Майкл Хардт, Антонио Негри 8 страница

1.2. Подавление мятежей

жизненном комплексе». Важно признать, сколь тесно связана биовласть с войной как на практике, так и на каждом уровне предпринимаемого нами анализа.

Революция в военном деле

Наличие тесной связи между развитием технологий эко­номического производства и вооруженного уничтожения при­знают не только критики военной машины. Важные представ­ления относительно ее происхождения - пусть в неполном и искаженном виде - мы получаем дополнительно на основа­нии того, как сами военные круги, прежде всего американс­кие, трактуют изменения, ведущие к новому состоянию воен­ного дела. После 1989 года и завершения «холодной войны» началось то, что многие военные аналитики окрестили «рево­люцией в военном деле» (РВД), или просто «трансформацией обороны», понимая под таковой крупные подвижки в воен­ной стратегии США⁵⁸. Понятие РВД исходит из трех основ­ных предпосылок: из того, что новые технологии создают воз­можность для новых форм ведения боя; что ныне Соединен­ные Штаты располагают подавляющим преимуществом в военной силе над всеми другими государствами; и что с кон­цом «холодной войны» утратила смысл парадигма войны как предсказуемого массового конфликта. Американская военная машина была настроена на обеспечение участия ведущих дер­жав в противостоянии на двух фронтах одновременно. Одна­ко отныне уже нет более необходимости готовиться к длитель­ному, крупномасштабному ведению боевых действий высокой интенсивности даже на одном фронте. Вооруженные силы США, объединенные в огромные подразделения, с тысячами солдат в одной отдельно взятой дивизии, необходимо полнос­тью реорганизовать. Теперь требуются небольшие части; они Должны совмещать сухопутный, воздушный и морской потен­циал, а также быть готовыми к осуществлению миссий разно­го типа - начиная с поиска и спасения, а также гуманитарной помощи и заканчивая активным ведением боев малого или среднего масштаба. РВД не только реорганизует армии, но и приводит к максимальному использованию новых информа-

61 Часть 1.Война

ционных и коммуникационных технологии, что дает амери­канским военным гигантское превосходство и ставит их в асим­метричное положение по отношению ко всем их союзникам и врагам. РВД создает новую стандартную формулу военных опе­раций США, включающую в себя использование почти абсо­лютного американского превосходства в воздухе, дополняе­мое морскими силами и управляемыми ракетами, интеграцию всевозможных разведывательных органов, максимальное при­менение информационно-коммуникационных технологий и тому подобное⁵⁹. В таких условиях армии и ее наземным час­тям отводится явно подчиненная роль относительно военно-воздушных и военно-морских сил и, в особенности, разведы­вательных и информационных технологий, которые обеспе­чивают эффективную доставку боезарядов к любой цели при сниженном риске. Обычно наземные силы не задействованы в бою с самого начала. Вместо этого они разворачиваются мел­кими, мобильными группами, чтобы в оперативном и техни­ческом плане обеспечить координацию воздушных, морских и разведывательных служб. В этих рамках боевые операции стали чем-то вроде «системы систем» военной силы. Считает­ся, что подобные новые стратегии и технологии делают войну занятием, которое для американских солдат практически ли­шено риска, поскольку защищает их от угрозы со стороны любого противника.

Однако не все в американском военном истеблишменте разделяют подобное понимание РВД. Те, кого мы можем на­звать «традиционалистами», не согласны с «технологами», вы­ступающими за теорию РВД, в особенности по вопросу о рис­ке, которому подвергаются американские солдаты. Традици­оналисты настаивают, что РВД положила конец той войне, которую мы знали. Для них достоинства войны необходимым образом включают в себя столкновение живой силы и, тем са­мым, угрозу смерти; с точки же зрения технологов, прямого столкновения между живой силой противостоящих друг дру­гу противников практически не будет. Войну будут вести в стерильной технологичной манере, а число погибших, по край­ней мере, в вооруженных силах США, будет стремиться к нулю. Прицельные бомбардировки, ставшие возможными благода-

