчитал и тоже проехался по дорожке. Второй оказался более удачливым — попал кедой Вате в горло. Первый быстро вскочил и пару раз ударил Вату по голове черенком от лопаты. Вата завыл, сжался и постарался перекатиться к скамейке — там из последних сил схватил было урну, замахнулся, но, получив ногой в голову и палкой по коленке, сник. Началось тупое тыкание ногами по телу.

…Все это произошло очень быстро, Аня даже сказать ничего не успела. С широко раскрытыми глазами она обернулась к Артему, но он ее слушать не стал:

— Стой здесь, я быстро!

Рванувшись с места, Артем подлетел к парням, избивавшим Вату, и с ходу сзади пробил одному печень. Второй получил два раза с левой в бровь, апперкотом в подбородок, а когда начал оседать — еще и сверху справа. Пацан откинулся на спину — рядом с дергавшимся от боли первым.

— Вата, как настроение?

Вата с трудом собрал свое тело в организм и встал. Его зашатало. Артем поймал его и направил в сторону Тучкова моста. Идти, однако, Вата не смог и присел на скамейку, найдя в себе силы лишь на усмешку:

— Думал, что в Париже ложки, а оказалось — вилы…

Между тем по садику разнесся вой милицейских сирен, и послышалось хлопанье дверей воронков — а эти звуки ни с чем не перепутаешь.

— Елки-моталки, — сказал Вата. — Мусара!

— И кто бы мог подумать! — иронично отозвался Токарев. — Ладно. Ты — не сбитый «ястребок», а я не белорусская девушка из партизанского отряда. Доберешься сам.

— Благодарю. Бывало хуже.

Артем бросился к нервно переминавшейся Ане, уже почти добежал, но услышал шелест шин по парковому гравию. Токарев оглянулся и увидел, что у скамейки, где отдыхал Вата, остановилась «канарейка». Два сержанта, лениво выйдя, одними пальцами подцепили Вату за одежду и вздернули его со скамьи. Тот из последних сил рванулся в сторону — слабо и прогнозируемо безнадежно — получил коленом в лицо и совсем затих. Тело потащили к газику. Открыв дверь, сержанты стали поднимать «мясо», в этот момент из отсека высунулась голова Сибиряка, который, ухватившись руками за дверь, попытался затеять разговор, чтобы, улучив шанс, выскочить:

— Командир, давай по-людски.

Сержант отпустил Вату (тот безжизненно стек на землю) и два раза ударил Сибиряка в лицо. Лицо исчезло.

— А мы и так пока по-людски с вами… Токарев посмотрел на Аню, помотал головой, снова развернулся и быстро добежал до газика:

— Товарищ сержант, это мой брат… Я его, честное слово, сам до дома доведу.

Сержанты переглянулись, снова отпустили тело: — Залезай.

Артем удивленно мотнул головой:

— А я-то с каких щей?

— Залазь! Достали!!! — рявкнул сержант и попытался ухватить Токарева за рукав. Артем увернулся и попытался вложить в голос максимум вежливости:

— Я вас по-человечески прошу. Отпустите его. Я поймаю машину и…

— Сынка, ты в багажник сам заберешься — или катаньем?

И тут Сибиряк выпрыгнул-таки из газика. Перекатился кувырком и дернул по газонам. За ним рванулся еще один, но этого сержант достал — пыром вогнал носок сапога в грудь. Парень переломился и упал. С досады сержанты врезали еще пару раз начавшему приходить в себя Вате. В этой нервной суете Артем схватил сержанта за рукав:

— Я прошу вас…

Сержант впился клешней Токареву в ухо, Артем вывернулся, оставив волосы в милицейской ладони, от боли машинально махнул правой — попал в область подбородка. Удар был не сильным, но губа у сержанта вспухла. Второй сержант мгновенно схватил Артема сзади за волосы, перехватил шею, придушил, а его коллега пару раз точно пробил Токареву в под-дых. Артем обмяк, начал ловить воздух ртом и уже не сопротивлялся, когда его закинули в газик следом за Ватой…

Менты свою работу проделывали бывало в общем-то без злости. Залезая в машину, «пострадавший» сержант слизнул кровь с губы и выругался с улыбкой:

— Ну что за жизнь собачья, морду бьют через дежурство! Хоть бы посадили за это кого-нибудь.

