Итак, идея длящейся добросовестности - фантазия, оторванная от реальной жизни и не имеющая почвы в законе, который тоже ведь написан для жизни. 8 страница

--------------------------------

<1> Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя. С. 64.

<2> Там же. С. 70; ср. с приведенным там же (С. 67) мнением Зома: "...это приобретение напоминает приобретение по давности, только без срока", так как "современный оборот не имеет времени ожидать: он требует немедленного приобретения добросовестным приобретателем. Тип приобретения одинаков".

<3> Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя. С. 63 и сл. См. также: Черепахин Б.Б. Правопреемство по советскому гражданскому праву. М., 1962. С. 41 и сл.

<4> Понятно, что признание такого способа приобретения первоначальным находится в согласии с известной максимой: никто не может передать больше прав, чем имеет сам.

<5> В этом отношении следует указать на то, что такое приобретение от неуправомоченного отчуждателя требует не просто одностороннего приобретения владения (как полагал И. Колер), а передачи (традиции) (см.: Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя. С. 66).

 

Но все эти институты вещного права содержат в себе механизм лишения собственника права на вещь вопреки его воле в силу требований оборота, в который собственник, однако, тоже выходит.

Это приводит к выводу о том, что система традиции создает механизмы, направленные против права собственности.

Иногда эта ситуация описывается как "статика и динамика" в праве - абстракция весьма употребительная, но остающаяся не очень строгой, особенно если учесть заметные различия в ее понимании разными авторами.

Дуализм гражданских прав иногда представляется как такая "статика и динамика", где статика отождествляется с собственностью, а под динамикой понимается обмен, оборот, т.е. договоры и вообще обязательства. Здесь только, по видимости, проблема находит разрешение, содержащее апелляцию к экономическим отношениям, хотя и не достигающую степени простой кальки с базиса, силы которой, впрочем, недостаточно для решения проблемы не только по причине малого потенциала экономического детерминизма в правоведении, но и потому, что в экономике статику обнаружить не удается.

Другое значение этого термина, обязанное, пожалуй, далекому созвучию, выражающее зависимость юридического статуса лица от собственности (особенно земельной), обладает ценностью при описании сословного устройства древних и средневековых социальных систем, а применительно к новейшему времени, скорее, свидетельствует о неразвитости юридического инструментария.

Специально для этой темы выражение через понятие статики роли лица в праве (а не самого права) можно отметить и у Д. Дождева, который широко пользуется этим термином, описывая архаичные отношения с участием как отдельных лиц, так, в большей степени, и социальных общностей, прежде всего familia. В результате такого усложнения функций участников оборота приходится выделять случаи, когда в "сфере оборота находится как вещь, так и ее распорядитель", действующий на основании auctoritas.

Этой ситуации противостоит "вывод вещи из оборота, восстановление статичной принадлежности вещи автономному социальному организму" <1>. Здесь статика означает социальное единство, охватывающее и членов familia, и поглощенные ею вещи, которое противостоит обороту не как своему другому, а как чуждой силе, разлагающей это единство, вырывающей из нее сначала вещи (для этого их приходится обезличить), а затем и индивида. Заметно, что такое понимание статики без динамики утрачивает для обычного использования этого понятия смысл, поскольку речь не идет о выступлении в праве единых социально-имущественных организмов.

--------------------------------

<1> Дождев Д.В. Основание защиты владения в римском праве. С. 93.

 

Отождествление дихотомии гражданских прав со "статикой и динамикой" в экономике нельзя признать сколько-нибудь удовлетворительным, если только не сводить смысл этой механистической терминологии лишь к идее противопоставления. Несовершенство определения собственности как статики состоит и в том, что при этом она предполагается лишенной движения, содержания, наполнения, возможностей и предстает оживающей только вовлечением в товарный обмен, оборот. В этом случае личность, как это вообще свойственно механике, оказывается исключенной из понятия.

Кроме того, представление собственности как статики лишено достоверности. Если предполагается неподвижность, статичность вещи (ведь относительно лица такая абстракция заведомо лишена смысла, тем более если учесть, что лицо одновременно имеет и вещные, и обязательственные права), то такое представление, конечно, ошибочно: и механически вещь перемещается, транспортируется, изменяется любым образом, находясь в это время у кого-либо в собственности, и юридически вещь оказывается, не выбывая из собственности одного лица, на разных правах (аренды, залога, подряда и др. <1>). Следовательно, пребывание вещи в собственности не исключает ни юридических, ни механических ее изменений, т.е. динамики.