1.2. Подавление мятежей

_о# новым ракетным, информационным и коммуникационным технологиям, по их словам, позволяют удерживать большин­ство американских солдат на безопасном расстоянии и мини­мизировать непреднамеренное уничтожение населения про­тивной стороны. Кроме того, по мнению технологов, сегодня это единственно возможный способ вести войну, так как пос­ле Вьетнама общественность США не готова принять войну с массовыми потерями среди американских военных. Традици­оналисты, конечно, выступают не за то, чтобы солдаты США погибали. Но они полагают, что мандат, согласно которому не умрет ни один солдат, слишком жестко ограничивает ампли­туду боевых действий. Они считают, что общественность стра­ны необходимо убедить согласиться с вероятностью американ­ских потерь в живой силе. Так, некоторые из традиционалис­тов надеялись, что атаки 11 сентября 2001 года восстановят в США патриотические добродетели и готовность к жертвам, которые, в их представлении, необходимы, чтобы глобальная сверхдержава смогла поддерживать свое господство⁶⁰.

Обычно традиционалистов относят к консерваторам. Их часто ассоциируют с администрациями отца и сына Бушей, тогда как технологов связывают с администрацией Клинтона. Но на деле этот спор не укладывается в четкие рамки меж­партийных разногласий или различий во мнениях между президентскими администрациями. В ходе войны в Ираке в 2003 году, например, министр обороны Дональд Рамсфелд был самым пылким приверженцем технологического подхода, на­стаивая, что война может быть выиграна, а оккупация - осу­ществлена при минимальном количестве войск. Американс­кие генералы, напротив, придерживались традиционалистской точки зрения, согласно которой необходимы масштабное раз­вертывание войск и применение обычной тактики.

Следует отметить, что во многих отношениях РВД и по­зиция технологов соответствуют последним изменениям в экономическом производстве. На протяжении XIX и XX сто­летий война подразумевала тотальную мобилизацию, в ходе которой воюющая нация становилась единым социальным организмом, параллельным организму, задействованному в промышленном производстве. В современной войне индиви-

63 Часть I.Война

ды могли быть неразличимы (вспомним, как Эрих Мария Ре­марк описывал растворение индивидуальных тел в грязных окопах), но они всегда возвращались в коллективном виде (на­пример, Эрнст Юнгер уподоблял целую армию единому телу, сделанному из стали). Луи-Фердинанд Селин верно уловил эту трансформацию современного общества, в очередной раз об­ратив внимание на значительное сходство между пехотинцем на войне и фабричным работником. «Тотальная мобилизация», характерная для войн эпохи модернити, по сути означала пре­вращение всего общества в своего рода военную фабрику, когда наблюдался явный параллелизм между скоплением людей на поле боя и их сосредоточением на фабриках, между безликим _; массовым работником и безымянным, неизвестным солдатом⁶¹. Стратегии организационной эффективности Тэйлора, науч­ное планирование и технологические нововведения заполо­нили поля битв точно так же, как и фабрики. Массовая техно­логия эпохи модернити оказалась подчинена корпоративной реальности, а ведение боевых действий предполагало уничто­жение одних людей другими посредством военной техноло­гии''².

Однако, согласно идеологии РВД, войне больше не нуж­ны массы солдат, которых убивают в окопах. Люди на поле боя, в воздухе и на море стали придатками механизмов или, точнее, внутренними элементами сложной механической и электронной аппаратуры. (Парадоксальным образом, постмо­дернистские теории субъекта вновь выходят на поверхность в терминах военной теории.) РВД зависит не только от техно­логических достижений (связанных с появлением компьютер­ных и информационных систем), но и от новых форм обще­ственного труда - мобильных, гибких, нематериальных. Как представляется, рассматриваемая военная идеология некото­рым образом предвосхищает те формы биополитического про­изводства массы, о которых мы будем говорить во второй час­ти книги. В соответствии с таким видением, новые солдаты должны не только убивать, но и быть способными диктовать завоеванному населению нормы жизни - культурные, право­вые, политические, а также связанные с обеспечением безо­пасности. Поэтому не стоит удивляться, что считается необхо-

1.2. Подавление мятежей

 

мым _любой ценой сохранять тело и мозг подобного воина, соединяющего в себе целый набор разных аспектов деятель­ности биовласти. Такой солдат представляет собой некий апо­феоз общественного труда, ценный товар. Как же сильно этот биополитический воин отличается от солдат - промышлен­ных рабочих, которых убивали в окопах Первой и блицкри­гах Второй мировых войн! В подобном смысле РВД представ­ляет собой предвосхищение и экстраполяцию новейших изменений общественного труда, когда на поле брани вбра­сываются фигуры экономического производства.

