В основе солидарность или борьба? 12 страница

Повышение значимости и постоянное развитие информацион­ных процессов приводят к совершенствованию коммуникацион-

¹ Kumar К The Rise of Modern Society Oxford, 1988

² Naisht ], Aburcknc P Megatrends 2000 Ten New Directions for the 1990's NY,
1990

СОВРЕМЕННОЕ ОБЩЕСТВО ГУМАНИЗАЦИЯ СРЕДЫ

пых сетей и средств сообщения во всем мире. Теоретики глобали-)дции современного общества связывают социальное развитие i ехнологических лидеров с их экономической, политической и культурной экспансией. И. Валлерштайн в своей теоретической концепции доказывает, что в 1750—1950 гг. шел процесс станов­ления единой мировой капиталистической системы и происходила поляризация мира. Ядро глобального общества, состоящее из мировых лидеров (производства), использовало выгоды своего положения и закрепляло приоритеты за счет применения этнора-совых форм организации труда (проще говоря, эксплуатации колоний и национальных окраин).

Критикуя теорию К Маркса, Валлерштайн доказывает невоз­можность мощного индустриального развития европейских стран при условии эксплуатации исключительно собственных хозяйст-иенных и трудовых ресурсов. Только привлечение сырьевых источ­ников и дешевой рабочей силы менее развитых обществ, попада­ющих в экономическую, затем политическую и социокультурную ивисимость, позволило быстро обогащаться метрополиям, наибо­лее сильные из которых фактически становились империями.

К середине XX в ядро (развитые общества) стабилизировалось, поскольку весь «окраинный», периферийный мир оказался захва­чен (вовлечен, экономически привязан к центру) — экстенсивный путь развития мировой системы завершился. Всемирное (глобаль­ное) общество остается структурно поляризованным, и надежд на национальное развитие в такой системе организации питать нель-ш — оно достижимо не для всех и только за счет других, считает И. Валлерштайн.

Это совсем не тот вывод, который мог бы порадовать или хотя бы обнадежить россиян, поскольку именно наше государство (а вместе с ним и общество) в силу ряда причин чисто социального характера утратило позицию мировой сверхдержавы и не исполь-ювало ресурсный и мобилизационный потенциал, который позво­лил бы ему удержаться в «ядре», не скатываясь на уровень экономической периферии. Более того, новое положение россий-

Wallcrstem I Dewelopment Lodestar or Illusion? Bombay, 1988

Тема 3 ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕСТВЕННОМ КОНТЕКСТЕ

ского общества в мировом сообществе, строго следуя модели Валлерштайна, должно бы быть осмыслено в двух перспективах:

■ возможности обретения политических союзников и

■ возможности радикального совершенствования технологичес­
кой базы производства.

Именно эти две проблемы следует решать в первую очередь, потому что в рамках представлений глобалистическои концепции общества монополия центра может быть нарушена исключительно объединением менее развитых стран на региональном уровне с целью противодействия экономическому диктату «ядра». Валлерш-тайн называет это «эффективностью локальных атак на средние нормы прибыли» в регионах сырьедобычи, которые при частом повторении и широком охвате участников экономического сопро­тивления дадут «кумулятивный эффект».

Однако действительное «выползание» отдельного общества, одной национальной экономики из болота социальной зависимос­ти возможно только при условии создания субпериферии, т.е. более слабого окружения, которое в свою очередь должно будет отдать свои ресурсы на строительство локального «ядра». При том что Россия остается державой регионального значения, это довольно реалистичная перспектива противодействия экспансии более мощ­ных «партнеров», но она входит в существенное противоречие с новыми политическими идеологемами общества. (Заметим, что пресловутый «социологический цинизм», собственно, заключается в том, чтобы замечать и фиксировать то, что «есть», а не то, что «должно быть» или «хочется, чтобы было». Нам зачастую не хочется замечать «унизительные» отступления государства с преж­де доминирующих политических, экономических, военных и иных важных позиций, но победа невозможна без осознания причин поражения, а удовольствие побыть империей — без дорогой платы.)

Вторая проблема — технической модернизации — возникает в связи с тем, что социально-экономическая глобалистика делит «ядро» и «периферию» современного мирового сообщества по очень конкретному принципу. Поскольку внутри системы проис­ходит постоянный обмен — в полном соответствии с рыночными коммуникативными принципами — и поскольку в результате

СОВРЕМЕННОЕ ОБЩЕСТВО ГУМАНИЗАЦИЯ СРЕДЫ

обмена распределение богатства и социального благополучия ока­зывается весьма неравномерным — в полном соответствии с кратическими, властными, организационными принципами, до­статочно лишь проанализировать, меняются ли «сапоги на сюрту­ки» или «зеркальца и стеклянные бусы на золотые украшения».

