Майкл Хардт, Антонио Негри 3 страница

XXXII

Глашатаи нового мира

жений скрывалось коммунизмом, который был первым «сете­вым» противником Запада, хотя и воспринимался в обличье социалистических стран, то есть национальных государств. «Считалось, - пишут М. Хардт и А. Негри, - что у основного суверенного врага просто очень много агентов; [но] после за­вершения "холодной войны" национальные государства уже не застят горизонт, и сетевые враги полностью вышли на свет» (с. 78). Однако этот их «выход» можно назвать таковым толь­ко с большой натяжкой; несмотря на то, что сегодня более или менее понятно, откуда исходит угроза, непосредственный ис­точник опасности в большинстве случаев остается скрытым даже от глаз профессиональных борцов за безопасность. Вра­ги глобальной Империи практически неуловимы, да и масш­таб противостоящих «армий» не вполне ясен (подробнее см. ее. 48-49). Для подавления такого сопротивления американ­цы и их союзники используют так называемую «серую» стра­тегию, в которой смешаны военные и гражданские компонен­ты, а военная сила самыми разнообразными способами сочетается «с социальным, экономическим, политическим, пси­хологическим и идеологическим контролем» (с. 75).

Но и самые изощренные методы контроля не обещают полной и окончательной победы. В конфликтах, происходя­щих в этой «серой» зоне, силы Империи оказываются недо­статочными, что подтверждает опыт не только Вьетнама 1960-1970-х годов, но и Ирака 2000-х (подробнее см. с. 74). «В мире, где... насилие не будет [считаться] легитимным, в принципе допустимо называть всякое насилие терроризмом» (с. 43), ут­верждают М. Хардт и А. Негри, и они несомненно правы. А коль скоро американские военнослужащие в Ираке или рос­сийские солдаты в Чечне воспринимаются местным населени­ем как сеющие смерть террористы, вся разработанная в США или России идеология антитеррористической борьбы обора­чивается против самих борцов с террором, а сетевые структу­ры, противостоящие им, начинают множиться с невиданной быстротой. Когда же та или иная «страна... пытается оттолк­нуть от себя сеть, это напоминает попытку отмахнуться палкой °т набегающей волны (курсив мой - В.И.)» (с. 85). Результатом становятся разочарование и паника; законопослушное насе-

XXXIII В. Иноземцев

ление начинает понимать, что «война с террором» приводит к свертыванию свобод и упадку того общества, в котором ему привычно жить; но в то же время отказ от борьбы тоже не сулит ничего хорошего... «Если мы ничего не предпринима­ем, то нас уничтожают наши враги; если мы начинаем воевать с ними, то все равно в конце концов губим сами себя» (с. 23) -вот печальный вывод авторов.

Это - одни из самых впечатляющих выводов в книге М. Хардта и А. Негри. Трудно не согласиться со многим из того, что они пишут относительно иллюзорности победы в войне с террором. Похоже, что современные политики, все больше втягиваясь в борьбу с этим несомненным злом, утра­чивают чувство реальности, оказываются все сильнее скован­ными примитивными идеологическими предрассудками. Чи­татель найдет в книге немало убедительных доказательств, что у современного «обострения» антитеррористической борьбы есть свои вполне понятные причины, и большинство наличе­ствующих тенденций свидетельствует о том, что эта борьба не будет выиграна.

Однако, читая о перипетиях всепроникающей глобальной войны и охотно соглашаясь с тем, что она не может быть выиг­рана, невольно ощущаешь какую-то неполноту рисуемой в книге картины. Если войну нельзя выиграть, значит ли это, что ее можно проиграть? Но на этот вопрос М. Хардт и А. Нег­ри не отвечают; они предпочитают говорить о бесперспектив­ности войны с сетевыми организациями, но не предсказыва­ют их «победы» над глобальной Империей. Понимать ли это так, что война окажется бесконечной? И вообще - есть ли в ней силы, с которыми можно было бы солидаризироваться? Ведь если возможен мир, где всякое насилие становится неле­гитимным, и терроризмом можно называть в таком мире прак­тически любое насилие (см. с. 43), то под определение терро­ризма будет подпадать всякое принуждение вообще, а любую власть можно объявить в таком случае диктатурой. Да, «ар­мии Империи» представляют собой сборище наемников, а не вооруженный народ, что могло бы соответствовать республи­канской традиции (см. с. 69). Но ведь современный мир харак­теризуется «тяжелыми раздорами и иерархиями, которые рас-