— А тебе полегчало бы?… Или, думаешь, бить бы прекратили? — философски поинтересовался водитель, пытаясь завести «канарейку».

— Нет, серьезно, что за дела! Морда не казенная!

— А какая же? — хохотал водила.

— Ну тебя! И плотят…

— Началось… Один император на приказе об увеличении пенсии городовым начертал: «Я бы этой свинье вообще бы не платил, ибо сама себе пропитаться всегда найдет».

— Очень красиво! Это тебе в университете твоем преподали? И чему вас учат, юристов будущих — ментов ненавидеть? Ты ж сам мент!

— Ладно, поехали в отделение. Все уже разбежались…

С горем пополам тронулись. Метров через двести водитель снова спросил:

— А чего ты из-за губы-то так распереживался? Любовь?

— Угу, — хмыкнул сержант, закуривая «Приму». — Тут одна понты кидала: «Я, знаете ли, курю только сигареты с фильтром», — я сбегал. «Я, вообще-то, предпочитаю сухое», — припер сухое с заднего хода. Я — то, я — се, чего желает дама… А результат? Гонорея!!!

Водитель грохнул хохотом и был поддержан даже некоторыми задержанными. А потом и сержант разулыбался. Вот так вот, с шутками и прибаутками прибыли в отделение…

Самое смешное — Сибиряк-то тоже далеко не ушел. Он выскочил на улицу Горького, а там как раз ехала оперативная «шестерка» с дежурным опером. На скорости километров двадцать в час опер открыл дверь и сшиб ею заслуженного учетника комнаты несовершеннолетних. Сибиряк, ошарашенный ударом, лежал ногами на мостовой, а головой — на тротуаре.

— Автомашина — это средство повышенной опасности! — назидательно сказал оперативник, поднимая беглеца и занося его на заднее сиденье шестерки.

— Непруха! — очухался Сибиряк.

— Кто победил? — равнодушно поинтересовался опер.

— Да мы их сегодня… порубали… Слушай, — Сибиряк порылся в карманах и вытащил два рубля. — Купи пива, а? Чуть ведь не зашиб…

— А что, — пожал плечами опер. — Можно. Тпру!!!

…Постепенно в дежурную часть свезли всех задержанных и пинками разогнали по разным углам. Дежурный знал, что если сразу не нагонит жути, то до утра будет жить в сумасшедшем доме, а потому «дирижировал» властно и резко:

— Александровские — в пердильник! Васькины — в оперчасть на второй этаж. «Хочу в туалет» — квалифицируется как попытка побега. «Не знаю» — как хамство! Ребра выну и об колено переломаю!!!

— Все из карманов — на стол!

Сержанты подпихивали парней и ловко шмонали, все падало в общую кучу, но никто не жаловался и не требовал пересчитать мелочь или сигареты.

— У кого претензии? Заявления? Никто не хочет написать заявление? Все травмы оттого, что случайно споткнулись? К сотрудникам претензии?!

Шпана пыхтела, но отмалчивалась. Таковы были правила игры: попал в плен — крепчай. Токарев тоже молчал. Он думал о том, как выбраться из этой истории, чтобы не уронить репутацию отца. Но отец-то, в случае чего, — поймет. А вот Анька вряд ли поймет мотивы его поступка.

Оказавшись через некоторое время в «аквариуме», Артем сел на корточки и уткнул лицо в кулаки. Рядом хорохорился Вата:

— Ничего-ничего… Не горюй, Первая перчатка, с кем поведешься — с тем и насидишься!

— А я-то за что? — вздохнул Токарев.

— Во дает! — изумился Вата. — Лучше было бы, если бы было за что?

— Лучше!

Вата помолчал, а потом сказал шепотом:

— Ты слышишь себя-то? Ку-ку! Артем закрыл глаза и ничего не ответил. …Между тем дежурный уже беззлобно отфыркивался по телефону от главковского начальства:

— Конечно, всех отловили — на одной машине-то… Меры? Меры — да, принимаем. Серьезные. Ремнем по жопе — и по домам. А какие вы предлагаете? Может, для вас это и ЧП, а для нас — разминка перед салютом… А с кем я говорю? О-о-о… А что вас так задело? Я запомню. Про обком слышал. Никак нет, я беспартийный, однако прописку имею. Никак нет, товарищ ответственный работник обкома, я не хамлю. Просто у меня задержанных больше, чем ответственных документов… Вот я дело и делаю… Очень хорошо, приезжайте, нам поможете… Есть!

