В основе солидарность или борьба? 8 страница

Современное общество западного типа в этом смысле стало самым динамичным, открытым для многочисленных принципи­альных и не очень существенных социальных изменений. Именно такой тип общественного развития показал, что экономический расцвет и политическая стабильность (мечта любого населения и любой элиты) вполне достижимы и без консервации социальной структуры, и даже вопреки ей. Недаром современные технологии управления апеллируют к творческой индивидуальности человека, учитывают его стремление к социальной мобильности и мотиви­руют к участию в принятии управленческих решений теми, кто в обычной социальной структуре был бы однозначно отнесен к разряду «исполнителей» (которым особенно-то думать и решать не положено).

Почему же и каким образом происходят структурные измене­ния в обществе, которые мы называем социальными революция­ми? Как они связаны с поведением общностей, т.е. основных элементов социальной структуры? Все ли общности играют в этом

ЗАГАДКИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ АССОЦИАЦИЙ

процессе сходную роль? Как возникают и разрушаются сложив­шиеся ассоциации? Эти таинственные процессы давно интригуют социологов. Еще такие исследователи, как К. Маркс и М. Вебер, каждый в своей теоретической картине общества, связывали со­циальную макродинамику с возникновением новых социальных объектов (зрелых общностей), которые «раздвигают» сложив­шиеся пласты социальной структуры, «бурят» и «взрывают» зале­жки статусных стереотипов (массовых представлений о ценности социальных позиций различных групп), создавая собственные комфортные общественные «ниши». Иными словами, объяснение социальных изменений во многом свелось к изучению проблемы происхождения общностей.

Загадки происхождения ассоциаций

Среди социологов, наверное, больше прагматиков, чем романти­ков, поэтому, оставив на совести «Всевышнего Творца» до сих пор не разгаданную тайну истинных сил, влекущих людей к объедине­нию в сообщества, они просто перешли от вопроса «почему?» (возникает общество) к вопросу «как?» (оно развивается), изучая ииды и формы возникающих ассоциаций, типы их организации и связующие элементы. Эта тактика в конце концов оказалась удачной, и трудные вопросы, отложенные «на потом», стали постепенно поддаваться разъяснению.

Итак, основная гипотеза исследователей общественного «раз­вития» указала на главный элемент, первоисточник динамизации общества — новые общности. Для построения объяснительной теории оставалось «всего ничего»:

1) отыскать внутренние причины возникновения новых дейст­
вующих субъектов в стабильной, уравновешенной социальной
с истеме;

2) проанализировать, откуда берется «строительный материал»
для новых ассоциаций, поскольку в устойчивом обществе все его
члены имеют социальную «прописку» и занесены в соответствую­
щий «структурный реестр», т.е. люди в своем большинстве уже
принадлежат «старым» общностям, привычно встроенным в соци­
альную структуру.

Л.

Тема 3 ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕСТВЕННОМ КОНТЕКСТЕ

Как древние алхимики, социологи принялись добывать «фило­софский камень» этого знания. И подобно одному из наших остроумных современников, высказавших идею структурной связи между атомами золота и свинца, анализируя количество электро­нов на внешней орбите (кстати, он основывался на всем известной логике строения таблицы Менделеева), теоретики общностей существенно приблизились к разгадке тайн рождения человеческих ассоциаций.

Первый вопрос «почему возникают общности?», естественно, был связан с проблемой «потребностей» и «активности» (т.е. со смежными понятиями «зачем?» и «как?»). Общность может зародиться там и тогда, когда происходит осознание разными людьми единства их интересов. В основе интереса лежит потреб­ность. Это не фантазия, не мечта или надежда на получение чего-то, а настоятельная необходимость, взывающая к удовлетворению! Потребности людей — единственный внутренний источник их побудительной активности, они лежат в основе наиболее осознан­ных мотивов — человеческих «интересов» и «ценностей».

Поскольку человек — весьма окультуренное животное, то даже его естественные, врожденные, побуждения приобретают добрую толику «социальной причудливости»: в еде он ищет эстетику и гармонию, в сексе — личностное принятие и признание уникаль­ности, в одежде — стиль, в жилище — имидж (статусный соци­альный образ) и т.п. Будучи существом в принципе вдумчивым и «сознательным» (в обоих смыслах), он желает того, что знает, т.е. осуществленного или практически возможного. (А об осталь­ном — мечтает.) Поэтому К. Маркс и выдвинул концепцию порождения потребностей производством. Следовательно, отмети­ли социологи, с развитием общества создаются новые возможности и порождаются соответствующие потребности, носители которых могут составить «критическую массу» объединенных интересами потенциальных членов новой общности. Объединение позволяет им осуществлять целеустремленную, наступательную активность во имя насыщения первоначально соединившей их усилия потреб­ности, да и всех остальных потребностей заодно.