XXXIV

Глашатаи нового мира

калывают его вдоль региональных, национальных и местных разломов... [В этих условиях] и односторонность, и многосто­ронность, как их до сих пор понимали, не только нежелатель­ны, но и нереализуемы,.. причем попытки их насаждения не принесут успеха в плане поддержания уже сложившегося все­мирного порядка... Империя - это... единственная форма вла­сти, которой удастся сохранить теперешний глобальный по­рядок на длительное время» (с. 3). Так стоит ли бороться, чтобы максимально приблизить желанный момент разрушения это­го порядка? Стоит ли препятствовать его саморазрушению, которое набирает обороты? М. Хардт и А. Негри не дают чет­кого ответа на эти вопросы. И если в эмоциональном плане они явно поддерживают замысел разрушения Империи, то перспективы того, что в последнее время называют «безвлас­тным миром»¹", вообще не попадают в поле их зрения.

Хотя, впрочем, это не совсем так. Альтернативой миру Империи они считают мир Множества, который призван за­менить имперскую фрагментированность торжеством челове­ческого Общего. По их мнению, традиционная «противоре-, чивая концептуальная пара - идентичность и особость, - не составляет адекватного контекста для понимания того, как организовано множество,.. [антропология которого] есть ан­тропология единичного и общего» (с. 163). Они полагают, что иерархичность и дисциплинированность обществ эпохи мо-дернити может быть с успехом заменена творческим взаимо­действием сингуляриев, составляющих множество (см. ее. 110-111); «[демократическая] организация [множества], - пишут М. Хардт и А. Негри, - становится в меньшей степени сред­ством, и в большей - конечной целью как таковой» (с. 111). Конечной же «целью» этой «цели» объявляется формирова­ние поистине «новой исторической общности» людей: «Общий интерес... не переходит в абстрактную форму под контролем государства. Он возвращается к личностям, которые сотруд-

Эту проблему эксперты и аналитики нередко затрагивали в своих публикациях после 11 сентября 2001 г., но в наиболее жесткой форме она была поставлена бри­танским историком и экономистом Н. Фергюсоном (см. его статью: Ferguson, Niall. The World Without Power" in: Foreign Policy, 2004, July-August, no. 143, а также статью, написанную специально для журнала «Свободная мысль-XXI»: Фергюсон. Найелл. "Мир без сверхдержавы" в: Свободная мькль-ХХ1, 2005, № 1, ее. 21-30).

XXXV В. Иноземцев

ничают в общественном, биополитическом производстве: это публичный интерес, который находится не в руках у бюрок­ратии, а демократично достигается множеством. Он совпада­ет с хозяйственной, или биополитической активностью, кото­рые мы анализировали ранее, говоря об общности, порождае­мой всеми кооперативными и коммуникативными видами труда... Речь идет о создании новой формы социальной орга­низации, способной заменить систему суверенитетов, формы, в которой личности контролировали бы через свою биополи­тическую активность блага и услуги, обеспечивающие воспро­изводство множества. Все это ознаменует переход от рес-пуб-лики (Res-publica) крес-коммуне (Res-communis) (курсив мой - В.И.)» (ее. 256-257). Однако эти рассуждения о взаимодополняемос­ти единичного и общего (см., напр., также ее. 378-379) несколько девальвируются содержащимся в работе признанием того, что множеству «нужно трансформировать [свое] сопротивление в какую-то форму конституирующей силы, создающей обществен­ные взаимоотношения и институты нового социума (курсив мой -В.И.)» (с. 420).

