Человек — организатор своего времени 8 страница

Кроме зрителей, к помощи которых могли при­бегать постановщики, в эксперименте участвовало жюри. Члены жюри оценивали сложность-простоту и другие параметры сюжетов-инициатив, следили за тем, насколько постановщики прибегали к помощи, подражанию, консультациям. Они фиксировали изменения первоначальных сюжетов, когда авторы становились ответственными за их постановку. Экс­перимент показал, что одни студенты, выдвигая инициативы, уже предполагали себя ответственны­ми исполнителями своих замыслов; другие воспри­няли это как неожиданность и отказались от поста­новки. Отказ рассматривался как отсутствие ответ­ственности.

Выявились три группы студентов, одна из кото­рых предлагала (на стадии инициатив, замыслов) ровно столько, сколько смогла бы реализовать, вто­рая группа не помышляла о реализации вообще. В третью группу включались лица, которые перво­начально не предполагали себя (в будущем) постанов­щиками. Но, когда им было предложено поставить свой сюжет, они вынуждены были его упрощать. Ока­залось, что их стратегия противоположна стратегии студентов первой группы, которые, видя, что поста­новка в целом получается, начали дополнять, рас­ширять и развивать первоначальный сюжет. Таким образом, обнаружились две стратегии реализации инициатив: упрощение замысла на стадии его ответ­ственной реализации и его усложнение, конкретиза­ция, расширение.

Критерий усложнения или упрощения сюжета позволил понять некоторые скрытые механизмы свя­зи инициативы и ответственности: упрощение сю­жета свидетельствовало о противоречивости иници­ативы и ответственности. Инициатива расширяет поле деятельности, активности, но возникающая вслед за ней ответственность требует четких кри­териев для саморегуляции, и, если они предварительно не выделены, личность вынуждена сузить «пространство» активности, упростить задачу.

Далее эксперименты показали, что если студенты не берут на себя ответственность целиком, то они обращаются к социально-психологическим опорам (подражанию, сравнению, оценке, инструкциям). Иными словами, ответственность строит внутренние или внешние опоры, ищет критерии контроля — или свои, или внешние (социально-психологические).

Полученные данные выявили, что наиболее глу­боко инициатива и ответственность связаны тогда, когда, проявляя инициативу, человек мыслит себя субъектом ответственности. Социально-психологиче­ские поддержки (подражание, инструкции), к ко­торым прибегает сама личность, свидетельствуют о ее несамостоятельности, зависимости, что вскрывает противоречивый характер ее ответственности. Од­нако если в случае сужения поля своей активности субъект все же сохраняет автономию, то при об­ращении к социально-психологическим поддержкам имеет место возложение ответственности на внешние опоры, т.е. частичная утрата самостоятельности.

Обнаружилась интересная зависимость между характером инициатив и притязаниями личности на публичное одобрение, успех, оригинальность. Жела­ние заявить о себе иногда оборачивается неспособ­ностью самостоятельно реализовать свой замысел. Существует так называемый функциональный тип личности, у которого инициатива не связана с от­ветственностью, поскольку на ответственной стадии этот тип полностью отказывается от автономии, целиком переключается на социально-психологи­ческие опоры и активно заимствует готовые реше­ния. Его ответственность теряет характер личной ответственности, но он активно реализует готовое чужое решение.

Смена инициативной позиции на ответственную дает возможность выявить характер связи инициа­тивы и ответственности. Гармоничное и продуктив­ное сочетание инициативы и ответственности поз­воляет личности полностью сохранить свою автоно­мию и высокий уровень активности. Противоречи­вые формы связи инициативы и ответственности понижают уровень активности личности и лишают ее самостоятельности. Отсутствие между ними вну­тренней связи ведет к активному использованию готовых внешних моделей, правил и т.д.

Предметом исследования была и такая ситуация, в которой ответственность предшествовала инициа­тиве: инициатива могла проявиться только как расширение границ того необходимого и достаточ­ного, за что принималась ответственность. Мера принятой необходимости выражалась, по нашему предположению, в появлении инициативы. Мы пред­положили также, что субъект ответственности смо­жет расширить поле активности, только будучи уверен в достижении результата своими силами. Эта уверенность является также показателем ответ­ственности. Предварительно мы выявили установку на успешность (неуспешность) результата деятель­ности, поскольку именно эта установка могла цели­ком определять уверенность в успехе.

