Майкл Хардт, Антонио Негри 9 страница

1.2. Подавление мятежей

_миром, который мы выше рассматривали с философской точ­ки зрения, вновь возникает теперь в качестве составной части военной стратегии. В этой серой зоне меры противодействия мятежу должны быть действенными, обеспечивая борьбу с неопределенным и нередко неизвестным противником, а так­же контроль над ним. Однако в этой зоне, кроме всего проче­го, главенствующая военная держава особенно уязвима для нападения в ходе асимметричного конфликта. Например, ок­купация американцами Ирака показывает всю неоднознач­ность такой серой зоны.

Военные аналитики США весьма обеспокоены уязвимос­тью сильной стороны в асимметричном конфликте⁷¹. Они при­знают, что военной мощи как таковой здесь недостаточно. Признание ограничений и уязвимости в положении военно­го и технологического доминирования побуждает стратегов предлагать неограниченную форму господства с учетом всех измерений, всего спектра мощи. По их словам, требуется «до­минирование по всему спектру», то есть сочетание военной силы с социальным, экономическим, политическим, психоло­гическим и идеологическим контролем. Таким образом, воен­ные теоретики, в сущности, обнаружили суть биовласти. До­минирование по всему спектру непосредственно вытекает из прежнего хода развития стратегий борьбы с мятежами. При столкновении с нетрадиционными конфликтами и конфлик­тами низкой интенсивности, которые попадают в серую зону между войной и миром, военные аналитики советуют приме­нять «серую» стратегию, в которой смешаны военные и граж­данские компоненты. Если Вьетнам остается символом прова­ла Соединенных Штатов в асимметричном конфликте, то во­енные аналитики считают Никарагуа и Сальвадор наиболее яркими примерами успеха американцев и поддерживаемых ими сил, когда был задействован весь спектр мер противодей­ствия мятежам в ходе конфликтов низкой интенсивности.

Впрочем, следует признать, что подобную ничем не огра­ниченную стратегию тоже преследуют противоречия. Био­власть встречает сопротивление. Согласно новой стратегии борьбы с мятежами, суверенная власть - сталкиваясь, с одной ^стороны, с невозможностью установить прочные отношения с

75 Часть l.Bouna

местным населением и, с другой стороны, располагая средства­ми для полного доминирования, - просто создает те послущ-ные социальные субъекты, которые ей требуются. В качестве гипотезы многие авторы указывали на подобное силовое про­изводство субъекта, полное отчуждение гражданина и работ­ника и тотальную колонизацию жизненного мира как на оп­ределяющую особенность «позднего капитализма». Франкфур­тская школа, ситуационисты и различные критики технологии и коммуникации ставили в центр своего внимания тот факт, что власть в капиталистических странах становится тотали­тарной, производя послушные субъекты⁷². В какой-то мере преследовавшие таких авторов кошмары созвучны мечтани­ям стратегов абсолютного доминирования. Точно так же, как капиталист жаждет получить рабочую силу, состоящую из ра­ботников-обезьян, военные администраторы рисуют в своем воображении желанную картину армии, состоящей из умелых и надежных солдат-роботов, и прекрасно контролируемого, покладистого населения. Но эти кошмары и мечты нереаль­ны. Доминирование, даже самое многоаспектное, никогда не будет абсолютным и всегда вызывает сопротивление.

В данном случае военная стратегия сталкивается с фило­софской проблемой. У суверенной власти всегда имеются две сто­роны: доминирующая сила неизменно полагается на согласие или подчинение тех, над кем она господствует. Мощь сувере­нитета никогда не обходится без ограничений, и такие огра­ничения потенциально всегда могут быть преобразованы в сопротивление, точку уязвимости, угрозу. Тут опять возника­ет террорист-самоубийца - на этот раз как символ неизбеж­ной ограниченности и уязвимости суверенной власти; отка­зываясь вести подчиненную жизнь, он само свое существование превращает в ужасное оружие. Таков онтологический предел био­власти в его наиболее трагичном и отталкивающем воплощении. Подобное уничтожение выявляет только пассивный, негатив­ный лимит суверенной власти. Позитивный, активный ее пре­дел наиболее явно обнаруживает себя в связи с трудом и об­щественным производством. Даже будучи порабощен капиталом, труд все же непременно сохраняет свою автоно­мию, причем сегодня это все убедительнее подтверждается в