Дежурный положил трубку на рычаг и тут же схватился за местный телефон, набрал номер оперчасти.

— Але, Гусев? Слышь, тут такое чудо звонило! Из обкома! Ну по поводу этих, гопников, — кричит: «Бандитская акция!» Я, конечно, корректно… Но, чую, он приедет. Я не знаю — чую. Наверное, через городскую дежурку. Я предупредил — подметайте…

А все было просто. Звонило в дежурку никакое не чудо, звонил ответственный дежурный административного отдела обкома партии товарищ Лампов, прибывший в ГУВД с внезапным запланированным визитом. Ну, прибыл и прибыл — получал, как обычно, пространные ответы на дурацкие вопросы. И тут — бац, когда он выпятил живот посреди гувэдэшной дежурки, — один из помощников выяснял по прямому с Петроградским РУВД:

— Беспорядки? Сколько их? Все несовершеннолетние…

И понеслось. Потому что накануне было совещание в обкоме по поводу предстоящей Олимпиады и чистки города от деклассированных элементов. На совещании срочно потребовали усилить, углубить и немедленно дать результаты… В общем — все в один кулек. А тут Лампов как раз и увидел возможность отрапортовать о результатах. Лично отрапортовать — это важно. Для тех, кто понимает. В общем — пошло-поехало… Лампов перехватил трубку у помощника дежурного по ГУВД, нарвался на иронично-усталого дежурного в районе, его зацепило, он позвонил своим в обком, потом в прокуратуру, потом начальнику Петроградского УВД, потом начальнику районного следствия — тот начал объяснять, что следственной перспективы нет, и вызвал этим лишь звонок начальнику Следственного управления… Потом очень много начальников сразу поехали в Петроградское РУВД — а там: пацаны друг на дружку объяснения и заявления не пишут, рапортов сержантов для возбуждения дела по массовому хулиганству недостаточно, а дело уже просто позарез необходимо. В общем — картина маслом, сотрудникам-то милиции весь этот геморрой и на хрен не нужен, а машина запустилась… Тут и разбитая губа у сержанта выплыла — хоть что-то, сержанту орут: «Немедленно в травмпункт», — он пытается вяло отбояриваться (оно ему сто лет не надо, в омутах моченному из-за губы по кабинетам терпилой болтаться) — а с начальством, как известно, особо не поспоришь, особенно когда начальство это само в полузадроченном состоянии находится… В общем, в оконцовке — возбуждение уголовного дела на несовершеннолетнего Токарева А.В. по родной 191-й статье.

 

* * *

 

Статья 191 УК РСФСР

«Сопротивление работнику милиции или народному дружиннику».

 

Оказание сопротивления работнику милиции или народному дружиннику при исполнении этими лицами возложенных на них обязанностей по охране общественного порядка —

наказывается лишением свободы на срок до одного года, или исправительными работами на тот же срок, или штрафом до ста рублей. Те же действия, сопряженные с насилием или угрозой применения насилия, а равно принуждение этих лиц путем насилия или угрозы применения насилия к выполнению явно незаконных действий —

наказываются лишением свободы на срок от одного года до пяти лет или исправительными работами на срок от одного года до двух лет (введена Законом РСФСР от 25 июля 1962 г.; в ред. Указов Президиума Верховного Совета РСФСР от 3 декабря 1982 г. и от 29 июля 1988 г. — Ведомости Верховного Совета РСФСР, 1962, № 29, ст. 449; 1982, № 49, ст. 1821; 1988, № 31, ст. 1005).

