Переход от индустриального к постиндустриальному обществу

Во второй половине столетия развитые страны все активнее отказывались от конвейеров, из моды вышло стандартное потребление, стали популярными индивидуальность и непохожесть людей, предпочтительными ценностями считались политический плюрализм, культурное многообразие. Экономика от серийного, поточного производства перешла к мелкосерийному и индивидуальному, по соседству с крупными транснациональными корпорациями расцвел малый бизнес.

Наступила эпоха безлюдного производства. Главными героями стали «белые воротнички» – работники, занятые в автоматизированном производстве, научных и прикладных разработках, а также в сфере информации. Возникла особая форма занятых – «компьютерные надомники», которые нажимают на клавиши сверхточных машин и оперируют огромными потоками информации.

С завидным постоянством Запад (Вестерн – от англ. western – западный) практически осваивает самые дерзкие, «сумасшедшие» идеи, впервые возникшие на Востоке, – от пороха до освоения космоса. Протестантская этика освящает деловитость как выполнение божественного предназначения человека на земле.

Таким образом, первая и вторая половина XX века – две качественно различающиеся социокультурные эпохи.

«Запад» – «Восток»

Культурно-цивилизационные комплексы Запада и Востока достаточно многое разъединяет и соединяет:

1. На рубеже ХХ – ХХI столетий обнаружился неадекватный характер представлений об основном противоречии современной эпохи как «Противостоянии капитализма и социализма. Они оказались лишь различными формами индустриального общества, ипостасями извечного противоборства осевых культурно-цивилизационных комплексов, которые символически обозначаются как «Запад» и «Восток».

Традиционно «Запад» и «Восток» характеризуются как жизнеустроительные полярности. Запад – это материализм, активизм, индивидуализм и свобода личности, а Восток – духовность, созерцательность, коллективизм и тоталитаризм.

Однако и традиционный западный материализм – далеко не всегда добродетель, и нередко представляет собою убогую самодостаточность гедонизма, равнодушие к «горнему» миру человеческих ценностей и смыслов. Действительно плодотворным является материализм, освященный высоким духовным смыслом, и такой смысл всегда вырастал как из самой западной действительности, так и является следствием освоения «восточных» влияний, которые ассимилировались Западом.

2. Западный практицизм, воплощенный в фаустовском духе неограниченного активизма, – также реальность. Парадокс в том, что неограниченный активизм обнаруживает и свои негативные последствия по мере достигаемых им триумфов. Главное в этом негативе – утрата человекотворческого смысла деятельности, превращение человека в стандартизированный товар, т.е. уничтожение самоценности и уникальности личности. Вместе с тем такая тенденция с ее противоречивыми последствиями – не единственная в западном способе жизнедеятельности. Ему всегда была присуща и созерцательность.

3. Самооценка «Запада» как колыбели, бастиона и «вечного двигателя» свободы личности и демократии во многом объясняется потребностями идеологического обеспечения вестернизации современного мира. В такой рефлексии есть реальное основание – зарождение и развитие демократии, ее сравнительно поздний и отнюдь не идиллический симбиоз с индивидуализмом и либерализмом – все это именно «Запад». Иное дело – их реальный и конкретно-исторический смысл и контекст. Индивидуализм никогда не выступал как самодостаточный и тем более доминирующий субстрат общества. Но «Запад» – это не только более или менее авторитаризм, но и периодически настигающий его «командор» тоталитаризма.

4. Эволюция «восточного» культурно-цивилизационного комплекса не только во многом совпадает с чертами, характерными для «западного», но и нередко по времени и глубине воздействия опережает его и объясняет генезис ряда «западных» феноменов. Фундаментальный источник таких обобщений и оценок – наследие древнейших восточных цивилизаций. Их современная динамика вызвана способностью воспринимать общецивилизационные достижения в контексте собственных культур, мудростью такого созерцания, которое согласуется с законами внутреннего и внешнего мира человека данной культуры.

5. Современность впервые ставит человечество перед дилеммой: конвергенция или дивергенция культурно-цивилизационных комплексов «Запад» и «Восток».

На пороге 70-х годов нашего столетия П.Сорокин считал, что «господствующим типом возникающего общества и культуры, вероятно, будет не капитализм и не социализм, а тип специфический, который мы можем обозначить как интегральный... Он объединит большинство позитивных ценностей и освободится от серьезных дефектов каждого типа». Дж.Гелбрейт впервые обозначил этот процесс термином «конвергенция», которая интерпретировалась им уже не в социокультурных, а в экономических понятиях. Выбор одной из них в качестве вектора взаимодействия объективно определяется нарастанием центростремительных и центробежных тенденций – к глобализации, интеграции мира и вместе с тем к его дифференциации, усилению разнообразия.

6. Конструктивный подход – в синтезе культурно-цивилизационных комплексов как органическом единстве человеческого рода, вида и индивида, способности различных культур быть открытыми другим, оставаясь собою. Это объективная тенденция к цивилизационному единству в культурном многообразии.

Если цивилизация – это ставшая, кристаллизованная деятельность, совокупность ее опредмеченных результатов, а культура – вечно становящаяся деятельность, реализация всегда личностной способности творить неповторимый мир, то становится ясным, что вектор эволюции современного общества – к цивилизационному единству в культурном многообразии.