Оказывается, что нет и нет: идет обмен знаний на ресурсы, информации на энергию. «Ядро», пользуясь своим интеллектуаль­ным (хотя, конечно, и экономическим) превосходством, продает технологии и вывозит капитал (отнюдь не с благотворительной целью развивать местные экономики своих «придатков»), а «пе­риферия» продает сырье, товары и человеческие ресурсы (дешевых работников), вывозя искусство, интеллект и часто — женщин (тоже не в знак признательности, а от безысходности). По этой причине вытеснение России с мировых рынков технологий и высокотехнологичной продукции (которую производит в основ­ном отечественный военно-промышленный комплекс), а также «утечка умов» должны рассматриваться обществом как реальные угрозы будущему социальному благополучию.

Однако не только проблемы экономического отставания могут беспокоить общество, находящееся на пути модернизации («осо­временивания»). Его должна страшить перспектива как «неуспе­ха», так и полного успеха. Если обратиться к концепции Н. Лума-на, то «коммуникативное общество» на постсовременном этапе развития в силу объективных причин начинает терять мобилиза­ционные возможности и собственную идентичность.

Проходя в своей эволюции этапы сегментации, стратификации и функциональной дифференциации, общество в конце концов переживает состояние автономизации всех своих важнейших сис­тем. Хозяйство, политика, право, наука, религия начинают воспро­изводиться по своим собственным законам, что делает развитие общественной системы бессвязным, несогласованным и дисгармо­ничным. Все социетальные сферы (специализированные системы отношений) общества «говорят на разных языках», или, иными словами, используют разные «символически обобщенные средства коммуникации», поэтому их семантические миры «непрозрачны» друг для друга, а ценности одной подсистемы индифферентны (безразличны) для другой.

Тема 3 ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕСТВЕННОМ КОНТЕКСТЕ

Такой слегка «рассыпающийся» мир не может регулироваться общими культурными нормами, как считал, например, Т. Пар-сонс, он строится на «акциях» и «интеракциях» (событиях и простейших социальных системах, с точки зрения Н. Лумана), которые возникают благодаря согласованию, здесь и сейчас, взаи­модействующих субъектов.

Поскольку «общество» Лумана состоит из «коммуникаций», комплексы которых самовоспроизводятся (это аутопойетические системы) и самоосознаются как соотнесенные к самим себе (самореферентные), люди играют в нем фоновую, контекстуаль­ную роль. В процессе социальной эволюции общества происходят такие изменения, как деление социальных систем и отдаление их от непосредственного межличностного общения. Это может быть проще описано как автономизация разных сфер общественной жизни и опустошение смысла (нарастание абстрактности) обще­ства как такового. Если на более ранних ступенях своего развития оно представляло более целостную систему и могло идентифици­ровать (самоинтерпретировать) себя как государство — при при­оритете политической сферы, или рыночное общество (развитое, развивающееся, слаборазвитое — все это экономические характе­ристики) — при приоритете экономической сферы, то теперь оно превратилось в чистую возможность коммуникации, повсеместно­го социального взаимодействия — мировое общество.

К чему приводит развитие этой тенденции? Конечно, к нарас­танию «космополитизма» и размыванию социальной идентичнос­ти. Атомизация общества проявляется не только в самозамыкании его отдельных подсистем и отрыве этих подсистем от «человека», но и в растворении самоидентичности этого отдельного человека, когда смещаются его ценностные установки и социальные крите­рии. Многие люди приходят к выводу: «Родина там, где мне хорошо». И это не просто эгоистический выбор — общество само перестает «стучаться в душу» каждому человеку, позволяя реали­зовать его индивидуальные решения, тотально не навязывая сис­темные социальные стандарты.

Свобода от принуждения — это «хорошо». Но вместе с ней приходит и свобода от соединяющей людей культуры (общих символов, правил поведения, нравственных норм, духовных цен-

СОВРЕМЕННОЕ ОБЩЕСТВО ГУМАНИЗАЦИЯ СРЕДЫ

постей). Как отметили социологи-нрикладники, мир переживает «кризис идентификации»: мониторинги показывают, что в разных регионах мира в разных группах населения за 10 лет в 2-—3 раза i-гало больше людей, которые вообще не задумываются о своей i оциальной принадлежности (к определенной семье, товарищес­кому кругу, поселенческой, статусной, профессиональной группе, и'носу, нации). В этом смысле мир современного общества ру­шится не только на макроуровне, но и на уровне микросвязей и отношений групповой принадлежности.