--------------------------------

<1> Эту ситуацию не следует, однако, представлять как оборот прав, поскольку речь идет о правах вещных; можно согласиться с Б. Эбзеевым в том, что оборот имущественных прав происходит через уступку требования (см.: Эбзеев Б.Б. Гражданский оборот: понятие и юридическая природа // Государство и право. 1999. N 2. С. 34), т.е. в сфере прав обязательственных.

 

Наконец, такое противопоставление, дублирующее разграничение прав на вещные и обязательственные (и потому иногда используемое для ухода от проблемы), исключает применение этих же понятий для описания самой собственности, как это делалось, например, Л. Петражицким и другими авторами, при рассмотрении классической проблемы столкновения интересов собственника в рамках отношений собственности в обороте и вне его.

Так, Эренберг отмечал, что "правопорядок почти никогда не проводит последовательно интересы обеспеченности права. Наоборот, правопорядок очень часто выдвигает на первый план интересы обеспеченности оборота. Это находит себе объяснение и оправдание даже перед судом строгого права в том, что косвенно и правообладатель заинтересован в подъеме обеспеченности оборота" <1>. Б. Черепахин комментирует эти взгляды как противопоставление обеспеченности права собственности (в статике) и обеспеченности его в обороте (в динамике). Там же он приводит и суждения Р. Демога о "безопасности статической и безопасности динамической", причем "сталкиваются правообладатели и правоприобретатели". Понятно, что и правообладатель, и правоприобретатель - равно собственники, и столкновение статики и динамики происходит в рамках собственности. "Безысходность" столкновения интересов, как выражается Р. Демог, и становится такой, потому что сталкиваются интересы одного и того же.

--------------------------------

<1> Цит. по: Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя. С. 82.

 

И виндикация, и ограничение виндикации - это две стороны защиты собственности <1>, одного права, хотя в каждом конкретном споре сталкиваются собственник и незаконный владелец, стремящийся получить собственность.

--------------------------------

<1> Цит. по: Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя. С. 83.

 

"Большинство субъективных частных прав можно себе именно представить в двояком положении - покоящимися и движущимися", - замечает Эренберг по поводу собственности, причем обеспеченность права собственности и обеспеченность оборота являются "до известной степени противоположностями. Одна часто бывает достижима за счет другой. Там, где они сталкиваются друг с другом, законодатель становится перед трудной проблемой", "обеспеченность права состоит в том, чтобы неблагоприятное изменение наличного состояния (положения) имущественно-правовых отношений лица не наступало без его воли. Обеспеченность оборота состоит в том, чтобы намеченное благоприятное изменение наличного состояния (положения) имущественно-правовых отношений лица не могло быть сорвано через обстоятельства, ему неизвестные" <1>.

--------------------------------

<1> Там же. С. 81 - 82.

 

В таких конфликтных ситуациях, как приобретательная давность или приобретение собственности добросовестным приобретателем от неуправомоченного отчуждателя, возникает именно описанное здесь противоречие внутри собственности, обозначаемое многими цивилистами как острое противоречие между ее статикой и динамикой, которое способно достигнуть высокой степени напряжения. Например, Л. Петражицкий, возражая против оснований приобретения собственности добросовестным приобретателем, писал: "Все эти и тому подобные искусственные меры политики обращения сопряжены с более или менее тяжелыми жертвами с точки зрения экономически и этически здорового распределения. Все они влекут за собой опасность случайного лишения имущества для ни в чем не повинных граждан и создают почву и мотивы для случайного обогащения и корыстных и бесчестных злоупотреблений". По тому же юридическому поводу П. Соколовский в стиле пророков восклицает: "Во имя свободы и несвязанности товарообмена не останавливаются перед прямым нарушением самих жизненных интересов собственности. Сознательное или небрежное приобретение похищенных имуществ получает неслыханным образом покровительство. Все покрывает мраком водоворот оборота, и над пострадавшим лишь смеются, что его надули вор и его умышленные или небрежные укрыватели. Это предательство Иуды, которое это законодательство совершает по отношению к устойчивости наших правовых понятий".

