Человек — организатор своего времени 1 страница

Глава I

ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ

 

1. Личная жизнь как проблема

Может ли человек построить собственную жизнь изначально по плану, замыслу; может ли он на каком-то этапе действительно круто ее изменить, как часто он обещает себе начать «жить заново»? Нужно ли специально вырабатывать идеи, принци­пы, в которых воплотился бы смысл того самого главного и сокровенного, к чему стремится, чего желает достигнуть человек? Или эти принципы возникают только в результате жизни как ее обоб­щенный и осмысленный опыт? Как руководство­ваться ими в повседневных обыденных заботах, делах? Нужно ли вырабатывать отношение к соб­ственной жизни — к своему прошлому и будуще­му — или нужно жить, как живется, учиться, лишь использовать каждый ее момент, случай? Эти и мно­гие другие вопросы встают перед людьми, перед каж­дым в разной мере и в разные периоды жизни — или когда жизнь только начинается и обещает так много, или когда, разочаровавшись, человек спрашивает себя, могло ли быть иначе, так ли я жил.

В отличие от жизни социальной в личной жизни человека нет тех критериев, норм и стандартов, как нет и инстанций, которые могли бы судить и оцени­вать, хорошо ли сложилась его жизнь, благополуч­на ли, правильна ли она. Жизненные достижения, успехи, как правило, оцениваются лишь по социаль­ным меркам и критериям — стал хорошим специ­алистом, добился славы, успехов, постов, матери­альных благ. Однако трудно себе представить, что именно эти достижения при всей их социальной зна­чимости могут быть критериями для тех, кто их не достиг, не получил, не заработал. Простой человек не просыпается с горькой мыслью, что он не ми­нистр, а мать троих детей не начинает день с сожаления, что она не доктор наук, не академик. И как ни свойственна людям подражательность, все же каждый может легко утешить себя, сказав, что у него есть свое, а другого ему и не нужно.

В таком случае возникают вопросы: возможна ли постановка проблемы личной жизни; можно ли в ее осмыслении пойти по пути сравнения судеб людей, если эти судьбы так различны? Одна мать расска­жет другой, что ее сын до сих пор не определился профессионально, меняет один институт на другой, раздумывает, имеет ли смысл получать высшее образование. Но другая мать вряд ли ее поймет, по­тому что ее сын увлекся физикой еще в школе, она вообще не заметила, как он поступил в институт: все шло легко и как бы само собой. Сейчас сын уже с увлечением разрабатывает сложную научную проблему. И т. д. Она вряд ли сумеет дать своей подруге полезный совет, потому что в свое время не обсуждала с сыном проблем выбора профессии, не прилагала каких-то специальных усилий для его благополучного профессионального становления.

Подобных личных проблем можно привести мно­жество, причем в жизни одних людей их оказы­вается больше и они сложнее, запутаннее, в жизни других они разрешаются как бы сами собой. Личные проблемы включают множество конкретных про­блем: воспитание детей, взаимоотношения с мужем (женой), с родителями, выбор профессии. Слож­ность их в том, что никто не имеет универсального правила, как разрешать тот или иной конфликт, как поправить семейную ситуацию, как изменить свою профессионально неудавшуюся судьбу. Тем более сложно разрешить такие внутренние пробле­мы, которые проявляются в ощущении пустоты и скуки жизни, в недовольстве собой и людьми.

И, тем не менее, говоря об отсутствии каких-то критериев и норм, по которым можно было бы оце­нивать жизнь человека извне, он сам имеет глав­ный и безошибочный критерий, который, хотя и не поддается логическому объяснению, но вряд ли мо­жет быть истолкован произвольно. Этот крите­рий — удовлетворенность или неудовлетворенность жизнью. Он имеет множество оттенков в зависи­мости от типов людей. Один человек недоволен жизнью, но винит в этом окружающих. Он говорит, что ему не дали, не создали условий, не открыли дорогу. Его нельзя переубедить тем, что рядом с ним такой же человек в тех же условиях живет полной, увлекательной, интересной жизнью. Другой человек несет в себе глубокое недовольство собой, он полон сожалений, что многое в свое время упу­стил, но не замечает, что продолжает жить по раз и навсегда выбранному стандарту, не пытается что-то изменить в своей жизни, хотя его жизнь еще далеко не окончена.

