Глазами социологов и гуманитариев 12 страница

И кончается Библия, Новый Завет словами: “Гряди, Господи Иисусе. Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь”. И лишь тогда, после Второго пришествия, воскрешения мертвых осуществится во всей полноте “обожение человечества”. Ибо было сказано, что Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом. Человечество вернется к Богу, воссоединится с ним.

Так в предельно схематизированном изложении видится версия судьбы рода людей в общехристианском смысле (не учитывая различий истолкования в основных ветвях христианства и различных сектантских образованиях).

Надо сказать, что христианство вообще (а православие в частности) сурово смотрит на род людской, ибо на нем лежит печать первородного греха. В результате грехопадения прародителей человек оказался ниже своего призвания, дарованного ему Создателем. Тяжелы следствия грехопадения: смерть как плод греха — духовное и телесное, заблуждение в истине — привязанность к животной жизни и плотскому мудрствованию. Зло потрясает космос и землю, касается каждого и всех. Образ божий померк в людях, но не исчез совсем. Свобода уклоняться от зла и устремляться к добру сохраняется. Первородный грех — это порча природы человека. Однако, например, в православии человек как личность, неся ответственность за него, несет его не так, как за личные грехи. Но естественными обстоятельствами тяжесть всякого греха не снять.

Это под силу лишь Богу. И как утверждается в уже упоминавшемся нами современном варианте православного догматического богословия — лишь сообщение Человечеству Божественной благодати, всепобеждающей осуждение и помощь естество можно даровать Человеку спасения. Христос как новый Адам стал родоначальником нового человечества, освободил его от греха, избавил от тлена и приводит к конечной цели Промысла божьего — к обожению.

И все же род людской вызывает у теологической мысли неодобрительно-осудительное подозрение. Небезынтересна в этом отношении восьмеричная схема главных пороков или страстей, которая много веков от Евагрия Понтийского до наших дней преподносится с церковных кафедр в православных и католических храмах. В этой схеме самому суровому осуждению подвергается гордость (гордыня).Ее именуют корнем порочности, величайшим и самым древним извсехсмертных грехов. Превозносится смирение,те или иные формы аскетизма, самоуничижение, как необходимые компоненты религиозного сознания.

И если в текущих документах, связанных с “мирской суетой”, продиктованных более реалистичными соображениями, лидеры церквей оставляют в тени догматические модели человечества, то в самой догматике они остаются непоколебимыми. Как сказал известный католический теолог Марк Доминик Шеню — человек есть в самом широком смысле сюжет “божественной милости”, не только в своей радикальной природе, не только в своей личности, но и в социальной, взятый в целом как Человечество.

Протестантский теолог нашего века Иозеф Громадка разочарованно говорил, что история человечества — это не только история людей, созданных Богом, ответственных перед Ним, обретающих в Нем свободу и величайшее счастье, но это и история мрачного бунта, преднамеренного вызова Высшей Истине и Любви.

Итак, человечество — “сюжет божественной милости”. Но наряду с этим и совокупный бунтарь, наставляемый сатаной и своими грехами. От такого толкования богословию не уйти, если оно останется богословием (причем любого толка и любой конфессии).

Этот тезис попытались по-своему истолковать современные протестантские идеологи. Ряд евангелических теологов (Д. Бонхеффер, Дж. Робинсон и др.) пошли по пути своеобразной антропологизации христианства. Они попытались интерпретировать религию как некоторую этическую доктрину, отклонившисьот понятия о “супранатуральном” Боге. Провозглашая “копер никанскую революцию в теологии”, эти теологи вслед за Р. Бульманом и Р. Тиллихом выступили против идеи о “боге” как трансцендентном существе, полагая, что его надо искать не “вовне”, а в мирском, в глубинах человеческого опыта. Один из сторонников этой концепции Г. Браун заметил: я могу говорить о боге только тогда, когда я говорю о человеке, т. е. антропологически, в силу этого бог является не чем иным, как “определенным видом сочеловечности”.

Но при подобном истолковании Бог перестает быть ортодоксально понимаемым Вседержителем и Креатором. Вместо классического христианства возникает гуманизированный пантеизм, слегка теологически приукрашенный вполне светский гуманизм. И недаром на все это направление в протестантской теологии от фундаменталистов посыпались возмущенные обвинения в атеизме. Размышляя над этими сюжетами, стоит сказать, что никакая модернизация религии, ни католическое “аджорноменто” (обновление), ни протестантская “демифологизация” не дали возможности построить отвечающую историческому опыту человечества, сколько-нибудь убедительную и привлекательную модель его вселенского бытия.

