Человек — организатор своего времени 6 страница

Неадекватно оцениваемые в детстве личности с обостренным самолюбием, с высокой ранимостью сами начинают неадекватно оценивать окружающих, причем объективные представления о справедливости или несправедливости уступают место чувству личной неприязни, желанию «отыграться» за прошлые неприятности. Такие личности направляют свою активность на «компенсацию» своих «прав» и «привилегий», не отнимаемых у них в данный момент, но которые, вероятно, ущемлялись в какой-то более ранний период жизни. Происходит своеобразный «перенос» психологически нереализованной активности в более поздние периоды жизни, принимающий компенсаторную форму. Активность может принимать и иные, превращенные формы (помимо компенсаторной), свидетельствующие о «дефиците» активности в определенной области жизни (профессиональной) и переносе ее в сферу личную, когда невозможность для личности реализовать свою активность в какой-то одной социальной роли влечет за собой отказ от нее либо замену ее другой, подчас совершенно неадекватной личностным способностям, но приносящей ей чувство социального признания и личного удовлетворения (удовлетворение самолюбия).

Личности, получившие в свое время адекватные оценки, признающие их «право» быть самими собой (что особенно необходимо в детском возрасте), начинают оценивать окружающих также объективно, причем их взаимодействие с ними осуществляется не по принципу «кто — кого», конкуренции, как у личностей с ущемленным самолюбием, а на основе здорового соперничества, состязательности, «спортивного интереса». У таких людей возникает потребность не в компенсации своих «недостатков», а в приумножении своих достоинств (в пополнении знаний, в расширении кругозора и т. д.). Изменения в деятельности, ее совершенствование происходят не путем постоянных «доказательств» и отстаиваний своих «позиций» (умру, но не уступлю), а путем повышения активности в плане изменения ее качественных характеристик. При этом постоянные усилия в своей деятельности на предыдущих этапах приводят к удовлетворенности на последующих. Так, активность проявляется в повседневной жизни, не требуя каких-то специальных «жертв» от человека, но давая ему постоянно видимые, реальные результаты его деятельности. Такой результат активности (в деятельности) необходим человеку не только для чувства удовлетворения, но и для адекватной оценки своих способностей, для повышения дальнейшей активности.

Таким образом, активность зависит как от внутренних предпосылок, так и от внешних условий (от их соотношения, дающего различные типы проявления активности), приводящих к ее оптимизации, качественному росту. Учитывая реальные результаты активности, человек испытывает такое чувство удовлетворения, которое поднимает активность на новый уровень, развивает ее мотивационную сферу, совершенствует способность саморегуляции.

Различные комбинации внутренних и внешних условий (социально-психологических предпосылок) показывают, как последние превращаются в социально-психологические установки, ожидания и т.д. Включенность в активность таких психологических особенностей, как мотивы личности, ее направленность, способности, ценностно-смысловые ориентации, определяет, таким образом, уже собственно психологическую характеристику активности. Преломляясь через «субъективные» особенности и качества человека, осознаваясь им, социальные оценки выступают для него либо в роли стимула, либо в роли тормоза (в зависимости от установок, от уровня целостности его личности, от психологической готовности к принятию помощи).

Из «арсенала» внутренних характеристик личности особую роль в росте активности играют ее мотивы. Но обычно мотив связывается с деятельностью, рассматривается как побуждение к ней. Если в структуре деятельности мотиву отводится определенное место, то каково же соотношение мотива и активности? Не является ли оно «чистым» тождеством — «что захотел, то и сделал»? Активность, охватывая всю сферу социально-психологических взаимодействий личности (с обществом, с собой), «представлена» совокупностью мотивов. В составе активности мотивы «расставлены» по своим ценностным «местам»: хочу одного за счет другого, хочу того, но не хочу терять этого, хочу того и другого, но не знаю, чего больше. В активности всегда представлена иерархия мотивов, их «первоочередность», но у одного — для самого себя, у другого — с точки зрения внешних требований. Когда же человек сбивается с этой «очередности», делая вразброд одно (что успею) для ситуативных требований, он «сбивается» и раздваивается в своей активности. Внутренняя борьба мотивов составляет благоприятный фон активности, пока она остается «внутренней». Однако если человек не в состоянии сам решить, в каком направлении ему желательно действовать, то «борьба» вместо усиливающей роли в отношении активности превращается в ее тормоз (в этом случае «борьба» выходит во «внешний» план, так выявляется неспособность личности сделать выбор).