 

 

* * *

 

К утру обо всем этом балагане узнал Токарев-старший, естественно, примчался в Петроградское РУВД, говорил с матерившимся и плевавшимся от злости начальником, со старым приятелем — начальником розыска — но… Следствие кивало на коллег из управления, мол, «они — мудаки», управление советовало улаживать все «наверху» («А нам — по барабану!»), одуревший сержант вообще орал: дескать, может сказать, что пошутил… Однако дело-то взял на контроль обком партии, а это в те времена было круче, чем когда сегодня полпред на свой личный контроль берет… Короче, все вышло ужасно справедливо, даже не ужасно, а кошмарно — виноватых нет, все старались, помогали, всех понять можно — но жопа-то полная… К полудню праздничного дня 7 ноября отец и сын Токаревы пришли домой с чугунными головами и осознали, что, похоже, — «приплыли»… Разговор отца и сына был суровый, жесткий, но честный. Сначала долго молчали, а потом Артем не выдержал:

— Отец, я в чем-то не прав?

— Не прав! — отрезал Василий Павлович.

— В чем?!

Токарев-старший угрюмо глянул на сына (а угрюмо-то потому, что оперативная чуйка подсказывала перспективы — и от них сердце стискивало, так жаль было свою кровиночку, своего мальчика чудесного — а и показывать этого никак нельзя было) и катнул желваки по скулам:

— Уж если понеслось — то бил бы по-настоящему — и ноги в руки…

— Но я же…

— Ты! — Токарев-старший махнул рукой и вздохнул. — Ты, Тема, на улице проигрываешь, потому что надеешься на благородство. Вот и здесь тебя подвел твой характер — а еще интуитивная вера в справедливость… Знаешь, когда все действия и поступки правильные — тогда не бывает неправильного результата. А у нас результат пока… М-да… Знаешь, мы устанем от обсуждения. Не надо мне ничего объяснять. Мне за тебя не стыдно, мне за тебя очень обидно. Я и мои товарищи — мы попробуем переломить мир в твою сторону. Шансов мало. Если тебе дадут условно — будем дальше жить. Когда-нибудь ты все это вспомнишь с улыбкой.

…Артему было так плохо, как, наверное, никогда в жизни, и держаться ему помогало лишь твердо усвоенное правило, что мужчина даже подыхать должен достойно — без соплей и воя. А завыть хотелось — завыть, зарыдать, заплакать по-детски… Реальная перспектива судимости разбивала его мечту — стать оперуполномоченным уголовного розыска, стать таким, как отец. А еще… А еще — Аня не встретила его у отделения милиции. Она даже не торопилась со звонком. Она отошла в сторону, когда Судьба вусмерть метелила Артема…

Кстати говоря, Аня ведь могла спасти Токарева — если бы вовремя и как надо рассказала бы все отцу. По иронии судьбы, Александр Владимирович хорошо знал товарища Лампова и даже устраивал его дочь в инженерно-экономический институт, что характерно, — не за деньги, а по отношениям. Поэтому, если бы Торопов-старший узнал все, динамично и со свойственной ему энергией вышел бы на Лампова — все могло и в другую сторону развернуться. Но…

Аня пришла домой испуганная и, кстати, разобиженная на Артема, который, как она решила, — бросил ее одну в опасной обстановке ради какого-то гопника! А чего еще ждать от будущего мента! Да к тому же отца сначала дома не было, зато был дедушка, который сразу смекнул, что с внучкой что-то неладное творится. Слово за слово — вытянул старый все из Ани, причем больше всего интересовался, не остались ли внучкины данные у сотрудников милиции — несколько раз переспрашивал. Дедушка был человеком тертым и оч-чень не любил истории, хоть как-то связанные с правоохранительными органами. Он и Артема-то недолюбливал именно по этой причине. А чему удивляться — дедуля физиологически пережил тридцатые и сороковые. А в 1939 году в его парадной из 24 квартир лишь две остались с жильцами. Сейчас трудно понять, что в те времена означал звук подъезжающей ночью машины и шаги — либо к тебе, либо к Михельсонам. Понять трудно, а прочувствовать и вовсе невозможно…

 

* * *

 

Строчка из ордера на арест бывшего сотрудника УНКВД ЛО ГОЛОВА:

 

…Достаточно изобличается в том, что, будучи оперативным сотрудником УНКВД ЛО, ГОЛОВ допускал преступные методы в следственной работе.

 

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

От 14 апреля 1939 года.

 

Свидетеля — НОЖКИНА Федора Алексеевича, 1899 г.р., урож. Восточно-Сибирского края, Куйтинского р-на, дер. Харчев, русский, гр. СССР, б/п, главный бухгалтер 2 отделения 5 проектно-монтажного треста НКАП, прож.: Л-д, канал Грибоедова, дом 150, кв.9.