Второй вопрос «Из чего же, из чего же, из чего же... (сделаны наши «общности»)?» повлек нить размышлений социологов в

другом направлении. Казалось совершенно очевидным, что об­щности «сделаны» из людей. Но откуда же им, таким свободным и «невстроенным» (в социальную структуру) взяться? Долгий, извилистый путь научного анализа привел к довольно неожидан­ному по сути и «сложносочиненному» по форме ответу.

Начать его стоит с того, что ученые, как и обыватели, имеют свои социокультурные стереотипы. И тем и другим трудно помыс­лить, что так хорошо организованный мир «упорядоченных мно­жеств» вокруг них может быть и упорядочен, и организован совершенно другим образом. Поэтому очень долго была распро­странена (да и сейчас бытует) социологическая гипотеза о том, что все «нормальные» личности прочно вписаны своими общест-ненными ролями и групповыми статусами в ткань социальной структуры, никуда из «стройных рядов» не выбиваются, удовле­творяют свои потребности в сложившихся сообществах и потому не могут, не хотят, не способны кидаться в авантюры создания новых, нелегитимных (не признанных обществом) объединений. Следовательно, потенциальный «материал» для строительства новых общностей собирается «на дне» общества, в некоей люмпе­низированной пыли (или неструктурированном осадке, состоящем из «деклассированных элементов», маргиналов).

Маргинальность — это специальный социологический тер­мин для обозначения пограничного, переходного, структурно не­определенного социального состояния субъекта. Люди, по разным причинам выпадающие из привычной социальной среды и неспо­собные примкнуть к новым общностям (зачастую по причинам культурного несоответствия), испытывают большое психологичес­кое напряжение и переживают своеобразный кризис самосозна­ния.

Теория маргиналов и маргинальных общностей была выдвинута is первой четверти XX в. одним из основателей Чикагской социо­логической школы (США) Р.Э. Парком, а ее социально-психоло­гические аспекты развиты в 30—40-х гг. Э. Стоунквистом. Хотя, i праведливости ради, стоит отметить, что довольно четкие взгляды

¹ Stoucquist £ V The Marginal Man A Study m Personality and Culture Conflict N Y, 1961

Темч 3 ЧЕЛОВЕК Б ОБЩЕСТВЕННОМ КОНТЕКСТЕ

на сей предмет сформулировали ранее и представители европей ской социологии. К. Маркс рассматривал проблемы социальног деклассирования и его последствий, а М. Вебер прямо сделал выво| о том, что движение общества начинается тогда, когда маргина ные слои организовываются в некую социальную силу (общность)^ и дают толчок социальным изменениям — революциям или j реформам.

С именем Вебера связана более глубокая трактовка маргиналь­ное™, которая позволила объяснить формирование новых профес-j сиональных, статусных, религиозных и подобных им сообщест которые, конечно же, не во всех случаях могли возникать «социальных отбросов» — индивидов, насильственно выбитых своих общностей (безработных, беженцев, мигрантов и др.) асоциальных по выбранному стилю жизни (бродяг, наркомане и т.п.). С одной стороны, социологи всегда признавали безуслов ную связь между возникновением массы людей, исключенных из системы привычных (нормальных, т.е. принятых в обществе) социальных связей и процессом формирования новых общностей: негэнтропийные тенденции и в человеческих сообществах дейст­вуют по принципу «хаос должен быть как-то упорядочен». (Имен­но подобные процессы происходят в современном российском обществе.) С другой стороны, возникновение новых классов, слоев и групп на практике почти никогда не связано с организованной активностью попрошаек и бомжей, скорее, оно может рассмат­риваться как строительство «параллельных социальных структур» людьми, чья общественная жизнь до последнего момента «перехо­да» (который часто выглядит, как «прыжок» на новую, заранее подготовленную структурную позицию) была вполне упорядочен­ной.

Могут ли все эти случаи быть объяснены каким-то единообраз­ным способом, и подходит ли для такого объяснения концепт «маргинальности»? Да, если понимать его более широко и вновь связать представления о распаде и возникновении новых общнос­тей с теорией социальных потребностей.