В эксперименте исключалась возможность подра­жания постановщиков друг другу, но присутство­вали зрители, которые давали свои оценки. Для выявления того, на внешние или внутренние крите­рии опирается личность, мы всех участников поста­вили в такую ситуацию, где их деятельность оце­нивалась независимо от того, нуждались они в этом или нет. В эксперименте использовалась ролевая игра, где зрители одобряют или не одобряют поста­новщика безотносительно к реальному результату его деятельности. Таким образом, можно было вы­явить, опирается ли личность на внутренние кри­терии успешности (и тогда она способна противо­стоять критике) или обращается к социально-психо­логическим поддержкам и критериям, ищет в них для себя опору.

Мы учитывали и удовлетворенность (неудовлет­воренность) личности своими результатами через ее отношение к справедливости (несправедливости) оценок жюри. В целом выявилось: характер при­тязаний личности — установка на успех-неуспех, уверенность-неуверенность (по мере совпадения-не­совпадения собственных оценок с оценками одобре­ния-неодобрения зрителей), наконец, удовлетворен­ность-неудовлетворенность своими достижениями в конкурсе в свете справедливости-несправедливости оценок жюри, а также в зависимости от объектив­ного успеха-неуспеха.

Эксперименты показали, что принятие ответст­венности ведет к повышению роли установки на успех-неуспех, т.е. к предвосхищению результата деятельности. Существенно то, что ответственность брали на себя даже те лица, которые имели установ­ку на неуспех, т.е. ответственность — это более глубокое понятие, чем притязания на успех. Она возникает не только при мотивации достижения, но и при мотивации поражения. Это подтверждает нашу гипотезу, что ответственность — это предъяв­ление требований к себе: они повышаются, если возникает возможность неуспеха.

Выявлены два критерия ответственности — расширение поля деятельности и уверенность (ко­торая сохраняется при наличии оценок — одобрения или критики). Если инициатива гармонично сочета­ется с ответственностью, то личность может противо­поставить собственную уверенность одобрению-не­одобрению окружающих. Негармоничная или проти­воречивая связь инициативы и ответственности при­водит к неуверенности, которая и проявляется в неспособности противопоставить свои критерии успе­ха оценкам окружающих.

Однако обнаружилось, что иногда выдвижение инициатив было и своеобразным уходом от ответ­ственности. Выдвигая нереалистические предложе­ния, эти лица настаивали на их реализации вопреки очевидным неудачам. (В своих опытах с обезьянами известный психолог Келер наблюдал такой случай: животное, чтобы достать подвешенный плод, ставит ящик на ребро (поскольку зрительно оно длиннее, чем другие стороны) и карабкается на него, не понимая, что в таком положении ящик стоять не может.) Подобно этому некоторые студенты упрямо пытались доказать и навязать окружающим свои решения, предложения, несмотря на их очевидное несоответствие действительности. Такая особенность поведения была свойственна лицам с установкой на успех. Более того, они испытывали удовлетворение и при неуспехе, обвиняя жюри в несправедливости оценок.

Удовлетворенность-неудовлетворенность не однозначно связана с успехом-неуспехом: у одних лиц успех не вел к удовлетворенности, другие вопреки неудаче не были неудовлетворены. В целом удовлет­воренность-неудовлетворенность зависит и от уста­новки на успех-неуспех, и от уверенности в себе, способствующей расширению инициатив.