ВОПРОС: С какого времени и с кем персонально Вы были связаны по секретной работе в органах НКВД?

ОТВЕТ: С органами НКВД я сотрудничаю с 1928 года. Персонально был связан по Иркутску — с Нач. ЭКО МЕЛЬНИКОВЫМ, уполномоченным ПАВЛУХИНЫМ.

По Ленинграду — с Опер. Уполн. ЭКО АЙЗЕНШТАДТ В.Н., Нач. — ком отделения ГОЛОВ.

ВОПРОС: В 1937-38 гг. Вы давали материалы на группу работников 5 проектно-монтажного треста НКОП в лице ОРЛОВА Е.Н., СОКОЛОВА Д. Ф., СОКОЛОВА П.В., ПАВЛОВА В.А., ШАПИРО М.П., ШУФРИНА И.А., ЕРНЯК Д.И., ОВАДОВА Р.Т., РЫБКИНА Е.Г., МУСАТОВА и РУВИМСКОГО. Большинство Ваших материалов не подтверждается. Скажите, не было ли в Ваших донесениях искажений, преувеличений или корректировки со стороны ГОЛОВА?

ОТВЕТ: Нет, этого не было.

(Допрос прерывается с 16.40 до 23.10 14 апреля в связи с плохим самочувствием свидетеля)

ВОПРОС: Оказывал ли на Вас сотрудник ГОЛОВ давление, имели ли место случаи корректировки Ваших донесений?

ОТВЕТ: Я должен заявить об исключительно тяжелом поведении ГОЛОВА во время наших деловых встреч, а именно: весной 1938 года, месяца и числа я не помню, в одну из наших встреч на его квартире (по ул. Воинова, 34, кв.50), за то, что я долго не могу вскрыть к-р организацию в электрослаботочной промышленности, он угрожающе заявил: «Вы, видимо вошли в организацию, но от нас скрываете». Далее он сказал, что на вскрытие такой организации достаточно одного месяца и что я занимаюсь вредительством в работе НКВД, т. е. «ягодовщиной». Затем он угрозами заставил меня написать донесение, не соответствующее истинному положению вещей. Вскоре я узнал, что многие лица, проходящие по донесению, арестованы.

Несколько раз мне хотелось написать заявление в НКВД о том, что такое руководство пользы не принесет, но я боялся мести ГОЛОВА.

 

Записано с моих слов верно и мною лично прочитано.

Ф.НОЖКИН.

 

ДОПРОСИЛ:

НАЧ 2 ОТДЕЛЕНИЯ

3 ОТДЕЛА УГБ УНКВД по Л-ду

Лейтенант ГБ (Устинов).

 

 

* * *

 

Внутренне дедушка очень опасался государства — если можно было не голосовать, то не голосовал или же голосовал «единолично»…

Александру Владимировичу тесть представил случай с Артемом как забавный и незначительный анекдот, а потом, когда дошли все-таки до Торопова подробности, — потом уже поздно было. В то время раскрученную машину остановить мало кому удавалось. Александр Владимирович искренне переживал, орал на дочь и тестя — а толку-то…

В квартире у Тороповых Артем бывать перестал. До суда все дошло образцово-показательно быстро. С судьей пытались говорить, она пила кофе с друзьями Токарева-старшего, ахала… Однако Артем получил «два на два» — то есть два года лишения свободы условно с испытательным сроком в те же два года. Сержант, кстати, уже готов был дать показания, что сам себя зверски избил. Но — «два на два». Система оказалась сильнее логики, справедливости и неформальных связей. Восторжествовал какой-то дикий, абсурдный и никому не нужный, по большому счету, идиотизм — абсолютно нормального, положительного парня, мечтавшего стать милиционером, навсегда сделали ранее судимым ради красивого партийного отрапортования. И никто ничем не смог помочь — хотя все сочувствовали.

 

* * *

 

Судье Петроградского

Народного суда

Тов. Николенко О.В,

От Булина Юрия Евгеньевича,

1937 г. рождения,

прож. пер. Толмачева, 6-18,

тел. 312-45-98,

работающего ст. тренером

спорт-клуба «Ринг»,

раб. тел. — 314-6-7-09.

