Культурно-исторические особенности памятников прусского права XIII в. 4 страница

Как видим, анализ терминов, употребляемых в КГ и других привилегиях, во многом проясняет юридическую природу этих памятников. Важен, однако, и вопрос о том, какое положение занимали данные источники в системе источ­ников средневекового права. Для ответа на него представляется целесообраз­ным обратиться к результатам исследований Вильгельма Эбеля, который в 50-60-е годы XX в. много занимался изучением теории и основополагающих по­нятий немецкого феодального права. В. Эбель выделил три основных начала, из которых вырос закон в современном понимании, а именно: судебный акт (Weistum, Rechtsbesserung), точнее, суждение, вынесенное знатоками обычного права о наличии нормы, регулирующей то или иное отношение (неважно, вы-

²²⁶ Grimm J., Grimm W. Deutsches Wflrterbuch. Bd. IV. Abt. 2. Leipzig, 1877; Nachdr. Leipzig, 1984.
Sp. 387.

²²⁷ Ibid.

²²⁸ P о t z R. Zur kanonistischen Privilegientheorie. S. 62.

²²⁹ PUB I 2. № 225.

189

несено ли оно в связи с конкретным делом, или с вымышленной ситуацией); право, установленное соглашением той или иной общности людей и распро­страняющееся лишь на участников соглашения и, как правило, на определен­ный срок (Satzung, Willkiir); властное веление суверена (Rechtsgebot).²³⁰ Такая классификация представляется удачной, поскольку в средние века, как извест­но, не было четкого разграничения между правом частным и публичным, иде­альным и позитивным, между правом вообще и другими видами предписаний в системе социальной регуляции. Все это налагало сильнейший отпечаток на право в целом.²³¹

Возвращаясь к вопросу о характере грамот, мы считаем, что эти акты (в осо­бенности КГ) близки именно к последней категории источников по приведен­ной классификации. Властное веление суверена опиралось не на вечный поря­док вещей или на обязательство сочленов какой-либо группы, а именно на во­лю власти. В средневековой юриспруденции воля правителя рассматривалась как главный источник возникновения привилегий.²³² До XII в. исходящий от правителя приказ осмысливался как выполнение воли подданных; однако со времен Фридриха Барбароссы эта идея стала постепенно отмирать. Так, в Зо­лотой булле Римини уже подчеркивается роль ордена в законодательной дея­тельности, говорится о праве магистров издавать «ассизы и статуты, коими и

укреплялась бы вера верующих, и все подданные их наслаждались и Пользова­
ть        "                 234

лись бы спокойным миром».

²³⁰Ebel W. Geschichte der Gesetzgebung in Deutschland. l.Theil. (Schriftenreihe der Landeszentrale-filr Heimatdienst in Niedersachsen. Reihe С H. 1). Hannover, 1956. S. 13-14,19-21,23-25.

²³¹ О чертах средневекового права подробнее см.: Г у р е в и ч А.Я. Категории средневековой культуры. 2-е
изд. М., 1984. С. 185-197.

²³² Р о t z R. Zur kanonistischen Privilegientheorie. S. 52.

²³³ E b e 1 W. Geschichte der Gesetzgebung... S. 26.

²³⁴ PUB I. l.№56.

190

Поскольку КГ регулировала наиболее обширный круг отношений, а ее по­следние три статьи распространялись на всю Кульмскую землю, то это дало некоторым авторам основание утверждать, что КГ была первым немецким зем-ским правом. Эта точка зрения подверглась в литературе обоснованной кри­тике. Юрген Вейцель справедливо отмечал, что, во-первых, КГ издана позже, чем записано земское право, содержащееся в «Саксонском зерцале» (его отно­сят к периоду между 1224 и 1230 гг.); во-вторых, она не содержит в себе норм, которые бы в полном объеме раскрывали правоотношения между орденом и населением. Он писал, что этот памятник не был «ни обычно-правовой записью земского права, ни установленным от имени суверена строем края».²³⁶ Ю. Вейцель совершенно прав, поскольку земское право — по преимуществу обычное право, в изучаемом же памятнике весьма сильно властное начало. Как отмечал Бернгард Кёлер, обычно-правовые источники вступали в орденских владениях в силу не сами по себе, а лишь через посредство КГ. Поэтому, ве­роятно, ближе к истине те авторы, которые сближают КГ не с земским правом (Landrecht), а с так называемым правом земли (Landesrecht, Landschaftsrecht), т.е. территориальным установлением какого-либо суверена. К ним относятся, в частности, зальцбургский земский регламент архиепископа Фридриха III (1328), верхнебаварское право императора Людвига (ок. 1335) и др. Среди

²³⁵ L a u f s A., S с h г б d е г К.-Р. Landrecht// HRG. Bd. II. 1978. Sp. 1536; Lieberwirth R. Eike von
Repchow und der Sachsenspiegel (Sitzungsberichte der SSchsischen Akademie der Wissenschaften zu Leipzig. Philol.-
hist. Klasse. Bd. 122. H. 4). Berlin, 1982. S. 46.

²³⁶ W є і t z e 1 J. Zum Rechtsbegriff der Magdeburger SchOffen II Studien zur Geschichte des sSchsisch-
magdeburgischen Rechts in Deutschland und Polen I Hrsg. von D. Willoweit und W. Schich (Rechtshistorische Reihe.
Bd. 10). Frankfurt a.M.; Bern; Cirencester, 1980. S. 87.

²³⁷ К о e h I e r B. Kulmer Handfeste II HRG. Bd. II. 1978. Sp. 1245-1246.