1.2. Подавление мятежей

отношении новых, нематериальных, кооперированных и со­вместных форм труда. Такая взаимосвязь не ограничена лишь экономической сферой. Как мы еще покажем, она переходит _и в биополитическую сферу жизни общества в целом, вклю­чая военные конфликты. В любом случае следует признать, что в асимметричных конфликтах победа, подразумевающая тотальное господство, недостижима. Все, чего можно достичь, _ _ЭТо временное и ограниченное поддержание контроля и по­рядка, за которым необходимо постоянно следить и который нужно охранять. Борьба с восстаниями - это работа на пол­ную ставку.

Здесь полезно отступить и рассмотреть ту же проблему в ином аспекте, а именно - с точки зрения формы. Ведь проти­водействие мятежам есть, в сущности, вопрос организацион­ной формы. Например, неприятный урок, который руководи­тели США и союзные им национальные государства вынуж­дены были усвоить после 11 сентября, состоит в том, что враг, с которым они имеют дело, - это не какая-то суверенная стра­на, а скорее сеть. Другими словами, враг обрел новую форму. На деле в нынешнее время асимметричных конфликтов стало общим условием, что враги и угрозы имперскому порядку воз­никают обычно в виде распределенных сетей, а не централи­зованных и независимых субъектов⁷³. Существенная черта распределенной сети заключается в отсутствии у нее центра. Неточно было бы считать, что власть в ней исходит от какого-то центрального источника. Сеть даже не полицентрична. Скорее, власть распределяется там по-разному, неровно и нео­граниченно. Другой важной характеристикой распределен­ной сетевой формы является то, что сеть постоянно подрыва­ет стабильные границы между тем, что находится внутри, и тем, что остается вне сети. Это не значит, что она всегда при­сутствует повсеместно; речь идет лишь о том, что ее наличие и отсутствие обычно неочевидны. Можно сказать, что у сети есть ^Тенденция к преобразованию всякой границы в порог. В та­ком смысле сети, в сущности, неуловимы, эфемерны, неизмен-^Но ускользающи. Поэтому в один момент они могут показать­ся Универсальными, а в следующий - растворяются в воздухе.

Подобные изменения формы серьезно сказываются на

77 Часть 1.Война

1.2. Подавление мятежей

военной стратегии. Так, для стратегов традиционного веде­ния войны государственными средствами сеть может быть раздражающе негодной в качестве объекта для удара: в ней нет центра и границ, так куда же нам бить? И, что пугает еще сильнее, сеть способна появиться где угодно, в любое время и в любом виде. Военные вынуждены быть в постоянной готов­ности для отражения неожиданных угроз и неизвестных вра­гов. Неудивительно, что столкновение с сетевым врагом мо­жет погрузить прежнюю форму власти в состояние полной паранойи.

Однако сетевой враг - не вполне новый. Так, во время «холодной войны» коммунизм был для Соединенных Штатов и стран Западной Европы врагом в двух смыслах. С одной сто­роны, он выступал как суверенный государственный против­ник, которого олицетворяли сначала Советский Союз, а затем Китай, Куба, Северный Вьетнам и другие страны, но, с другой стороны, он был также и сетевым врагом. Коммунистически­ми в принципе могли оказаться не только повстанческие ар­мии и революционные партии, но также политические объе­динения, профсоюзы и любое число прочих организаций. Потенциально коммунистическая сеть наличествовала повсе­местно, но она была недолговечной и быстро исчезала. (Кста­ти, это был один из элементов, подпитывавших паранойю маккартизма в Соединенных Штатах.) В годы «холодной вой­ны» сетевой враг отчасти ускользал из виду - в той мере, в какой его постоянно перекодировали в представления о со­циалистических государствах. То есть считалось, что у основ­ного суверенного врага просто очень много агентов. После завершения «холодной войны» национальные государства уже не застят горизонт, и сетевые враги полностью вышли на свет. Сегодня все войны обретают сетевые формы.