Таким образом, соотношение активности и мотивов может приобретать (естественно, после того, как выбор сделан) либо гармоничный, либо противоречивый характер. И если такие противоречия (борьба) мотивов на этапе формирования активности способствуют ее росту (как в ценностно-смысловом, так и в контрольно-действенном плане), то на этапе реализации активности такая «продолжающаяся борьба» превращается в ее тормоз.

Как же осуществляется выбор мотива: на основе уже выбранного способа активности или одновременно с ним? Действительно, невозможно предположить, что «сначала» личность «улаживает» все вопросы, связанные с активностью, затем — с мотивами, с потребностями и т.д. Такая картина была бы не только антинаучна, но и нежизненна. Сложность жизненных выборов (мотивов, целей, способов активности) заключается именно в их одновременности, в необходимости приведения в действие всего «механизма» сразу, а не по частям. Поэтому, формируя активность, нельзя руководствоваться теми мотивами, которые продиктованы сиюминутными желаниями («хотениями») или только рассудком, так как в процессе реализации активности уже бывает поздно что-либо менять (лишь бы доделать до конца). Отсюда понятно, почему неадекватно и несвоевременно мотивированная активность не приносит удовлетворения.

Какова же роль собственно активности в выборе мотива? В роли «посредника» между деяниями личности и требованиями общества активность осуществляет наиболее оптимальное (или неоптимальное) соотнесение привлекательности для личности деятельности и ее общественной значимости. Осуществляя такое соотнесение, личность может «склонять чашу весов» как в одну сторону (личной привлекательности), так и в другую (общественной значимости). Роль активности как «посредника» в осуществлении того или иного выбора предполагает, что личность «не сидит и не ждет у моря погоды», пока в результате борьбы мотивов один «да победит», а активно пытается их «примирить», найти общие интересы, общие тенденции. При этом личность активно включается в процесс выбора (целей, средств, мотивов) не только своевременно (с точки зрения социальных требований, «заказов»), но и адекватно своим желаниям.

Особый интерес для раскрытия природы активности представляют нереализованные мотивы (в отличие от мотивов избегания, проявляющихся в форме отказов, уходов и т. д.). Причины нереализованности мотивов могут быть различны, хотя главными являются их несвоевременность и неадекватность как внешним требованиям, так и внутренним запросам. Нереализованные в нужный момент мотивы (или мотив) приобретают форму скрытой, латентной, активности, когда ее внешняя утрата (угасание) не является свидетельством утраты внутренней и на этапе своего «возрождения» она может усиливаться за счет потенциала, накопленного в скрытый период. Нереализованный мотив может выступать предпосылкой, источником «возрождения» активности. Поэтому зависимость мотива и активности взаимна. Нельзя сказать, что направление их зависимости идет от мотива к активности или наоборот. Это регулируется самой личностью в соответствии с ее целями, установками, позицией. Нереализованность мотива становится причиной перехода внешней активности во внутренний план, «отодви-нутости» выполнения намеченного (во времени, в целях и т.д.) на другом этапе (уровнем выше или ниже). Такая «отодвинутость» не является угрозой активности, она выступает скорее испытанием, проверкой ее на прочность.

Однако иногда, не успев осуществить задуманное, мы с ужасом вспоминаем о своих «недавних планах», благодарим судьбу, которая вовремя остановила нас. Такая активность, разумеется, не требует ни перехода «внутрь», ни тем более «возрождения». Регуляция жизни человеком осуществляется им как в ценностно-смысловом, так и в контрольно-действенном отношении (причем этот контроль происходит за счет личностной саморегуляции активности). Поэтому можно сказать, что структурно саморегуляция и активность представляют собой как бы две взаимодополняющие стороны.

Активность (в любой форме) стремится к снятию личностной неопределенности, незавершенности (при осуществлении какой-либо деятельности), и в этом случае излишняя саморегуляция выступает своеобразным тормозом активности (если неопределенность уже «снята», то саморегуляция выступает стимулом для дальнейшей активности). Однако саморегуляция не ограничивается только контрольными функциями. В процессе саморегуляции личность «принимает в расчет» не только «нужное количество, меру активности», но и учитывает свое состояние, возможности, всю совокупность мотивов, социально-психологических ориентации и т.д.

Следовательно, механизмами саморегуляции личность охватывает всю совокупность своих жизненных отношений, проявлений, тенденций. Так, например, в случае негативных оценок со стороны общества у человека с ориентацией на успех происходит падение активности, а у человека, ориентированного только на личные достижения, активность не меняется. С помощью саморегуляции личность определяет «нужную меру» соотношения значимости для себя и общественной полезности, выбирая соответствующую форму проявления активности.