И это очень примечательный момент. Слово «нужно» во­обще-то применимо к большинству рассуждений М. Хардта и А. Негри о желанном будущем. Когда они говорят, что эволю­ция множества приводит к тому, что «решение установить за­конные права приходит в процессе коммуникации и сотруд­ничества между личностями» (с. 255), то имеется в виду, что «нужно, чтобы оно формировалось именно так»; когда пишут, что множество считает «полезной только ту демократию, ко­торая полагает мир своей наивысшей ценностью» (с. 380), нуж­но понимать, что речь также идет именно о долженствовании, а не фактах. И не забывать, между прочим, что нынешние яст­ребы из Пентагона стремятся расширить пресловутую «зону демократии», исходя из того же самого тезиса, согласно кото­рому демократии не воюют друг с другом.

Очевидную неопределенность перспектив М. Хардт и А. Негри пытаются компенсировать энергичной риторикой и оппозиционностью нынешней имперской власти. Эта власть, говорят они, стремится сегодня сакрализовать себя посред­ством всех имеющихся у нее способов; но она не святая, а лишь

XXXVI

Глашатаи нового мира

«святейшая» {см. ее. 393-394); первично сопротивление, а не власть, - даже «несмотря на то, что привычное употребление данного термина намекает на противоположное» (с. 88). В об­щем, «никакому суверену не дано уничтожить форму вопло­щения надежды и спасения, принадлежащую множеству. В противном случае, если верховный руководитель становится тираном, а его власть - безусловной и абсолютной, то саму вер­ховную власть нужно поставить под вопрос и уничтожить» (с. 394). Но что потом? На этот вопрос тоже нет ответа...

Еще одну попытку дать читателю представление о том, каким они видят будущий миропорядок, М. Хардт и А. Негри предпринимают, описывая сопротивление множества в рам­ках весьма странной методологии его «исхода». По их мне­нию, «биополитический» характер современного глобально­го производства обусловливает тот факт, что «мировое население постепенно становится необходимым верховной власти [Империи] не только в качестве производителей, но и в качестве потребителей, пользователей или участников в ин­терактивных потоках общей сети»; соответственно, «те, кем правит Империя, могут быть подвергнуты эксплуатации - фак­тически их общественная производительность и должна экс­плуатироваться, - но как раз по этой причине их и нельзя ис­ключить» (с. 404). Отсюда они делают вывод, что «в политике, как и в экономике, оружие, которое постоянно остается в рас­поряжении управляемых, - это угроза, что они откажутся от своего порабощенного положения и выйдут из этих взаимо­отношений вообще. Акт отказа от отношений с сувереном есть своего рода исход, уход от сил подавления, порабощения и угне­тения в поисках свободы (курсив мой - В.И.)» (с. 401). Однако в таком утверждении М. Хардт и А. Негри пренебрегают, на мой взгляд, реальностью во имя апологии идеи. Сегодня как никогда ясно видно, что господствующий капиталистический класс не нуждается в глобальном эксплуатируемом населении в той степени, в какой прежде буржуа были необходимы про­летарии. И можно сколь угодно пространно рассуждать о мно­жестве, производящем «общее», но нельзя не признавать, что торговые и инвестиционные потоки стремительно замыкают­ся в группе развитых стран, а «значительная часть мирового

XXXVIIВ. Иноземцев

населения» настоятельно предлагает себя в качестве самой низкоквалифицированной - отнюдь не творческой! - рабочей силы, различными тайными путями пробираясь в развитые страны, а вовсе не предпринимает попыток театрально обста­вить свой исторический исход из них.

Еще менее убедительно описание движущих сил ожидае­мой М. Хардтом и А. Негри социальной трансформации. Рас­сказывая о множестве, они не устают повторять, что «до тех пор, пока мы остаемся в плену подходов времен модернити, определяемых альтернативой - либо суверенитет, либо анар­хия, понятие множества останется невразумительным» (с. 259). Поэтому «ростками» нового мира они называют прежде всего самоорганизующиеся сетевые сообщества, которыми так бо­гат современный мир. М. Хардт и А. Негри так самозабвенно радуются успеху антиглобалистских движений, сорвавших в 1999 году встречу ВТО в Сиэтле {см. ее. 348-352), так подроб­но описывают опыт организаций, борющихся за права сексу­альных меньшинств {см. ее. 247-249), и так безапелляционно оценивают усилия лос-анджелесского движения «Справедли­вость для дворников» в качестве «весьма успешных и креа­тивных» (с. 266), что иногда даже упускаешь из виду, что срыв встречи трудно назвать креативным (т. е. происходящим от слова «сотворять») действием или что борьба дворников на­правлена почти исключительно на изыскание более выгодной для себя формы «подстелиться» под глобальную мощь Импе­рии, но отнюдь не разрушить ее.

