27.7.86. Иду на Соловки. На море дымка, ничего не видно. Наконец, в этом киселе удалось разглядеть остров Сеннуху. Все, круг по Онежскому заливу замкнут. Судя по Жужмую, меня сильно сносит на восток. В полдень прохожу восточнее Сеннухи. Ветра кот наплакал, печет солнце, очень жарко. Рубка раскалилась, собака в ней лежит на спасжилете лапами кверху, тяжело дышит, из носа у нее течет.
В белом мареве пропала и Сеннуха. Салма спокойная, плыви хоть на байдарке, только куда плыть, непонятно. Дуть по карте и компасу? Так ведь здесь течения, и кто знает, куда сносит.
К вечеру сзади приползла большая туча; не было бы мордобоя. На всякий случай сменил геную на стаксель поменьше. Впереди на севере открылся Соловецкий архипелаг; берег видно, но что за берег, неясно. Никак не могу определить свое место, кажется, что иду прямо на дамбу между Муксалмой и Соловецким островом.
Из под тучи дунуло, она разразилась небольшим дождем, на воде появились полосы ветра. Пытаюсь по ним пробиться на запад. Ветер неустойчивый, все время крутит, что-то журчит, то ли дождь, то ли шквал.
Ну и купель же была! Дождь, ливень, чуть не утонул в пресной воде посреди моря; потом еще добавило. Тримаран, видимо, сильно сносит на восток, того и гляди, проскочу мимо Анзера. Примерно на том месте, где по моим расчетам я нахожусь, на карте жуткая надпись: Муксалминский риф, сулои, водовороты. Но ничего страшного не вижу; налицо только сильное встречное течение, с которым, как всегда, морока.
Из-за горизонта вылезло какое-то странное белое облако, оказалось, туман. Изнывая от штиля и слабого ветра, занялся кулинарией, варю сушеную картошку с мясом. Есть то хочется! Поужинал, предложил еду и Вайде, поставив миску на фартук рубки. Вайда вылезла из рубки, совершила над миской свой традиционный ритуал – поскребла миску носом, но есть не стала. Улеглась на поплавке и глядит на мир. Тримаран идет по полю водорослей; настоящее Саргассово море. Берег исчез в тумане.
В полночь встал на пляж вроде бы на Малой Муксалме. Утром занялся ремонтом: прокол задней камеры центрального баллона. Погода ясная, ветер встречный, умеренный. В десятом часу отошел от берега и натолкнулся на причудливую игру течений. Одним галсом, в море, тримаран идет, другим – к берегу никак, хоть удавись. Надо отходить мористее. Отошел, выглянул из-за мыса, и открылся мне Кремль. Вот это да! Неужто такая ошибка в навигации?! Лег спать на Малой Муксалме, а проснулся на Заяцком острове? Оказывается, ни на какой Муксалме я не был, а вчера, определяя свое место в тумане, ошибся. Но ошибка пошла на пользу, – вышел я туда, куда и хотел.
Обогнуть Заяцкий остров с севера не удалось, пришлось обходить его с юга. В проливе между Заяцким и Соловецким островами оживление: снуют мотоботы с двумя-тремя лодками на прицепе; лодки загружены водорослями. Прямо по курсу Соловецкий монастырь, на траверзе паруса: пяток яхт уходит с Соловков, никак Соловецкая регата. Открылся вид на местную достопримечательность, тоже памятник Крымской войны, Переговорный камень. Не зарастает к нему народная тропа!
Монастырь в лесах, который год идут реставрационные работы; кстати, работают здесь коллеги – студенты физфака МГУ. В полдень вошел в гавань Благополучия, что перед Соловецким монастырем; в ней несколько судов, в ковше под стеной монастыря – военные катера. Меня окликнули с большого судна, на котором матросы обдирали краску: -Откуда идешь?! -С Жужмуя! – отвечаю. Не поняли, переспросили и снова не поняли. Странно, но о Жужмуе здесь не слыхали. Жужмуй – не Рио-де-Жанейро.
Забрался в самую верхушку гавани, влез в сапоги и, шлепая по грязи, перемешанной с битым стеклом, вытащил тримаран на берег. Покопавшись в рубке, отыскал давно не использовавшиеся собачьи ошейник и поводок, взял на поводок Вайду, и отправились мы с ней на экскурсию по магазинам.