Установка на поражение повышает функции самоконтроля, но блокирует инициативу. Эти лица не противостоят критике окружающих. При уста­новке на неуспех самоконтроль дает возможность развести неуспех и неудовлетворенность: и при не­успехе некоторые были удовлетворены тем, что они правильно действовали, а неудачу приписывали действию внешних обстоятельств. Студенты с уста­новкой на успех и при отсутствии гармоничной связи между инициативой и ответственностью удов­летворялись одобрением окружающих при явном неуспехе. Таким образом, в эксперименте был вос­создан внутренний механизм конформизма: чело­век видит, что терпит поражение, но принимает одобрение окружающих. Не этот ли тип людей как особая психологическая «порода» был характерен для эпохи застоя? Они разваливали хозяйство стра­ны и принимали в благодарность за это ордена. Другие студенты при установке на успех и при гар­моничном сочетании инициативы и ответственности не теряли способности противостоять мнению окру­жающих, имели собственные критерии успеха-неуспеха.

Для лиц с отсутствием инициативы и понижен­ным самоконтролем одобрение окружающих служи­ло внешними социально-психологическими опорами, которые компенсировали внутренние, что повышало их уверенность. Далее, по характеру связи уверен­ности-неуверенности с одобрением-критикой окру­жающих выделились два парадоксальных типа: один из них становился более уверенным при воз­растании критики, т. е. противостояние критике повышало четкость внутренних критериев. (Таких людей в жизни называют упрямыми.) Второй, на­против, столь негативно реагировал на критику, что его способность к саморегуляции блокировалась, эмоции мешали действию.

Благодаря экспериментам удалось установить, как личность в своей инициативе и ответственности ориентирована на оценку окружающих, в какой мере она противопоставляет свои критерии при оценке результата деятельности критике или одобре­нию (критериям) окружающих. Выявились особен­ности самостоятельности, автономности личности: в начале нашего исследования о ее самостоятель­ности свидетельствовало отсутствие ориентации на социально-психологические критерии и опоры, далее показателем самостоятельности стала способность сохранять уверенность и даже противопоставить свои критерии успеха-неуспеха социально-психоло­гическому одобрению-неодобрению.

Способ реагирования на критику или одобрение окружающих обнаружил закрытость, нейтральность или открытость, зависимость личности от этого ок­ружения, что раскрывает механизмы ее ответствен­ности. Обнаружился тип настолько зависимый, что он одобрение окружающих ставил выше очевидного неуспеха; нейтральный тип, т. е. не нуждающийся в одобрении или порицании в силу уверенности во внутренних критериях; наконец, тип, закрытый по отношению к социально-психологическим воздейст­виям.

Почему столь важна роль социально-психоло­гического окружения для «испытания на прочность» ответственности личности? Итоги данного экспери­мента, который, конечно, носил конкретный, а пото­му достаточно узкий характер, можно сравнить с другими исследованиями. Дело в том, что большин­ство исследователей связывают ответственность с разрешением разного рода противоречий. Так, классические опыты Кольберга, исследовавшего ответственность, содержали два противоречащих друг другу моральных суждения — воровство или спасение жизни. (Герой рассказа Кольберга Ганс стоит перед альтернативой: чтобы спасти жизнь своей больной раком жены, он должен купить ле­карство, но, поскольку оно стоит слишком дорого, ему остается только его украсть.)

В наших экспериментах противоречие не задава­лось самой задачей, а возникало (или не возни­кало) как внутреннее противоречие (между иници­ативой и ответственностью) или как противоречие внутреннего и внешнего (самооценка и самоконтроль и внешняя оценка, внешний контроль). Это различие принципиально: для испытуемых Кольберга вся си­туация достаточно умозрительна, а потому трудно сказать, насколько ее противоречие оказывается собственно личностным, тогда как в наших экспери­ментах противоречие возникает между реальным действием личности (ее инициативой) и неожиданно возложенной на нее ответственностью (или между ее уверенностью в себе, внезапно поколебленной кри­тикой, и т.д.). Таким образом, психологическая реальность, исследуемая нами, охватывает действи­тельные личностные противоречия.