²³⁸ S с h w e r і n С Frh. von, T h і e m e H. GrundzUge der deutschen Rechtsgeschichte. 4. Aufl. Berlin; MUnchen,
1950. S. 145; Conrad H. Deutsche Rechtsgeschichte. Bd. I. Frilhzeit und Mittelalter. Ein Lehrbuch. 2. Aufl.
Karlsruhe, 1962. S. 353; P 1 a n і t z H., E с k h a r d t K.A. Deutsche Rechtsgeschichte. Graz; Кбіп, 1971. S. 142;
D у g о M. Studia nad poczajkami wladztwa... Warszawa, 1992. S. 109.

191

восточноевропейских правовых памятников с КГ типологически сходны, на­пример, общеземские привилеи, издававшиеся литовскими великими князьями.

Следует заметить также, что, несмотря на властный по преимуществу харак­тер орденских привилегий, в некоторых из них имеются «договорные» черты. Уже в заключительной части КГ 1233 г. говорится о включенных в грамоту «условиях» (pacciones), которые упомянуты наряду с «установлениями» (constituciones) и «обещаниями» (promissiones) ордена. Термин pacciones, про­исходящий от слова pactum (договор, соглашение), подразумевает, что грамота издана с согласия подданных. В той же заключительной части объявляется и обязательность грамоты на будущее, условия ее не могут быть изменены кем-либо из преемников суверена. С течением времени договорное начало в КГ становится заметнее: в редакции 1251 г. в числе свидетелей упомянуты пред­ставители городов Кульма и Торна. Это неудивительно, поскольку в 1233 г. оба города уже конституировались как автономные общины. Их представители фи­гурируют в заключительной части привилегии 1251 г. наряду с чинами орден­ской братии. Эльбингская грамота тоже содержит упоминание о свидетелях из числа представителей общины (в этом качестве выступают шультгейс и члены городского совета).

Подобная черта становится понятной, если вспомнить, что в средневековой юридической мысли была весьма популярна идея общественного договора. До­говорным началом пронизана вся правовая система, пусть даже это начало за­частую бывало формальным; общественный договор скреплялся клятвой его участников. Присягу соблюдать интересы подданных приносил перед корона­цией император германского рейха, присягу выполнять требования установ­ленного в городе права (вилькюра) ежегодно приносили бюргеры, перед нача­лом судебного заседания приносили служебную клятву шеффены и т.п. Истоки такого мышления восходят к библейской доктрине о договоре человека с Бо-

192

гом и идее о том, что само право происходит непосредственно от Бога; даже король стоит ниже права и может лишь применять его.

Кто был носителем тех идей, представлений и традиций, которые нашли от­ражение в грамотах? К сожалению, мы не знаем имен их составителей (так на­зываемых диктаторов). К. Зелиньска-Мельковска, касаясь вопроса о возможном составителе КГ, выдвигает несколько предположений. Во-первых, это могло быть лицо из ближайшего окружения Германа фон Зальца. Во-вторых, в со­ставлении КГ могли проявить заинтересованность сами жители новооснован-ных городов, которые и предоставили соответствующего специалиста. Нако­нец, в-третьих, составителем грамоты мог выступить кто-либо из свиты упоми­наемого в КГ бургграфа Бурхарда Магдебургского, который выполнял роль по-

239 а-\

средника между горожанами и орденскими властями. Однако, учитывая важ­ность грамоты и отмеченную идейную близость памятника к императорским дипломам того времени, мы полагаем, что наиболее вероятным составителем КГ все же стал кто-то из окружения гохмейстера, который, как уже говорилось, входил в число наиболее близких к императору лиц. В таком случае КГ можно считать плодом работы гохмейстерской канцелярии.

Ничего не известно также о составителе и писце второй грамоты 1251 г. (возможно, это было одно и то же лицо). Ясно, что составитель должен был хо­рошо знать местные условия. К. Зелиньска-Мельковска полагает, что это мог быть приходский священник Кульма или Торна, причем последнее более веро­ятно, так как к моменту возобновления привилегии Торн был уже интенсивно развивающейся общиной, тогда как Кульм еще только отстраивался после по-

240

жара.

Как уже говорилось, целый ряд выражений и формул был без особого изме­нения заимствован из КГ в Эльбингской грамоте, в чем выразилась преемст-

Ibid.S. 19.

193

венность орденской практики. Вероятно, того же происхождения и грамота для польского рыцарства Кульмской земли.

От перечисленных документов отличается по своему стилю Христбургский договор 1249 г. Хотя он опирается на тот же круг религиозных представлений, употребляемая в нем лексика ближе к стилистике папских и епископских до­кументов того времени. Это неудивительно, поскольку именно папский легат (люттихский архиепископ Яков) был инициатором данного договора. Возмож­но, что в тот период, после подавления прусского восстания папская курия, очевидно, стремилась играть роль умиротворяющей силы. Данное обстоятель­ство наложило свой отпечаток на содержание и стилистику документа в целом. Идеи, отразившиеся в Христбургском договоре, позволяют говорить о более умеренной политической линии по отношению к неофитам, чем проводилась ранее.

Особенности орденских грамот, рассмотренные выше, дают представление об общих чертах прусских правовых памятников: их важности в контексте ор­денской политики, многообразных связях с европейской правовой и культур­ной традициями. В дальнейшем изложении будут подробно исследованы от­дельные институты прусского права, сложившегося к середине XIII в. Их изу­чение позволит обогатить наблюдения, сделанные в настоящей главе.

194