Кремль – это поселок. Магазины находятся в Соловецком монастыре и производят неизгладимое впечатление. Продовольственный магазин получше чем в Лямце, но не намного. Ничего путного кроме яиц и комиссионной кроличьей тушенки не обнаружил, приобрел пару банок для собаки – в кашу для запаха.
В монастыре турбаза, по магазину бродят голодные туристы. Высмотрели какой-то таз, в котором оставалось несколько сомнительных котлет; из-за котлет чуть ли не драка. У продавщиц округлились глаза, когда я спросил, нельзя ли купить мяса и костей для собаки. Хлеба тоже не оказалось.
Местная торговля поражает: сидят на берегу богатейшего моря и нищенствуют, даже ламинарией, что кучами валяется по берегам, запастись не могут.
Захотелось мне приобрести карту Белого моря. В магазине “Культтовары” на полках лежало несколько книжек, но, увы, карт не нашлось. Отыскали туристскую схему Соловецких остров, на которой море было изображено в размере с почтовую марку. Именно по этой карте мне и пришлось в дальнейшем идти четыреста верст до Кандалакши; местные рыбаки на ней родных берегов не узнавали.
Посетив Кремль, ушел из гавани Благополучия и встал на пляж напротив Переговорного камня километрах в трех южнее монастыря. К этому пляжу, который я высмотрел в прошлом походе, у меня профессиональный интерес. Дело в том, что здесь, как нигде, можно полюбоваться солитонами. Солитон – это уединенная волна. Небольшая волна, идущая с моря, накатывается на отмелый, очень пологий берег и трансформируется в раздельные четко оформленные гребни – солитоны, объект, представляющий интерес для физики волновых процессов. Извел на них пару фотопленок, будет что в Москве показать теоретикам.
Наконец-то проверил на прочность свою обвязку, повис на ней на сосне – держит. Развернул карту Онежского залива, прикинул пройденный путь.
Итак, за две недели плавания я легко, на одном дыхании, обошел Онежский залив Белого моря, прошел около 400км. Много это или мало? Чтобы стало ясно, скажу, что это месячная норма для хорошей группы, укомплектованной дюжими парнями и быстроходными катамаранами. По нынешним временам, когда попадаются надувные катамараны размером с небольшой железнодорожный мост, мой “Бриз” невелик. А чем крупнее судно, тем оно быстроходнее. Получается вроде бы парадокс: одиночка идет быстрее группы. Объяснение простое: мне никто не мешает, тогда как любая группа в парусном туризме действует по принципу лебедя, рака и щуки из известной басни Крылова. Большая группа – это эскадра, а в эскадре сегодня отстает одно судно, завтра другое, бросать их нельзя, и идет она в результате самым худшим образом.
Надо сказать, что Онежский залив по своему характеру оказался гораздо спокойней, чем, например, Онежское озеро. Самый сильный ветер, что я здесь видел, 5-6 баллов, волна – до полутора метров. Залив, как мне показалось, самим богом предназначен именно для парусного туризма. Судоходства практически нет. Тепло, много солнца (в июле), прекрасные берега. Нет ни одной точки, с которой не был бы виден материковый берег или какой-либо остров. А островов и островочков полно, на любой вкус. Причем все они необитаемы. Грибы, черника, морошка, смородина, дикий горох, медузы, рыба, мидии, ламинария, утки, зайцы, полно белух и тюленей. А какие великолепные здесь закаты!
Однако парусниками Онежский залив не обжит по самой простой причине: байдарки и легкие швертботы недостаточно мореходны, а на килевой яхте не подойдешь ни к одному острову. В лучшем случае будешь сидеть на камнях. Но для надувных многокорпусников – раздолье, а встретились мне только четверо днепропетровцев на небольшом катамаране.
Соловецкая Салма. Кузова.
29.7.86. С утра умылся, побрился, отметился на карте и пошел через Западную Соловецкую салму на Кузова. В полдень, оказавшись на траверзе островов Топы, что находятся посреди салмы, чуть не наехал на двух белух. Если такой зверь махнет хвостом, от моего судна только щепки полетят. Вокруг собралась целая стая белух, штук пять, одна вынырнула прямо из под кормы тримарана. Белухи устроили возню, неприличный шум, только столбы воды взлетают.