Мы не беремся обсуждать данные Кольберга о возрастных стадиях и характеристиках ответствен­ности, которые он различал по характеру социаль­но-нравственных позиций и соответствующих аргу­ментов при решении противоречия *. Но внутри исследованного нами возраста обнаружены такие различия в типах ответственности, которые ставят под сомнение глобальность стадий Кольберга, ука­зывают на чрезмерную абстрактность его подхода. В исследуемом возрасте обнаружилось характерное для ряда типов общее противоречие между личными амбициями, казалось бы ориентированными на со­циально-психологическое окружение, на успех в гла­зах группы, и реальной личностной несамостоятель­ностью, которая сразу проявляется в случае критики со стороны группы; противоречие между самоуве­ренностью, выражающейся в виде инициатив, и неуверенностью на стадии ответственности. Разли­чия типов инициативы и ответственности позволя­ют понять и те механизмы, которые лежат в основе подлинной ответственности и инициативы, и те, ко­торые препятствуют их формированию. На первый

взгляд тип, который оказывается независимым от суждений группы (позитивных или негативных), может быть назван индивидуалистом или даже эгоистом и служить скорее негативным образцом, чем идеалом ответственного человека. Можно пред­положить, что он не годится для коллективной, раз­деленной ответственности.

На самом деле только тот, кто обладает внутрен­ней свободой от давления непосредственного окру­жения (тем более что окружением была не сложив­шаяся студенческая группа, а случайные люд — зрители), и может отстаивать свой нравственный выбор, брать на себя ответственность. Тот же, кто спешит отказаться от своих инициатив, приходит к «фальстарту» при упоминании об ответственности, на того и группа не может возложить свои поруче­ния, ответственность за общее дело, сколь бы ни был он чуток к общественному мнению. В такой игровой ситуации, как наш эксперимент, мы не имели, казалось бы, ни юридических, ни нравствен­ных нарушений. Однако ряд типов (и среди них конформист в чистом виде) обнаружили серьезные человеческие, психологические издержки. Например, обычно считается ответственным тот, кто предвидит последствия своих поступков. Мы обнаружили формальность, «психологическую безнравственность» такой ответственности, при которой человек стремит­ся избежать прогнозируемого неуспеха, а его иници­атива становится способом ухода от ответственности в сферу фантазии, необязательного.

 

* Кольберг установил, что дети находятся на стадии доморального сознания, поскольку аргументируют опасностью быть уличенными, подростки аргументируют с позиций «молодого члена общества», стремящегося к соблюдению «порядка». Субъ­ектом (субъективная ответственность) ответственности, по Кольбергу, личность становится на стадии «морали хороших челове­ческих отношений», затем проходит стадию морали социальной системы и совести и, наконец, стадию гражданского этического сознания.

Подлинная ответственность обнаруживается, пре­жде всего, в характере притязаний, в требователь­ности к себе, в установке на преодоление трудно­стей. Фактором, препятствующим ответственности, является установка на успех в глазах окружающих, стремление к публичности. Подлинная ответствен­ность связана с уверенностью в себе и собственными критериями саморегуляции. Неполнота ответствен­ности проявлялась в неуверенности и в обращении к внешним критериям. Неуверенность в свою оче­редь проявлялась в неспособности отстоять свои кри­терии, когда деятельность подвергалась резкой кри­тике, в отказе от своих критериев при явно завы­шенных оценках.

Если личность стремится реализовать свою ини­циативу, не беря на себя ответственность, то внеш­ние требования воспринимаются как принудитель­ные, неожиданные. Это ведет к эмоциональному дис­комфорту личности, к неудовлетворенности и в ито­ге — к утрате инициатив. Если же деятельность осуществляется только через ответственность, огра­ниченную достижением результата, уходом от неуспеха, то отсутствует полнота самовыражения, а потому полнота удовлетворенности. Здесь раскры­вается ограниченность представления об ответствен­ности как обязанности. Обязанность исключает возможность разных стратегий реализации дела, решения задачи, внутреннюю свободу субъекта, его способность к маневренности, творчеству.

На первый взгляд, исходя из определения ответ­ственности как присвоения личностью внешней не­обходимости, человек в своих действиях должен руководствоваться внешними социально-психологи­ческими критериями, искать в них опору. На самом деле основным для ответственности является чувст­во уверенности человека в своих силах, наличие четких собственных критериев деятельности и спо­собность их отстоять, добиться своего. Ответственность, как показало исследование, может быть, или устойчивым качеством личности, или ответственным осуществлением конкретной деятельности, т. е. отдельным поступком. Следовательно, ответственный способ осуществления деятельности может быть доступен и тем, у кого ответственность не стала еще устойчивым качеством. Это значит, что ответственность как качество личности нужно фор­мировать через деятельность.