А. Менгер, обсуждая те нормы ГГУ, которые защищают добросовестного приобретателя, замечает, что они "наносят сильный удар праву собственности" и "вносят в существующий имущественный строй зародыши противоречий и разложения", так как "заключают в себе непрерывную и достигающую обширных размеров конфискацию частной собственности ради обеспечения свободного перехода права собственности", это - "победа торгового права над вещным правом" <1>.

--------------------------------

<1> Цит. по: Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя. С. 72 - 73.

 

Обычное примирение этого противоречия с помощью паллиатива "меньшего зла" <1>, означая его безысходность, логическую неразрешимость, свидетельствует, надо полагать, о наличии здесь весьма глубоких причин, касающихся самой сути вещных прав в обороте.

--------------------------------

<1> Такое объяснение, вслед за Иерингом, дает и Б.Б. Черепахин, и оно не чуждо отечественной цивилистике в целом. Например, С.М. Корнеев считает "весьма удачным суждение" о выборе варианта "наименьшего зла" (Советское гражданское право / Под ред. В.П. Грибанова и С.М. Корнеева. Т. 1. М., 1979. С. 308). В поддержку конструкции "наименьшего зла" высказывается и А.П. Сергеев (Гражданское право: Учебник. Ч. 1 / Под ред. А.П. Сергеева и Ю.К. Толстого. 2-е изд. М., 1997. С. 450).

 

В обычно предлагаемых обоснованиях указанных институтов, лишающих собственника его права (теория видимости, защита предполагаемого собственника, наказание небрежного собственника и др.), нетрудно увидеть общую почву для возникновения коллизии: возможность отрыва владения от собственности в обороте. Ведь в упомянутых ситуациях незаконное владение так или иначе получает приоритет перед правом собственности. Следовательно, появляется основание для замечания, что и противопоставление статики и динамики, если употреблять эти понятия правильно, в известной мере отражает противоположности, заключенные во владении и собственности. Суть этих противоположностей ясна: право собственности, как и всякое право, является идеальным феноменом, который по своему качеству может лишь проявляться в видимых формах, но никак не тождествен материальности, вещности и видимости. А владение - всегда материально, видимо явлено. Эта нетождественность и лежит в основе описанной коллизии.

Такое противоречие рождено, конечно, не оборотом, который лишь обостряет его, но самой природой права, способом его связи с вещным миром. Его важно выделить специально и постоянно иметь в виду, потому что без понимания этой основной оппозиции невозможно разобраться не только в генезисе вещных прав, но и в прикладных, повседневных вопросах, возникающих на почве владения и собственности, а как всем известно, едва ли не каждый спор об имуществе затрагивает именно владение и собственность.

Участники оборота не могут всегда видеть истинных прав, особенно когда оборот приобрел уже безличные формы. Они, следовательно, постоянно находятся в опасности, поверив видимому положению, явленному во владении, во внешней, фактической ситуации, ошибиться относительно действительных прав по своей природе невидимых, равно как недоступных и иным органам чувств. Проблема имеет три возможных крайних решения: возложить все риски, связанные с возможной ошибкой, на собственника; возложить все риски на покупателя и, наконец, устранить все риски, сделав с помощью системы регистрации и учета все права явными и проверяемыми <1>. Понятно, что увлечение любым из таких крайних решений чревато параличом оборота.

--------------------------------

<1> Характерно, что сопоставление немецкой регистрационной системы "поземельной записи" с англо-американской системой нотариальных актов проводится именно в контексте рисков, причем подчеркнуто, что англо-американская система повлекла развитие сети страховых компаний в сфере сделок с недвижимостью (см.: Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: В 2 т. Т. 1: Основы / Пер. с нем. М., 1998. С. 58).

