Исследования музейной аудитории в России

 

Музей начинает интересоваться проблемой результативности своего влияния на аудиторию по мере того, как ощущает себя образовательным институтом, деятельность которого направлена на общество.

Прослеживая "историю вопроса" в России, мы увидим, что интерес к проблеме изучения аудитории, воздействия экспозиции и культурно-образовательных программ был весьма неравномерным. Активизация подобных исследований, как правило, совпадала с периодами повышения интереса общества к музею, увеличения численности музейной аудитории. Ослабление интереса к проблеме обратной связи определялось как факторами внутримузейной жизни, так и общественно-политическими реалиями.

Самые первые попытки выяснения состава музейной аудитории относятся к началу века (таковым было, в частности, исследование Педагогического музея военно-учебных заведений 1908 г.), однако систематически исследования начинают проводиться с середины 1920-ых гг. Наиболее заметным было исследование, проведенное сотрудниками методическо-просветительного отдела Третьяковской галереи во главе с Л.В. Розенталем. Итогом его стало первое издание музейно-социологической проблематики - сборник "Изучение музейного зрителя" (1928), который стимулировал проведение подобных исследований в других музеях.

Уже в самом начале проблема ставилась глобально: "путем сопоставления данных наблюдений в разных музеях, - как писал Розенталь, - использовать их для выработки новых рациональных форм музейного строительства" (Розенталь Л.В., 1931, с 3).

Методами решения этой задачи становятся, во-первых, объективные наблюдения, т.е. фиксация реакций посетителя на экспозицию или экскурсию: время осмотра музея или конкретного раздела экспозиции; речевые реакции посетителей; степень внимания к определенным фрагментам экспозиции или экскурсии; маршрут посетителей, или, как тогда говорили "циркуляция публики по музею".

Во-вторых, используются субъективные наблюдения (или "самонаблюдения"), т.е. опросы экскурсантов и индивидуальных посетителей с целью выяснения их мнений об экспозиции или экскурсии, а также социально-демографического состава аудитории.

Приведем в качестве примера данные исследований, проведенных в 1930-ых гг. в Третьяковской галерее и Историческом музее.

Материал, собранный в процессе наблюдений за осмотром посетителями экспозиции Трьетьяковской галереи, показал, что осмотр, как правило, был лишен системы: 21%посетителей смотрели экспозицию с конца, и лишь 45%осматривали галерею по порядку. При этом на осмотр 23-х залов с полуторами тысяч картин зрители затрачивали в среднем около полутора часов. При этом большую часть времени (до 40%) они уделяли передвижникам (Рафиенко Л.С., 1973).

Таким образом, в 1930-ые гг. впервые были обозначены проблемы ориентации посетителей в музее, которые не потеряли своей актуальности: достаточно индифферентное отношение публики к маршруту, хаотичность движения по залу, а также незначительное время осмотра экспозиции (по сравнению с тем, на которое рассчитывает обычно экспозиционер). Выявленное методом наблюдения среднее время осмотра галереи - 1,5 часа, как показали дальнейшие исследования, фиксировал тот порог утомляемости, который неизбежно появляется у посетителя в процессе осмотра экспозиции.

Массовое обследование аудитории в Историческом музее проводилось с помощью анкет, в которых содержались вопросы о частоте посещения музея ("В который раз Вы посещаете Государственный Исторический музей?"), об особенностях осмотра экспозиции ("Сколько времени (приблизительно) прибыли в музее?", "Осматривали ли музей самостоятельно или присоединялись к экскурсии?, "Читали ли Вы пояснительные надписи?"), о степени удовлетворенности интересов ("Что Вас наиболее заинтересовало в музее?", "Что Вас не удовлетворило в музее?") и конечных результатах ("Помог ли Вам музей понять прошлое по-марксистски?"). Посетителей просили также сообщить сведения о возрасте, профессии, образовании и месте жительства (там же).

В этом опросе были сформулированы те ключевые для характеристики взаимодействия музея и его аудитории вопросы, которые и впоследствии будут интересовать специалистов. Это частота и мотивы посещения музея, предпочтения и интересы аудитории, ожидания и результаты (хотя форма вопросов в большей степени провоцировала выявление стереотипов, а не мнений и объективных реалий).