Потенциально способными к ответственному пове­дению могут быть и лица, обладающие исполнитель­ностью как устойчивым качеством личности, и лица по своему типу амбициозные, стремящиеся к популяр­ности, и т.д. Но одновременно выявились и слабые, ненадежные звенья присущего им ответственного по­ведения. Поэтому их ответственность нужно форми­ровать иным путем, не только опирающимся на их сознание и на осознание необходимости.

Данное исследование обнаружило оптимальное соотношение инициативы и ответственности в психологической структуре деятельности. На первый взгляд кажется, что деятельность всегда должна на­чинаться с инициативы, поскольку в последней про­являются мотивы, цели человека. Более того, деятель­ностью психологи считают только ту, которая отве­чает мотивам, потребностям. Тогда и оказывается, что ответственность сводится к предвидению или к дости­жению результата. Однако наше исследование пока­зало, что последовательность инициативы и ответст­венности важна не сама по себе. Деятельность может инициативно начаться, но не перерасти в ответствен­ную и, наоборот, ответственно начаться, но не пере­расти в инициативный способ ее осуществления.

Раскрытие соотношения инициативы и ответствен­ности как внутриличностного соотношения (гармо­ничного или конфликтного) очень важно для даль­нейшего понимания коллективных форм инициативы и ответственности, для раскрытия механизмов со­гласования инициатив и разделения (от понятия «разделенная ответственность») ответственности. Хо­тя данное исследование не ставило целью выявить согласование инициатив, но наблюдение показало многие формы «согласований», которые проливают свет на судьбы этой формы активности в обществе. Одни лица проявляли инициативы, когда были пас­сивны все остальные, другие — в порядке подража­ния или соревнования с окружающими, наконец, только некоторые были инициативны «по собствен­ному побуждению». Обнаружилось также неумение согласовывать разные инициативы. Как уже отмеча­лось, причины этого кроются в незнании организаци­онных путей их реализации. Старшеклассники были быстры на выдумку и «туги» на ее воплощение в жизнь. «Согласованность» инициатив выступала либо как их тождественность, либо как их «контраст­ность», но подлинное согласование инициатив отсут­ствовало.

Особенности взаимодействия разных типов ответ­ственности были еще более сложными и противоречи­выми во временных группах молодежи (старшеклас­сников и студентов). Они обнаружили неспособность к разделенной ответственности. Если легко обнаружи­вался лидер тех или иных инициатив (при условии пассивности группы), то лидера ответственности за группу оказалось найти очень трудно, хотя в нее и входили люди, действительно обладающие ответст­венностью как устойчивым качеством личности, но они были готовы отвечать только за себя.

Таким образом, условием выработки коллектив­ных инициатив и разделенной ответственности явля­ется, во-первых, знание особенностей каждого из чле­нов группы, во-вторых, знание межличностных отно­шений в данной группе («традиций» подавления ини­циатив, безответственности и т.д.), на основе которых только и возможно построение педагогических воспи­тательных стратегий. Однако учет этих особенностей и «традиций» (особенно негативных) не должен пре­вращаться в опору на них. Например, при сложных взаимоотношениях подростков, когда их инициативы блокируют друг друга, можно предположить новые, необычные для них формы совместной деятельности, такие, как организационно-деятельностные и ролевые игры. В них разрушаются негативные стереотипы, закрепленные роли («инициатора», «козла отпуще­ния»), лидерство и формы активности начинают переструктурироваться.

Таким образом, мы выяснили, что активность вы­полняет самые разнообразные роли в жизненном функционировании личности, обслуживает все сферы ее жизни — от «координатора», организатора всех жизненных отношений и проявлений личности, «посредника» между требованиями общественной и личной жизни до самых детальных, частных, «мелких» операций, осуществляемых человеком по­вседневно. Говоря об активности в жизни каждого человека, отметим, что она является как бы резуль­тирующей всех его жизненных планов: временного, ценностного, действенного и т.д. Так, осуществляясь личностью в действенном плане жизни, активность приобретает форму самореализации, во временном плане — форму актуализации своих действий, т.е. са­морегуляции, в ценностном плане — форму самовы­ражения (самолюбия) как проявления своего «я» в жизни.