Многое свидетельствует в пользу того, что в самых высо­ких сферах военного руководства технологи в целом возобла­дали в споре с традиционалистами. Начиная с первой войны в Персидском заливе, затем в Косово, Афганистане и снова в Ираке разворачивается план, состоящий в том, чтобы посте­пенного лишить войну «телесности». По всей видимости, аме­риканское руководство полагает, будто огромное преимуще­ство США в огневой мощи, изощренность технологий и точность вооружений позволяют американским военным ата­ковать противников с безопасного расстояния с большой точ­ностью и решительностью, устраняя их хирургическим путем, как многочисленные раковые опухоли, с глобального обще­ственного тела при минимуме побочных эффектов. Иначе го­воря, с технологической точки зрения война становится вир­туальной, а с военной - бестелесной. Для тел американских солдат нет никакого риска, тогда как тех, кто воюет на сторо­не врага, убивают действенно и незримо^.

Впрочем, в технологической точке зрения на войну, свя­занной с РВД, есть существенные и нарастающие противоре­чия. Во-первых, оставаясь на уровне простых фактов, нужно задаться вопросом о соответствии этой военной идеологии реальности. Так, сомнения вызывают:

- сохраняющийся высокий уровень «косвенных потерь» (когда же удастся довести технологию до совершенства?), -непропорционально большое число солдат американских и союзных войск, гибнущих под «дружеским огнем» (когда же будет улучшена координация информационных и командных структур?),

65 Часть l.Bouna

- и те бесконечные проблемы, с которыми вооруженные силы сталкиваются, когда производят «демократический пе­реход», наступающий вслед за «сменой режима» (когда же уда­стся лучше подготовить армию к решению социальных, поли­тических и культурных задач строительства государств?).

В какой степени все это вообще возможно? В конце кон­цов, ввиду сохранения и накопления подобных противоре­чий, эту идеологию станет все труднее оправдывать.

Во-вторых, на более абстрактном и символическом уров­не идеологии РВД также противоречит нарастающее явле­ние террористов-смертников. Это мрачная противополож­ность, кровавый двойник неуязвимого бестелесного солдата. Как раз тогда, когда тело как будто исчезло с поля боя с воца­рением политики отказа от потерь в своей живой силе, выте­кающей из высокотехнологичной военной стратегии, оно воз­вращается во всей своей непривлекательной, трагической реальности. И РВД, и террорист-смертник отвергают тело, под­верженное риску, которым традиционно определялось веде­ние боя, так как первая гарантирует жизнь, а второй - смерть. Мы никоим образом не превозносим ужасную практику ис­пользования смертников для организации взрывов и не оп­равдываем ее, как некоторые из тех, кто усматривает в ней последнее орудие в борьбе с системой тотального контроля. Мы просто утверждаем, что ее можно воспринимать как про­явление противоречивости технологического видения новой бестелесной войны. Террористы-смертники - крайний при­мер трудностей и противоречий, в принципе возникающих из-за асимметричности конфликтов, которую мы проанализи­руем в следующем параграфе «Асимметрия и доминирование по всему спектру».

Третье противоречие дает знать о себе на самом общем концептуальном уровне в понимании технологичной бесте­лесной войны. Так как технологическое видение автоматизи­рованных военных машин, не требующих присутствия сол­дат, часто граничит с научной фантастикой, вероятно, не лишним будет взять урок у капитана Кирка, чтобы проиллюс­трировать данное противоречие. В эпизоде многосерийного фильма «Межзвездный полет», который называется «Ощуще-