Чтобы понять, как стратегии борьбы с мятежами могут превозмогать сетевое сопротивление, нужно обернуться вспять. Там мы увидим, как развивались меры противодей­ствия мятежам на протяжении XX века, в особенности в ходе кампаний борьбы с восстаниями. Они велись против городс­ких и сельских партизанских движений, сражавшихся за на­циональное освобождение в Африке, Азии и Латинской Аме-

ике⁷⁴. Стратегии борьбы с мятежами получили развитие по­тому, ^что партизанские организации строились в соответствии

_иной формой, нежели традиционные военные организации, и следовательно, требовали других методов нападения и кон-тооля. Традиционная, самостоятельная военная структура имеет пирамидальную форму с вертикальной структурой ко­мандования и коммуникации: небольшая группа или отдель­ный лидер наверху, более многочисленная группа полевых командиров посередине и солдатская масса у основания. Та­ким образом, традиционная армия составляет боевой орга­низм - с генералами в качестве головы, лейтенантами вместо туловища, рядовыми солдатами и моряками в роли конечнос­тей. Традиционная армия обычно действует, базируясь на су­веренной территории своей страны, вдоль относительно яв­ных и определенных линий фронта, в силу чего глава военно­го тела может оставаться в безопасности на удалении от передовой. Иными словами, в описанном смысле традицион­ная военная структура опознаваема вдоль и поперек. Парти­занские же отряды выглядят, по крайней мере с точки зрения господствующей державы, совершенно размыто. Обычно у партизан нет собственной территории и безопасных зон; они мобильны и, как правило, действуют исключительно на вра­жеской территории. Хотя, в общем, партизаны действуют на пространстве без явных границ, в джунглях и городах, даже этой неопределенности недостаточно, чтобы в полной мере их защитить. Их защите содействует также сама по себе орга­низационная форма, поскольку партизанские организации имеют склонность к формированию полицентричного коман­дования и горизонтальных коммуникаций, когда мелкие груп­пы или подразделения могут самостоятельно связываться со многими другими группами. Партизанская армия - не единый организм, а нечто больше напоминающее волчью стаю или многочисленные стаи волков, за которыми приходится охо­титься противоповстанческим силам.

С точки зрения такого противодействия, сетевая форма представляет собой продолжение и завершение тенденции, которая была описана в виде перехода от традиционных к партизанским организациям. Вехи в этой схеме выглядят как

Часть 1.Война

1.2. Подавление мятежей

движение по направлению к все более сложным типам сетей. Традиционную военную структуру можно описать как сеть с одним узлом в центре или в форме звезды, в которой все ли­нии связи и командования расходятся подобно радиусам. Партизанская структура предполагает полицентричную сеть с множеством относительно самостоятельных кластеров, у каждого из них свой центр, подобно тому, как это имеет место во Вселенной, где каждая звезда определяет движение пла­нет на своей периферии и связана с другими звездами. Еще одной моделью этого рода является распределенная, или пол­номатричная, сеть, у которой нет центра, а все ее узлы могут непосредственно сообщаться со всеми другими. Если тради­ционная армия напоминает единое вооруженное тело, отно­шения между частями которого носят органичный и центра­лизованный характер, а партизанская армия похожа на стаю волков и имеет относительно автономные ячейки, которые способны действовать самостоятельно или в координации, то распределенную сеть можно себе вообразить в виде муравей­ника или пчелиного роя - как аморфное множество, способ­ное ударить в одной точке со всех сторон и рассеяться по ок­рестностям, став практически невидимым⁷¹. Отловить пчелиный рой весьма сложно.

Ясно, что против пчел прежние контрповстанческие стра­тегии неработоспособны. В качестве примера представим себе метод «обезглавливания», концептуально опирающийся на естественную идею, согласно которой если лишить мятеж ру­ководства, то он зачахнет и прекратится. В практическом пла­не «обезглавливание» подразумевает ссылку, тюремное зак­лючение или физическое уничтожение вожаков повстанцев. Такой метод широко использовался против армий националь­ного освобождения и партизанских движений, но он оказыва­ется все менее эффективным, когда повстанческие организа­ции принимают полицентричную или распределенную форму. К ужасу стратегов борьбы с мятежами, всякий раз, когда они отрубают голову, на ее месте появляется другая, как у отвра­тительной Гидры. У партизанской организации много голов, а у роя их нет вовсе.