Каким образом осуществляется оптимальное взаимодействие внешних требований и внутренней активности? Что происходит, когда общественные нормы подавляют личность, ограничивают ее активность? В этом случае (типичном для недавнего периода жизни нашего общества) происходило не только внешнее ограничение активности, не только возрастание внешнего контроля. Приходится признать, что общественные структуры и приведение в действие людей были таковы, что разорвали органическую целостность структур психики и личности. Естественная связь желания и действия была разорвана, человеческое «я» оттеснено или вытравлено, активность либо парализована, либо стимулировалась особыми внеличностными механизмами. Эти глубочайшие изменения психики и личности привели к деструкции эмоций и мотивации, которые непосредственно побуждают деятельность. В результате возникли совершенно особые способы пассивного осуществления деятельности, превращенные, парализованные формы активности. Активность, благодаря которой в обычных условиях личность целостным образом структурирует деятельность, включая в нее все свои способности, соподчиняя более близкие и отдаленные, более и менее значимые цели, определяя роль данного вида деятельности в удовлетворении потребностей, ее место в решении жизненных задач и т.д., оказалась расщепленной, деформированной благодаря потере личностью роли субъекта деятельности. Только при наличии этого качества, при возможности для личности выступить полноправным субъектом деятельности возможна подлинная гармоничная активность. Разные типы людей могут иметь преимущества или недостатки в своей активности сравнительно друг с другом в том или ином отношении. Но эти недостатки компенсируемы их сильными свойствами, неразвитые формы могут быть развиты. Иное дело — деформация активности, которая возникает в силу двух причин — деформации деятельности и деформации самой личности. В первом случае происходит отчуждение деятельности от личности до такой степени, что она лишается возможности ее целостной организации. Имея собственные мотивы, человек вынужден осуществлять чуждые ему цели, имея цель, он не имеет мотива и желания ее достичь. Он лишен возможности предвидеть результат деятельности и не имеет доступа к контролю за его достижением, который, скажем, уже передан другому лицу. Так разрушается естественная структура его деятельности, затем потребность в ее осуществлении, а затем и сама активность. Во втором случае деформируется сама личность, ее высшие потребности теряют свой ценностный характер, перестают удовлетворяться, требуют извращенной компенсации и т. д. Для самого человека происходит обесценение и результатов его труда, и его усилий, и способностей, опыта. Исчезает потребность совершенствования деятельности, своего мастерства.

Если личность в состоянии сохранить позиции субъекта, оказавшись даже в ситуациях ограничения своей деятельности, вмешательства в нее извне, разрушения ее целостности, гарантом этого оказывается целостность ее личности. Тогда она начинает прибегать к особо сложным стратегиям защиты своей деятельности, готовности к вмешательству в нее и т.д. Находясь в состоянии постоянной «готовности» (к трудностям, к препятствиям, к конфликтам), личность обеспечивает постоянный уровень активности. Состояние внутренней «готовности», мобилизованности является своеобразным социальным гарантом, условием того, что «внезапно обрушившиеся» на человека социальные требования не явятся непосильными, угнетающими, подавляющими (парализующими) активность. Личность в состоянии психологической готовности способна действовать не только адекватно задачам, но и своевременно. Осуществляя подобную «тактику» в планировании активности, личность не останавливается только на готовности всего своего «психологического арсенала» (состояний, направленности, мотивов, ориентации), а вырабатывает целостную программу, в которой готовность выступает только как один из компонентов.

Эта программа, возникая вначале как средство для реализации социальных «заказов», в дальнейшем используется для «нужд» самой личности. Она касается, прежде всего, вопросов планирования (в условиях как общего дефицита активности, так и ее частичного дефицита), правильной «расстановки» своих сил и возможностей, учета и контроля за реализацией этих возможностей адекватно характеру поставленных задач, и соответствия их своим мотивам, ценностям. Однако было бы ошибкой предполагать, что подобные программы возникают как следствие недостатка активности. Осуществляя программу, личность постепенно приобретает навыки в области прогнозирования (как собственных проявлений, так и общественных тенденций). При этом происходит мысленное сопоставление процесса своей деятельности с ее возможными социальными последствиями, жизненно значимых для личности задач с социально-требуемыми; определяется возможность переноса отдельных звеньев (участков) деятельности (во времени, месте и т д.), сравнение собственной активности с активностью окружающих.