1.2. Подавление мятежей

ние Армагеддона», звездолет «Энтерпрайз» отправляется с дипломатической миссией на некую планету, более 500 лет воюющую с соседней планетой. Когда Кирк и Спок прибыва­ют туда, местный лидер объясняет им, что битвы в этой войне происходят на компьютерах, в форме своеобразной виртуаль­ной игры, которая, по его утверждению, является самым про­грессивным способом ведения войн, позволяющим жителям этой планеты сохранить свою цивилизацию. Но капитан Кирк с ужасом узнает, что, хотя речь идет о виртуальном сражении, те, кого компьютер посчитал убитыми в бою, должны затем явиться к «дезинтеграционной машине», чтобы подвергнуть­ся аннигиляции. В присущей ему эмоциональной манере Кирк восклицает, что это нецивилизованный и варварский обычай. По его словам, война невозможна без уничтожения и ужаса. Именно это заставляет нас избегать войн и прекращать их. По его мнению, состояние конфликта между этими двумя пла­нетами длится бесконечно потому, что они сделали войну «ра­циональной», безукоризненно чистой и технологичной. Кирк и Спок ломают компьютеры, чтобы вынудить планеты вер­нуться к реальным боевым действиям, тем самым побуждая их открыть переговоры, которые в результате положат конец затянувшейся войне. Приключения звездолета «Энтерпрайз» выявляют противоречие, заключенное в технологической меч­те РВД о цивилизованной, бестелесной войне. Без ужасов вой­ны меньше стимулов дкя завершения боевых действий, а вой­на без конца, по словам Кирка, - это предел варварства. Впрочем, между идеологией РВД и тем, что случилось со звез­долетом в фильме, есть важное различие, которое дополни­тельно усугубляет отмеченное нами противоречие. Ведь се­годня противоборствующие стороны не равны. Когда руководство США воображает себе бестелесную войну или войну без участия солдат, оно, конечно, имеет в виду только американских солдат. Тела врагов, вне всякого сомнения, пред­назначены к уничтожению (и все чаще не сообщается о вра­жеских потерях, как гражданских, так и военных, они даже не подсчитываются). Подобная асимметрия еще больше затруд­няет разрешение указанного противоречия, поскольку побуж­дение к прекращению войны наличествует лишь с одной сто-

67 Часть l.Bouua

1.2. Подавление мятежей

роны. В чем для сильнейшей стороны может состоять стимул завершить конфликт, если она от него никак не страдает?

Отчасти эти противоречия возникают из-за того, что в теориях РВД совершенно отсутствуют соображения относи­тельно общественного субъекта, ведущего войну. По-видимо­му, картина будущей войны без солдат мешает учету тех ре­альных воинов, которые сегодня все же ведут боевые действия. В некоторых случаях большинство солдат, чаще всего риску­ющих на передовой, - это не американцы, а «союзные силы», меняющаяся группировка солдат из других стран - европей­цев, канадцев и австралийцев, а также пакистанцев, афганцев и так далее, которые все, в конечном счете, находятся под ко­мандованием США в рамках своего рода военного аутсорсин­га. Например, ведение наземных боев в Афганистане, к сожа­лению для военных теоретиков традиционалистского толка, по большей части было возложено на группу доверенных за­местителей. Многие эксперты заявляют, что бен Ладен и дру­гие лидеры «Аль-Каиды» ускользнули из гор Тора-Бора в кон­це 2001 году потому, что задачу по их обнаружению решали афгано-пакистанские сухопутные войска, а не солдаты США. Утверждают, что нежелание рисковать американскими назем­ными силами угрожает успеху военных операций"⁴. Более того, генералитет США все больше прибегает к использованию ча­стных военных «подрядчиков», то есть фирм, которыми не­редко заправляют бывшие боевые офицеры, обеспечивающие вербовку, подготовку и выполнение разных функций поддер­жки и боевых задач как вне поля боя, так и непосредственно в бою. Такие частники из числа военных профессионалов, на­нятые по контракту, замещают личный состав армии, находя­щийся на действительной военной службе, однако, в отличие от последнего, не подлежат публичной отчетности. Эта прак­тика ведет к размыванию границы между выполнением по контракту вспомогательных функций и солдатами-контракт­никами, говоря прямо - наемниками⁵⁵. Следует также отме­тить, что сами вооруженные силы США пополняются в основ­ном из самых необеспеченных и наименее привилегированных сегментов американского населения. В них непропорциональ­но большое число афроамериканцев наряду со многими людь-

_мИ) лишь недавно получившими американское гражданство. Джон Уэйн уже не может восприниматься как показательный образ солдата США и, что еще важнее, американские солдаты в совокупности не представляют собой слепка с американско­го общества. В этом они далеки от традиций республиканских армий, которые воспроизводили и представляли социальную структуру общества в целом. На настоящий момент американ­ских военных невозможно воспринимать как «вооруженный народ». Скорее ситуация выглядит так, что в войне эпохи по-стмодернити, как и во времена древнего Рима, армии наемни­ков превращаются в основную боевую силу.