К числу наиболее интересных и, безусловно, обогативших методику изучения обратной связи между музеями и его аудиторией следует отнести исследования по изучению юного посетителя Исторического музея. Этой работой занималась сотрудница ГИМа О.Т. Козлова, крупный музейный педагог того времен, и методист Центральной экскурсионной станции А.М. Кобылина. Объектом одного из экспериментальных исследований стали школьники пятых классов, которые приходили в музей на учебную экскурсию по теме "Крепостная Россия" в связи с программой по литературе. В исследовании ставилась цель узнать, помогает ли созданная экспозиция "усвоить определенные социально-исторические понятия, без которых невозможно воспринять... произведения наших классиков, входящие в курс литературы..., точно установить, меняя различные приемы экскурсионной работы..., какой прием дает нам наивысшие показатели усвояемости" (Кобылина А.М., 1935, с. 85).

Исследователи использовали метод наблюдения над экскурсией, фиксируя в специальных карточках: материал, привлекший наибольшее внимание детей, приемы работы экскурсовода, реакции учащихся. В качестве дополнительного применялся метод постановки контрольных вопросов, что позволяло уточнить и скорректировать данные процедуры наблюдения. Особое внимание уделялось при этом апперцепции групп, т.е. зависимости восприятия от прошлого опыта и запаса знаний учащихся. Со всеми группами работал один и тот же экскурсовод, что дало возможность выявить, какие приемы работы на экспозиции наиболее эффективны.

Исследование дало очень конкретные результаты. В частности, было выявлено, что нередко экскурсоводы оперируют понятиями, значение которых дети не понимают (например, дети путали понятия "придворный" и "дворовый"), что различные методы ведения экскурсии дают разные результаты. Наиболее действенным при работе с детьми оказался метод художественного рассказа - "живого слова", затем метод предварительного задания, связанный с самостоятельной поисковой деятельностью учащихся, после него вопросно-ответный метод и, наконец, метод демонстрации. Полученные результаты вызывают удивление, в частности, наибольшая эффективность в экскурсии "живого слова" - приоритет рассказа. Тем интереснее, проведя аналогичное исследование сегодня, сопоставить полученные тогда результаты с данными о восприятии экспозиции современными подростками.

В ряду исследований обратной связи 1930-ых гг. названное представляется наиболее профессиональным. Весьма существенной была попытка изучения восприятия музейной информации на трех стадиях: предкоммуникативной (степень подготовленности к восприятию, апперцепция группы), коммуникативной (восприятие экскурсии) и посткоммуникативной (результативность восприятия). Шагом вперед явилось комбинированное использование различных процедур (наблюдение и контрольные вопросы), что давало возможность получения наиболее достоверных данных.

Результаты исследования эффективности восприятия экскурсионного материала школьниками широко пропагандировались. По инициативе О.Т. Козловой и А.М. Кобылиной был организован полуторамесячный семинар, на котором популяризировалась методика, впервые апробированная в ГИМе (Кобылина А.М., 1935). Основная тема семинара - изучение восприятия экспозиции и экскурсии - обсуждалась в научных докладах, выступлениях музейных работников, проверялась на экспериментальных занятиях.

Работа по всестороннему изучению музейной аудитории набирала силу. Но... в 1936 г. публикуется Постановление ЦК ВКПб "О педологических извращениях в системе Наркомпросов". Из серии запретительных постановлений 1930-ых гг. это, несомненно, наиболее сильное. В нем, в частности, со всей определенностью говорилось: "Практика педологов... свелась в основном к лженаучным экспериментам и проведению среди школьников и родителей бесчисленного количества опросов в виде бессмысленных и вредных анкет, тестов и т.п., давно осужденных партией". Эта установка немедленно была воспринята теми, кто стоял у руля музейного дела. В статье с безыскусным названием "Педологические извращения в работе по изучению юного посетителя музея" руководитель музейного отдела Наркомпроса пишет: "Изучение юного посетителя музея и восприятия им экспозиции - вот тот участок, который в порядке прожектерского экспериментаторства начал в последние годы завоевываться педологами... Вся эта писанина, анкеты и т.д., - дает автор статьи оценку работе Козловой и Кобылиной, - считалась глубоким "научным" исследованием. На самом же деле это было не что иное, как издевательство над действительной наукой" (Поздняков Н.Н., 1936, с.62).