Известный современный социолог Э. Гидденс дает этому про­цессу аналогичное теоретическое объяснение: поскольку иденти­фикация ■— единственный способ включения субъекта в социаль­ные отношения и связи, разрушение комплексов самопричисления i пидетельствует об атомизации (распылении) современного обще-1тва. В то же время социальная напряженность в связи с этим отсутствует, т.е. речь идет в большей степени о депривации общества.

Другой современный исследователь, К. Кумар, делает вывод о гом, что в современном обществе, где социальное причисление человека зависит в основном от важности (престижности) его работы, идентификация носит синкретичный (обобщенный) ста­тусный характер, который человек рассматривает сквозь призму «благосостояния» в целом. А поскольку в это благосостояние иходит и интересная работа, и чистая среда обитания, и гуманис­тичная социальная структура, — люди обостренно реагируют на любые (даже незначительные) негативные изменения как на угрозу своему благосостоянию.

3. Фрейд считал, что идентификация есть отождествление не с «выгодным», а с «любимым» и, следовательно, вызывает агрессию по отношению ко всем другим («чужим»). Принимая эту логику «детского» механизма социального самопричисления, мы должны Ьудем признать, что разрушение групповой идентификации при-недет к снижению групповой и, возможно, усилению индивиду­альной агрессивности. Как считает российский социолог В. Ядов, основываясь на данных прикладных исследований, в нашем обще-i тве уровень толерантности примерно равен американскому, но у пас относительно более дисперсная, размытая «канализация» аг-

II - 1689

* Jk.

I ем а 3 ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕСТВЕННОМ KOHTEKCTF

рессивности (не такое жесткое деление на «черных» и «белых»,| «богатых» и «бедных»), что дает возможность направить массовую агрессию на любого врага, т.е. выше возможности социального манипулирования

Бихевиористы (предпочитающие поведенческий анализ в соци­ологии) рассматривают групповую идентичность как солидар­ность, возникающую ситуативно, по конкретному поводу и в зависимости от целей индивида — долговременных (стратегичес­ких) или тактических А так как в российском обществе ситуации и цели туманны, идет разлом социальной наследственности и прежней идентификационной матрицы

Представители социологии знания (когнитивисты) вообще считают, что люди идентифицируют себя вследствие концептуали­зации (т е. неких целостных осмысленных представлений: мы — «демократы», мы — «студенты», мы — «любители пива» и т.п.) Но эти концепты содержательно неясны, поэтому имеют скорее символическое, нежели реальное, значение.

Это странное постмодернистское общество, которое и является социологически современным, словно отпускает своих чад на «беспривязное» содержание, позволяя чудить, фантазировать, изо­бретать и забавляться, т.е. реализовывать все человеческие свободы, не противоречащие свободе государственной монополии и инте­ресам экономических корпораций (власти системы)

Ученый-футуролог Дж. Нэсбит называет заключительное деся­тилетие уходящего века периодом «новых триумфов индивидуаль­ного» В обществе происходит дистанцирование людей от крупных социальных институтов, возрождаются первичные общности: се­мейные, товарищеские, клубные, повышается интерес людей к искусству, нетрадиционным религиям. Социальная идентифика­ция как бы совершает ценностный кульбит: происходит откат от правил самопричисления, обусловленных сложившейся социаль­ной структурой и требованиями «общества», и устанавливаются более спонтанные, самопроизвольные, исходящие из индивидуаль­ности каждого человека правила причисления к группе и форми­рования социальных общностей.

В целом социологи высказывают две фундаментальные гипотезы относительно кризиса идентификации (т.е. осознанной упорядо-

ОСОБЕННОСТИ МОДЕРНИЗАЦИИ В РОССИИ

чснности социального мира). Во-первых, разрушаются одни основы групповой идентификации, значит, возникают другие. Иными словами, процесс разрушения «общества» характерен не юлько для наций и народов, переживающих процесс системных изменений (модернизации, социальные трансформации, револю­ции), но для всего мира в целом, и это как бы подтверждает реальность «глобального» сообщества Во-вторых, изменение идентификации связано не только со шкалой ценностных крите­риев социального причисления, но и с социальными установками личности. Ученые отмечают, что меняется соотношение интер-нальность — экстернальность, т.е. количества людей, полагающих­ся в большей степени на себя, и людей, локус-контроль которых иынесен из личности («жертв обстоятельств»), В западных обще-i. гвах по сравнению с африканскими, в протестантских странах по i. равнению с католическими больше интерналистов, чем экстерна-листов. В России 90-х гг. доля интерналистов немного росла, причем за счет более активной и дееспособной молодежи (а в пожилых возрастных группах доля интерналистов несколько па­дала).

