Различие роли идеологических контекстов католицизма

И протестантизма в социализации механистической

Концепции материи

Эти трудности касались атомистической картины мира не только в ее буквальном понимании (мир есть атомы и пустота), но и в механистически корпускулярной, декартовой трактовке (частицы материи в неправильной жидкой среде). Надо сказать, в XVII в. не делали принципиальных различий между физикой Декарта, тяго­тевшей к стоическому античному образцу, и физикой Бойля, ос­новой которой служила физика эпикурейцев. Сам Бойль считал эти концепции весьма близкими по духу и относил к философам, возрождающим древний атомизм*, не только Гассенди, но и Де­карта.

Как для континуализма¹ Декарта, так и для атомизма Гассен­ди, Чарлтона и Бойля признание в качестве сущности материи чисто количественной характеристики — протяженности — было общим. И именно в этом была одна из центральных точек разрыва нового корпускуляризма с аристотелевско-схоластическим пони­манием сущности телесности. Такое понимание порождало роко­вое столкновение нового корпускуляризма с католической догма­тикой. Наиболее ярко драматизм этого неразрешимого противоречия виден в работах Гассенди.

Аристотелевская физика субстанциальных качеств, «христиа­низированная» Фомой Аквинским, легла в основу принятого на Тридентском соборе¹ догмата о евхаристии⁴. В качестве католиче­ского священника Гассенди не мог уклоняться от принятой собо­ром трактовки таинства пресуществления. Однако, признавая вслед за Декартом сущностью категории количества внешнюю протя­женность и пытаясь последовательно применять эту категорию к материальным процессам вообще и к участвующим в таинстве пре-

Атомизм — материалистическое учение о природе, согласно которому ма­терия состоит из вечных, неизменных, неделимых мельчайших движущихся ча­стиц — атомов.

² Континуализм (от континуум) — непрерывность, неразрывность явлений,
процессов.

³ Тридентский собор (1545—1563) был созван в целях ужесточения борьбы с
Реформацией и укрепления позиций католической церкви. Этой же цели служи­
ло введение в 1559 г. Папского индекса запрещенных книг (Index librorum
prohibitorum).

Евхаристия — Причащение — одно из семи христианских таинств.

существления в частности, Гассенди сталкивается с непреодоли­мой трудностью.

Соборы признали, пишет он, что «тело и кровь Христа поис­тине содержатся в виде хлеба и вина в таинстве алтаря, причем силой божественного могущества хлеб перевоплощается в тело, а вино — в кровь; и еще более ясно об этом говорит анафема тому, кто отрицает, что в святейшем таинстве евхаристии содержится поистине, реально и субстанциально тело и кровь, а также душа и божественность Господа нашего Иисуса Христа». Трудность это­го таинства, продолжает Гассенди, состоит в понимании того, «каким образом субстанция такого большого тела может лишить­ся протяженности и перестать занимать чувственно воспринимае­мое место». «Я не вижу возможности, — пишет Гассенди, — по­нять это ни тем, ни другим, ни каким-либо третьим путем... Каким образом оно там присутствует, в сидячем или стоячем положе­нии, что оно делает там, признаюсь, я этого не знаю и из благо­говения перед верой не хочу дальше допытываться... Разве я могу не соглашаться с тем, что Бог при его всемогуществе может там пребывать бесчисленными способами, мне не ведомыми?»

Оставим в стороне вопрос об искренности позиции Гассенди. Для нас достаточно, что она является публично выраженным сви­детельством противоречия между требованиями католической веры и механически-количественным пониманием материи. Рассужде­ния Гассенди заставляют нас задаться вопросом: как вообще в рамках католицизма возможно появление механицизма не как «под­польного» течения мысли, а в качестве социально признанной концепции? Только как гипотезы, не претендующей на истин­ность, на физическую реальность. Так, согласно Гассенди, чело­век достоверно может знать только то, что он сделал сам, своими руками и своей мыслью. О строении же природы можно делать лишь более или менее вероятные предположения — гипотезы, ибо произведения природы — это творения божественного, а «не нашего, человеческого мастерства, и по отношению к ним наш ум находится в положении ума собаки по отношению к часовому механизму — человеческому творению».

А каким образом другие мыслители (как, например, Декарт, не разрывавшие с католицизмом), публикуя свои работы и пуб­лично высказывая свои механико-корпускулярные идеи о сущно­сти материи, могли избегать совершенно неизбежного столкнове­ния с католической доктриной? Для Декарта это оказалось возможным только потому, что он объявил «новый мир», в кото­ром царят механические законы, принципиально гипотетическим, нигде не встречающимся в обычном «старом мире». Отсюда гипо­тетический характер декартовской физики.

Однако признание Декартом гипотетичности механической картины мира не спасло его от столкновения с католической

церковью. Об этом свидетельствует следующий эпизод. Декарт, в ответ на просьбу знакомого объяснить таинство пресуществления в терминах механицизма, дал в частных письмах два варианта та­кого объяснения. Эти письма стараниями энтузиастов-картезиан­цев¹ получили широкое распространение и соответственно вызва­ли ответную реакцию: церковники были вынуждены для защиты традиционной трактовки евхаристии использовать против мате­матической физики Декарта теологические аргументы и осудить его именем Тридентского догмата. И в 1664 г., через 20 лет после их выхода в свет, «Начала философии» Декарта попали в папский «Индекс запрещенных книг».