Удовлетворенность или неудовлетворенность жизнью — сложное, но всегда обобщенное чувство состоявшейся или несостоявшейся, удачной или не­удачной жизни. Не в последнюю очередь оно слож­но и потому, что мы сами иногда ведем с ним двой­ную игру. Испытывая разочарование в одном, мы утешаем себя победой в другом, подводим все к какому-то балансу. Но при этом не замечаем, что лишь успокаиваем себя, загоняя вглубь чувство недовольства, вместо того чтобы раскрыть его при­чины и реально изменить жизнь. Удовлетворен­ность — чувство верности, подлинности своей жиз­ни — это порой едва ли не единственный источник наших жизненных сил, жизненной стойкости, жиз­ненной инициативы, нашей способности идти вперед. В свою очередь неудовлетворенность, доходящая порой до полного отчаяния, также способна толк­нуть нас на решительный и единственно правиль­ный шаг — попытаться изменить свою жизнь.

Так можно ли и нужно ли обсуждать проблему личной жизни, можно ли делать это в каких-то об­щих терминах, понятиях, аспектах? Чтобы ответить на этот сложный вопрос, нужно сначала обрисовать тот социальный контекст, в котором, как нам, ка­жется, сегодня возникла проблема личной жизни.

Мы являемся участниками в известном смысле уникального этапа общественной жизни. В послед­ние десятилетия в сознании каждого утвердился приоритет общественных ценностей, общественных дел, общественных идеалов, своеобразная модель коллективной, массовой, безличной жизни. Каждый в своей жизни был готов терпеть любые лишения, невзгоды. Перспективы личной жизни человека ото­ждествились с радужными перспективами жизни общества, что привело к представлению о второсте­пенном характере собственной жизни. Наверное, трудно найти другой такой народ, в котором вера в общественный идеал настолько заслонила бы ре­альные жизненные проблемы, трудности и недостат­ки жизни. Когда в стране началась перестройка, от каждого потребовалось его собственное мнение, которое до сих пор однозначно должно было совпа­дать с общим, исходить из него и приводить к нему. Откуда же мог возникнуть особый, индивидуальный, тем более новый взгляд на вещи, события, ситуации, социальные процессы, если многие годы даже по поводу собственной жизни люди размышлять не умели и по-своему не жили?

Не только страх, но и вера в общее дело, осо­бенно присущая нашему народу, способствовали формированию общества, в котором была сведена к минимуму индивидуальность, в котором личность отрицалась как реальная общественная единица, в котором действовали лишь центробежные силы. По­нятие «личность» наполнялось только социально типичными характеристиками советского человека, определялось по отношению к благу общества, об­щественным целям, ценностям, критериям. Если личность как-то выделялась, то только по этим кри­териям (как герой труда и т. д.).

Достаточно обратиться к истории, чтобы увидеть в ней принципиально разные модели структуриро­вания обществ: в одних общество складывалось из почти тождественных индивидов, в других — из раз­личных, а потому взаимодополняющих друг друга. Можно привести в пример исторически ранние типы обществ, где индивидуальная жизнь не выде­лялась ни в социальном, ни в правовом, ни в эко­номическом, ни тем более в психологическом отно­шении: община существовала лишь на основе иден­тичности всех людей, а не как общность различных индивидов. По работам К. Маркса можно просле­дить, на каких этапах с разделением труда появ­ляются другие способы общественной жизни, пред­полагающие различия индивидов.

Общество, складывающееся из индивидуально­стей, не обязательно должно быть обществом только индивидуалистов, которые используют обществен­ные интересы в личных целях и тем самым разру­шают целое. Модель общества, складывающегося из взаимодополняющего многообразия индивидуальностей, а не унифицированных индивидов, является по сравнению с безличным, отрицающим индиви­дуальность обществом прогрессивной и продуктив­ной. Принцип демократизации предполагает такую модель, а она в свою очередь предполагает личную жизнь.