Странно, что приходится отмечать, насколько слабы тео­рии РВД в сравнении с классическими исследованиями воен­ного дела, проведенными такими авторами, как Макиавелли и Клаузевиц, - что хорошо сознают сегодня военные теорети­ки традиционалистского направления. Если настаивать на войне без потерь и на технологической асимметрии между армиями ведущих и всех остальных стран, то тем самым, изба­вившись от проблемы людей и их роли, мы лишаем военное искусство общественного лица. Макиавелли, отстаивая в сфе­ре общественной обороны республиканский идеал, придер­живался мнения, что в битве свободные люди важнее, чем пуш­ки. Это утверждение противоречит тому, что диктует интуиция, но оно нашло подтверждение во всех современных войнах и революциях - от Вэлли-Фордж до Вальми, от Ста­линграда до Дьен Бьен Фу и от Гаваны до Алжира. Клаузевиц тоже считал, что технология вполне вторична относительно солдат как таковых и что всякая армия, в сущности, есть орга­низованная группа вооруженных добровольцев, причем под­твердилось, что это решающий фактор для победы. Мечта тех­нологических стратегов эпохи постмодернити об армии без солдат и о битве без тел противоречит этим классическим кон­цепциям субъекта войны.

Теория революции военного дела серьезно подрывает науку о войне. Вооруженные наемники составляют гнилую ^армию, если учесть подрыв общественной морали и высвобож­дение властных устремлений. Следует ли ожидать бунта на­емников в соответствии со старыми классическими теория-

69 Часть I.Война

ми? Считать ли таким бунтом атаку «Аль-Каиды» на «башни-близнецы» и Пентагон? Должны ли мы относиться к Саддаму Хусейну как к человеку, готовому за плату сражаться за любое дело, который некогда получал деньги от правительства США, а затем восстал против прежних хозяев? Когда глобальный порядок конституируется войной, а генералы становятся выс­шими судьями, только подобных результатов и стоит ожидать. Достаточно проанализировать ту новую роль, какую на всех уровнях играет разведка - военная, коммерческая, культур­ная и так далее, - чтобы развить в любом направлении такое понимание разложения. Военные руководители, несущие от­ветственность за свои стратегические области, руководят нами как наместники, политические и военные правители в обшир­ных зонах мира. Все это уже случалось во времена импери­ализма и колониализма, однако тогда конкистадоры и воен­ные главари все же оставались под ощутимым контролем со стороны политического руководства в странах своего проис­хождения. Сегодня же отношения между местными правите­лями (и тем более - между политическими руководителями стран) и имперским центром выглядят столь же подозритель­но, как и те, что в XVI веке связывали королеву Елизавету с пиратами Атлантики.

Наемник и патриот

Конец Римской империи и упадок итальянского Возрождения дают два примера, среди множества прочих, свидетельствующих о триумфах наемничества. Когда вооруженные силы не состоят боль­ше из населения страны, а армия уже не есть народ с оружием, то империи гибнут. Сегодня все армии вновь постепенно превраща­ются в наемные. Как и в завершающий период эпохи Возрождения, современными наемниками руководят кондотьеры. Среди них есть те, кто стоит во главе националънъи отрядов специалистов в раз­личных областях военной технологии; другие возглавляют баталь­оны стражников - всемирных швейцарских гвардейцев; наконец, третьи руководят армиями стран-сателлитов, поддерживая гло­бальный порядок. Руками наемников совершены некоторые из наи­более ужасньи злодеяний, таких как в лагерях беженцев Сабра и

1.2. Подавление мятежей

Щатила в Бейруте в 1982 году. Или, скорее, как написал Жан Жене после посещения этих лагерей, то были наемники из наемников^т.