Весь нос тримарана покрылся белой коркой соли. В 16.00 застрял на входе в Кузовецкий архипелаг, навстречу идет мощное течение, настоящая река. Пытаюсь пробиться поперек него, вертит в водоворотах, попал в сулой. Дали немного ветра, и я его прошел, но как только ветер скис, я снова задом уехал в сулой. Снова дали ветер, снова пошел вперед, но, увы, далеко не ушел. По третьему разу описал некую замысловатую замкнутую кривую между косой, островом и лудой. Игра в кошки-мышки с течением продолжалась пять часов т оказалась серьезным практикумом на терпение; это не для слабонервных. Тут-то я и вспомнил народную мудрость, гласящую, что рулевой-одиночка не должен раздражаться ни при каких обстоятельствах.
Течение изменилось на обратное неожиданно и быстро, стало сносить в другую сторону. Ветра нет, с трудом пробился через струю на веслах, догреб до Вороньего острова, где и заночевал. С вершины этого острова, как, впрочем, и с других островов, открывается прекрасный вид на Кузовецкий архипелаг. Неподалеку Русский Кузов, где мы побывали две недели назад; через пролив, рядом, Немецкий Кузов. Этот остров имеет сложную геометрию; на берегу пролива, отделяющего его от Вороньего острова, стоит избушка; ее по традиции посещают все прибывающие сюда.
Рассказывают такую историю. Соловки, как известно, считались пограничной зоной, доступ на них был ограничен. На этой конъюнктуре в Кеми расцвел контрабандный промысел по перевозке экскурсантов на моторных лодках на Соловки и обратно. Сидят как-то у избушки парусные туристы, жарят блины. Вдруг шум, гам, по тропинке из-за елочек появляется цивильная публика, дамы с кавалерами, спрашивают, где тут остановка автобуса.
Автобус на Немецком Кузове! Оказывается, довезя их до него, местные жители сказали, что дальше идти не могут – не пускают пограничники, а те путь пройдут по тропинке, за избушкой автобусная остановка.
Контрабандисты брали плату водкой, причем вперед. Что из этого получалось, я видел сам. Когда в свое первое плавание по Белому морю я пришел с Соловков на Кузова и встал у избушки, туда подлетели две моторки с экскурсантами. Экскурсанты были трезвы, но рулевые, местные жители, лыка не вязали; вывалившись из лодок, они тут же рухнули на песок. Через полчаса компания решила двигаться дальше. Один рулевой, шатаясь, кое-как добрался до лодки своим ходом, другого вели под руки. Вцепившись в румпель мотора, он дернул за шнур, мотор не завелся, рулевой рухнул вниз. Вторая попытка кончилась тем же. С третьей попытки мотор завелся, поехали через Салму…
На другой стороне Немецкого Кузова спряталась уютная бухта с песчаным пляжем; ее так и зовут Песчаной. Кое-что здесь изменилось: появился сарай, напротив сарая – пирс, видимо, побывала целая экспедиция. Но сейчас никого нет, только пушистый хвост Вайды мелькает в густой траве.
Уютен Немецкий Кузов, хороша Песчаная бухта, здесь хочется постоять, отдохнуть от суеты.
Погода великолепная, жарко. Объявляю выходной день. От перегрева на баллона поплавка тримарана лопнула лямка, пришлось пришивать. Потом баня.
Баня в походе – дело серьезное. Встречаются, конечно, туристы, которые месяцами не чистят зубы, не моются и не бреются. Но это байдарочники. Мореплавателю такое не гоже. Помню, как на Азове под Бердянском на третьей неделе похода захотелось мне вымыть голову. Стоял под высоким берегом, в море напротив – свалка грунта, шторм, вода – сплошная грязь. Нашел родничок, намочил голову, намылил, а мыло не смывается! Вода оказалась жесткой, мыло засохло, волосы слиплись, голова как в шлеме. Только через сутки, отойдя подальше в море, закончил процедуру.
Банно-парусное дело у меня неуклонно совершенствуется. Для организации бани нужны следующие инградиенты: дрова, пресная вода и соответствующий рельеф местности. На Немецком Кузове все это нашлось, но по отдельности. Рядом с местом стоянки подходящей лужи не оказалось, пришлось копать яму в песке и застилать ее пленкой; получилась ванна. Пресную воду обнаружил в колодце в лесу, в несколько ходок в рюкзаке, куда вложил полиэтиленовый мешок, принес литров двести. Оттуда же притащил дрова, камни выудил со дна бухты. Развел небольшой костер, раскалил на нем камни, ими почти до кипения нагрел воду в ванне. Над ванной натянул тент, чтобы не задувало.