 

Уважаемая Ольга Владимировна!

 

Не хочу отвечать на Ваш входящий — своим исходящим.

Уверен, что от подобных характеристик у Вас рябит в глазах.

Много лет я являюсь не только тренером, но и воспитателем. Видел судьбы разные и спорные. Серьезный боксер вырастает один из ста. Но остальные, я надеюсь и всеми силами стремлюсь к этому, уходят от нас в жизнь порядочными мужчинами.

И если они усвоили, что сила не в том, чтобы уворачиваться, а в том, чтобы подниматься после пропущенного удара, почувствовали, что нельзя читать чужие письма, воспитали в себе невозможность сидеть перед женщиной, имеют характер мгновенно ответить на оскорбление чести и встать на защиту товарища — значит, я сжигаю свои нервы не зря.

Что такого сотворил Артем? Ударил взрослого здоровенного мужика, вооруженного палкой и пистолетом, который был уверен, что это право принадлежит только ему.

Ольга Владимировна, это вечер, молодость, совсем не ложное товарищество, рядом с ним была его любимая девушка… Нужно ли Вам перечислять известное? Все это Вы и так видите. Хотя в бумагах, уверен, трактование иное.

Я вижу лишь небольшой несчастный случай. У меня есть достоверная информация, что сотрудник милиции не имеет претензий.

Так в чем же дело? А в том, что где-то среди столоначальников засела тыловая мышь. Именно она ради отчета готова испоганить биографию человеку, которого никогда не видела в глаза.

Извините за резкость, но последний вопрос к Вам в защиту Артема:

— Кого бы Вы как женщина выбрали себе в провожатые домой поздно вечером?

В любом случае прошу приобщить мое письмо, как официальную характеристику из спортклуба, к материалам дела.

На судебное заседание прийти не могу в связи с тем, что 5 декабря 1979 года уезжаю с командой в г. Таллин на чемпионат «Стран Балтийского моря».

 

Заслуженный тренер РСФСР по боксу,

Мастер спорта Международного класса,

Двухкратный призер Европы

Булин Ю.Е.

 

 

Р.S. Искренне, но не беспристрастно.

 

 

* * *

 

…После вынесения приговора Артему показалось, что он понимает чувства людей, в одночасье из здоровых превратившихся в инвалидов — навсегда. Страшное это слово — «навсегда».

Домой они с отцом пошли пешком. На Тучковом мосту Артем незнакомо-чужим и старым голосом спросил:

— Папа… Скажи — за что меня… так…?

Василий Павлович долго молчал, сопел, будто сглатывал что-то через силу, и наконец ответил:

— Ты знаешь, сынок, я человек очень реальный и приземленный. И в Бога, наверное, не верю. Но однажды — слышал я от священника очень умную мысль. Его тоже один человек спросил: за что, дескать, Бог меня так?.. А он ему ответил: не торопись принимать за наказание то, что, может быть, послано тебе во испытание… Знаешь, всем нам разные испытания назначает судьба. Наверное, в чем-то это определяется тем, кому что по судьбе сделать положено… Но лучше не думать об этом — можно свихнуться.

Артем горько, очень по-взрослому, усмехнулся:

— То есть ты полагаешь, что судьба уготовила мне особое предначертание и для этого сделала меня судимым? Что у меня, быть может, какая-то особая миссия?

— Н-ну… Может быть… Что-то в этом роде, — неуверенно сказал Василий Павлович, с тревогой глядя на иссушенное внутренним жаром лицо сына.

Артем скрипуче рассмеялся:

— Будь она проклята, такая судьба! Будь она проклята!..

Токарев-старший даже вздрогнул от эха, неожиданно разлетевшегося от моста над черной водой: «проклята… проклята… проклята…».

 

 

Конец первой части

Часть II. Восьмидесятые

 

Все, кто верит в Бога, знают, что Он — всемогущ, справедлив и всеведущ, что не происходит на свете ничего, чего бы Он не знал. Поэтому очень многие верующие, сталкиваясь с какими-то очень черными и страшными делами, поднимают лица к небу и вопрошают гневно: «Как же Ты допустил?!» Стоящие на грани богохульства от непереносимой боли люди, как правило, не дожидаются ответа, вернее, не замечают его…