Однако в настоящее время война ведется уже не так, как в начальный период модернити. Позицию кондотьера нередко зани­мает инженер или, точнее, некто, связанный с рядом промышлен­ных отраслей, развивающих новые системы вооружений, связи и средств контроля. Сегодняшним наемникам приходится быть био­политическими солдатами, которым необходимо владеть набором технических, правовых, культурных и политических навыков. На­емник даже может стать главой государства в оккупированной стране, приговоренной судьбой к маргинальному положению в гло­бальной иерархии: эдакие гауляйтеры, то есть районные руководи­тели в нацистской партии, или Карзай и Чалаби, бизнесмены, вбро­шенные во власть, или, наконец, просто Курц, господствующий, как Бог, над подчиненными народами. Например, небольшая группа высококвалифицированньп наемников под зловещим наименовани­ем «Исполнение приговора», куда входят в основном бывшие воен­нослужащие Национальных сил обороны ЮАР, почти целое деся­тилетие решали вопросы государственной власти и контролировали основнъм отрасли промышленности, включая торговлю алмазами, в Уганде, Сьерра-Леоне и других странах Центральной и Западной Африки⁶¹.

Связи, которые складываются между имперскими аристокра­тами и наемниками, порой весьма тесны, а иногда довольно слабы. Наибольшие опасения вызывает то, что кондотьеры способны въктупитъ против имперской аристократии. Саддам Хусейн по­ступил так после того, как послужил своего рода швейцарским гвар­дейцем в противовес угрозам исламского Ирана; Усама бен Ладен сделал то же, когда освободил Афганистан от советского присут­ствия. Приход к власти наемника, как указывал Макиавелли, озна­чает конец республики. Власть наемников и коррупция становят- синонимами. Следует ли нам ожидать восстания наемников против нынешней глобальной империи или же им свойственны лишь мсимиляция и выполнение вторьт ролей в правящих структурах? Макиавелли учил нас, что лишь мощное оружие обеспечивает хоро-^шие законы^т. То есть можно заключить, что плохое оружие (а на я Макиавелли наемники - оружие негодное) приводит к дур-

71 Часть 1.Война

1.2. Подавление мятежей

ным законам. Иными словами, разложение военных приводит к загниванию всего политического строя.

Такая дорога к разложению - только один из возможнъи пу­тей в будущее. Другой - это возрождение amor patriae, любви к своей стране, такой любви, которая не имеет ничего общего с на­ционализмом или популизмом. Эрнст Канторович в замечатель­ном эссе по истории понимания смерти за родину «Pro Patria Mori» показывает, что соответствующий европейский концепт эпохи модернити на деле не ведет своего происхождения, как можно было бы ожидать, от древнегреческого или римского прославления героев, участвующих в битве. Скорее, его истоки прослеживаются в сред­них веках и эпохе Возрождения, когда любовь к стране в реальности не связывалась с какими-то ее институтами или, тем более, с на­циональной идентичностью. Убрав поверхностный слой с понятия любви к своей стране, Канторович обнаруживает не национализм, а республиканскую caritas, или чувство симпатии к собратьям. Оно преобразуется в amor humanitatis, любовь к человечеству, выходя­щую за пределы любой нации. Национализм и - даже в большей мере - прославление воинственного национализма являются, та­ким образом, искажением традиции патриотических чувств. Та­кое искажение нашло логическое завершение в фашистских режи­мах XX века^т.

Сегодня нам следует постараться придать таким чувствам подлинность и реальность, найти способ их противопоставления всем наемникам и наемническому, неправому присвоению идеи люб­ви к стране. Есть множество образцов такой возобновленной люб­ви к стране, которая открывает путь любви к человечеству, - сра­жения санкюлотов при Вальми, например, или битвы вьетнамских крестьян в антиколониальных войнах, - но памяти здесь не доста­точно. Политические времена и способ производства теперь иные. Нам нужно создать фигуру нового Давида, множества как победи­теля в асимметричном бою, работников нематериальной сферы, которые становятся бойцами нового рода, космополитичными bricoleurs* сопротивления и сотрудничества. Это те, кто спосо­бен вложить все свои богатые знания и опыт в общую борьбу с имперской властью. Таков настоящий патриотизм. Он свойстве-

" Bricoleur (фр.) - мастер на все руки, который собирает предметы произвольно, кто-то вроде рукодельника. - Прим. ред.