Применил и новинку: фильтрацию воды через парус. Дело в том, что такая баня получается по черному; в воде ил и копоть. Но не волнуйтесь за паруса! Они не дакроновые, к тому же служат и простынями, так что постирать их изредка не вредно.
Вымылся, выстирал бельишко и паруса, разложил сушиться по скалам. И тут из-за мыса вылетела моторка, в ней дед в форме лесника и девчушкой
-Как, не смотрели, вода в колодце есть?- кричит дед.
-Есть,-отвечаю. Он довольный полетел дальше. Так вот кто копал колодцы! Не иначе перед внучкой похвастался.
Незаметно в хозяйственных заботах пролетел день. Прилив сменился отливом, и снова пошел прилив; кстати, высота приливов на Кузовах и на Соловках небольшая, метра полтора. Наступил вечер; горит костер, три бревнышка друг на друге, подкладывать дрова не надо Лежит на белом песке белая собака.
-А что, Вайда, не сварить ли нам кашу?
Режим питания у нас не очень суровый; на такой диете, правда, не растолстеешь, но жив будешь. Горячее блюдо в день одно –каша. Наша каша на самом деле кондер, близкий родственник знаменитого ирландского рагу Джерома К. Джерома. Обычно это действительно каша с сушеным мясом, но возможны и варианты, например, вермишель и все что попадет под руку: грибы, щавель, горох и т.п. Мышей, правда, мы в кашу пока еще не кладем. Кухонная утварь сведена до минимума: две колбы от кипятильника, одна для каши, другая для чая; такая посуда универсальна и удобна как на костре, так и на борту судна.
Собака ждет, пока сварится каша, потом следит за раздачей. Кашу делим по справедливости: ложка мне, ложка Вайде; мне побольше грибов, Вайде –побольше мяса; для аромата Вайде – ложка тушенки, мне –кусочек масла. Собаке ставятся две миски – с кашей и с пресной водой.
Поужинав, иду мыть посуду. Вайда неожиданно устроила концерт. Тявкнула, – ответило эхо; эхо здесь замечательное, кругом скалы, великолепная акустика. Собака залаяла громче, эхо – тоже громче, возникла положительная обратная связь. Вайда заходится лаем, эхо гремит на все Кузова; впечатление, словно в деревне все собаки разом брешут. Смешно и никак не могу угомонить собаку/
Мой бортовой журнал пополнился еще одним кулинарным достижением
.
Черника по кузовецки.
Набрать кружку черники, добавить две ложки сахарного песка, размять. Затем добавить две ложки “Детолакта” и все перемешать. Для разжижения капнуть немного пресной воды.
Получается крем – одно удовольствие. Что там московские торты! “Детолакт” (детская смесь) с успехом заменяется сухим молоком. Говорят, что примерно то же самое получается, если чернику размять со сгущенкой.
_________________________
Рассказ об этом походе писался в процессе плавания, и кое-какие выдержки из него под названием “В компании с лайкой” были вскоре опубликованы в “Катерах и яхтах”. Через пару лет я снова сидел на Немецком Кузове под своей любимой скалой в бухте Песчаной, приходил в себя после очередного плавания на Сосновый наволок; здорово тогда укатался. На Кузовах стало людно, косяком на Соловки и обратно пошел “Альбатрос”. Причем все ссылались на меня, на то, что я написал, как приятно плавать по Онежскому заливу под парусами.
Но я же не писал, что здесь надо ходить на “Альбатросах”!
“Альбатрос” – хорошее судно, детище В.Перегудова и Со, но это всего лишь легкий катамаран, сделанный под одну задачу – как средство первоначального обучения плаванию под парусами. До настоящего морского судна ему далеко. Судно совершенное в том плане, что четко соответствует своей задаче и улучшениям не поддается. Попытки улучшить “Альбатрос” приводят лишь к тому, что надо перетряхивать всю конструкцию и строить по существу новый катамаран.