А как сложились отношения виднейшего представителя меха­нистического корпускуляризма XVII в. Галилея с католической доктриной? Французский историк науки П. Редонди в 1982 г. на­шел в архивах римской инквизиции документ, позволяющий по-новому осветить вопрос, за что же в действительности был осуж­ден Галилей именем «католической святой веры»? До сих пор историки мало обращали внимание на то, что гелиоцентричес­кая система как таковая не противоречит ни одному из католи­ческих догматов. Между тем во взглядах, развиваемых Галилеем, есть идеи, вступающие в прямой конфликт с одним из цент­ральных догматов католицизма. Они касаются сущности гали-леевского понимания материи. Это — демокритовский атомизм, развиваемый Галилеем в его известной работе «Пробирных дел мастер», и бьет он непосредственно по евхаристическому дог­мату.

Галилей в этой работе предложил новую грамматику для интер­претации Книги природы в терминах демокритовской теории. «Пе­ревод» таинства пресуществления на язык демокритовской атоми­стики неизбежно разрушил бы формулу, принятую на Тридентском соборе при формулировке евхаристического догмата. Концептуаль­ные языки томизма и демокритовского атомизма исключали друг друга.

Подробно рассмотрев обстоятельства, предшествовавшие осуж­дению Галилея (отчеты флорентийского посла в Ватикане Ник-колини о его беседах с Урбаном VIII, письма инквизитора Вин-ченцо Макулано и т.д.), Редонди убедительно доказывает, что публичное обвинение Галилея в «ереси коперниканства» (в точ­ном смысле ересью не являвшегося) маскировало собой (и таким странным образом защищало) идеологически наиболее уязвимое место концепции Галилея от гораздо более серьезного обвинения в действительной ереси — в подрыве одного из центральных като­лических догматов — евхаристического.

¹ Картезианцы — последователи картезианства — учения французского фи-лософа-дизуиста Р.Декарта.

Публичное осуждение Галилея за «коперниканскую ересь» за­ставило Декарта отложить в 1633 г. публикацию трактата «О мире», в котором он развивал и коперниканскую, и механико-корпуску­лярную «гипотезы». Через десять лет Декарт нашел выход: он ут­верждал, что, хотя Земля несется в своем вихре вокруг Солнца, по отношению к последнему она не движется, а покоится. Однако эта попытка отмежеваться от Коперника и Галилея никого не об­манула, кроме разве что нескольких современных историков. Тем не менее она удалась: «Начала философии» были внесены в като­лический «Индекс запрещенных книг» только в 1664 г., после смерти Декарта, и даже тогда это произошло не потому, что Де­карт был явным коперниканцем, а по причине несовместимости его концепции материи с догматом пресуществления.

Мы рассмотрели трудности, с которыми столкнулось в XVII в. развитие механистически корпускулярной концепции материи в католическом мире. А как с этим обстояло дело в протестантском регионе? Как известно, основоположники протестантизма Лютер, Цвингли, Кальвин отвергли католическую трактовку таинства пре­существления, считая католическое поклонение участвующим в этом таинстве тварным предметам — хлебу и чаше с вином — магией и идолопоклонством. Эту антикатолическую линию в отношении та­инства причастия продолжают крупнейшие мыслители протестант­ских стран Гоббс, Бойль и др.

Гоббс, как и Лютер, говорит о присутствии в «святых дарах» не буквально понимаемого физического тела Христа, а преобра­женного, вездесущего христова тела. Вслед за Лютером, Цвингли и Кальвином он считает, что сакральность того или иного мате­риального предмета означает не реальное субстанциальное каче­ство (как утверждали схоласты), а лишь особое отношение чело­века к данному предмету. Согласно Гоббсу, признание какого-либо места или образа святыми означает лишь признание их изъятыми из обиходного пользования: смысл слова «святой» «подразумева­ет не новое качество в месте или образе, а лишь новое отношение благодаря приурочиванию того или другого к богу». Гоббс, как и реформаторы в XVI в., отвергает одушевленность, разумность, приписываемые схоластами материи. Аристотелианцы, объявляя причину падения тяжелых тел на землю, видят ее в стремлении тел двигаться к центру земли. В этой связи Гоббс пишет: «Как будто бы камни и металлы подобно людям имеют желание и мо­гут наметить место, где бы им хотелось быть, или будто эти тела в отличие от людей любят покой, или будто кусок стекла чувствует себя в окне менее удобно, чем после падения на улицу».

Гоббс, как и его наставник в эпикурейской атомистике Гас-сенди, является механицистом, прилагающим к пониманию ма­терии мерку категории количества. Однако в отличие от католи­ческого священника Гассенди Гоббс живет и действует в ином

 

идеологическом контексте, в котором уже существует вековая тра­диция глубокой критики схоластики по всем «горячим» вопросам. Как уже говорилось, основоположники Реформации проделали «предварительную» работу по деантропоморфизации понятия мате­риальной природы. Поэтому для мыслителей-механицистов XVII в. протестантский идеологический контекст не ставил препятствия в виде, например, евхаристического догмата. Это явилось одной из главных причин широкого распространения в Англии XVII в. идей Гассенди и Декарта.