Действительно, само определение общности базируется на такой реальной предпосылке, как сходство потребностей людей и возникающее на его основе единство интересов, целей, ценностей.

ЗАГАДКИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ АССОЦИАЦИЙ

Следовательно, невыполнение этого условия должно повлечь за юбой разложение уже существующей ассоциации. А поскольку еоциальное развитие стимулирует потребности, в то время как индивидуальные особенности членов общности обусловливают раз­ную степень их восприимчивости к новым «соблазнам», возникает возможность потенциального выпадения отдельных личностей из конкретных сообществ, поскольку очень важные для них интересы не удовлетворяются в прежней системе связей.

Это пограничное состояние, когда человек структурно принад­лежит какой-то общности, но содержательно не удовлетворен качеством реализации своих интересов, социологи и стали называть маргинальностью. Маргиналы находятся в таком объективном состоянии, которое может порождать разнообразные поведенчес­кие реакции. Иногда они составляют «внутреннюю оппозицию», не покидая пределы прежней общности, иногда ведут жизнь «двойного агента», будучи параллельно вписаны в несколько одно­типных ассоциаций (например, профессиональных, семейных, дружеских и даже политических), а зачастую порывают с прежней ассоциацией и вливаются в другую, где их значимые потребности и цели оказываются более достижимы.

Такая трактовка маргинальности позволяет понять, откуда берется «человеческий материал» для строительства новых ассо­циаций в стабильных общественных системах; в нестабильных, как мы видим на примере собственного российского общества, «не­удовлетворенность» и «выпадение» из структурных общностей может носить преимущественно вынужденный или принудитель­ный характер, т.е. не быть связанной со свободным поиском лучших возможностей, а определяться внешними неблагоприят­ными обстоятельствами.

Консолидация. Итак, недовольные и озабоченные соединяют­ся в новую общность, чтобы, наконец, достичь своих целей. Но они не объединяли бы свои усилия, если бы могли достичь полноценного удовлетворения в одиночку. Следовательно, до сих пор «за кадром» оставалась важная характеристика ассоциации. Для удовлетворения своих потребностей человеку зачастую нужны специфические ресурсы (материальные, финансовые, трудовые и организационные — их выделил Г. Ленски), а для получения этих

Л л.

Тема 3 ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕСТВЕННОМ КОНТЕКСТЕ

I

ресурсов от других людей или от общества требуется сила (или] «вес»). Объединение с другими «страждущими» позволяет решить! проблему демонстрации (или имитации): социальной силы — чтобы «взять» необходимые ресурсы, или функциональной значи­мости, «нужности» обществу — чтобы «отдали».

И в том, и в другом случае (если мы вспомним, что люди — прекрасные мультипликаторы своих потребностей, так как спо­собны постоянно умножать свои желания и поэтому всегда оста­ются склонны к тотальному решению жизненных проблем по принципу «все и сразу») общности обычно стремятся обрести «волшебную палочку» в виде постоянной возможности влиять, контролировать и перераспределять ресурсы в свою пользу. Иными словами, они стремятся к достижению власти.

Продвижение в элиту. Эту существенную особенность по рождения социальной динамики отметил итальянский социолс В. Парето, который писал, что социальные изменения связаны с появлением новой элиты. Она «прорастает» из нижних слоев, когда общности начинают выталкивать «на поверхность» (в наиболее привилегированные и одновременно наиболее влиятельные слои) своих представителей.

Общества, управление которыми происходит в формах пред­ставительной демократии, фактически легализуют этот «хитрый» механизм естественного социального перемещения вверх «от имени и по повелению» заинтересованной «массы». Поселенчес­кие общности выдвигают своих депутатов, а партии и обществен- * ные организации — своих. В промежутке между выборами они «теребят» своих представителей или терпеливо надеются, что у тех достанет совести (точнее, чувства солидарности) что-нибудь сде­лать для удовлетворения потребностей избирателей. Конечно, среди населения всегда находится горстка циников (т.е. «социо­логов», взгляд которых на реальные отношения не замутнен поэтическими метафорами политической риторики) и они заме­чают, что изменение социальной позиции выдвиженцев приводит j к смещению их ценностных ориентиров, что принадлежность к элите должна подтверждаться солидарностью с нормами и целями именно элиты и что власть включает создание социальной дистан­ции между общностью «избирателей» и общностью «депутатов».

