С отчаянно бьющимся сердцем она встала в проходе на пути Стефана, так чтобы он не смог ее обойти.

«Совсем как Дик и Тайлер», — подумала Елена, борясь с внезапным приступом истерического смеха.

Но когда она подняла взгляд, на уровне ее глаз оказался его губы.

Внезапно разум совершенно опустел. Что она собиралась сказать? Елена открыла рот, и странным образом заготовленные слова полились сами собой:

— Привет. Я Елена Гилберт. Я состою в комитете по адаптации новичков, и мне предписано...

— Очень сожалею, у меня нет времени.

Какое-то время Елена не могла поверить, что он даже не собирается дать ей шанс договорить. Губы сами собой продолжали выдавать заготовленный текст:

—...показать тебе школу...

— Очень сожалею, я не могу. Я должен... я должен пойти на тренировку по футболу. — Стефан повернулся к Мэтту, который с изумленным видом наблюдал за происходящим. — Ты сказал, что она состоится сразу же после занятий, ведь так?

— Так, — медленно кивнул Мэтт. — Но...

— Тогда лучше поторопиться. Может быть, ты меня проводишь?

Мэтт беспомощно посмотрел на Елену, затем пожал плечами:

— Ну да... конечно. Идем.

Они двинулись на выход, и Мэтт лишь раз обернулся. А Стефан — ни разу.

Елена вдруг поняла, что против своей воли оглядывает лица весьма заинтересованных наблюдателей, в число которых входила и самодовольно ухмыляющаяся Кэролайн. Елена ощутила слабость во всем теле. В горле у нее застрял комок. Она больше не могла ни секунды здесь оставаться. Тогда Елена повернулась и как можно скорее вышла из класса.

Глава 4

К тому времени, как Елена добралась до своего шкафчика в раздевалке, слабость уже почти прошла, а комок в горле пытался раствориться и пролиться слезами.

«Нет, — настойчиво говорила себе Елена, — в школе я плакать не стану. Ни за что».

Закрыв шкафчик, она направилась к выходу.

Второй день подряд Елена возвращалась из школы сразу же после окончания уроков и в одиночестве. Тетя Джудит наверняка должна была удивиться. Но когда Елена добралась до дома, машины тети Джудит не оказалось на подъездной дорожке; должно быть, они с Маргарет поехали на рынок. Входя дом, Елена ощутила царящие там мир и покой.

Она была благодарна судьбе за это уединение, сейчас ей больше всего хотелось побыть одной. С другой стороны, Елена не очень хорошо понимала, чем себя занять.

Теперь, когда она действительно могла расплакаться, вдруг выяснилось, что слезы почему-то не текут. Бросив свой рюкзачок в коридоре, Елена медленно прошла в гостиную.

Эта прелестная, необычайно впечатляющая комната была, помимо спальни Елены, единственной частью дома, оставшейся от его первоначально конструкции. Дом был построен еще до 1861 года и почти полностью сгорел в Гражданскую войну. Спасти тогда удалось только гостиную с искусно сложенным камином, обрамленным изящным литьем завитками, а также большую спальню на втором этаже. Затем прадед отца Елены практически заново построил дом, и с тех пор в нем жили Гилберты.

Елена повернулась посмотреть в высокое — с пола до потолка — окно. Старинное стекло было мутным и волнистым, и весь пейзаж за ним был искажен. От долгого взгляда на него начинала кружиться голова. Елена вспомнила, как отец впервые показал ей это старое волнистое стекло. Кажется, тогда ей было примерно столько же лет, сколько сейчас Маргарет.

Елена снова ощутила комок в горле, но слезы по-прежнему не показывались. В ней боролись противоречивые чувства. Елена не нуждалась ни в чьей компании, но в то же самое время болезненно ощущала свое одиночество. Она действительно хотела как следует подумать, но теперь, когда пыталась настроиться на серьезный лад, мысли разбегались от нее подобно мышкам, спасающимся от белой совы.

«Белая сова... хищная птица... пожирательница плоти... ворона», — сложилось в голове у Елены.

«Такой здоровенной вороны я еще ни разу в жизни не видел», — сказал тогда Мэтт.