нен тем, у кого нет нации. Более чем когда-либо этот вид патрио­тизма принимает форму заговора, в котором участвуют многие, продвигаясь к необходимым решениям общим стремлением масс. Ка­кие наемники смогут противостоять этому? Сегодня вопль, кото­рым Макиавелли закончил «Князя», вновь столь же актуален и уместен, как и почти пять столетий тому назад. Это восклица­ние, направленное против несправедливости и разложения: «Вар­варское господство отвратительно каждому!»'⁰. Нам нужно изыс­кать средство, чтобы обновить призыв Макиавелли к освобождению на языке, которым сегодня говорит глобальное множество, и тем самым возродить подлинную традицию патриотизма.

Асимметрия и доминирование по всему спектру

Технологическое преимущество американских военных ставит не только социальные и политические вопросы, но и практические военные проблемы. Порой преимущество в тех­нологии оказывается вовсе не выгодным. Военные стратеги постоянно сталкиваются с тем фактом, что вооружения на ос­нове передовой технологии могут выполнять только некото­рые весьма специфические задачи, тогда как во многих случа­ях необходимы более старые, обычные оружие и стратегии. Это особенно верно при асимметричных конфликтах, в кото­рых у одной из противоборствующих сторон несравнимо боль­ше средств, чем у другой или других. В условиях симметрич­ного конфликта (такого как противостояние между Соединен­ными Штатами и Советским Союзом во времена «холодной войны») значение технологических преимуществ может ока­заться решающим (так, ядерная гонка играла очень важную роль), но при асимметричных конфликтах наиболее продви­нутые технологии зачастую недоиспользуются. Во многих слу­чаях у противника просто отсутствуют такого рода ресурсы, которым можно угрожать с применением самых сложных во­оружений; в иных ситуациях смертоносная мощь неуместна, и ^тРебуются иные формы контроля.

Тот факт, что в ходе асимметричного конфликта домини­рующая военная держава часто оказывается в невыгодном Положении, стал ключом к партизанской стратегии как мини-

Часть 1.Война

мум с тех времен, когда отряды испанских крестьян терзали наполеоновскую армию. Речь идет о выворачивании наизнан­ку отношений военной мощи и трансформации слабости в силу. Поражение Соединенных Штатов во Вьетнаме и СССР в Аф­ганистане, которое было нанесено несравнимо менее разви­тыми силами в плане военной мощи и технологии, может слу­жить символом потенциального превосходства слабости в асимметричном конфликте. Партизанские силы не могут вы­жить без поддержки населения и превосходящего знания со­циального и физического ландшафта. Партизанские атаки не­редко сильны своей непредсказуемостью: любой житель страны может оказаться партизаном, и нападения с неизвестными средствами следует ожидать отовсюду. Таким образом, парти­заны заставляют доминирующую военную державу пребывать в состоянии постоянной паранойи. В асимметричном конф­ликте эта держава вынуждена применять контрповстанчес­кие стратегии, направленные не только на нанесение против­нику поражения военными средствами, но и на обеспечение контроля над ним с помощью социальных, политических и физиологических инструментов.

Сегодня Соединенные Штаты, непревзойденная военная сверхдержава, находятся в асимметричных отношениях со всеми потенциальными врагами. Это ставит США в уязвимое положение относительно партизанских или нетрадиционных атак со всех сторон. Поэтому ныне контрповстанческие стра­тегии, получившие развитие в конце XX века д\я борьбы с менее сильными противниками в Юго-Восточной Азии и Ла­тинской Америке, а также контроля над ними, требуют обоб­щения и повсеместного применения Соединенными Штата­ми. Ситуация дополнительно осложняется тем, что в большинстве случаев конфликты, в которых сейчас участвуют США, являются нешаблонными или имеют низкую интенсив­ность, то есть относятся к серой зоне между войной и миром. Задачи, стоящие перед военными, колеблются между ведени­ем военных действий и установлением мира, поддержанием мира, принуждением к нему и строительством наций - при­чем порой трудно усмотреть границу между ними. Тенденция к последовательному сокращению контраста между войной и