Специальным постановлением Наркомпроса от 26 июля 1936 г. в музее запрещалось применять "лженаучные" педологические методы. Проблема изучения музейной аудитории, в частности, восприятия посетителей, тогда не снималась с повестки дня, но отсутствие научных методик фактически свело это направление на нет. Единственным источником изучения мнений и реакций посетителя становится книга отзывов, которая в силу своего жанра обычно становится средством "публикации" выхолощенных и комплиментарных оценок. Таким образом, к середине 1930 гг. проблема музей и посетитель перестает быть предметом специального анализа.

Вновь к этой проблеме возвращаются только на рубеже 1960-1970-ых гг., когда, с одной стороны, наблюдается рост музейной аудитории, а с другой - вновь начинает развиваться социология. Анализ обратной связи, эффективности музейной коммуникации становится одним из аспектов музейной педагогики.

Первые исследования проводятся Н.С. Зузыкиной в Историческом музее (1961), Е.М. Торшиловой в Музее изобразительных искусств им А.С. Пушкина (1968), Б.И. Агафошиной, Л.В. Родионовой, Л.Е. Фельдман в Политехническом музее (1973). Но особенно большую роль в становлении конкретных социологических исследований в музее сыграло комплексное исследование "Музей и посетитель", осуществленное Научно-исследовательским институтом культуры под руководством Ю.П. Пищулина сначала в краеведческих музеях России (1973-1974), а затем в музеях-заповедниках (1978-1979) (Музей и посетитель, 1975; 1976; 1978; 1979; 1981).

Комплексный характер исследования заключался в изучении различных сторон музейной деятельности с помощью целого ряда процедур: опрос посетителей и местных жителей, экспертов (т.е. специалистов, связанных с музеями профессиональными контактами) и музейных работников, визуальные наблюдения, фиксирующие характер осмотра экспозиции индивидуальными посетителями и экскурсантами, изучение музейной документации.

Это дало возможность решения целого комплекса задач: выявить социально-демографический состав посетителей, изучить факторы оптимизации взаимодействия музея с различными группами посетителей (учащиеся, рабочие), определить место музея в системе других учреждений культуры. Материалы исследования не только дали объективную картину того, что представляла собой музейная аудитория и каким был социальный статус музея 1970-ых гг., но и позволили выявить проблемы и противоречия в культурно-образовательной деятельности музея тех лет. В частности, в этом исследовании продолжали ставиться вопросы восприятия экспозиции посетителями.

Социологическое исследование, в частности, со всей очевидностью продемонстрировало отсутствие у посетителей традиции целенаправленного посещения музея и дифференцированного осмотра экспозиции. Подавляющее большинство посетителей краеведческих музеев (87%), в том числе повторных, осматривали целиком весь музей - от отдела природы до отдела современности. При этом среднее время осмотраодного экспозиционного зала (площадью около 100 кв. м) составляло около 3,5 минуты, что свидетельствовало о выборочном и весьма беглом осмотре экспозиции: большинство посетителей были настроены на достаточно поверхностное восприятие экспозиционного материала. (Вспомним данные исследования 1930-ых гг. в Третьяковской галерее и отметим устойчивость явления).

Все это входило в противоречие с системой построения экспозиций, которые, как правило, были весьма перенасыщены экспонатами и текстами. Причем, чем более насыщенным оказывался визуальный ряд, тем более рассеянным было внимание посетителей.

Исследование еще раз подтвердило, что формировать традицию дифференцированного осмотра музея, а попутно и музейной культуры посетителя, должен прежде всего сам музей. Этому могла бы служить реклама музея, причем не музея вообще, а конкретных экспозиций и экспонатов через средства массовой информации. На это следовало направить систему внутримузейной ориентации, которая способствовала бы распределению потока посетителей "по интересам". Между тем реклама не оказывала почти никакого влияния на посещения музея: только 1,5% посетителей признавали влияние рекламы в качестве стимула прихода в музей. В то же время внутримузейная информация - рекомендуемые маршруты осмотра, оповещения о новых поступлениях, путеводители по музею для конкретных категорий посетителей - как правило, отсутствовала.