Пора подводить итоги. Нет никакого сомнения в том, что книга о «Множестве» станет важной вехой в развитии лево­радикальной политической мысли. По сути, здесь мы имеем дело с первой серьезной попыткой осмыслить изменения, про­исшедшие в мире с середины 1970-х годов - т. е. со времени формирования основ постиндустриального общества, - в рам­ках марксистской интеллектуальной парадигмы. М. Хардт и А. Негри пошли «другим путем», явно не совпадающим с тем, что считался для «марксистов» традиционным в последние десятилетия XX века. Они не исследовали очередной, неведо­мо какой по счету период «общего кризиса капитализма», вы-

XXXVIII

Глашатаи нового мира

являя обострение противоречий, от рождения присущих су­ществующей системе, а смело пошли вперед, пытаясь обнару­жить так много отличий нынешнего мира от прошлого, как это только возможно. И в анализе новых особенностей совре­менного нам глобального порядка М. Хардт и А. Негри преус­пели как, пожалуй, никто другой из ныне пишущих марксис­тов. Их теоретические выкладки - пример исключительной интеллектуальной смелости. Их отрицание всех и всяких сте­реотипов достойно самого искреннего восхищения. Концеп­ция нематериального производства, идея противопоставления сингулярия и множества, обоснование нынешнего этапа раз­вития как провоцирующего непрекращающуюся глобальную войну - все эти оригинальные положения достойны стать не­заменимыми элементами современной марксистской теории. Эта теория сегодня жива и, несомненно, будет жить, пока в свет выходят столь новаторские теоретические исследования.

Книга М. Хардта и А. Негри открывает новые перспекти­вы перед сторонниками левых идей - если не в плоскости прак­тической борьбы, то во всяком случае - в теоретической сфе­ре. Это особенно важно для России, где на протяжении пятнадцати лет целенаправленного демонтажа «реального со­циализма» левая идеология пришла в глубокий упадок, при­чем не столько из-за гонений на нее, сколько по причине не­способности ее адептов сколь-либо творчески осмыслить происходящие в мире (и даже в стране) процессы. Сравнивая позиции нынешних российских коммунистов, в экономике ра­тующих за усиление государственного контроля, а политичес­ки спекулирующих на восстановлении «национальной иден­тичности» и укреплении государственности, с рассуждениями авторов книги, можно легко видеть, как безнадежно далеко отошли российские левые от коммунистических идей.

Однако работа М. Хардта и А. Негри заметно уступает в глубине теоретического осмысления действительности тако­му образцу, как, например, «Капитал» К. Маркса. В отличие от основоположника марксизма, М. Хардт и А. Негри пред­почли строгой научной структуре исследования публицисти­ческий и предельно заостренный стиль книги. Возможно, они решили, что методологическим экскурсам не хватит убедитель-

XXXIX В. Иноземцев

Глашатаи нового мира

ности и солидности. Такой выбор, увы, кажется ошибочным -самыми неубедительными в книге оказались не теоретичес­кие рассуждения, а те фрагменты, в которых предприняты попытки подтвердить справедливость теоретических выводов примерами из практической жизни. Более того, отказавшись пойти по пути Маркса-теоретика, М. Хардт и А. Негри в пол­ной мере повторили ошибки Маркса-революционера. Несколь­ко лет назад мне приходилось писать о том, что логика разви­тия «экономической общественной формации», выявленная основоположниками марксизма на основе глубокого философ­ского анализа предшествующих этапов исторического разви­тия, практически не применяется ими к оценке революцион­ных перемен, опосредующих смену экономической формации коммунистической". М. Хардт и А. Негри продвинулись, на мой взгляд, дальше Маркса в методологическом аспекте; они сумели отбросить идею пролетарской революции - на том оче­видном ныне основании, что рабочий класс не является в XXI веке тем социальным субъектом, который может взять на себя переустройство общества. Однако, как и Маркс, они пы­таются представить описываемую ими социальную трансфор­мацию как дело ближайшего будущего, и в попытках доказать это им приходится выискивать некие намеки на формирова­ние новой социальной реальности, которые оказываются от­нюдь не убедительными. Видимо, ощущение того, что «иной мир [не только] возможен», но и просто стоит у порога, неис­коренимо у всех борцов за социальную справедливость. Сле­дует, разумеется, отметить, что оброненная М. Хардтом и А. Негри в заключительной части их работы примечательная фраза - «наша книга посвящена теории, а потому тут не место прогнозам о том, насколько близко подошло время для при­нятия революционного политического решения» (с. 431) -слу­жит обнадеживающим свидетельством того, что эти два рево­люционера, в отличие от многих своих предшественников, не будут из искры раздувать пламя и пытаться ускорить естествен­но-исторические процессы.