Особенно наглядно это можно увидеть в концепциях Тейяра де Шардена- Христианский неогуманистический эволюционизм Тейяра, крупного ученого и члена ордена иезуитов, был восторженно встречен католическими модернистами, готовыми объявить его пророком XX столетия, новым Фомой Аквинским. Человечество и человек были объявлены им центром эволюционирующей вселенной, продуктом и результатом космогенеза, осью и вершиной эволюции. Человечество, по Тейяру, — это эволюция, осознавшая самое себя, своеобразный аккумулятор развивающейся вселенной, закономерное звено в развитии Универсума. Он видит в его истории нарастание элементов все большей и большей организованности, тенденцию к утверждению сплоченного единства, формированию сознания все-планетного порядка.

Нельзя не сказать, что начиная свой анализ с чисто научных позиций, Тейяр на них не удерживается и строит образ человечества в подчеркнуто теологическом плане. Рационально-научное и доктринально-богословское в истолковании статуса человечества у него все время переплетаются. Когда Тейяр пишет о “планетезированном Человечестве”, то он исходит из идеи, что все “естественные человеческие единицы” необходимо должны слиться в некий планетный организм, не знающий никаких социальных разграничении. По его утверждению, такая “планетаризация” выступает как непосредственное продолжение органической эволюции, а весь социальный феномен есть кульминация, а не ослабление биологического феномена. Утверждая, что человек есть не столько центр Универсума, сколько уходящая ввысь вершина великого биологического синтеза, самый разумный и многоцветный пласт жизни, Тейяр пытается найти последующую “трансчеловеческую” ступень развития.

И видит он ее в формировании некоего “духа Земли”. Для характеристики Человечества Тейяр де Шарден находит сильные и выразительные слова. Он подчеркивает, что Человечество — вначале неопределенная сущность, скорее испытываемая, чем осознаваемая, где смутное чувство постоянного возрастания соединяется со всеобщей потребностью братства. Человечество, по Тейяру, зачастую предмет наивной веры, магическая сила которого действует сильнее, чем все превратности и всякая критика, и продолжает действовать с той же силой обольщения и на души нынешних масс и на разум интеллигенции. Кто ныне может не думать постоянно о человечестве или не быть захваченным этой идеей, независимо от того, присоединяется ли он к его культу или высмеивает его?

Размышляя над такими высказываниями, поэтизирующими род людской, воодушевляешься. Но вместе с тем убеждаешься, что его песнопения в честь человечества носят четко выраженный богословский, канонический, ярко выписанный христологический характер. Говоря о “Ноосфере” как некоем густом духовном слое, напластовывающемся над биосферой, Тейяр полагает, что в перспективе надличное сознание (т. е. ноосфера), суммированное и собранное, оторвется от материи и, устремляясь к “центру центров”, точке Омег, обретет свое бессмертие. Призывая на помощь некое космическое чувство (“любовь-энергию”), Тейяр утверждает, что именно оно приведет общественное Человечество, всех совокупно взятых личностей с Омегой к замыканию ноосферы. Но что такое в его интерпретации Омега? Это Бог, это Иисус Христос.

Для христианства вообще (а православной его ветви в особенности) свойственна непреклонная убежденность, что единить людей должна прежде всего и главным образом — вера. Земное единство “народа божьего” именно этим и должно определяться. Патриарх Алексий заявлял, чтомы все более и более убеждаемся, что христианское единство должно помочь и делу осознания единства человечества, стать ключом к решению общечеловеческих проблем и сыграть решающую роль в их постижении. Такаяего модель человечества и его судьбы — одна из наиболее четко прописанных религиозных моделей в нашидни.

Нельзя не остановиться и на тех образах человечества, которые предстают в пестрых и причудливых изданиях эзотерической традиции. Сейчас мы столкнулись с ситуацией ее оживления и даже бума подобных изданий, они затопили прилавки книжных магазинов. Имена Гермеса Трисмегиста, Елены Блаватской, семьи Рерихов, Анны Безант, Рудольфа Штейнера, Даниила Андреева стали звучать подчас не менее громко, чем имена звезд шоу-бизнеса или популярных политиков. Говорят даже о процессе оккультного возрождения, начавшегося в первые десятилетия нашего века и вновь возгоревшегося в его конце, особенно в России и других республиках бывшего СССР.