Исследователи указывали на необходимость разгрузки экспозиции и создания нескольких планов восприятия с выделением ключевых, наиболее аттрактивных экспонатов, которые, сопрягаясь между собой, создавали бы информационно емкое и эмоционально насыщенное визуальное пространство. Они отмечали необходимость образного решения экспозиций, что расширяло возможность эмоционального воздействия музея на посетителя. Но проблема могла быть поставлена и более остро. По существу речь шла об адекватности восприятия посетителями тематических экспозиций, которые получили преимущественное развитие в музеях, и прежде всего краеведческих, замыслу экспозиционера.

Выявилось драматическое несоответствие между попыткой музейных работников строить эти экспозиции по принципу отражения идей, реализации концепций и стремлением посетителей смотреть экспонаты. Экспозиционер мыслил тематическими комплексами, рассчитывал на соблюдение посетителем маршрута и предполагал, что процесс восприятия экспозиции будет строиться как последовательное чтение книжных страниц. Посетитель воспринимал экспозицию прежде всего на уровне экспоната, осматривал ее фрагментарно, часто игнорировал маршрут, сравнительно мало обращался в текстовому комментарию - словом, осваивал музейное пространство совсем не так, как рассчитывал музейный работник.

Как показали, в частности, исследования воздействия экспозиции на учащихся, их восприятие было лишено связности (проникновение в содержание экспозиции на основе обнаружения заложенных в ней связей, а также образования ассоциативных связей со знанием и прошлым опытом посетителя), а также такого качества, как эмоциональность (Юхневич М.Ю., 1985).

Косвенно эти данные, показывающие разрыв между замыслом и реальными результатами восприятия тематических экспозиций, свидетельствовали в пользу иных методов визуального представления информации - коллекционный, ансамблевый, образно-сюжетный. Однако в исследованиях 1970-ых гг. так вопрос еще не ставился.

В исследовании "Музей и посетитель" вновь была поставлена проблема экскурсии. Было зафиксировано, что хотя в 1970-ые гг. явно обозначилась тенденция роста в музеях числа индивидуальных посетителей, экскурсия как наиболее традиционная и специфичная для музея форма культурно-образовательной деятельности отнюдь не утратила своего значения: 39% опрошенных посетителей краеведческих музеев и 57% посетителей музеев-заповедников указали на потребность участвовать в экскурсии, а соответственно 29% и 38% респондентов отметили, что хотели бы сначала прослушать экскурсию, а затем осмотреть музей самостоятельно. Визуальные наблюдения в залах подтверждали стремление к сочетанию экскурсионного и самостоятельного осмотра. Эти же наблюдения, в сочетании с последующим опросом посетителей, позволили зафиксировать ряд негативных моментов и противоречий в экскурсионной деятельности музея.

Сошлемся на данные по разделам современной жизни края, которым тогда уделялось особое внимание. В ряду тематических предпочтений эти разделы занимали более скромное место, чем отдел природы или дореволюционного прошлого края, однако включались как в индивидуальные маршруты, так и маршруты экскурсионных групп. Визуальные наблюдения в разделе современности показали, что экскурсия продолжалась здесь обычно 40-45 минут. За это время экскурсоводы стремились познакомить группу со всеми аспектами современной жизни края и показать как можно больше экспонатов. При этом из-за свойственной этим разделам чрезвычайной перегруженности они вынуждены был демонстрировать материалы достаточно бегло, чаще всего используя прием укрупненного показа, т.е. обобщенной демонстрации музейных предметов. Это естественным образом сказывалась на восприятии экспозиции экскурсантами, которое было лишено конкретности. Так, в одном из музеев экскурсоводом было показано 132 экспоната, тогда как все члены группы назвали в качестве запомнившихся только 13. Стремление экскурсоводов дать максимум информации, почти не подкрепляя ее конкретикой, практически сводило на нет результаты его труда.