Наиболее опасной для личности формой регуляции активности является ее умышленное снижение, обусловленное социально-психологическими установками типа «экономь силы», «не вылезай» и т.д.

Обрисовав кратко механизмы социально-психологических взаимодействий личности и общества в условиях вынужденного дефицита активности, остановимся на некоторых индивидуальных причинах (источниках) его возникновения. Причины ограничения личностной активности в большинстве случаев следует искать как в области дефицита общения, так и в различных формах его искажения (в нарушении пропорций, в доминировании). В условиях дефицита общения нарушается нормальное развитие активности, отягощающееся деструкциями психологических состояний человека. Это, прежде всего, относится к личностной депривации (например, в изоляции ребенка от матери), когда депривация является причиной падения активности (отсутствия ее развития).

В более позднем возрасте активность все же появляется, но со значительным опозданием по сравнению с активностью детей, выросших в семьях. Тормозятся вся направления развития ребенка — эмоциональное, интеллектуальное, деятельное и т.д., активность часто приобретает «компенсаторные» характеристики, развивается «однобоко» (как больное самолюбие, как желание доказать, что я не хуже других, и т.д.).

Различные искажения в активности личности наблюдаются в случае подавления одним человеком других. Как правило, такое явление характерно для семей, где один из родителей (редко — оба) проявляет деспотизм по отношению к остальным членам семьи (как правило, к детям). Обычно в роли «доминантной» стороны выступает мать, окружающая ребенка неусыпным контролем, сводящим к минимуму его собственные действия (активность). Такая «любовь» не случайно ставится в один ряд с деспотизмом, поскольку подавляет активность ребенка.

Мы рассмотрели крайние случаи дефицита активности (так называемого вынужденного дефицита), но существует немало примеров, когда и в нормальных условиях активность развивается аномально. Оптимальные условия для развития активности предполагают максимальное разнообразие форм общения: со сверстниками, со взрослыми, с младшими детьми. Такое разнообразие общения оказывает благоприятное общепсихологическое воздействие на развитие ребенка.

Исследования психологов показывают, что дети, общающиеся со сверстниками, со старшими и с младшими детьми, т.е. находящиеся в условиях разновозрастного общения, обнаруживают большую гибкость, зрелость, умение общаться по сравнению с подростками, лишенными таких форм общения. Если в период формирования навыков общения отсутствуют для этого необходимые условия, то в более позднем возрасте дети испытывают трудности в общении, становится пассивны, замыкаются, не имеют тех эмоциональных и интеллектуальных особенностей, которые формируются именно в общении, т.е. в способности понять партнера, встать на его позицию, сопереживать ему, действовать с ним сообща и т.д.

В семейном общении (помимо отношений доминирования) между родителями часто возникают трения, противоречия, микро- и макроконфликты, действующие на ребенка независимо от того, адресованы они непосредственно к нему или нет. Ребенок при этом усваивает только одну форму общения и уже не воспринимает иных. Как показывают исследования М. И. Воловиковой 6; убежденность ребенка в незыблемости многих моральных, этических норм нарушается, авторитет родителей резко подрывается и т.д. Активность таких детей из области практически-действенной перемещается в область абстрактно-теоретического конструирования (из практики реального общения — в область «рассуждений»).

Развитие интеллекта вступает в противоречие с формированием нравственной позиции в условиях вседозволенности, отсутствия авторитетов в семье, что приводит к появлению у ребенка (подростка) необоснованного чувства высокомерия, своей исключительности (по сравнению с остальными). Такие дети не стремятся проявить себя на деле, их исключительность подразумевается уже сама собой. Неразвитый интеллект, неразвитые нравственные установки приводят к тому, что ребенок становится не способен адекватно ориентироваться в общении, в социальных отношениях, не может их строить, дифференцировать. Воспринятые им «моральные» нормы остаются на уровне чисто внешнего, подражательного поведения и не служат руководством к действию, реальным жизненным ориентиром.

Эти и другие жизненные потери — результат утраты и некоторых традиций. Так, из жизни больших городов ушли в прошлое «дворовые» команды, воспитательная роль старших детей по отношению к младшим, игра потеряла присущий ей развивающий характер. Исчезновение этих внешних моментов из повседневной практики общения наносит непоправимый урон развитию человека, который должен иметь как внутренние, так и внешние условия для своего развития. В частности, поэтому процент личностных потерь растет, а их возрастной порог снижается.