ПО

ЗАГАДКИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ АССОЦИАЦИЙ

Другой итальянский социолог, Г. Моска, связывал обществен­ную динамику с конфликтом внутри элит. Он считал, что новые движения в обществе начинаются тогда, когда возникает борьба в верхних слоях.,Л л я жестко структурированных обществ это осо­бенно верно, поскольку является почти единственной возможнос-1ью социального обновления в системе сложившихся социальных монополий и высокой степени подконтрольности низов верхам. Скажем, в России, как доказывал отечественный историк 1I Эдельман, цикл социальных изменений обычно начинается как «революция сверху» и проходит без «огонька», поскольку народ не разделяет управленческой эйфории чуждой ему просвещенной >литы, до тех пор, пока инициатива не переходит вниз, после чего дело, естественно, кончается бунтом и его последующим подавле­нием. Репрессивный период противостояния правителей и подчи­ненной массы начинается снова.

Поскольку элита обладает социальной монополией, что обеспе­чивает ей неподконтрольность, значительные привилегии и широ­кий доступ к социальным благам, трудно представить с точки фения «здравого смысла», что она вдруг воспылает альтруизмом и станет делиться с народом налево и направо. Но несмотря на пыводы Г. Моски о тенденциях к социальному самозамыканию, порождающему застой в элитах и обществе, социологи редко высказывают «крамольную» идею о том, что верхние слои могут привлекать к власти новую элиту.

Такая осторожность связана с тем, что речь идет не об «обнов­лении крови» (как вульгарно представляют дело обыватели), а о кардинальной смене принципов организации элит: наследование «меняется избранием, вассальные отношения — гражданскими, конкуренция — кооптацией и т.п. Необходимость периодическо­го «оживления» переживается элитой двойственно, и разнообразие антикризисной тактики делит ее на противоборствующие части.

Социолог К. Кумар в своем исследовании возникновения совре­менного общества критикует концепцию буржуазной революции К. Маркса (который считал, что более прогрессивный экономи­ческий класс добился политического господства, вырвав власть из

Kumar К The Rise of Modern Society Oxford, 1988

Л Jk

Тем.i 3 ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕСТВЕННОМ КОНТЕКСТЕ

рук недееспособной аристократии), доказывая в противовес ему, что именно аристократия была творцом капитализации Европы. Проведенный им анализ персонального состава элит до и после индустриально-политических переворотов показал, что крупней­шие собственники земли стали впоследствии и крупнейшими капиталистами. Рассматривая логику взаимодействия новой эко­номической и старой политической элит, он интерпретировал его как игру с нулевой суммой, в которой «смертельная» схватка не выгодна обеим сторонам, поэтому происходит парадоксальное явление: верхние слои приводят к власти новую элиту (сохраняя важные для себя монопольные позиции).

Итак, сложный, многозвенный путь социального познания привел социологов к выводу, что возникновение новых социальных общностей из маргинальных, неустроенных групп есть источник общественного саморазвития, социальных изменений.

Массы и толпы. Как потребности людей имеют кардинальный или дополнительный, постоянный или спорадический характер, так и общности, которые объединяют многочисленных членов, жаждущих «сатисфакции», могут быть устойчивыми или времен­ными, хорошо структурированными или «размытыми» (диффуз­ными) Массовидные общности, к которым социологи относят массы, аудитории, социальные движения и толпы, являются наи­более загадочными, поскольку не имеют привычного структурного «скелета».

Построенные порой из «случайного» материала, массовидные общности соединяют в единых поведенческих порывах очень разных, ничем другим не связанных, незнакомых людей. Их однотипное поведение (футбольных фанатов, зрителей сериала, демонстрантов, любопытных зевак и т.п.) продиктовано зачастую не разумом, а чувствами, т.е их за собой влечет не осознание общности целей, а ощущение общности эмоций. Конечно, люди всегда способны приписывать смыслы своим действиям (в том числе рациональные), но специалисты давно отметили, что пове­дению массовидной общности присущи эмоциональное заражение и аффект. Выходя из зала, со стадиона или выбираясь из толпы, i человек нередко удивляется тому, что он только что делал нечто, вовсе ему не присущее.

ЗАГАДКИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ АССОЦИАЦИЙ

Поэтому в изучении «диких», объединенных «первобытными» чувствами сообществ (которые, впрочем, могут вести себя вполне достойно и мирно) социологи чувствуют себя неуверенно, как с объектами иной, незнакомой природы, не поддающимися маги­ческим заклинаниям норм, правил и договоренностей, и инициа­тиву у них перенимают социальные психологи.