Я был свидетелем рождения “Альбатроса”. Некая вертолетная фирма в порядке конверсии решила выпускать товары народного потребления и выбрала для себя надувные катамараны; за прототип взяли “Альтаир” Перегудова. При постановке в производство катамаран подвергся рационализации да так, что от него мало что осталось; помню, что планировалось поставить для гребли вместо весел плавниковый движитель, что-то вроде рыбьего хвоста. Автор взвыл и прибег к помощи парусной общественности; катамаран удалось отстоять. Вертолетчики клялись, что судно будет массовым и дешевым, не дороже 300 рублей (в тех ценах). Я тогда не поверил и заявил, что чтобы сделать хорошее судно, надо быть талантливым конструктором, а чтобы оно было еще и дешевым, вообще надо быть гением. Так и вышло, гениев не оказалось.
С “Альбатросами” на Кузовах приключилась история. На двух катамаранах подошла группа туристов, прошедших перед этим по описанному уже маршруту с Мягострова на Соловки. Встали лагерем, разбили палатки, напекли блинов, угостили нас с Вайдой, а потом пошли на катамаранах кататься вокруг Немецкого Кузова, оставив своего адмирала за дневального.
А, надо сказать, Кузовецкий архипелаг очень сложен в навигационном отношении. Здесь свой режим ветров и течений, причем течения сильнейшие, и надо четко знать местную обстановку, чтобы плавать по архипелагу.
Поздно вечером адмирал прибежал ко мне, – катамараны исчезли, других судов нет, искать их не на чем. Посоветовал не суетиться и подождать до утра. Утром катамараны пришли. Просто приливное течение заперло все проливы, и всю ночь катамараны не могли через него пробиться. Когда течение сменилось, вернулись.
Еще через год на том же месте я услыхал очередную историю. Я тогда шел с Сумострова, на последнем переходе сильно штормило, на Кузова пробивался с юго-запада мимо Королевской луды в лавировку под глухо зарифленными парусами по сильнейшей толчее. Кое-как добрался до Русского Кузова, обогнул его с юга и через жутковатый пролив вышел на Немецкий Кузов. И там увидал странное зеленое сооружение.
Вот что мне рассказали. Группа москвичей, несколько семей с женами и детьми, всего 13 человек, отдыхали в Сумской губе. Тихо и мирно плавали на катамаране, сделанном для сплава по горным рекам с мощными сигарообразными поплавками по шесть метров длиной и по полтора метра диаметром; на нем была и двуногая мачта с парусами. Однажды им захотелось сходить на остров Бережной Сосновец. Точно посреди пролива, что напротив Юково, шквальнуло и снесло мачту. Ветер был отжимной, с берега, якорей не было, выгрести не удалось. Катамаран пронесло в 200 метрах от острова Роганки и потащило в море. На 13 человек нашлось 3 литра пресной воды. Катамаран вынесло в Онежский залив, трое суток таскало по нему и, в конце концов, выбросило на Жужмуй. Там посодействовали местные рыбаки, отбуксировавшие его на Соловки, с Соловков на Кузова, откуда никак не удавалось добраться до материка.
Я, вспомнив нашумевшую в прошлом веке аварию, предложил назвать это сооружение плотом “Медузы” и немедленно дисквалифицировать капитана за такие шуточки. Но, надо отдать должное, во время дрейфа паники на борту не было, все, в том числе и маленькие дети, вели себя достойно.
Нашего туриста ничем не проймешь. Выручили их прочность и огромная плавучесть сплавного катамарана. Но якорь они так и не сделали.
На следующее утро стоим все там же, гуляем по острову, собираем чернику. Остаются две недели отпуска, программа-минимум выполнена, думаю, как жить дальше. Возможны варианты: первый – пройтись по Соловкам. Но там я уже бывал, да и после всех островов, что видел в Онежском заливе, особого интереса к ним не испытываю. Соловецкие острова неплохи, но они не в меру разрекламированы, и очень уж там людно. Другой вариант – идти на север, на Кандалакшу. Это интереснее, как-никак новые места, но и существенно труднее. Времени на такой переход в обрез, да и идти придется вслепую. Поскольку заранее туда не собирался, картой этого района не запасся, а то, что достал в Кремле – курам на смех. Так и не решив проблему, решил пока посетить еще одно злачное место – остров Тапаруху.
Идти на Тапаруху надо на север, через пролив, разделяющий Русский и Немецкий Кузова. Течение в этом проливе сильнейшее, настоящие железные ворота, пришлось ждать, пока оно встанет.