2. Самовыражение и самолюбие как проявления индивидуальности

В 40-х годах психологи стали уделять большое внимание отражательной природе психического, рассматривать чувства и потребности на основе принципа отражения. Однако осталась в тени другая сторона проблемы, а именно способность психики не только отражать, но и активно относиться (переживать) к отражаемому, формировать это отношение, выражать свое «я», способность к самовыражению.

Если для раннего детства свойственно формирование высших психических функций, способностей и т.д., то для юношеского периода характерно развитие социального мышления, самосознания, инициативы и т. д. Вопрос о самовыражении (особенно у подростков и юношей) стоит очень остро, являясь принципиальным не только для проявления своего «я» (что характеризует все возрасты), но и как одно из важных условий адекватного и гармоничного развития личности. В этот период формируются такие важнейшие личностные качества, как направленность, установки, умение правильно ориентироваться (в жизни, в общении и т.д.). Фактором, активно формирующим эти способности человека, является достаточно разнообразное общение (о чем уже говорилось выше), когда предъявляемые к развивающейся личности общественные требования служат отправными моментами в формировании жизненной позиции, критериями правильности выбора, когда система социальных «опор» постоянно находит внутреннее одобрение личности.

Однако далеко не всегда развитие подростка, юноши осуществляется бесконфликтно, гармонично. Часто желание «выделиться», показать, что «я лучше других», вызывает у старших раздражение, стремление приостановить такую активность, «поставить на место», «осадить». Подобная практика общения отцов и детей, дедов и детей, к сожалению, является обычной. Такие отношения имеют место не только в семейном общении, но и на производстве (начальник — подчиненный).

Мы часто забываем, что дети не изолированы от проблем взрослых, что они слышат и видят больше, чем мы думаем, замечают недостатки и «проколы» взрослых, перенося их негативный опыт в практику своего — сначала детского, а затем все более и более «взрослеющего» — общения, в практику своих отношений. Здесь также имеет место соотношение «ролей», только не начальник — подчиненный, а лидер или «козел», очкастый или толстый и т.д. За этими внешне безобидными прозвищами скрывается целая драма (или трагедия) распределения социальных ролей.

Особенно остро такое соперничество проявляется у ребят, когда в группе выбор лидера и «козла отпущения» является первостепенным, когда решаются вопросы распределения ролей «адъютантов», «мужиков» и т.д. В соответствии с полученной, навязанной «ролью» подросток должен и действовать, «выражаться», подчиняться и т.д. Так, например, статус «отверженного» обществом человека может получить юноша (подросток), совершивший противоправный поступок, накладывающий на него пожизненное клеймо человека второго сорта. Такие «роли» вынуждают человека к отказу от собственной позиции в жизни, доводят до того, чтобы он «махнул на себя рукой», примирился с навязанной ему общественной функцией (преступника, передовика и т. д.). Некоторые социальные взаимодействия имеют четкую тенденцию к занижению собственного «я», его подавлению, искажению. При этом личность постепенно утрачивает критерии адекватного самовыражения, ищет «окольные» пути для самореализации, потому что «прямые» уже «заняты другими» или осуждены.

Адекватная, правильная оценка себя (самооценка) не менее важна для определения личностью своего места в жизни, выбора жизненной позиции, чем активная реализация этой позиции. Отношение к себе помимо самооценки должно включать постоянную потребность в самопознании. Познание самого себя начинается с познания своих способностей, характера, возможностей. Вместе с тем «я», оформляясь в устойчивый образ себя, в представление о своих возможностях, должно включать способность к внутреннему сомнению, способность к внутреннему диалогу с самим собой. Уверенный в себе человек, не сомневаясь в общем направлении своих принципиальных действий, может сомневаться в правильности отдельных поступков. Это выглядит не как проявление неуверенности в себе, а лишь как желание еще раз убедиться в целесообразности выбранного способа действий.

Способность к внутреннему оппонированию связана с диалогичностью сознания человека, определение которой было дано М. М. Бахтиным 7. Неразвитый образ самого себя, неспособность к рефлексии, к адекватным оценкам не только своих отдельных действий и проявлений, но и своей личности в целом приводят человека в состояние «внутреннего тупика», когда ему «нечего сказать самому себе», когда он знает самого себя хуже, чем тех людей, с которыми непосредственно общается. Отсутствие самопознания, самооценки приводит к тому, что человек подчиняется власти своих первых порывов, непроверенных мнений или, напротив, фиксированных (раз и навсегда) установок, не умеет дифференцировать себя от других, не знает свои слабости, достоинства и т.д.