Классические труды, посвященные феномену массового пове­дения, были написаны задолго до нашего рождения. Это «Толпа и публика» Г. Тарда (1883) и «О поведении толпы» Г. Лебона (1903). Тард впервые разделил (в понятиях, конечно) «толпу» и «массу». Толпу он определил как группу людей, находящихся в прямом контакте, обусловленном физической близостью. Масса, члены которой ведут себя сходным образом, отличается от толпы опосредованным контактом в группе.

Внимание, которое стали проявлять ученые к коллективному поведению в XX в., было неслучайным. По мнению нашего совре­менника, известного социального философа X. Ортеги-и-Гассета, изучавшего в первую очередь тоталитарные, фашистские, общест-иа, в этот период сформировалось массовое общество, в котором господствуют стандарты массовой культуры. Это бесструктурное общество, маргинализирующее всё и вся. Социальная атомизация происходит во всех современных обществах, для которых харак­терными явлениями становятся психозы моды, массовые истерии и иные проявления, более ярко выраженные в обществах тотали­тарного типа.

Если какие-то значимые потребности людей не реализуются и они осознают это как угрозу своему существованию, включаются особые механизмы защитного поведения. Когда возникает об­щность интереса, основанная на беспокойстве или даже страхе, формируется толпа или масса. Дело может дойти даже до паники, словно происходит «заражение» отрицательными эмоциями, в первую очередь страхом. Поэтому теорию Г. Лебона и Г. Тарда е гали называть эпидемиологическим направлением социологии общностей.

Эти исследователи подчеркивали возникновение чувства ано­нимности, бесконтрольности и поэтому вседозволенности члена голпы, поскольку потерянность в массе других людей и единство

ИЗ

S 1689

Темя 3 ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕСТВЕННОМ КОНТЕКСТЕ

испытываемых всеми эмоции выводят индивида из состояния «социальной зачарованности». Он перестает ощущать свои ролевые маски, они в этот момент ему не требуются, никто из окружающих людей не предъявляет ему этих «ролевых ожиданий». Человек как бы регрессирует в мир первозданных «нутряных» страстей.

И Лебон, и Тард отмечают, что в толпе формируется чувство особой мощи, многократного увеличения собственных усилий отдельного человека, он чувствует себя увлеченным общим поры­вом, превращается в часть единого живого организма (русский писатель М. Горький так описывал толпу-птицу в романе «Мать»), Во главе этой свежепереплавленной общности стоит лидер, и толпа полностью, беспрекословно подчиняется его воле.

3. Фрейд, теоретические принципы которого были взяты на вооружение представителями психоаналитического направления в социологии (кстати, довольно распространенного в дореволюци­онной России), внес свой вклад в изучение психозов толпы. Рассматривая поведение толпы сквозь призму индивидуальной психологии, он объяснял специфику происходящего конфликтом социокультурного и бессознательного в психике человека. Исходя из своей концепции структурного конфликта между Super Ego (нормативной сферой личности) и Id (подсознанием), Фрейд выделял агрессивные и податливые толпы, в которых происходит абсолютная потеря воли отдельного человека.

Союз эмоций или рацио? Как бы то ни было, далеко не все массовидные социальные движения объясняются разгулом неосоз­наваемых страстей или эмоциональным заражением. В поиске более сложных и в то же время более точных моделей теоретичес­кого объяснения массовых феноменов автор концепции социаль­ного обмена Д. Хоманс выдвинул идею внешней и внутренней ] систем «человеческой группы», основными элементами которой являются деятельность, чувства, взаимодействия и нормы. Теория, которую этот исследователь развивал с 30-х гг., базируется на посылке, что люди во взаимодействии друг с другом пытаются достичь блага и чем значимее благо, тем больше усилий предпри­нимает человек.

¹ Нотми G The Human Group N Y, 1950 114

ЗАГАДКИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ АССОЦИАЦИЙ

Г. Мид, решавший ту же проблему, пришел к выводу, что человеческие объединения больше зависят от общих представлений людей, которые он рассматривал как «индивидуальные перспек­тивы». В своей теории «акта», которая впоследствии легла в основу нового социологического направления — символического интер-лкционизма, Мид глубоко обосновал, что люди часто взаимодейст-иуют, общаются, помогают друг другу из таких «эмоционально-ра­циональных» побуждений, как одинаковое понимание добра и зла, социальных ценностей и т.п. Иначе говоря, люди, соединяющиеся it общности, реагируют не на угрозы и не на блага, а на смыслы, (начения, трактовки символов, пытаясь упредить действия друг друга.