Такое уточнение необходимо, прежде всего, для ответа на поставленные выше вопросы. В течение многих лет общественной жизнью и сознанием стандартизировалась, нивелировалась не только ин­дивидуальность, но даже личность, а декларируе­мый индивидуальный подход на практике рассмат­ривался, чуть ли не как потакание личным причу­дам, поскольку не существовало никаких социаль­ных критериев индивидуальности, квалификации высшего уровня развития и индивидуальности профессионала, не говоря уже о личности.

Сегодня, когда представилась возможность со­поставлять идеал и реальное развитие (в экономи­ческой, идеологической и других сферах), принцип идентичности личности и общества, стандартизации всех людей обнаружил свою несостоятельность. Означает ли это, что в качестве новой ценности на первый план выдвигаются ценности данной, реаль­ной личной жизни, что общественные перспективы уходят на задний план? Наблюдая сегодняшнюю действительность, можно сказать, что некоторые люди использовали возможности перестройки, ее экономические реформы, открывшие путь индивиду­альной деятельности, а с ней и частным инициати­вам. Их жизнь действительно стала особенной... но только по своей материальной обеспеченности. Но означает ли это, что стала более индивидуальной, интересной их личная жизнь, что они стали как личности представлять для общества большую цен­ность? Сегодня сплошь и рядом представление о личной жизни связывается с инициативой, ведущей к материальному обогащению. И хотя это продуктив­но в социально-экономическом смысле, но нельзя и преувеличивать этот аспект.

Конечно, в обсуждение начинают вовлекаться очень сложные вопросы о соотношении личной и общественной жизни (в плане экономическом и цен­ностном). К сожалению, критика мещанства, соответствующих потребительских тенденций часто велась с альтернативных позиций «честной бед­ности», а не с позиций, отстаивавших ценность личной жизни как индивидуального способа жизни человека, как творчества жизни.

Эти планы нельзя противопоставлять, но одним из проявлений зрелости личности является спо­собность установить тот свой «порог», при котором она считает удовлетворенными свои материальные потребности и начинает рассматривать их лишь как одно из условий жизни, направляя свои жизненные силы на другие цели. Эта способность личности «переключить» свои жизненные стремления с мате­риальных на другие ценности и является, собствен­но, показателем того, что она начала жить личной жизнью.

К сожалению, в силу тенденций стандартизации реальность личной жизни была сведена к минимуму и неодобрительно оценивалась общественным созна­нием как стремление уйти от общественной жизни, как противопоставление личных интересов общест­венным и т.д.

Демократия предполагает активное участие масс в общественных процессах, что подразумевает плюрализм, разнообразие, множество точек зрения. Но если иметь в виду не только различие мнений, но и индивидуальность личности, т. е. разнообразие ее жизненных качеств, то на какой почве оно может возникнуть? Мы предполагаем, что особенность взглядов, разнообразие убеждений связаны с осо­бенностью жизненной позиции, с индивидуально­стью способа жизни.

Первый подход к проблеме личной жизни пред­полагает освобождение от тех бесчисленных стерео­типов, в которых мы привыкли ее осмыслять. Либо личная жизнь — это быт, домашнее хозяйство, семья, те крохи свободного времени, которые оста­ются на чтение, хобби, здоровье, либо личная жизнь — это альтернатива общественной жизни, т.е. эгоизм, предпочтение личных интересов об­щественным, и т.д. Для восстановления полноты реалий и понятия личной жизни необходимо, по-видимому, освободиться и от тех стандартов понима­ния общественной жизни и тех безличных форм, к которым свелась общественная жизнь личности. Последняя стала формальным присутствием в об­щественном месте в течение общественно необхо­димого времени: чем больше времени сидеть на собрании, присутствовать в стенах учреждения, не производя ни мысли, ни продукта, тем больше зна­чило быть человеком общественным, жить общест­венной жизнью.

Создание, осмысление, наконец, построение лич­ной жизни отнюдь не являются альтернативой общественной жизни, а, прежде всего, есть условие полноценного включения в последнюю. Однако такое включение может произойти только на основе собственного индивидуального отношения к общест­венной жизни и ее формам. Таким образом, личная жизнь это не частная жизнь, которая противопостав­лена общественной. Она предполагает и обществен­ное, и познавательное, и эстетическое, и этическое отношения к миру и людям 1.