 

Способ, избранный римским правом для устранения описанного конфликта, состоял, как известно, в запрещении к обороту вещей, выбывших из владения помимо воли собственника, которые расценивались как похищенные. В этом случае все коллизии между собственником и владельцем, который не мог сослаться на волю собственника в оправдание своего владения, решались в пользу собственника. Этот подход достаточно последователен и справедлив, но и весьма неудобен и сопряжен с временным или постоянным выпадением из оборота большого количества предметов, обнаруживая этим свое тяготение к логике натурального хозяйства, прежде всего аграрного. Не случайно в городском (средневековом) праве (а в Средние века, как говорил М. Вебер, не только город, но каждый город - это рынок) появилось "множество компромиссных решений, основанных на обязанности собственника заплатить выкуп, если он хотел вернуть себе украденное", тогда как "в деревне собственник обязательно получал назад украденное" <1>. Само "признание предпочтительности прав добросовестного покупателя движимого имущества по отношению к правам истинного собственника", как и "создание права владения движимым имуществом, независимого от права собственности", родилось именно в рамках торгового права <2>.

--------------------------------

<1> Аннерс Э. История европейского права. С. 189 - 190. Автор высказывает далее весьма важную мысль о том, что собственность "земледельческого общества" отличалась "твердым и широким характером" и была воспринята вместе со своим ригоризмом буржуазией, "не уяснившей для себя последствий такого шага". Отсюда автор выводит наиболее острые противоречия в отношениях собственности при капитализме (Там же. С. 287 - 288). Это не лишенное парадоксальности суждение может, кажется, объяснить жесткость института собственности в обществах с сильным влиянием аграрной психологии, а применительно к особенностям современного российского права - объяснить и истоки слабости идеологии защиты владения против собственности.

<2> Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования / Пер. с англ. 2-е изд. М.: Изд-во МГУ; Инфра-Норма, 1998. С. 329.

 

Наконец, не в римском праве, а в средневековом возник принцип "Hand muss Hand wahren", который означал, что "собственник, вверивший свою вещь другому лицу в пользование, на хранение или для другой цели, не имел права истребовать эту вещь от третьего приобретателя. Ему давалось право требования лишь против лица, нарушившего его доверие". Для объяснения этого правила первоначально считали, что ссудополучатель приобретал собственность, которую должен был потом вернуть (тогда объяснялась недопустимость виндикации) <1>.

--------------------------------

<1> См.: Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя. С. 95.

 

Строгое проведение принципа неотчуждаемости собственности иначе, как по воле собственника, возможно лишь при слабом развитии товарного обмена. Ускорение оборота, наращивание его обезличивающей динамики быстро приводит к столкновению с ригоризмом исключительных прав. Эта коллизия давно известна, и юристы могут оценивать все уступки обороту только как вынужденные, не имеющие в себе никакого справедливого основания и потому недопустимые без прямой санкции позитивного права.

На коллизию позиций собственника и владельца постоянно обращают внимание цивилисты, и она остается одной из важнейших и труднейших проблем гражданского права, причем, в отличие от многих других проблем, по-разному решается национальными системами законодательства в немалой степени из-за разного уровня взаимного доверия (служащего основанием доброй совести), вытекающего из присущей данному обществу культуры <1>.

--------------------------------

<1> Подробно вопрос рассматривается Ф. Фукуямой (Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию / Пер. с англ. М., 2004). По своей методологии работа Фукуямы следует за вековой давности исследованиями М. Вебера.

 

Л. Петражицкий сформулировал в этой связи две функции доброй совести (bona fides) - в области распределения и в области обращения:

1) одна (в области распределения) выполняет "функции смягчения неожиданного удара и предупреждает такое перераспределение, которое производило бы минус в народном благосостоянии". Она "оберегает здоровье хозяйственных организмов и домашнее благосостояние, тишину и спокойствие", сохраняет status quo;

2) другая в обороте "устраняет на стороне спроса сомнения относительно юридического успеха сделок". Она "действует на рынке, на ярмарках и базарах и усиливает шум и деловое движение" <1>.

--------------------------------

<1> См.: Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точки зрения догмы и политики гражданского права. СПб., 1902. С. 306.

 

Известны различные попытки теоретически обосновать эффект доброй совести.

А. Кобан пишет о "теории доверия" к внешнему фактическому составу и внешней видимости права. Он считает, что если вещь находится в фактическом обладании несобственника, то в его лице создается внешняя видимость собственности. Для третьих лиц недостаток права нераспознаваем. Безопасность оборота требует доверия к такому внешнему фактическому составу <1>.

--------------------------------

<1> Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя (С. 77.) М. Агарков возражал против придания теории видимости общего значения (Там же. С. 90 - 91).