Такая «псевдоскромность» нередко располагает к человеку, рождает у окружающих желание «использовать» его в своих целях (если уж он сам не хочет и не умеет «использовать» себя). При отсутствии образа своего «я» человеку навязывается любой другой образ, любая социальная функция, которые он присваивает за неимением своих. Напротив, внутренняя зрелость позволяет человеку не только адекватно видеть себя со стороны, не только создавать свой верный социальный образ, но и реально осуществлять многообразные социальные роли, оставаясь самим собой.

Но занимаемые человеком социальные позиции (роли) в обществе отнюдь не всегда свидетельствуют об аналогичной внутренней позиции. Социальная роль в таком случае включает функцию «затемнения» истинных намерений, желаний. Человек не выражает свою сущность, а скрывает ее.

Потребность в самовыражении как причина активности может быть очень различной: у одних она проявляется в крайних формах (например, в самолюбии), у других — в неявных. Чем слабее выражена у человека способность оппонировать своему внутреннему «я», чем меньше он оценивает самого себя, тем более значимым для него оказывается момент внешней выразительности (привлекательности). Адекватность самовыражения человека непосредственно воплощается в его чувстве собственного достоинства, об отсутствии которого в русском человеке с горечью писал Ф. Шаляпин.

Самовыражение (как и активность) имеет разные степени зрелости, разные этапы сформированности. Так, на более ранних этапах (когда образ внутреннего «я» еще очень далек от своего построения) самовыражение, как правило, проявляется в формах «демонстраций» (своего «я», «выступлений», «выпадов» и т.д.). Зрелой формой самовыражения становится тот этап, на котором проявление себя превращается в действительную потребность адекватного и сущностного выражения своего «я». Человек начинает вырабатывать свою манеру поведения, ищет свой стиль речи и, главное, стремится выразить себя в жизни, в поступках, в делах. Поэтому образ, осознание своего «я», в известном смысле предшествует во времени своего возникновения самовыражению

(т.е. потребность в самовыражении является потребностью в выражении своего действительного, а не мнимого «я»). Пока образ внутреннею «я» не сформирован, самовыражение находится на стадии чисто внешнего, показного «выражения» самого себя (когда показывать и демонстрировать еще нечего). Однако если для молодежи это является нормальным, то в дальнейшем такое «самовыражение» становится признаком «великовозрастного инфантилизма».

Поэтому, говоря об адекватности осуществления социальных ролей (в профессии, в общении, в общественной работе и т.д.) внутреннему «я-образу», нужно, прежде всего, учитывать сформированность этого образа у самой личности, ее желание совершенствовать его (вести диалог с самим собой). Неадекватность внешних ролей внутренним чаще всего является следствием несформированности «я-образа», неспособности оценить себя, выбрать тот способ самовыражения, который приносил бы удовлетворение человеку.

Естественно, источником активности становится только гармоничное соотношение выбранной социальной роли (статуса) своей внутренней позиции, своему «я», которое осуществляется на основе адекватной самооценки (самопознания способностей, возможностей). Принципиальным для такой социально-психологической гармонии является соотнесение человеком своих возможностей, целей, задач с характером жизни, с данным жизненным этапом (его спецификой, нетипичностью для жизни в целом). Тот способ, которым человек реализует себя как личность в деятельности, в общении, в решении жизненных задач, и есть самовыражение. Трудности самовыражения начинаются с таких простых явлений, как застенчивость, неловкость в общении или, напротив, нарочитая грубость, являющаяся лишь внешней формой, которая прикрывает неуверенность. Но эти проблемы и трудности касаются только самовыражения в общении, тогда как они существуют (или могут возникать) и в деятельности, и по отношению к жизни в целом. Человек не знает, как ему поступить, за что взяться, чем себя занять, как бы все время скользя по поверхности жизни. Его действия лишены логики и для окружающих, и для него самого. Когда он сталкивается с отпором, осуждением своих действий, которые не продуманы, не выношены, не выражают его подлинного «я», он внутренне теряется, перестает воспринимать и понимать окружающее, отгораживается от мира.

Что же происходит в тех случаях, когда внешние или случайно найденные роли не соответствуют внутреннему «я»? Проблема «человека не на своем месте» всегда стояла очень остро. Ведь он может оказаться не на своем месте (как правило, в профессиональном отношении) в силу различных случайностей, но последствия всегда закономерно ведут к снижению активности или раздвоению личности. Выдавая себя не за того, кем он является на самом деле, человек предает свое «я», свою личность, возможности открыто, прямо, непосредственно выразить себя, заявить о себе.