Один из европейских психологов начала века провел следующий эксперимент. Он попросил двух молодых женщин описать свою работу. Одна из них начала с описания того, что она непосредствен­но делает, описала те бумаги, которые заполняет, затем куда их относит, ход их движения к началь­ству и таким образом, отправляясь от себя как цент­ра, дала некоторое описание учреждения, где ра­ботает. Другая начала со структуры учреждения и, обрисовав всю иерархию, нашла в ней свое место и функции.

Отсюда видно, что в сознании разных людей строится собственное представление о той или иной структуре общественных учреждений и этот образ всегда структурирован по-своему. Но если обратить­ся к студентам-старшекурсникам, смогут ли они дать описание если не структур профессиональных учреждений (которые им могут быть неизвестны), то хотя бы своих представлений о структурах их будущей профессии, о ее разных функциях и вари­антах и т.д.? На что же опирается их професси­ональный выбор, если такие представления отсут­ствуют? О каком отношении к социальным пробле­мам может идти речь, если нет этих представлений?

Речь идет не только о конкретных знаниях социальных институтов, но и о том, что на их ос­нове человек должен формировать свое отношение к тому, во что на каждом этапе своей жизни он вклю­чается, входит, к чему приобщается. При этом он должен решать, насколько он адекватен в данном, а не в другом месте, насколько его способности, знания, наконец, личность соответствуют тем соци­альным требованиям, условиям, структурам, в кото­рые он попадает. Исходным для этого является наличие у него представления и мнения о них. Ины­ми словами, человек соотносит себя с множеством социальных условий, форм и структур жизни (пре­жде всего, конечно, профессиональных), ее явных и скрытых принципов и механизмов, определяя свою траекторию движения в них. В этом и состоит первая и основная проблема его личной жизни.

Соотнести себя с формами социальной жизни, в которых предстоит жить и действовать, выявив свои возможности, особенности, и на этом основании оп­ределить свое место в этих формах, структурах — такова одна из главных задач индивидуальной жизни. Но эта задача может быть и поставлена и ре­шаться по-разному. В течение многих лет она реша­лась в нашей стране путем социализации, т.е. адаптации человека ко всем социальным условиям, путем его полного приспособления к универсаль­ным требованиям, а потому путем нивелирования его индивидуальности.

Авторитетный французский социальный психо­лог С. Московичи считает, что решение этой задачи возможно путем индивидуализации, который обес­печивается обществом. Сравнивая традиции семей­ного воспитания и способа образования во Франции и США, он отмечает, что американцы стремятся как можно раньше снять опеку над ребенком в семье, тогда как французская семья продолжает опеку и в студенческом возрасте. Формирование индиви­дуальности, самостоятельности является достиже­нием личности, но его поддерживают и образова­тельные институты. Но здесь речь идет об обеспе­чении индивидуализации обществом.

Задачу выработки своей индивидуальной «траек­тории» внутри социальной жизни должен решать каждый человек независимо от ее решения обществом и даже от того, насколько оно (общество) способно обеспечить развитие и использование индиви­дуальностей, а не усредненных индивидов. Таким образом, личная жизнь вопреки тому, как мы при­выкли ее понимать,— это, прежде всего, личное, индивидуальное участие и особенный способ осущест­вления жизни общественной, профессиональной и т. д.

В силу того что до сих пор личная жизнь была принципиально отделена от социальной (профес­сиональной и т.д.), а последняя осуществлялась внеличностным образом, между личной и общест­венной жизнью человека возникало много противо­речий. Личность сталкивалась с социальными труд­ностями или оказывалась внутренне раздвоенной. Противоречия эти касались, прежде всего, общест­венных идеалов и реальной практики жизни, да­леко от них отставшей.

Нередко такое противоречие оборачивалось для одного человека тем, что он активно реализовал об­щественные ценности и цели в своей социальной жизни, профессии, труде, но уже в личной жизни считал себя вправе не придерживаться социальных норм. Другой лишь формально жил гражданской профессиональной жизнью, сосредоточивая все свои способности и интересы в сфере личной жизни. Тре­тий, строго говоря, не умел интересно и полнокров­но жить профессиональной жизнью и... не успевал жить личной жизнью.