 

Буржон говорил, что для третьих лиц владение (движимостями) является указателем собственности. "Какой другой указатель можно взять, не впадая в заблуждение" <1>. В том же духе высказывался Павел: "Добрая совесть предоставляет владельцу столько же, сколько истина, поскольку закон тому не препятствует" (D. 50.17.136).

--------------------------------

<1> Там же. С. 84 - 85.

 

Однако, когда речь заходит о приобретении недвижимости, такие компромиссные решения по принципу меньшего зла ввиду публичной важности самих объектов, с одной стороны, и специфики овладения ими - с другой оказались неудобными, а содержащаяся в них доля риска - неприемлемой даже с учетом нужд оборота, который, вообще говоря, без традиции едва ли смог бы достичь существующего уровня.

Нет оснований считать причиной особого положения недвижимости в обороте ее прямую, непосредственную ценность. Уже в античности имущество, выраженное в земельных владениях, составляло заметно меньшую часть сравнительно с движимостью, с денежным богатством, которое становилось "господствующей формой в состояниях богатых и богатейших людей". Но тогда же усиленно подчеркивалось отличие "видимого" имущества от невидимого, в первую очередь денег <1>. У. Маттеи говорит об очевидной "ложности тезиса о том, что земля составляет наиболее важную часть материальных ценностей в современном обществе" <2>.

--------------------------------

<1> Подробнее см.: Андреев В.Н. Структура частного богатства в Афинах V - IV вв. до н.э. // Древние цивилизации. Греция. Эллинизм. Причерноморье: Избранные статьи из журнала "Вестник древней истории" / Сост. А.И. Павловская и др. М., 1997. С. 336, 346.

<2> Маттеи У., Суханов Е.А. Указ. соч. С. 125.

 

Видимость недвижимого имущества является его решающим качественным отличием, позволяющим превратить его в средство обеспечения устойчивости кредита через ипотеку. Впрочем, в античности обеспечением ипотеки кроме земли могли быть также и рабы, потому что "при других объектах ипотеки факт заклада нельзя сделать известным для третьих лиц (раб может сказать, что он отдан в заклад)" <1>.

--------------------------------

<1> Вебер М. Аграрная история Древнего мира. М., 2001. С. 338.

 

Известно, что нормальная экономика позволяет развернуть кредитные ресурсы при реальном обеспечении, намного уступающем ценности всех переданных в кредит активов. Это обстоятельство и позволяет недвижимости выносить на себе весь груз обеспечения многократно превышающих ее по стоимости обязательств как кредитных <1>, так и иных, которые в подавляющей части всегда могут быть представлены как денежные и, следовательно, заемные. Поэтому существенное замедление и затруднение оборота недвижимости, вызванное необходимостью регистрации, оказывается терпимым неудобством, учитывая те преимущества для всего гражданского оборота, которые несет в себе устойчивость и публичный контроль в этой сфере. "Земля действительно является психологическим феноменом, освящающим идеалы недвижности, постоянства и отсутствия риска" <2>.

--------------------------------

<1> Именно с нуждами поземельного кредита связывал усиление специфики оборота недвижимости И.А. Покровский (см.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 199).

Еще решительнее проводит эту мысль Э. Аннерс, говоря о создании системы регистрации в Германии: "Передача недвижимого имущества по римскому праву происходила по традиции, и залог даже недвижимого имущества осуществлялся по консенсуальному договору. Естественным следствием этого стала общая неуверенность по вопросам отношений собственности и ипотеки, что очень плохо влияло на возможность использования недвижимого имущества в качестве кредитного обеспечения. Для развития промышленности было важно, что именно недвижимое имущество могло использоваться в качестве основы кредитования для привлечения капитала в новые инвестиции" (Аннерс Э. История европейского права / Пер. со швед.; Отв. ред. В.Н. Шенаев. М.: Наука, 1994. С. 327 - 328). Е.А. Суханов указывает на восстановление во Франции систем регистрации в связи с нуждами ипотеки, что является, как можно судить, общепринятым объяснением (см.: Суханов Е.А. О видах сделок в германском и в российском гражданском праве // Вестник гражданского права. 2006. N 2. С. 18).

<2> Маттеи У., Суханов Е.А. Указ. соч. С. 126.