Все это говорит о том, что на современное общество глупо t мотреть с вожделением ребенка, мечтающего повзрослеть, чтобы избавиться от детских проблем. На новой стадии социального развития у общества и у каждого конкретного человека возникают новые проблемы, даже более серьезного характера. («Маленькие детки — маленькие бедки», как сказали бы наши бабушки.)

Особенности модернизации 6 России

('пособна ли социология объяснить современное развитие россий-иоэго общества? Если да, то почему мы до сих пор находимся в неведении и 10 лет путешествуем «во тьме и безверии», как Моисей по пустыне? А если нет, то какой смысл изучать общество 11 ничего толком не знать о характере его сегодняшних состояний? Это хорошие вопросы, которые в ходе учебного процесса могут (ч.ггь заданы «в обе стороны», и отвечающему (будь то препода-петель или студент) придется как-то выкручиваться из непростой i итуации.

Тема 3 ЧЕЛОВЕК В ОЬЩЕСТБЕННОМ КОНТЕКСТЕ

Если это будет студент, он, конечно, вспомнит теорию марги-, нальности и расскажет, что постепенное изменение общественных ценностей в советском обществе (где трудящиеся хотели жить так ^; же хорошо, как в современном буржуазном обществе) привело к конфликту мотиваций («массы» хотели жить лучше, а «государст­во» хотело, чтобы они лучше строили социализм), в результате чего элита стала корректировать идеологию, в которой повышала роль массы («гуманизация и демократизация социализма»). Трудящие­ся и особенно интеллигенция неожиданно легко поверили партии и, приняв лозунги «за чистую монету», лавиной обрушились на старые устои, рискуя, восторгаясь, проклиная и превознося Этот эифорическии период нового социального творчества, когда возни­кали кооперативы и легализовалась частная собственность, разби­вались личные сады и строились миллионы загородных домиков, расцветали городские рынки и тянулись к ним караваны «челно­ков», довольно быстро сменился этапом конституирования (ста­новления, оформления, закрепления социальных позиций) новых субъектов (т.е действующих общностей). Была создана иная система государственно-территориального управления, возникла негосударственная банковская сеть, сформировались биржи, ак­тивно закупалась недвижимость, началась массовая приватизация.

В этом месте можно вспомнить идеи сразу двух великих социологов: М. Вебера, который в своей знаменитой книге «Про­тестантская этика и дух капитализма» доказывал, что культурные ценности лежат в основе производства определенного типа эконо­мики и социальной структуры (т.е. применительно к России, поменялись идеи — изменилось общество); а также Карла Марк­са, который в еще более знаменитой книге «Капитал» всесторонне^ обосновывал, что масштабный передел собственности и возникно вение новых экономических субъектов всегда есть социальна, революция, меняющая положение всех слоев и групп общест: (что и произошло в нашей стране, когда физики стали торгова' электроникой, математики построили финансовые пирамиды,' комсомольские функционеры стали бизнесменами, а секретари обкомов — президентами... И многие работники превратились в безработных).

ОСОБЕННОСТИ МОДЕРНИЗАЦИИ В РОССИИ

Произошла «та самая» маргинализация, которая расшатала представления о социальной принадлежности (идентификацию), шугала функции социальных институтов, изменила социальные позиции больших и малых общественных групп, породила новые массы и толпы. В общем существенным образом разрушила социальную структуру, каркас всей системы организации россий­ского общества.

Однако в современной мировой социологии сформировались и другие, отличающиеся теоретическим своеобразием, концепции трансформации (превращения, видоизменения) российского об­щества. В большинстве своем они базируются на так называемых игпадных стереотипах относительно существа советской организа­ции, но тем не менее являются аналитичными и продуктивными моделями изучения соответствующего типа общественного разви­тия.