 

Глава III

ЧЕЛОВЕК — ОРГАНИЗАТОР СВОЕГО ВРЕМЕНИ

 

1. Время в жизни человека

Проблема психологического времени — одна из интереснейших и наименее разработанных в психо­логии. Особенность ее в том, что время и объективно (везде одинаково по своим законам), и индивидуаль­но. Оно является мерилом жизни человека (ее собы­тий, развития), но подчас не может переживаться «объективно», в отрыве от собственно личностных смыслов и значений.

Поскольку время «определено не только количественно, но и качественно и различается не только по количеству, но и по качеству» 1, ученые на протяже­нии длительного периода вели дискуссию (она прохо­дила в основном между представителями естест­венных и гуманитарных наук) о том, каковы особенности этого «другого», не физического времени, имеет ли вообще последнее право на существование. Это время помимо основных физических параметров, присущих любому времени, должно обладать каки­ми-то особыми признаками, которые определяли бы его как человеческое время 2. Разрешить многолет­нюю дискуссию, отстоять «человечность» времени помогли психологи. Выделив сначала субъективное время, отличное от физического, они затем доказали, что «субъективность» — это принадлежность време­ни субъекту, а не субъективистское его истолко­вание 3.

Внимание исследователей проблемы времени со­средоточилось на выявлении качественной специфи­ки, качественной определенности времени (согласно определению К. Маркса), а не только на особенностях субъективного переживания хронологического вре­мени. Накопленные в психологии и других науках све­дения, факты постепенно раскрывали временные аспекты психики, механизмы их действия (такие, как скорость, ритм, интенсивность) с точки зрения «про­извольного» управления этими механизмами субъек­том в отличие от неуправляемых, физиологических процессов (альфа-, бета-ритмов, подвижности нерв­ных процессов и т.д.). В этой связи скорость рассмат­ривалась, в частности, как скорость управления чело­веком своими психическими процессами (их произ­вольное замедление или ускорение), темп — как про­извольная психологическая интенсивность (с точки зрения значимости для личности интенсивного вы­полнения того или иного плана, задания), ритм — как психологически заданный и личностно обосно­ванный режим работы (количество перерывов, интер­валов и т.д.).

Все развитие психики человека осуществляется во времени, поэтому психологи постепенно стали выде­лять периоды, этапы, события, поворотные пункты 4. Появилось понятие жизненного пути 5, или индиви­дуальной истории (по аналогии с общественной), развитие психики определялось как протяженное, удлиненное, изменяющееся во времени, имеющее прошлое, настоящее, будущее.

Проблема времени оказывается удивительно близ­кой ученому и писателю, критику и художнику, актеру и публицисту. За последние годы появилось множество произведений, посвященных философским проблемам времени, они ставятся крупнейшими пи­сателями XX в.: М. Прустом, Д. Джойсом, В. Вулф, Ф.-С. Фицджеральдом, Т. Манном и др.

Проблеме времени отводится значительное место в произведениях классиков марксизма-ленинизма. К. Маркс писал, что, «если предположить наличие коллективного производства, определение времени, естественно, сохраняет существенное значение» 6. Особенно актуальным становится Марксово положе­ние об экономии времени, которое подтверждается всем ходом общественного развития: «Чем меньше времени требуется обществу на производство пшени­цы, скота и т.д., тем больше времени оно выигрывает для другого производства, материального или духов­ного. Как для отдельного индивида, так и для общест­ва всесторонность его развития, его потребления и его деятельности зависит от сбережения времени. Всякая экономия в конечном счете сводится к экономии вре­мени» 7.