 

Эти соображения привели к установлению иного порядка перехода собственности на недвижимость. Если система традиции зиждется на общей презумпции собственности владельцев <1>, то регистрационный порядок недвижимости вводит прямую перепись собственников, вследствие чего все презумпции, которым теперь противопоставлены несомненные доказательства, теряют смысл. Прежде всего исчезает полностью или почти полностью презумпция добросовестности приобретателя.

--------------------------------

<1> Статья 2279 ФГК вводит неопровержимую презумпцию, формально отличную от презумпций видимости права, хотя имеющую источник также в системе традиции.

 

В известном смысле можно сказать, что именно затруднение вплоть до полной невозможности добросовестного приобретения, т.е. приобретения вещи без законного основания, против воли собственника, - цель системы регистрации. Именно в обороте, а отнюдь не в видах государства следует искать истоки и системы традиции, и системы регистрации. Поэтому нельзя не признать данью несколько наивному этатизму убеждение, что смысл регистрации состоит в том, чтобы установить государственный контроль над "наличием и динамикой вещных прав". Развивая этот подход, В. Логинов приходит к выводу, что нет никакой нужды в регистрации, например, ареста объекта недвижимого имущества: если акт регистрации - это акт публично-правовой, то арест - тоже акт публично-правовой, и регистрировать его не нужно. Впрочем, далее автор снисходительно усматривает все же смысл в регистрации ареста. Смысл этот видится ему в том, что "наличие ареста, наложенного на недвижимое имущество, является основанием для отказа в государственной регистрации" последующих сделок <1>. В. Логинов не замечает, что отсутствие доступных сведений об аресте вещи позволяет приобрести ее третьим лицам добросовестно, а это делает бессмысленным сам арест. Именно в этом, а не в государственном "акте признания прав" <2> смысл и регистрации ареста, и всякой регистрации прав на недвижимость. Впрочем, государство в ходе регистрации реализует некоторые собственные цели: фискальную, учетную и т.п. (хотя при этом возникают новые проблемы, например, налогообложение собственника, утратившего владение, о чем есть смысл поговорить отдельно), но эти цели сами по себе вовсе не выступают как главные и могут быть, конечно, достигнуты и без системы государственной регистрации недвижимости.

--------------------------------

<1> Логинов В. Право не безгранично // ЭЖ-Юрист. 2001. N 11. С. 4.

<2> Еще раз подчеркну для всех многочисленных у нас поклонников государства: не государство дарует нам частные права, а только другие частные лица. Поэтому "признание" государством права - это не более, чем выполнение требований оборота. Не случайно слишком придирчивых регистраторов позволительно понудить к регистрации через суд. Такое судебное требование о регистрации обнаруживает частноправовую, а не публичную природу самой системы регистрации. Здесь уместно повторить, что публичный интерес - не что иное, как совокупность частных.

 

Когда система традиции вытесняется в части оборота недвижимости системой регистрации, в точках соприкосновения происходят решительные изменения. Их следствием являются и усиление виндикационного иска вплоть до отмены ограничений виндикации, и соответственно резкое сужение сферы приобретательной давности. Сама традиция утрачивает системное качество знака и сохраняет только собственное, обязательственное значение передачи имущества (исполнения обязательства) без вещных последствий, отступая на задний план и только иногда просвечивая сквозь систему регистрации <1>. (Значение традиции сохраняется в том, что при отсутствии иного условия передача объекта недвижимости является тем фактом, который подлежит регистрации в качестве "перехода права собственности" <2>.)

--------------------------------

<1> Представляется важным отметить высказывание, в котором "немецкая регистрационная система "поземельной записи", конечно, остающаяся на "недосягаемой высоте", оценивается с точки зрения "юридической конструкции гласности" как "искусственная" (Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: В 2 т. Т. 1: Основы. С. 58). Охарактеризовать систему традиции как искусственную, пожалуй, невозможно.

<2> Подробнее вопрос обсуждался при рассмотрении механизма возникновения вещных прав.

 

Нужно, впрочем, заметить, что и система письменной регистрации при всей ее трезвости не была лишена знаковости в то время, от которого она обычно прослеживает свои современные формы. Например, для Средних веков "грамота служила символом. Поэтому она вообще могла не содержать текста, и такие cartae sine litteris нередко применялись" <1>.

--------------------------------