Вторая стратегия противодействия мятежам опирается на

д_ель «уничтожения среды обитания». Согласно этой стра-егии, признается, что враг организован не так, как традици­онная армия, а потому его нельзя просто обезглавить. Допус­кается даже, что его и его организационную форму невозможно выявить с полной достоверностью. Но такое знание и не яв­ляется необходимым для применения данного метода: суве­ренная держава избегает того, чтобы ей вредили недоступ­ным ее знанию образом, и концентрируется на том, что может быть ей известно. Для достижения успеха прямое нападение на врага не требуется. Для этого нужно разрушить среду его обитания, как материальную, так и социальную. Вылейте воду -и рыба умрет. В частности, эта стратегия разрушения среды обитания привела к ковровым бомбардировкам во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже, разгулу убийств, пыток и запугиваний кре­стьян в Центральной и Южной Америке и массовому подав­лению групп активистов в Европе и Северной Америке. В метафорическом смысле напалм можно было бы расценить как образцовое оружие стратегии «уничтожения среды обитания». Такая стратегия осознано и неизбежно груба и неразборчива. Многочисленные жертвы среди не участвующих в войне лю­дей уже нельзя отнести к косвенным потерям, потому что, по сути дела, они составляют непосредственную цель, даже если их уничтожение - лишь средство нанести удар по основному противнику. Ограниченные успехи применения подобных мер становятся все меньшими по мере того, как группы повстан­цев создают более сложные, распределенные сетевые структу­ры. Поскольку враг рассредоточен, не поддается локализации и его нельзя идентифицировать, то среда его обитания все бо­лее расширяется и становится беспредельной. Столкнувшись с такой тенденцией, приверженцы традиционной военной силы испытывают побуждение отказаться от дальнейшей борь­бы и, подобно безумному антигерою Йозефа Конрада, кричать ^в озлоблении: «Истребить всех тварей!»

Теперь нам понятно, что контрповстанческие стратегии УЖе не могут полагаться исключительно на негативные при­емы, такие как убийство лидеров восставших и массовые аре-^сты, а должны также породить «позитивные» методы. Иными Иовами, меры против мятежей должны не уничтожать их

81 Часть 1. Война

питательную среду, а создавать взамен свою среду и держать ее под контролем. Доминирование по всему спектру, о кото­ром мы говорили выше - это одно из видений подобной пози­тивной стратегии по контролю сетевых противников. С се­тью ведут борьбу не только вооруженную, но также экономи­ческую, политическую, социальную, психологическую и идеологическую. Здесь следует задаться вопросом, какая фор­ма власти готова применять такую общую, рассеянную и спе­цифическую стратегию по борьбе с мятежами. Действитель­но, традиционные, централизованные, иерархические воен­ные структуры, по всей видимости, не способны к ее применению и не могут адекватным образом противостоять сетевым военным машинам. Для борьбы с сетью нужна другая сеть. Однако превращение в сеть предполагает радикальное изменение структуры традиционных военных инструментов, как и форм суверенной власти, которую они представляют.

Сфокусировавшись на форме, нам легче уяснить значение (как и изъяны) РВД и стратегий участия в асимметричных конфликтах. Вне сомнения, в особенности на технологичес­ком уровне, РВД гласит, что традиционные военные машины прибегают к сетям с нарастающим успехом - к сетям инфор­мационным, коммуникационным и так далее. Распределение и блокирование информации и дезинформации вполне может оказаться важной сферой ведения борьбы. Однако требуется гораздо более радикальная трансформация: военным следует не просто использовать сети. Вся их организация должна обре­сти форму распределенной сети. Традиционные военные ма­шины уже давно пытались имитировать практику боевых дей­ствий партизан - к примеру, используя мелкие десантно-ди-версионные отряды, - но такие попытки до сих пор имели узкий масштаб и ограничивались тактическим уровнем. В том же направлении указывают некоторые перемены, отмечаемые в нынешней трактовке РВД, которые сосредоточены, скажем, на достижении большей гибкости и мобильности боевых час­тей. Но требуются еще более существенные подвижки, захва­тывающие командную структуру и, в конечном счете, форму общественной власти, на которую опирается военный аппа­рат. Как может командная структура перейти от модели цент-

1.2. Подавление мятежей

ави

авй к модели распределенной сети? Какую переме-v это влечет за собой в формах общественной и политичес-ой власти? Это была бы не только революция в военном деле, яо и изменение формы самой власти. Как мы себе это пред­ставляем, данный процесс есть часть перехода от империализма с присущей ему централизованной формой власти, основан­ной на национальных государствах, к сетевой Империи. Она включала бы в себя не только господствующие державы в фор­ме государств, но и наднациональные администрации, объе­динения, представляющие интересы деловых кругов, а также многочисленные прочие неправительственные организации.