Данные об осмотре экскурсантами разделов современности краеведческого музея, равно как и полученные при проведении исследований в музеях-заповедниках уже на совершенно другом материале, также показывали, что посетителя интересуют не столько общеисторические сведения, сколько та конкретная информация, которая заключена в музейной предмете. Он ищет в музее не повторение ранее известного, а того, что "нельзя узнать и увидеть больше нигде". В связи с этим встал вопрос об усилении музейности экскурсии, что достигается строгим отбором объектов показа, сокращением словесного комментария за счет предоставления экскурсантам возможности лучше рассмотреть экспонаты, более глубоким раскрытием содержания конкретных музейных предметов (указания на их уникальность, обращение к легенде и пр.).

"Музей и посетитель" явилось исследованием, в котором был поставлен целый комплекс проблем жизнедеятельности музея и его взаимоотношений с аудиторией (хотя мы коснулись лишь нескольких аспектов, сделав акцент на изучении восприятия экспозиции и экскурсии). Возможно, именно это определило его роль как стимула для проведения самых разных исследований социологического характера в музеях России. Многие из них занялись изучением обратной связи, опираясь на методологию и инструментарий названного исследования.

Поставив проблему чрезвычайно широко, исследование НИИ культуры сняло ее "верхней слой". Последующие исследования сосредоточились в крупных музейных центрах, где были соответствующие отделы и специалисты (Государственный Исторический музей, Музей Революции, ГМИИ им. А.С. Пушкина, Эрмитаж, Русский музей). Они носили более локальный и конкретный характер. При этом значительно усилена была их социально-психологическая направленность.

Приведем в качестве примера другое исследование НИИ культуры (с 1994 г. Российский институт культурологии) - "Музей и дети", которое проводилось в 1989-1991 гг. в краеведческих и художественных музеях 16 областных городов России, а также в Москве и Петербурге. Оно было направлено на изучение детского направления музейной деятельности - работа музеев с дошкольниками и младшими школьниками, - которое начало активно формироваться с середины 1980-ых годов. Использование различных процедур (сбор статистической информации о работе с детьми, опрос экспертов, музейных специалистов и семейных посетителей) позволило судить о распространении детского направления и об отношении к нему самих музейных работников, проанализировать заинтересованность в развитии этого направления со стороны представителей системы образования, а также выявить социально-демографический портрет семейного посетителя и запросы, которые он предъявляет к музею. Полученный материал, который был обобщен в книге "Ребенок в музее" (1993), не только дал объективную картину развития детского направления в музеях России, но и позволил выявить его "болевые точки" и проблемы. В контексте этой темы специально был поставлен вопрос об эффективности музейно-образовательных программ, что предполагало использование специальных психологических методик.

Работу преподавателя детской студии Третьяковской галереи Н.Л. Кульчинской рассматривала психолог С.Б. Минина, которая анализировала занятия с точки зрения их структуры, характера общения педагога с детьми, способа подачи материалы и формы его усвоения (Музееведение. Ребенок в музее, 1993, с. 66-76). Особое внимание было уделено определению индивидуальных особенностей детей, посещающих студию в Третьяковке, в плане развития их образного мышления и воображения, что позволяло музейному педагогу корректировать свои действия по отношению к каждому ребенку.

Для определения типа мышления (наглядно-образного или словесно-логического) применялись рисуночные методики: пиктограмма (дети давали рисуночный эквивалент словосочетаниям "веселый праздник", "дружба", "темная ночь", "разлука" и др.) и рисунок несуществующего животного.

Исследование позволило выделить среди студийцев две группы детей. Первые - "драматисты", в рисунках которых превалирует действие, недостаточная изобразительность восполняется речью, а процесс рисования включен в игру; вторые - "патернисты", которые больше "заботятся о качестве рисунка, у них преобладает интерес к структуре и деталям изображения" (там же, с. 75). Информация о том, по какому пути идет развитие каждого ребенка, позволяло педагогу правильно построить занятия, не навязывая ребенку свою волю, а следуя логике его развития.