Архипелаг Тапарухи поменьше и поскромнее Кузовецкого, но и в нем своя прелесть. Живности много, утки и зайцы. Собака энергично бегает по острову, гоняет их, но бестолку. Оказывается, одного собачьего энтузиазма недостаточно, нужно еще и умение. Поэтому и результаты более чем скромные, ничего не поймала. Я же отправившись по бережку собирать горох, нашел останки радиозонда, и весь вечер разбирался в его начинке.
Уменьшилось количество продуктов. Почти весь сахар съел с черникой, может и не хватить, остальное вроде бы в норме. Собака по непонятной причине объявила голодовку, не ест кашу с тушенкой. У нее забавная манера: когда есть не хочет, забрасывает носом свою миску песком, камнями, травой, а потом, проголодавшись, сама же извлекает оттуда свою кашу.
1.8.86. С утра штиль, солнечно, жарко. Гуляем по острову, лазим по скалам. Вайда лазит по ним лихо, не поломала бы лапы.
Плавание во внутренних водах архипелага имеет свои особенности. Ветра слабые, волны нет, ритм движения задают приливно-отливные течения. Течения в проливах сильные. Будь ветер, можно было бы пройти навстречу (так однажды я выходил из Долгой губы на Соловецком острове – с пятибалльным ветром при встречном течении 7-8 км в час), но без ветра об этом нечего и думать. Сиди, жди смены течения, занимайся судовыми работами или пиши мемуары, благо погода отличная, жарко как на пляже в Сочи.
Штиль, течение заперло выход из архипелага, и я пустился в плавание по лагуне на веслах. Чистая прозрачная вода колышет на дне заросли ламинарии, огромные листья которой достигают почти пятиметровой длины. Там, где помельче, царствуют другие водоросли, одна из которых похожа на длинный мокрый пушистый собачий хвост. Видно, как по песку от тени тримарана удирает небольшая камбала.
На подходе к проливу течение усиливается, против него уже не выгребаешь. Закидываю в воду якорь и вытаскиваю им пару листов ламинарии, затем подгребаю к берегу, становлюсь на небольшой уютный пляжик. Песок чистый, белый, теплый, много солнца, не позагорать, не понежиться – просто грех. Вайда исчезла, отправившись куда-то по своим собачьим делам. Да нет, вот она – улеглась в тенечке между камней.
Разработал новый кулинарный рецепт:
Салат из ламинарии.
Убрать паруса. Выйти на веслах в пролив и забросить якорь. То, за что он зацепится – ламинария. Вытащить ее из воды, подойти к берегу, развести костер. Мелко порезать листы ламинарии, сложить в котелок, залить пресной водой и поставить на огонь. Варить 1,5-2 часа. Вареную ламинарию переложить в миску, заправить луком, если найдется, и подсолнечным маслом. Посолить по вкусу.
Расход ламинарии – 2 погонных метра на миску.
В дальнейшем этот рецепт подвергся рационализации. Варить ламинарию было лень, выяснилось, что она съедобна и в сыром виде.
Тапаруха оказалась благодатным местом для парусной кулинарии. Еще один рецепт:
Грибы с макаронами “Тапаруха ”.
Собираются грибы. Котелок набивается ими доверху, добавляется немного соли, все варится. Далее добавляются макароны. Еды, как правило, много, в котелке кое-что остается. Если остались грибы, добавляются макароны, если макароны, то грибы, все снова варится и т.д. Получается что-то вроде вечного хлеба. Вместо макарон годятся вермишель, крупа, концентраты, все что попадет под руку. Для аромата – ложка масла или тушенки. Дополнительное удобство – не надо мыть котелок
Соль, макароны, хлеб, а иной раз и тушенку можно обнаружить в соседней избушке. Причем это не грабеж, а взаимопомощь плавающих по воде. Но долг платежом красен, и когда в конце похода остаются продукты, позаботьтесь о других и сами.
Когда я числился в N-ском институте, был у нас некий Женя С., физик-теоретик, заядлый байдарочник. Меня всегда удивляла дотошность, с какой он готовился к походу. Скажем, перед трехдневным походом Женя на неделю усаживался за работу, делал раскладку продовольствия. Запускалась мощная вычислительная техника, продукты учитывались с точностью до грамма. У Жени заранее было известно, кто когда должен съесть кусочек сыра или колбасы, и какую кашу в какой день и на чем надо варить.
Рассказ об Онежском заливе был бы не полон, если хоть вкратце не упомянуть о Поморском береге. Основной достопримечательностью Коловара, находящегося западнее Кузовов, является его внутреннее море, вход с запада. Пролив между главными островами Коловара узок и завален валунами; ни на лодке не пройдешь, ни пешком не перейдешь.