Почему именно психологическое время вызывает особый интерес? В первую очередь потому, что сегодня ученые-психологи ищут и определяют (наряду с со­циологами и обществоведами) оптимальные условия и характеристики процессов труда, отношений про­изводства, коллективной и индивидуальной деятель­ности, изучают условия психологической совместимости людей, намечают способы рационального ис­пользования времени в системе «человек — машина», связанной со «скоростными» механизмами человека (такими, как скорость, темп, ритм и т.д.), с пробле­мой экономии времени за счет интенсификации.

Концепция труда, созданная К. Марксом, раскры­ла за его внешними временными характеристиками (такими, как продолжительность рабочего дня, ин­тенсивность труда) его сущностную социальную де­терминацию временем. «Точно так же,— отмечал        К. Маркс,— общество должно целесообразно распре­делять свое время, чтобы достичь производства, со­ответствующего его совокупным потребностям, подобно тому, как отдельное лицо должно правильно распределять свое время, чтобы приобрести знания в надлежащих соотношениях или чтобы удовлетворять различным требованиям, предъявляемым к его деятельности. Стало быть, экономия времени, равно как и планомерное распределение рабочего времени по различным отраслям производства, остается пер­вым экономическим законом на основе коллективного производства» 8.

Маркс показал, что время является и критерием общественных отношений, и социальной детерминантой всей человеческой деятельности, ее внутрен­ним законом. Тем самым методологически был подор­ван описательный подход к пониманию социального времени как простой продолжительности, как просто­го течения событий во времени. Личность и ее труд предстали как жестко детерминированные общест­венным временем, как контролируемые во времени, как ускоряемые и ускоряющиеся. Тем самым корен­ным образом изменился подход, в рамках которого рассматривалась специфика времени личности. Лич­ность уже не выступала как некий эпицентр, вокруг которого свободно и произвольно располагается прошлое, настоящее и будущее. Она стала рассматри­ваться как субъект времени своей жизни и ее органи­затор. При этом оптимальная регуляция, организация времени предполагают адекватное определение (оценку) личностью своих возможностей, выявление их соответствия или несоответствия внешним услови­ям деятельности. Следовательно, принадлежность времени субъекту предполагает регуляцию, планиро­вание, «использование» времени самой личностью.

Особенность субъекта времени проявляется в та­ком «перераспределении» времени, при котором лич­ность осуществляет выбор адекватного (внешним и внутренним запросам) способа деятельности (в обще­нии, в образе жизни). При этом возможен выбор раз­личных способов организации времени. Л. Сэв, напри­мер, определяет процесс регуляции времени как его «использование». В роли субъекта организации вре­мени у него выступает «реальный базис личности», на основе которого и происходит это использование (или регуляция) 9. Только выступая в качестве реаль­ного субъекта организации времени своей жизни, че­ловек получает возможность своевременно и адекват­но общественным задачам включаться в их решение, соотносить необходимое и свободное время своей жизни как на основании социальных запросов, так и на основании собственных планов, перспектив и т.д. Поэтому оптимальное для личности решение вопро­сов организации времени невозможно вне субъекта, помимо него.

Временная регуляция охватывает как деятель­ность в целом (с точки зрения соответствия ее плану), так и определение отдельных ее этапов, участков (вы­бор подходящего момента для совершения отдельной операции, способа связи, перехода от одной операции к другой, сокращения промежутков между опера­циями и т. д.) 10.

Социальное время, предъявляя свои требования человеку, четко обозначает, в какой период он должен уложиться, чтобы социально не отстать, «успеть». Оно может выступать как «движущей силой» разви­тия субъекта времени (с точки зрения совершенство­вания способов управления временем), так и его тор­мозом, стрессогенным фактором (в случае несформированности личностью своего качества как субъекта времени). Желание и необходимость соответствовать социальному времени, не отстать, «идти в ногу со временем» обусловливают такую стратегию организации времени, когда для того, чтобы не отстать, нужно «быть немного впереди». Стратегия «опережения» реального (хронологического) времени, планирова­ния своих действий (событий) «наперед» является стратегией активного преобразования, «резервирова­ния» или, наоборот, «использования» своего налич­ного времени, превращения его в условие своего раз­вития, реализации своих задач и т.д.