Одновременно выяснилось, что уже на начальном этапе занятий в студии дети 4-6 лет демонстрируют позитивные изменения в художественном восприятии. У них лучше развито наглядно-образное мышление и творческое воображение, нежели у их сверстников, с которыми подобные занятия не проводятся.

Цикл занятий для младших школьников в Политехническом музее, разработанный Л.Л. Винокуровой, был проанализирован психологом И.В. Шаповаленко (там же, 1993, с. 96-112). Она рассматривала процесс музейной коммуникации на трех этапах: подготовительный - "до встречи" ребенка и музея, этап взаимодействия ребенка и музейного педагога, контрольный этап - ситуация "после встречи" ребенка и музея.

Целью последнего этапа стало определение результативности музейного воздействия в плане познавательного и эмоционально-личностного развития ребенка, а также усвоения того содержания, которое было предложено ему на музейных занятиях. Для этого был использованы опросы и тестирование детей, посещавших (экспериментальная группа) и не посещавших (контрольная группа) цикл занятий в Политехническом.

Опросы были нацелены на выявление результатов, связанных с познавательным эффектом, - увеличение степени информированности ребенка. Детям предлагалось воспроизвести ситуацию "создание музея", раскрыв свое представление о музейном здании, музейных предметах и видах занятий, написать “музейные слова” (типа экспозиция, экспонат, экскурсия, копия, старинный, редкий), припомнить как можно больше предметов, которые они видели на занятиях, привести примеры из увиденных в музее подлинников, макетов, копий.

Исследование, в частности, показало, что в младшем школьном возрасте подавляющее большинство детей имеют достаточно адекватное представление о музеекак хранилище предметов,легко усваивают понятия "подлинник, подлинное" и значительно хуже - "макет", "копия", лучше запоминают экспонаты, объединенные музейным педагогом так, чтобы они давали целостную картину жизни в прошлую эпоху,нежели разрозненные,хотя и более аттрактивные.

При помощи теста творческих способностей Торренса определялись изменения в мыслительной деятельности ребенка. Приложив к листу бумаги кружки из плотного картона и обведя их, каждый испытуемый должен был дополнить окружности различными объектами, чтобы получились изображения какого-либо предмета, растения, существа.

Дети, которые были на занятиях в музее, действительно продемонстрировала большую беглость мышления (измеряется количеством представленных объектов) и гибкость (число категорий объектов) по сравнению с теми, кто не посещал эти занятия. По показателям оригинальности (повторяемость одних и тех же картинок) и сложности мышления (число дополнений) различий в результатах обнаружено не было. Таким образом, стало очевидным, что музейные занятия действительно могут привести к прогрессу хотя бы отдельных сторон мышления.

Для цикла в Политехническом, знакомившего детей с миром рукотворных предметов, чрезвычайно важна была идея о том, что каждый предмет имеет свою родословную. Поэтому детям спустя неделю после занятий предлагалось представить ситуацию "оживления" вещей, каждая из которых поведает свои истории. Дети, посещавшие занятия, называли больше предметов, причем главным образом из области техники, что свидетельствовало о том, что музей оказал определенное влияние на их интересы. Как указывает Шаповаленко, "данный факт хорошо коррелирует с результатами выполнения теста Торренса, обе методики (одна в образной, другая в вербальной форме) указывают на повышение специфической чувствительности детей в области человеческих предметов" (там же, с. 111). А это является лучшим подтверждением достижения результатов, поставленных музейным педагогом.

Итак, мы видим, что постепенно исследования обратной связи обогащались новыми методиками, в том числе психологическими, что свидетельствовало о новом уровне подхода к решению проблемы. Но несмотря на то, что исследования 1990-х гг. приобрели значительно более углубленный характер, а потому больше могли дать практике, они стали проводиться в очень ограниченном числе музеев. Это объясняется как причинами экономического характера, так и своеобразным "профессиональным снобизмом" музейных работников, полагающих, что они лучше понимают суть проблемы, чем специалисты, трактующие ее с позиции "от посетителя".

Подобная ситуация чрезвычайно контрастирует с тем, какое значение придается исследованиям аудитории в других странах.