Опубликовав свою книгу, М. Хардт и А. Негри оставили

" Подробнее см.: Иноземцев, Владислав. К теории постэкономической общественной формации, Москва: Таурус, Век, 1995, ее. 113-154.

XL

своим последователям бескрайнее поле для дальнейшей ра­боты. Они показали, что сегодня на авансцену «биополити­ческого производства» выходит весьма своеобразная деятель­ность, по сути своей не всегда сводимая к труду, в большинстве случаев несопоставимая с активностью других людей, не воп­лощающаяся в стоимостных оценках - по сути своей неэконо­мическая. С этой деятельностью и ее субъектом они связыва­ют перспективы преодоления эксплуатации и разрушения капиталистической Империи. Эта точка зрения должна быть признана основательной и серьезной - хотя бы потому, что возникающее новое основание деятельности общества прак­тически однозначно лишает его всякой возможности разви­ваться в прежнем капиталистическом русле.

Однако в том материальном мире, где живет сегодня по­давляющее большинство населения планеты, пока не существу­ет форм и методов эффективной координации нематериалис­тически мотивированной деятельности. Пресловутое «общее», не воплощаясь в индивидуальном (или сингулярном) интере­се, вряд ли может стать основой для поступательного обще­ственного прогресса. По крайней мере, нам не назвали ни од­ного примера действий «множества», которые были бы направлены на что-то, кроме борьбы с Империей - и то порой принимающей, как пишут М. Хардт и А. Негри, форму неких «карнавальных действий» (подробнее см. с. 259-263).

Апологетизируя «сопротивление», поднимая его до уров­ня самодостаточной сущности, авторы «Множества» ставят себя в трудную ситуацию. Будучи прекрасно знакомы с исто­рией освободительных и протестных движений, они убеди­тельно показывают, как недемократическое меньшинство не раз и не два с легкостью узурпировало власть в ходе освобо­дительной борьбы (подробнее см. ее. 95-99), что низводило эти движения, начинавшиеся с гуманистических лозунгов, до ин­струментов утверждения нового авторитаризма. Уверены ли они, что «множество» способно не повторить этих ошибок? Может быть, но едва ли этой уверенностью проникнется зна­чительная часть читателей. Убеждены ли авторы «Множества», что Империя должна быть разрушена, какой бы ни оказалась Цена этого разрушения? Да, но и в таком случае перспективы

XLI В. Иноземцев

остаются слишком туманными, чтобы их можно было воспри­нимать как стимул для непосредственных решительных дей­ствий.

Все эти вопросы будут, несомненно, прояснены в ходе даль­нейших исследований и социальных экспериментов. Их бу­дет еще много - намного больше, чем могут сегодня предста­вить себе нетерпеливые революционеры. Поэтому у последо­вателей М. Хардта и А. Негри хватит «работы» на долгие годы. А в том, что число таких последователей будет умножаться во всем мире, после прочтения книги не остается сомнений.

Владислав Иноземцев

XLII

Предисловие к русскому изданию

Представляя свою книгу российским читателям, мы хоте­ли бы сказать несколько слов о самих себе. Хотя формально мы оба не принадлежим ни к какой партии, мы - коммунисты в том смысле, который вложен в это слово продолжительной традицией пролетарской борьбы и который, как мы считаем, не имеет никакого отношения к системе «реального социализ­ма», существовавшей в годы «холодной войны». Эта система никак не связана с тем, что символизирует для нас коммунизм, -а это прежде всего уничтожение государства, критика част­ной собственности и установление того, что мы называем аб­солютной демократией.