Если, выйдя из Кемской губы, повернуть на юг, натыкаешься на мыс Полтамкорга и его окружение, где становится ясным, что такое настоящие корги. Мористее – острова Белогузиха и Нохкалуда, на Нохкалуде с севера широкая удобная бухта. Южнее – острова Равлуда и Варбарлуда. К Варбарлуде лучше подходить с запада со стороны Шуйострова.
Летом 88 года на перегоне от Нохкалуды к Варбарлуде я потерпел аварию, – полетела подвеска руля, сломалась на сгибе толстая пластина из нержавеющей стали. Семь лет стояла, на восьмой не выдержала. Руль висел на соплях, ветер был отжимной, и открывалась перспектива дрейфа мимо Жужмуя на Лямицкий берег, но я изловчился и добрался до Равлуды, откуда, подвязав руль веревкой, дошел до материка и стал пробиваться в ближайший населенный пункт – Шуерецкое на ремонт. В результате ознакомился с Шуерецкой губой, Шуйостровом и Еловым наволоком – известным месторождением граната, расположенным в самом устье реки Шуи. После многочисленных приключений влез под парусами по реке прямо в Шуерецкое, нашел контакт с местными жителями, привел тримаран в порядок. Назад в море меня вытащили на веревке за дорой сначала по реке, а потом по узкому проливу, отделяющему Шуйостров от материка прямо к островам Жерн. К этому проливу вплотную подходит железная дорога; ближайшая станция – Заливы, что между Беломорском и Шуерецким.
Острова Жерн видны с поезда; это небольшие нормальные острова, но осушка там такова, что в отлив можно ходить с острова на остров посуху. Если идти от островов Жерн на юг вдоль берега, а лучше мористее острова Медвежий и островов Кималище, попадаешь на мыс Выгнаволок, за которым открывается Сорокская губа. Выгнаволок – ключевой мыс, здесь часто приходится отстаиваться во время шторма; с южной стороны мыса в километре от его кончика имеется подходящая бухточка.
Сорокская губа отличается дурным характером. Я ходил через нее с Выгнаволока на Тумище и обратно шесть раз, и всегда там было что-нибудь не то. Посреди губы - фарватер, по которому к выходу из Беломоро-Балтийского канала идут суда, в море стоят доки, в которых по каналу проводят подводные лодки. Однажды ради интереса я, начиная от Тумища, пошел вокруг губы и заглянул в ее дальний угол. Интересного мало, очень мелко, не зря мол Беломорского порта уходит в море километров на пять. С сами Тумищем не все ясно, проход за ним найти не удалось, и это, видимо, не остров, а полуостров. Вокруг Тумища островки, за которыми удобно прятаться во время шторма.
Южнее Тумища находится Кузгуба. В районе Сухого очень мелко, в отлив сухо. Войдя туда на тримаране, я едва успел выйти обратно, когда он начал чиркать по дну рулем. На стыке Кузгубы и губы Вирмы несколько островков, которые обходить надо морем; между ними пройти можно только в большую воду. На самом южном из них стоит избушка, рядом с ней глубоководная стоянка.
По другую сторону губы Вирмы находится Сумостров, он имеет внутреннее море, куда можно войти на большой воде. При встречных ветрах иногда возникают трудности с огибанием Сумострова морем; тогда можно отстояться на мелких островах. В море севернее Сумострова виден Киврей; это небольшой остров и группа луд, куда мне удалось добраться в тихую погоду. За Сумостровом начинается Сумская губа. С востока она ограничена мысом Медведь с горой Медвежьи головы, с моря губа прикрыта Разостровом и Седостровом, на южной стороне Разострова возле развалин избушки растет малина, между Седостровом и островом Еловец небольшие луды торчат из воды как подводные лодки.
Неподалеку от Седострова находится остров Бережной Сосновец, далее Малый Сосновец и Роганка, в море Тиунец. Между Седостровом и Бережным Сосновцем начинается пролив, отделяющий Мягостров от материка. Пролив длинный и узкий, он проходит мимо Юково и выводит в Колежемскую губу. Судя по оживленному движению в этой губе деревня Колежма процветает, чего не скажешь об Унежме, путь к которой идет мимо многочисленных мысов и мелководных губ.