Посттоталитарный синдром. Теории постоталитарного син­дрома исходят из того, что российское общество длительное время развивалось как тоталитарное, т.е. унифицированное общество, где любые нежелательные (для властвующих субъектов) социальные отклонения безжалостно пресекаются, а люди, групповые взаимо­действия и общественные процессы находятся под неусыпным, постоянным контролем. Поэтому и в дальнейшем люди ведут себя несвободно, как затравленные «совки», а нахальная элита продол­жает распоряжаться, контролировать и жестко регулировать раз-питие общества — по-старому.

Но посттоталитарные общественные состояния характеризуют->.я не только сохранением социальной инерции, как доказывает известный конфликтолог Р. Дарендорф. «После» — это не только по-прежнему, но и «анти» — вопреки, против. Поэтому идеи таких исследователей, как К. Фридрих и 3. Бжезинский, связанные ^ анализом постсоветского развития, состоят в том, что посттота­литарный синдром проявляется в следующих характерных процес-uix:

1) преувеличении роли особых интересов и игнорировании общего интереса (своеобразная гиперкомпенсация, поскольку прежде было наоборот: «Раньше думай о Родине, а потом о себе»);

Тема 3 ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕСТВЕННОМ KOHTEKCTF

2) наступлении идеологического безверия (сменяющего ком­
мунистическую «религиозность», поскольку идеология советского
строя была фактически превращена в веру);

3) протестах масс против любого насилия и игнорировании
«нажима сверху» (как следствия многолетнего массового террора);

4) демилитаризации общества (в противовес глубочайше!
милитаризации экономики, политики и патриотического сознание
советской эпохи); <

5) информационном плюрализме, многоголосице в сфере ин
формационного обмена (разрушении безусловной монополий
средств массовой информации в обществе).

Запаздывающая модернизация. Теории запаздывающей м дернизации, которые начали создаваться еще в 60-е гг., также стал1 для западных социологов аппаратным средством анализа современ* ной российской ситуации Несмотря на содержащуюся в эти^ концепциях скрытую уничижительную оценку (запаздывают j развитии — значит недоразвитые), они содержат ряд существен ных социологических откровений, которые должны быть учтень в практике осознанной социальной «перестройки»

Теоретики запаздывающей модернизации исходят из того, что существуют линейный прогресс и поступательность стадий разви­тия обществ. Подобные представления о стадиальности были распространены и в советском марксизме: считалось, что перво­бытное общество сменяется классовым рабовладельческим, затем феодальным, буржуазным и, наконец, бесклассовым коммунисти­ческим. Социализм является переходной фазой Соответственно непосредственная добыча продуктов природы сменяется аграрной экономикой, а та замещается индустриальной. Такой однобокий прогрессизм, с одной стороны, игнорирует значение культурных традиций (например, часть современных экономически и соци­ально развитых обществ не являются ни демократическими, ни гражданскими, ни коммунистическими), а с другой стороны, отражает определенную тенденцию современного социального развития (поскольку экономическая мощь «Запада» способствует политической, социоструктурной и культурной вестернизации менее состоятельных обществ). Все эти аспекты, а также выявлен­ные социологами закономерности модернизации должны быть

ОСОБЕННОСТИ МОДЕРНИЗАЦИИ В РОССИИ

учтены при анализе реальных процессов системной трансформа­ции российского общества.

Во-первых, в запаздывающей модернизации всегда есть опасность попадания общества во внешнюю зависимость. Однако Россия, которая не раз переживала подобные состояния («онеме­чивание», «офранцузивание», а теперь «американизацию»), обыч­но избегала подобных последствий благодаря высокому уровню милитаризации.

Во-вторых, модернизация общества бывает успешной тогда, когда резко растет средний слой (который не эксплуатирует и не жсплуатируется) при высокой социальной мобильности (измене­нии общественного положения людьми, слоями и группами). В современной России, напротив, происходит процесс существенной поляризации общества, когда, образно выражаясь, вместо фигуры добродушного толстяка с большим животом мы получаем карика­турную «фигуру» общества с крошечной головой, ссохшимся желудком и огромными вялыми ногами. Широкий слой бедных и беднейших и узкая пирамидка богатой элиты разъедают каждый со своей стороны медленно растущий слой обеспеченных. Соци­альная база реформ — средний класс — не является в России тем необходимым балластом, который придает развитию «переходно­го» общества определенность, солидность и устойчивость.