Каждый из нас по-своему шел к написанию этой книги; изложенные в ней мысли и идеи формировались у нас на про­тяжении многих лет и оттачивались в долгих дискуссиях и обсуждениях. Но неизмеримо более важным представляется то обстоятельство, что наша книга стала результатом дискур­са, который был начат не нами и в котором мы являемся не более чем двумя из многих участников. Как и другие наши работы, эта книга - продукт самогу массового движения, час­тью которого мы себя считаем. Многие элементы ее новизны лишь отражают то новое, что возникло в ходе теоретических и практических новаций, предпринимаемых множеством. Для нас все наши книги - это в полной мере плод широкой кол­лективной деятельности.

При этом мы оба в равной степени ответственны за каж-Дьщ тезис, за каждое слово в этой работе. За годы совместного творчества мы организовали его таким образом, который де-

XLH1 Предисловие к русскому изданию

Предисловие к русскому изданию

лает каждую нашу книгу в полном смысле слова общей. Свои проекты мы начинаем с продолжительной и основательной дискуссии, в которой рождается план сочинения, разделенно­го на вполне определенные части; затем каждый из нас пишет наброски отдельных глав новой книги. Впоследствии мы об­мениваемся этими набросками, переписывая то, что было сде­лано другим, добавляя новые данные, мнения и аргументы. Затем снова происходит то же самое, и текст переписывается вновь - столько раз, сколько потребуется для того, чтобы каж­дый из авторов признал его своим, хотя на деле он оказывает­ся столь общим, что никто из нас не может в результате с уве­ренностью утверждать, кем же именно была написана та или иная часть книги.

Даже в этом мы - приверженцы множества. Поэтому мы считаем себя интеллектуально и практически связанными с прошлым и настоящим коммунистического движения. Обра­щаясь к нему в поисках вдохновения и сверяя результаты на­ших исследований с коммунистической теорией, мы не можем не замечать, насколько серьезно эта традиция модифицирова­на в последние годы сторонниками альтерглобализма. В аль-терглобалистском движении мы различаем элементы как про­должения, так и трансформации трех упомянутых выше проектов: борьбы против государства, ныне направленной как против национальных правительств, так и против наднацио­нальных структур, подобных Европейскому Союзу или «боль­шой восьмерке»; критики частной собственности, обращаемой на новые явления - от неолиберальных схем приватизации и неравноправных торговых соглашений (таких как НАФТА) до кодификации нематериальной собственности (интеллекту­альной, собственности на генетическую информацию и т. д.); движения к демократии, которое в том или ином виде прояв­ляется практически всюду - от возмущения антидемократи­ческой природой как национальных, так и глобальной систем власти до поиска более демократических форм организации самих протестных движений.

Сами эти движения представляют собой прежде всего про­должение и развитие пролетарской критики (понимаемой в марксистском смысле - как преодоление и отрицание) труда и

XLIV

эксплуатации в эпоху кардинальных изменений в самом спо­собе производства. То, что мы именуем множеством, является поэтому классовым понятием. В нем фокусируются представ­ления и требования трудящихся, а также обозначаются ли­нии вызревания нового классового противостояния в совре­менных условиях.

Обращаясь к альтерглобалистским движениям как к при­меру продолжения борьбы трудящихся, мы не ограничиваем эту борьбу данными масштабными формами протеста. Напро­тив, мы считаем, что особое внимание следует обращать на каждодневное сопротивление неолиберализму, постоянно возникающее практически на каждом рабочем месте, в каж­дой ячейке общества. В это сопротивление естественным об­разом входят борьба иммигрантов [против этнической исклю­ченное™] и выступления против любых проявлений расизма, провоцируемых отдельными правительствами. Если принять во внимание все эти формы протеста, можно представить себе, сколь масштабны те формы и практики борьбы, о которых мы ведем речь в нашей книге.