Теперь, наконец, мы можем вернуться к вопросам, кото­рые были поставлены в самом начале, касательно «исключи­тельной» роли американской мощи в нынешнем глобальном порядке. Анализ стратегий противодействия мятежам гово­рит нам, что войска США (а также американская мощь в бо­лее широком плане) должны превратиться в сеть, отринуть свой национальный характер и стать имперской военной ма­шиной. В таком смысле отказ от одностороннего контроля и обретение сетевой структуры не есть акт доброй воли со сто­роны сверхдержавы. Скорее, подобный шаг продиктован зап­росами стратегии борьбы с мятежниками. Такая военная не­обходимость заставляет вспомнить о спорах между привер­женцами односторонности и многосторонности, о стычках между США и ООН, но по существу вопрос стоит гораздо шире. Сегодня только сетевая форма власти способна созда­вать и поддерживать порядок⁷⁶.

Судя по некоторым признакам, американская военная машина, по крайней мере, на уровне идеологии, в последние десятилетия занимала амбивалентную позицию, где-то между империализмом и Империей. Можно сказать, что как мини­мум с начала 1990-х годов внешняя политика и военные обя­зательства США колебались между империалистической и имперской логикой. С одной стороны, все военные обязатель­ства и любую внешнеполитическую ориентацию в целом при­ходится объяснять и оправдывать с точки зрения нацио­нальных интересов США, будь то особые интересы, такие как Доступ к дешевой нефти, или более общие, такие как поддер-

83 Часть 1.Война

жание стабильности рынков или обеспечение военно-страте­гических позиций. В этом отношении Соединенные Штаты действуют как национальная держава, уподобляясь современ­ным европейским империалистическим государствам. С дру­гой стороны, всякая американская военная акция, как и внеш­неполитическая ориентация страны в целом, одновременно несут в себе имперскую логику, которая отталкивается не от ограниченных национальных интересов, а от интересов всего человечества. Логика прав человека - это самый важный при­мер подобной имперской логики, которая не имеет в виду спе­цифический интерес какой-либо нации или народа. Напро­тив, она, по определению, в равной мере распространяется на все человечество. Другими словами, мы не должны считать гуманитарную и рассчитанную на весь мир риторику дипло­матии и военных действий США всего лишь фасадом, пред­назначенным для того, чтобы замаскировать глубинную логи­ку национальных интересов. Вместо этого следует признать их обе в равной мере реальными: это две соперничающие ло­гики, действующие в отношении одного и того же военно-по­литического аппарата. В некоторых конфликтах, например, в Косово, может доминировать имперская гуманитарная логи­ка, а в других, таких как в Афганистане, главной оказывается национальная имперская логика. В то же время еще в каких-то конфликтах, скажем, в Ираке, две это логики перемешаны до состояния неразличимости. Во всяком случае, обе они, в разных дозах и видах, прослеживаются во всех этих конф­ликтах⁷⁷.

Здесь нам нет необходимости ввязываться в надоевшую всем полемику по поводу глобализации и национальных госу­дарств, основанную на предположении, будто они несовмес­тимы друг с другом. Мы, напротив, полагаем, что национальные идеологи, функционеры и администраторы все в большей мере обнаруживают, что ради достижения своих стратегических целей им нельзя действовать и думать только в национальных рамках, без учета остального мира. Управление делами Импе­рии не требует упразднения национальных администраторов. Напротив, сегодня имперское управление по большей части осуществляется структурами и кадрами господствующих на-

1.2. Подавление мятежей

пиональных государств. Точно так же, как национальные ми­нистры экономики и руководители центральных банков мо­гут действовать и зачастую фактически действуют, руковод­ствуясь имперскими, а не узкими национальными интересами, как мы еще убедимся ниже, когда совершим путешествие в Давос, так и национальные военные деятели и министры обо­роны ведут имперские войны⁷⁸.