В-третьих, модернизация возможна там, где есть сильный контроль центральной власти и проявляется ее умение локализо-ндть, блокировать, купировать социальные конфликты. Российская мнутренняя политика, наоборот, строилась с учетом принципов «здорового самотека» в соответствии с парадигмой нелинейного развития. А посему субъекты центральной государственной власти сталкивались с флуктуациями управляемой среды (т.е. случайными спонтанными социальными отклонениями) и пытались нивелиро-|ить конфликты в первую очередь с национальными регионами методом раздачи «суверенитетов» (кто сколько осилит) и, конеч­но, с такой же сомнительной эффективностью реагировали на бифуркации (ситуации неопределенности, ветвления возможнос-|ей дальнейшего развития, взрыва множественных вариаций), что привело к «нелинейным, петлеобразным связям» вовсе не в урав-

Тема 3 ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕСТВЕННОМ КОНТЕКСТ Е

нениях, а в реальной действительности отношений между феде­ральным центром и регионами, в первую очередь с Чечней.

В-четвертых, успешная модернизация требует создания широкой социальной опоры, мобилизации социального потенциа­ла, а это напрямую связано с умением объяснить широким слоям населения выгодность модернизации в настоящем и в будущем. Мобилизационный эффект может достигаться: 1) апелляцией к рациональным способностям обывателя оценить возможную поль­зу от такого социального приобретения (католический Запад),< 2) авторитетным призывом харизматического лидера (исламский Восток) или 3) использованием особой традиции национального' корпоративизма (буддистский Восток).

Поскольку Россия представляет особую цивилизацию, у нас и подход к мобилизации особый: политические лидеры общества призывают массы «выбраться из болота прошлого», отказаться от неэффективных прежних принципов общественной организации, а вовсе не зовут народ «куда-то» в определенном направлении, раскрывая новые социальные горизонты и предлагая некую пози­тивную программу. (Из современных социологических теорий мобилизации вытекает, что это наиболее эффективный инстру­мент. Однако в результате своеобразного «поиска врага» оказыва­ется, что наш общий враг — социальное прошлое, а именно там 4 мобилизаторы должны искать позитивные образцы для заимство- 1 вания, как учит теория, следовательно, и здесь образуется «дурная _; петля» государственной идеологии.)

В самом начале советской перестройки (1986 г.) американский социолог Т. Парсонс выделил универсалии модернизации, пре,д сказав распад нашей социальной системы. Его вывод был таков всякая модернизация влечет за собой всю цепочку системный изменений. Он же обосновал, что коллапс общественной системь необходим, поскольку модернизация требует принятия самостояН тельных управленческих решений, а они запрещены.

Российский исследователь Н.Ф Наумова в дополнение к этому выдвинула концепт рецидивирующей модернизации, поскольку именно в нашем обществе, часто предпринимавшем попытки¹ реализовать «догоняющий» способ социального развития, обнов-' ление чревато рецидивами, возвратами к «старине». Это ироявля-

ОСОБЕННОСТИ МОДЕРНИЗАЦИИ В РОССИИ

ется и в политической жизни, когда ностальгические волны сожа­ления о прошлой устойчивой жизни и критические настроения по отношению к неудобной и социально травмирующей современ­ности сливаются и выражаются в стремлении «вернуть старый порядок», вновь войти в «ту же реку».

Еще одно замечание к теориям модернизации связано со спецификой технологического потенциала российского общества. Дело в том, что третья мировая волна модернизации, затронувшая страны Восточной Европы и Россию (первая волна — колонии, вторая — развивающиеся страны), развивалась на фоне технот­ронного отставания обновляющихся обществ. Однако Россия, крупнейшая и наиболее развитая часть бывшего Советского Союза (мировой сверхдержавы), обладает высокоразвитым индустриаль­ным и технологическим потенциалом, но несмотря на трудности его воспроизводства, не догоняет целую «очередь» модернизирую­щихся стран, а вклинивается в ее середину, претендуя, по крайней мере, на роль государства высокого регионального значения.

Демократизация советского общества. Социологи из быв­ших социалистических стран также по-своему осмысливали про­цессы изменения социальной организации обществ советского типа. В Вене в конце 80-х гг., будучи в эмиграции, Е. Вятр, И. Зелены и другие исследователи разработали основу концепции, получившей широкий научный резонанс. По их мнению, общества советского типа (в том числе российское) имеют принципиальную возможность развиваться в одном из трех направлений: крайнего тоталитаризма, предельного авторитаризма или максимальной де­мократизации. Последний вариант достаточно реален, однако мощный слой этократии (партийно-государственного аппарата) под угрозой потери контроля должен рецидивировать жесткие формы правления. Следовательно, общество советского типа не может эволюционировать в направлении «гуманного, демократи­ческого социализма» (и его демократизация связана с десоветиза-цией).