Эта борьба трудящихся неразрывно связана сегодня с тре­бованием демократии - не имеющей, однако ничего общего с той «демократией», которую режим Дж. Буша пытается навя­зать Ираку и утвердить в других регионах мира. Когда прези­дент говорит о «демократии» или «свободе», нам остается лишь удивляться, каким упрощению и извращению подверглись в современном мире эти важные понятия. В наши дни демокра­тия в лучшем случае предусматривает периодические выбо­ры, приводящие к ограниченным изменениям в правящей элите. Но гораздо чаще в рамках этого извращенного пони­мания демократическим считается только то, что делается по образцу и в соответствии с волей Соединенных Штатов.

Сегодня мы как никогда нуждаемся в новом открытии демократии. Это жизненно необходимо для того, чтобы очис­тить смысл этого понятия от нынешних извращений. После­днее, заметим, не означает возврата к прошлому. Переосмыс­ление и реконцептуализация демократии предполагает создание теории и освоение практики демократии, адекват-Hbix ситуации, сложившейся в современном глобальном мире.

XLV Предисловие к русскому изданию

Именно поэтому сегодняшняя демократия не может считать­ся универсальной, и наша задача - выявить именно универ­сальные ее формы.

В этой связи следует также признать, что границы нацио­нальных государств, отделяющие народы друг от друга, а по­рой и разделяющие их, не имеют прежнего значения, когда речь заходит о демократическом процессе. Линии классового противостояния; иерархии и рубежи разделенности; направ­ления миграции и усилия по ее ограничению не признают национальных пределов. Для создания теории демократии, соответствующей современной глобальной реальности, необ­ходимо новое географическое воображение, свободное от сте­реотипов, связанных с наличием строгих границ между наци­ональными государствами.

Попыткой отрицания этих границ, причем одной из пер­вых, стала большевистская революция в России. С сегодняш­них позиций очевидно, что русский коммунизм представляет собой как впечатляющее достижение, так и масштабную не­удачу. Советский Союз был несомненным успехом, так как оз­наменовал качественно новый этап в борьбе трудящихся за свое освобождение и дал пример попытки их творческой са­моорганизации. При этом, разумеется, нельзя забывать об ис­торическом значении той борьбы, которую Советский Союз вел против фашизма - как в ходе [Второй мировой] войны, так и во многих других политических противостояниях. В обоих отношениях мы все глубоко обязаны советскому народу.

В то же время советский эксперимент оказался неудач­ным - и прежде всего потому, что он породил серьезные пре­пятствия д/^я развития самого рабочего класса, особенно ког­да демократия и свобода стали требованиями времени. К концу XX века, когда развитие современного способа производства и появление новых технологических возможностей радикаль­но изменили как содержание производственных процессов, так и формы их организации, советская система продемонст­рировала неспособность предоставить трудящимся такую сте­пень свободы и такие возможности самоорганизации, кото­рые соответствовали бы новым возможностям и новому потенциалу рабочего класса. В этом смысле, революция не

XLVI

Предисловие к русскому изданию

смогла перерасти саму себя и потерпела крах - вместо того чтобы оказаться источником постоянного развития.

Современная Россия находится в сложной ситуации. С одной стороны - если судить по доходам и благосостоянию ее граждан, - она безусловно относится к числу второстепенных стран в мировой хозяйственной системе. С другой стороны -если принимать во внимание ее богатства, - Россия занимает значимое место в современном мире. При этом к ее богатствам мы причисляем отнюдь не только естественные ресурсы, хотя они, разумеется, играют важную роль. Основное богатство России - это ее социальный, а не материальный капитал. Уро­вень образования и культуры населения, а также чувство при­частности людей к обществу и ощущение социальной ответ­ственности - вот то, что, на наш взгляд, в наибольшей мере характеризует сегодня российский народ.

Ценнейший опыт революционного и коммунистического прошлого России представляется нам ее величайшим ресур­сом, который может и должен быть использован для будущего развития. Это, разумеется, не значит, что нужно предаться ностальгическим воспоминаниям о прошлом, но историчес­кие прорывы прежних лет могут стать своего рода интеллек­туальной и практической базой для инициирования смелых проектов, отвечающих требованиям нового времени.