Не всегда осознается тот факт, что целостность личности достигается только при целостностном способе ее жизни (а целостность жизни исключает ее ограничение одним планом, скажем только жизни бытовой или даже узкопрофессиональной, ее раз­двоение на жизнь показную, внешнюю и подлин­ную, внутреннюю). Целостность жизни личности в свою очередь является предпосылкой ее активности, инициативы, ее индивидуальных проявлений, кото­рые невозможны при внутренней раздвоенности.

В «Записках писателя» Н. Телешов описывает литературно-общественную жизнь, которая склады­валась вокруг известных писательских «Сред» (объ­единения, в которое входили Чехов, Горький, Андре­ев и другие известные русские писатели). Участники «Сред» не только читали и обсуждали лите­ратурные произведения, но и создали книгоизда­тельство писателей, которое не только публиковало произведения этих авторов, но и боролось против эксплуатации частными издателями писательского труда (например, А. П. Чехова). Оно материально помогало начинающим и бедным писателям, имело суд чести, который брал под свою защиту людей, оказавшихся в самых сложных социально-нравст­венных ситуациях, и т. д. Эта же организация оказывала материальную помощь пострадавшему во время войны населению: армянскому, польскому, грузинскому и т. д. «Члены «Среды»,— писал Телешов,— имели возможность влиять на самые разнообразные стороны жизни. Через Литературно-художественный кружок они помогали писателям, артистам, художникам и просто людям труда, впав­шим в беду или крайность; через Общество периоди­ческой печати и литературы с его судом чести защи­щали права и достоинство отдельных деятелей науки и литературы, через кассу взаимопомощи литераторов и ученых собирались ими по трудовым грошам товарищеские средства»2. Средства от изда­ния первой книги сборника «Знание» были отчисле­ны в распоряжение Литературного фонда, Высшим женским курсам, Женскому медицинскому институ­ту, Обществу учителей и учительниц на общежитие для детей, Обществу охранения народного здоровья на постройку детского дома, на Народную читальню в Кеми 3.

Этот пример довольно типичен для русской до­революционной жизни. Он показывает, что люди, истинно озабоченные общественными делами, не отделяли свою профессиональную жизнь от жизни общественной (под которой сегодня часто понимают «общественную работу»), а последнюю — от жизни личной, осуществляли свою общественную деятель­ность как глубоко личное дело. Это характерно для всех известных ученых — Менделеева, Пирогова (именем которого было названо крупнейшее об­щество), участвовавших в суде присяжных, и т.д. Можно много рассказывать о жизни Толстого, сыгравшего огромную роль в общественной жизни России, в судьбах сотен людей, в организации образования и т.д. Не существовало профессиональных барьеров, рамок, которые бы извне предписывали тому или иному человеку — ученому, писателю — род его обязанностей. Общественная жизнь впиты­вала в себя глубоко личные инициативы передовых людей, которые проводились в действительность во­преки запретам царской цензуры и т.д.

Речь идет, однако, не об отдельных примерах (и сегодня живут и активно действуют в общест­венной жизни люди, подобные упомянутым выше, и в нашем обществе много людей талантливых, инициативных). Речь идет о тех принципах, которые до сих пор у нас пронизывали структуры общест­венной жизни и определенным образом деформиро­вали личную жизнь и саму личность, о том, на­сколько принципиально отличен способ жизни лю­дей, которые своими индивидуальными усилиями могут интегрировать разные сферы общественной жизни, реализуя в них единые гуманистические принципы, от такого, при котором люди, напротив, едва успевают решать отдельные частные жизнен­ные задачи.

Цельность, полнокровность, интенсивность жизни личности не имеют ничего общего с тем, когда ак­тивность человека идет в разных направлениях и разрывается между ними на отдельные, раздроб­ленные дела, звонки, визиты, неотступной волной захлестывающие жизнь, превращающиеся в само­цель, когда одни собрания сменяют другие, пара­лизуя собственные инициативы и начинания чело­века, лишая его активность необходимой целост­ности, смысла. Соотношение желаемого и требуемо­го оказывается противоречивым, иногда несовмести­мым, и постепенно человек начинает уступать необ­ходимости, часто сугубо формальной, внешней, второстепенной. Структура личности постепенно перестраивается, хотя часто человек этого и не замечает: он делает все, что «нужно», без учета своих желаний, а затем и самого себя. Тем самым его активность деформируется, его воля и инициа­тивы исчезают, индивидуальность стирается.