Основатель антропософии Рудольф Штейнер в свою книгу “Очерк тайноведения” включает специально главу “Сущность человечества”. Через призму мистического опыта, понимаемого как расширенное сознание, эзотерика представляет свое видение Человечества как имеющего двоякое бытие: в мире феноменальном и ноуменальном.

Люди в этой трактовке бытуют в ряде состояний: биосоциальном, энерго-информационном, духовно-физическом, эфирном, астральной ипостаси — это то, что свойственно индивидам и их интегральной совокупности — Человечеству. Над этими еще “телесными” элементами возвышается духовный пласт, включающий в себя для индивидов “Я”, “Само-дух”, “жизне-дух”, “духо-человек”. Эти духовные покровы присущи и роду людей. Эзотерики предлагают (в разных вариантах) схемы мирового развития, этапы восхождения человечества, ведущие его к одухотворенному бытию, к “Космосу мудрости”.

В эзотерических конструкциях торжествует идея о всепроникающих, исчезающих, сменяющих одна другую человеческих глобальных цивилизациях, причем некоторые из них достигли-де более высокого уровня, чем современный род людей. От них и идет цепочка скрытого, потаенного (эзотерического) знания, ведомого лишь “посвященным”. Они-то и составляют “внутренний круг человечества”. Род человеческий проходит свой исторический путь через серию падений, ошибок, даже преступлений, но целью его прогресса выступает развитие всех возможностей человечества, скрытых в каждой точке творения. И эта цель в перспективе достижима.

Человечество, как подчеркивает известный эзотерик П. Д. Успенский в книге “Новая модель Вселенной”, подобно организму. Причем эта характеристика относится именно ко всему человечеству в целом и не вполне применима к его элементам — общественным группам, как бы обширны они ни были. Если их и именовать так, то только как организмы низшие не только по сравнению с человечеством, но и с каждым отдельным человеком.

И, наконец, следует сказать об атеистической версии бытия рода людей.

Атеизм как система воззрений является своеобразным контрагентом религии. Но он не полныйее негатив, зеркальноеотражение с обратным знаком. Суть его не столько отрицательна, сколько позитивна, конструктивна. В нем выраженосамосознание и самоутверждение того(весьма немалого) массива Человечества, которое непринимает идей богопослушания, не приемлет догматов ни мировых, ни локальных религий, сект, объединений. Конечно, есть немало людей “безверных”, индифферентных к вечным вопросам, бездумно плавающих в болоте обыденности.Не о них речь. Речьоб убежденных вольнодумцах, размышляющих атеистах, тех, кто выдвигает собственные идеи о статусе Человечества в мироздании.

В антиклерикальных, боготворческих идеях, имеющих многотысячную историю, представлена гуманистическая задача — выразить возможность освобождения человека и человечества от каких-либо запредельных, трансцендентных, иномирныхсил. Надо сказать, что атеизм разрывает ту сеть проблем, которая выткана религиями. Старый атеизм (XVIII века и раньше) даже в лучших своих взлетах был ограничен. Ф. Энгельс справедливо отмечал, что атеизм, как голое отрицание религии, ссылающийся постоянно на религию, сам посебе без нее ничего из себя не представляет и поэтому сам еще является религией.

Современный рационалистический атеизм, опирающийся на материалистическое мировоззрение и естественнонаучную базу, претендует на самостоятельный статус. Конечно, в нем сохраняется та доминанта, которая предопределяет развернутость его концептуальной системы в противостоянии с религиозным видением действительности.

Образ человечества, задаваемый атеистами, предполагает тот конструкт мира, в котором человечество стоит на равных лицом к лицу с природным Универсумом, осваивая его, включая звонкую ноту человеческой практики в многоголосый хор вселенских космических сил.

Таким образом, рассмотрение проблемы человечества через призму духовно-практических способов освоения мира дает нам определенное представление о месте родового человека во Вселенной, его отношении к миру.

Вместе с тем сама специфика такого подхода к миру делает этот образ более расплывчатым, чем точным, более символичным, чем строго адекватным своему объекту. В этих образах схвачены “рационализированные” эмоции и чувства, закреплено непосредственное отношение человечества к самому себе.

Единую, обобщенную концепцию человечества призвана дать философия. Об этом и пойдет речь в следующей главе.