Таким образом, необходимость сетевой формы власти лишает смысла споры вокруг односторонности и многосторон­ности. Ведь невозможно проконтролировать сеть из какой бы то ни было отдельной, единичной командной точки. Иначе говоря, Соединенные Штаты не могут «пройти весь пусть са­мостоятельно», а Вашингтон не способен осуществлять монар­ший контроль над глобальным порядком без содействия дру­гих ведущих держав. Это не означает, что решения, принимаемые в Вашингтоне, в каком-то смысле вторичны или несущественны. Точнее было бы сказать, что они всегда долж­ны выстраиваться в увязке со всей сетью глобальной власти. Если воспринимать США в качестве монаршей силы на миро­вой сцене, то, используя старую терминологию, монарху сле­дует постоянно вести переговоры и работать с различными глобальными аристократиями (такими как политические, эко­номические и финансовые элиты). В конечном счете, вся эта структура власти должна постоянно иметь дело с конструк­тивным глобальным множеством, которое составляет подлин­ную основу сети. Необходимость сетевой формы глобальной власти (а следовательно, также и военной науки) - это не иде­ологическое заявление, а признание неотвратимого матери­ального обстоятельства. Отдельно взятая держава может по­пытаться - и Соединенные Штаты поступали так не раз -игнорировать необходимость перейти к сетевой форме и за­действовать множественные отношения власти, но то, что аме­риканцы выкидывают в дверь, всегда пробирается назад че-Р^ез окно. Когда страна, занимающая центральное положение ^в мире, пытается оттолкнуть от себя сеть, это напоминает по­пытку отмахнуться палкой от набегающей волны. Рассмотрим лишь один пример: кто заплатит за войны, которые ведутся одной державой? Опять-таки Соединенные Штаты выглядят

85 Часть 1.Война

как монарх, не способный профинансировать свои войны са­мостоятельно и вынужденный обращаться за финансами к аристократам. Но те отвечают: «Никаких налогов без пред. ставительства». То есть они отказываются финансировать вой­ны, если их голоса и интересы не будут представлены в про­цессе принятия решений. Короче говоря, монарх может узурпировать власть и начать вести войны в одностороннем порядке (что способно привести к крупным трагедиям), но вскоре придется платить по счетам. Таким образом, подобная односторонняя авантюра - не более чем переходная фаза. Без содействия аристократии монарх, в конечном счете, бессилен⁷⁹. Чтобы бороться с сетевыми врагами и контролировать их, то есть для того, чтобы сами традиционные суверенные струк­туры стали сетями, имперский ход мыслей в отношении поли­тической, военной и дипломатической активности со сторо­ны Соединенных Штатов и других ведущих держав должен возобладать над империалистическим ходом мыслей. Военной же стратегии следует перейти от опоры на централизованные структуры к распределенным сетям. В идеологическом смыс­ле национальный интерес и национальная безопасность ста­ли слишком узкой основой для объяснения или действия во времена сетевой борьбы, но еще важнее то, что традиционная структура военной мощи уже не способна победить или сдер­жать своих противников. Сетевая форма налагается на все гра­ни власти непосредственно из-за необходимости обеспечить дей­ственность управления. То есть мы приближаемся к состоянию войны, в котором сетевые силы имперского порядка сталки­ваются с сетевыми врагами на всех направлениях.

1.3. Сопротивление

[Панчо] Вилье пришлось придумывать метод ведения боевых действий с самого начала... Ему ничего не было известно о европейских стандартах стратегии или дис­циплины... Когда его армия идет на войну, то ему не отдают честь, то есть четкие выражения уважения по отношению к офицерству отсутствуют... Это похоже на потрепанную республиканскую армию, которую На­полеон вел в Италию.

Джон Рид

Огонь по штабам.