В качестве второго шага к решению проблемы личной жизни может служить четкое разделение, с одной стороны, заинтересованности общества в индивидуальном вкладе каждого человека в общест­венную жизнь, в направленности на использование его способностей и, с другой стороны, создания са­мой личностью условий для развития своей индиви­дуальности. Психологи могут ставить и изучать только последний вопрос и именно в этом контексте обсуждать проблему индивидуальной жизни, или жизненной стратегии.

Самая большая сложность в постановке пробле­мы личной жизни в том, чтобы именно осознать ее как проблему, представить ее себе не такой, как она стихийно складывается, а какой она могла бы быть при наличии разума и усилий. Ее сложность в том, что за жизненными фактами, событиями и явле­ниями не всегда «проглядывает» их сущность, их смысл для человека, что и придает им характер его собственной жизни и связывает воедино. Труд­ность обсуждения проблемы жизни в том, что мы всегда имеем как бы два ее ряда: это внешние дела, события, поступки и стоящие за ними цели, наме­рения, которые человеку далеко не всегда удается реализовать в объективном ходе жизни, а потому жизнь нельзя оценивать ни по одним фактам, ни по одним намерениям.

Сложность обсуждения проблемы личной жизни связана с огромной разницей судеб людей, сравни­вая которые мы убеждаемся в том, что один в итоге жизни теряет то многое, что имел вначале, а другой все приобретает собственными силами, один удовлетворен, а другой не удовлетворен жизнью, один полон оптимизма, а другой опускает руки. Можно ли найти единый подход ко всему многообразию индивидуальных историй жизни, тем более что именно эти различия часто считаются «личным делом» каждого человека? Чтобы ответить на эти непростые вопросы, можно обратиться к философским и психологическим традициям, в рам­ках которых развивалось представление о жизни отдельного человека, концепция жизни.

 

2. Жизненный путь в понимании психолога

Определить, что такое жизнь, на протяжении ве­ков стремились философы и писатели. Философское понимание бытия, существования являлось основ­ным определением жизни. Жизнь телесная и стрем­ление к ее сохранению, материальному поддержа­нию, жизнь нравственная как стремление к благу и счастью, жизнь духовная как возвышающаяся над обыденной — все эти стороны жизни неизменно оказывались в центре внимания философской мысли различных эпох. Конечно, эти аспекты интерпрети­ровались по-разному, им приписывалась разная цен­ность. Например, эпикурейцы видели смысл жизни в наслаждении ее благами, в достижении счастья; сторонники аскетизма выступали за подавление плоти, чувств; стоики переносили цель жизни в об­ласть логических построений, оторванных от жиз­ненных страстей. Таковы самые ранние философ­ские толкования жизни, ее смысла, цели, которые весьма разнообразны и подчас противоположны.

Особенность этих философских интерпретаций жизни состоит в том, что при обсуждении позиций человека в жизни (пассивной — как слияния с при­родой, активной — как стремления к благу, аскетиз­ма — как отказа от жизненных благ и т.д.) роль человека как строящего и определяющего свою жизнь существа не осознается, не учитывается.

Долгое время в философских воззрениях лич­ность растворялась либо в обществе, к осмыслению особенностей которого философия постепенно под­ступала, либо в природе, с которой фактически личность сливалась в силу недифференцированного понимания природы. Даже тогда, когда речь шла о страстях, влечениях, благе, они мыслились абст­рактно. Мудрость, умеренность, красота и даже по­ступки, которые, казалось бы, неотрывны от лично­сти, рассматривались безлично. Поэтому чем глубже философски анализировалась человеческая жизнь, ее цели, смысл и средства, тем дальше это осмысле­ние отстояло от реальной жизни и осуществляющих ее людей.

Осознание того, что жизнь может быть определе­на соотносительно с человеком, а конкретнее — с личностью, пришло в конце XIX — начале XX в. Это осознание в известной степени связано с капита­лизмом, породившим дух и философию индивидуа­лизма. Именно капитализм впервые в истории вывел личность как действующее лицо на сцену и социаль­ной действительности, и художественной литерату­ры, и философско-психологической теории, породил и юридически закрепил понятие частной жизни.