Рассматривая коллективное поведение с точки зрения предва­рительных установок (предиспозиций), другой исследователь, Г. Олпорт, выдвинул теорию, заключающуюся в том, что новый i оциальный субъект формируется посредством конвергенции пред-распохоженностей, т.е. единства оценок, ценностей, придаваемых шачений, стереотипов, которыми обладают члены формирующей-(. я общности. Он теоретически обосновал, что в основе зарождения нового массового движения лежат и сходство эмоций, и рацио­нальные предпочтения людей.

Известный американский социолог Н. Смелзер в своей книге «Массовое поведение» (1964—1967) структурировал теорию кон-иергенции Г. Олпорта. Он достаточно однозначно положил в осно-иу своей объяснительной концепции возникновения новой об­щности не эмоциональные, а рациональные основания.

Теория рационального ценностно ориентированного поведения Н. Смелзера позволила не только отразить и интерпретировать >тапы формирования общностей, но и воспроизвести (научно (.моделировать) логические стадии этого процесса:

1) формирование максимально обобщенных представлений
относительно идеалов, целей, задач будущей ассоциации;

2) нагнетание на основе «общего видения» проблемы опреде­
ленной напряженности, в первую очередь за счет преувеличения
угроз и выявления «общего врага»;

3) взращивание неявного, предварительного туманного верова­
ния о принципах действия общности, воспитание предпочтений

Ш

Тема 3 ЧЕЛОВЕК В ОБЩЕСТВЕННОМ КОНТЕКСТЕ

относительно будущей модели активности (легальной, нелегаль­ной, насильственной, мирной и т.п.);

4) обращение к истории в поисках образцов для заимствования
(так поступают в новой России «казаки», «дворяне» и другие
«возрожденческие» общности);

5) мобилизация для действий: расширение числа сторонников
и подготовка их к организации;

6) введение внутреннего социального контроля, т.е. прав и
обязанностей, позволяющих требовать, наказывать, поощрять, из­
гонять, носить символику;

7) вхождение новой массовой организации (встраивание, вли­
вание, принятие общественным мнением, узаконение) в сущест­
вующие общественные структуры.

Последний этап знаменует врастание новой общности в систему сложившихся общественных связей: образование партии, другой юридически фиксированной организации, институционализация, продвижение «своих» во властные элиты и т.д.

Конструирование общности. Вся социология, в том числе и теории общностей, может быть условно поделена на «идеалисти­ческую» и «прагматическую». Как-то так получилось, что более системный, многослойный, философствующий, аксиологический (ценностный) взгляд на проблему человеческих союзов демонстри­ровали европейские школы социологии, а прагматический, дело­вой, результатный, поведенческий подход развивался на американ­ской национальной почве научного обществознания. Однако пара­доксальным образом именно в такой значимой прикладной сфере, как разработка технологических принципов создания общностей, французы даже «обошли» американцев (с точки зрения авторских приоритетов, конечно).

Известный теоретик акционализма (социологии действия) А. Турен, осуществляя прагматический анализ процесса увеличе­ния мощи, влияния, возрастания субъектности и встраивания новых общностей в существующие социальные структуры, постро­ил научный фундамент многочисленных мобилизационных кон­цепций, которые могут быть однозначно отнесены к менеджери-алъным теориям (т.е. развернутым инструкциям для политиков, управленцев)

ЗАГАДКИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ АССОЦИАЦИЙ

А. Турен — основатель нового направления «социологии дей­ствия», которое приветствует включение социологов в реальные общественные процессы и даже поощряет социологические «де­санты» в места интересных социальных событий. А наличие подобного «неомарксистского задора», т.е. стремления вмешивать­ся в ход событий с целью тактической или даже стратегической корректировки ситуации, требует великолепного знания не просто «анатомии» социального организма, но, что более сложно, его «социальной физиологии». Именно такая научная установка (на опыт, успешный общественный эксперимент) позволила теорети­кам социальной мобилизации выявить наиболее существенные элементы механизма конструирования новых ассоциаций.

Первое, что удалось выяснить социологам, — это обратная, «отрицательная» логика искусственной мобилизации общности. Оказалось, что наиболее действенным механизмом консолидации является не единство целей, а наличие общего врага. Другими словами, общности наиболее легко объединяются не «за», а «про­тив», поэтому первое необходимое условие — обеспечить воз­можность осознания противника, а не апеллировать к общим интересам, целям и ценностям.