Мао Цзэдун

Рассмотрев контрповстанческие стратегии, мы заметили, как менялись на протяжении XX столетия формы восстания, бунта и революции. Произошел переход от традиционных, централизованных военных структур к партизанским органи­зациям и, наконец, к более сложным формам распределенных сетей. Из такого повествования можно вынести впечатление, будто стратегии борьбы с мятежами диктуют изменение форм беспорядков. На самом деле, как указывают сами рассматри­ваемые термины, происходит как раз наоборот. Теперь нам нужно зайти с другой стороны и выявить ту логику, которой подчиняется происхождение форм восстания и бунта. Эта ло­гика и соответствующая траектория трансформаций помогут нам определить, каковы сегодня и какими будут в дальней­шем наиболее влиятельные и предпочтительные организаци­онные формы неповиновения и революции. Наконец, мы смо­жем понять, что нужно делать для решения самой важной задачи сопротивления сегодня, а именно - для противостоя­ния войне.

Сопротивление как исходная точка

В нашей экспозиции войны и конфликтов с применением силы мы начали с рассмотрения контрповстанческих мер, хотя, конечно, в реальности сперва происходит мятеж, а отпор ему

87 Часть 1. Война

всегда идет следом. Мы приступили к делу со стороны проти­водействия мятежам практически по той же причине, по ка­кой Маркс в предисловии к первому тому «Капитала» объяс­няет, почему разговор о богатстве предваряет у него обсуждение труда, который, собственно, служит источником богатства. Согласно марксову объяснению, метод экспозиции, или изложения, его аргументации (Darstellung) отличается от метода исследования (Forschung). Его книга начинается с об­суждения капитала и, в особенности, с мира товаров: такое вступление логично, поскольку именно подобным образом мы получаем первое фактическое представление о капиталисти­ческом обществе. С этой точки Маркс открывает рассмотре­ние динамики капиталистического производства и труда, даже несмотря на то, что капитал и товары представляют собой результаты труда - как в материальном отношении, посколь­ку это продукты труда, так и в политическом - ведь капиталу приходится постоянно реагировать на угрозы и осложнения, исходящие от труда. Если изложение у Маркса начинается с капитала, то его исследование должно начинаться с труда и непременно учитывать, что в действительности в основе все­го лежит труд. То же самое верно и в отношении сопротивле­ния. Даже если привычное употребление данного термина намекает на противоположное - что сопротивление представ­ляет собой ответ или реакцию, - когда речь идет о власти, сопро­тивление первично. Данный принцип снабжает нас иным виде­нием развития современных конфликтов и проявлений нынешней перманентной глобальной войны. Признание пер­венства за сопротивлением позволяет увидеть весь процесс снизу. Оно также делает зримыми для нас возможные сегодня альтернативы.

В великой традиции классической немецкой философии, на которую опирался Маркс, сложилось хорошо развитое по­нимание философского метода, опирающегося на взаимосвязь между изложением, или презентацией, и манерой исследова­ния. Младогегельянцы, то есть философы, которые в начале XIX века адаптировали и трансформировали учение Гегеля для германских «левых», в частности Людвиг Фейербах, Да­вид Фридрих Штраус, Арнольд Руге, Мозес Гесс и Генрих Гей-

1.3. Сопротивление

_не брали за точку отсчета Darstellung Гегеля, его описание раз­вертывания Духа в мире. Однако их исследование перевора­чивает эту идеалистическую перспективу мира и ставит ее с гловы на ноги, развивая термины для обозначения реальных, материальных субъектов. На базе этого Forschung и благодаря его опоре на материальные субъекты они могли изложить Neue Darstellung, новое видение действительности. Такая новая экс­позиция не только снимает мистический налет с идеалисти­ческой точки зрения, которую они отбросили, но и активно создает иную реальность. Субъекты, обнаруживаемые в ходе исследования - это творцы новой реальности, реальные про­тагонисты истории. Фактически в этом и состоит метод само­го Маркса. Его изучение природы труда и производительнос­ти тех, кого эксплуатирует капитал, ориентировано не только на новое восприятие мира с точки зрения эксплуатируемых, но также на новую реальность, созидаемую в ходе их истори­ческой деятельности. Теперь таким же точно образом мы долж­ны начать осознавать нынешнее глобальное состояние вой­ны и его изменение с помощью изучения родословной социальных и политических движений сопротивления. В конечном счете это приведет нас к новому видению мира, а также выявлению субъектов, способных воздвигнуть новый мир.