В художественной литературе этого периода при­стально и тонко осмысливались новые явления частной жизни. Форсайты провозглашают свое пра­во на частную жизнь во всех формах, начиная с вывески: «Сегодня мы не принимаем» и, кончая объявлением в газете: «Просьба венков не возла­гать». Рождения, браки, разводы и даже смерти — глубоко и принципиально частное дело этой семьи, клана, подчеркнуто отделяемое от жизни «других», общества, света *.

Буржуазное общество, породив на определенном этапе частную жизнь, провозгласив ее независи­мость от общества и самостоятельность, тем не менее незримыми, но жесткими материальными и другими нитями связало ее с жизнью общества, с его норма­ми, нравами, условностями. Глубоко личные поступ­ки и отношения, родственные связи, как это блестя­ще показал Л. Н. Толстой в романе «Анна Карени­на», люди рассматривают уже как независимые от их воли и желания. Они начинают совершаться, оцениваться, интерпретироваться только под углом зрения оценок, суждений, традиций и запретов све­та, общества, а не как личное дело. Трагедия Анны — это трагедия лишения права на личную жизнь, права распорядиться собой, своими чувства­ми, своим сыном.

 

* Речь идет о романе Голсуорси «Сага о Форсайтах»

Так на определенном этапе общественного разви­тия возникают форма личной жизни и соответствую­щие понятия частной и личной жизни. Однако это не означает, что личность получает право распоря­жаться этой жизнью. Трагизм ситуации нашел отра­жение в литературе XX в. Так, герои Хемингуэя стремятся каждый по-своему справиться со своей жизнью, подчинить ее себе. Один, осознавая полную независимость своей жизни от его воли и усилии, пытается создать систему правил, ежедневного рас­порядка — иллюзию своей власти над ней и спасе­ние от отчаяния. Другой, не видя иного пути взять над ней верх, вступает в смертельную схватку с жизнью.

Один из героев романа Стейнбека затевает со своей судьбой детективную игру. Будучи слабым и добропорядочным человеком, он понимает, что ни­когда не сможет построить свою жизнь в соответ­ствии со своими желаниями, и тогда он совершает кражу. Крайние формы отчуждения от человека его собственной жизни, бессмысленности и неподлинно­сти его существования изображает К. Абэ в образе женщины, ежедневно борющейся с засыпающими ее песками.

Когда войны угрожали судьбе европейской циви­лизации, обрекли на смерть миллионы людей, угро­за массовой смерти высветила смысл и придала ценность жизни, существованию как таковому, его сохранению. Так осмыслила понятие существования философия экзистенциализма, которое она раскрыла через противоречие бытия и небытия, жизни и смер­ти. Конечно, это понятие получило и свою социально окрашенную интерпретацию. Индивид предстал пе­ред обществом только в своем праве существовать, лишенным своей сущности, каких бы то ни было качеств, содержательных характеристик своего бы­тия, лишенным всего, кроме самого факта существо­вания. Позднее и философия, и художественная ли­тература поставили под сомнение подлинность этого существования, ввели понятие неподлинности бытия. Однако понятие «неподлинность» должно иметь свою альтернативу, противоположность: подлин­ность. Подлинность же, истинность жизни нельзя определить без выявления ее существенных характе­ристик через ее осуществляющего и живущего ею человека.

Попытку дать научное, а потому более конкрет­ное и содержательное определение жизни предпри­няли психологи. Первой из них была Ш. Бюлер, которой пришлось преодолевать барьеры и обыден­ного, житейского понимания жизни, и, в известной мере, философского. Она провела аналогию между процессом жизни и процессом истории и объявила жизнь личности индивидуальной историей. Понять жизнь не как цепь случайностей, а через ее законо­мерные этапы и вместе с тем не только понять личность через ее внутренний мир, но и раскрыть особенности ее реального жизненного мира — тако­вы были задачи, поставленные Бюлер перед психо­логами, рискнувшими последовать за ней в область изучения этой сложнейшей проблемы.