Стилистические приемы, основанные

НА ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ПРЕДМЕТНО-ЛОГИЧЕСКИХ

И ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ ЗНАЧЕНИЙ.

Эпитет

Эпитет — это выразительное средство, основанное на выделении качества, признака описываемого явления, которое оформляется в виде атрибутивных слов или словосочетаний, характеризующих данное явление с точки зрения индивидуального восприятия этого явления. Эпитет всегда субъективен, он всегда имеет эмоциональное значение или эмоциональную окраску. Эмоциональное значение в эпитете может сопровождать предметно-логическое значение, либо существовать как единственное значение в слове. Эпитет рассматривается многими исследователями как основное средство утверждения индивидуального, субъективно-оценочного отношения к описываемому явлению. Посредством эпитета достигается желаемая реакция на высказывание со стороны читателя.

Действительно, в таких сочетаниях, как destructive charms, glorious sight, encouraging smile везде налицо элемент утверждения индивидуального ощущения, субъективной оценки описываемых явлений. В примере destructive charms прилагательное destructive помимо своего предметно-логического значения приобретает и эмоциональную окраску, поскольку оно выявляет отношение автора к действию charms. С другой стороны, в сочетании glorious sight эпитет glorious потерял свое предметно-логическое значение и имеет лишь эмоциональное значение — передает восхищение. Сочетание encouraging smile показывает использование прилагательного в его предметно-логическом значении, где, однако, имеется и определенная эмоциональная окраска.

В английском языке, как и в других языках, частое использование эпитетов с конкретными определяемыми создает устойчивые сочетания. Такие сочетания постепенно фразеологизируются, т. е. превращаются в фразеологические единицы. Эпитеты как бы закрепляются за определенными словами. Так, например, в английском языке такие сочетания, как bright face, ridiculous excuses, valuable connec138

tions, amiable lady, sweet smile, deep feelings и многие другие становятся общеупотребительными словосочетаниями. В них функция эпитета несколько изменяется: эпитет по-прежнему выполняет свою основную стилистическую функцию — выявления индивидуально-оценочного отношения автора к предмету мысли. Но для выражения этого отношения автор не создает свои собственные, так сказать, творческие эпитеты, а пользуется такими, которые из-за частого употребления стали «реквизитом» выразительных средств в общей сокровищнице языка. Таким образом, эпитеты также можно делить на языковые и речевые. Прилагательные, использованные как языковые эпитеты, постепенно теряют свое предметно-логическое значение и все больше сращиваются со своим определяемым. Этот процесс закрепления эпитетов за конкретными определяемыми иногда заходит так далеко, что получаются неразложимые фразеологические единицы, в которых определяемое и определение сливаются в одно понятие, например, true love, dark forest и др.

В такого рода сочетаниях эпитеты называются постоянными эпитетами (fixed epithets). Чаще всего постоянные эпитеты встречаются в народной изустной поэзии. О постепенной потере основного предметного значения в эпитете писал еще А. Н. Веселовский. Он называл это «забвением» реального смысла эпитета, а его приклеенность к определяемому — процессом «окаменения».¹

Эпитеты являются мощным средством в руках писателя для создания необходимого эмоционального фона повествования; они рассчитаны на определенную реакцию читателя.

Так, в стихотворении Э. По «Ворон», мрачном, мистическом, тревожном, подбор эпитетов сделан так, чтобы создать такое именно настроение у читателя:

Once upon a midnight dreary, while I pondered weak and weary Over many a quaint and curious volume of forgotten lore —

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December

And each separate dying ember wrought its gost upon the floor.

¹ См. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. Гос. изд. худ. лит-ры. Л., 1940, стр. 81.

Эпитет и логическое определение противопоставлены. Логические определения выявляют общепризнанные объективные признаки и качество предметов, явлений. В сочетаниях round table, green leaf, large hand, little girl, blue eyes, solid matter и т. д. слова round, green, large, little, blue, solid — логические определения. Однако, любое из этих определений может стать эпитетом в том случае, если оно будет использовано не только или не столько в предметно-логическом, сколько в эмоциональном значении. Так, например, прилагательное green в сочетании а green youth является эпитетом, поскольку в этом сочетании реализуется производное предметно-логическое значение "green" молодой и связанное с ним эмоциональное значение.

То же можно сказать и о таких сочетаниях, как little house, где little имеет эмоциональное значение (уменьшительно-ласкательное), а не предметно-логическое.

Эпитеты могут быть выражены в различных морфолого-синтаксических категориях. Чаще всего эпитеты выражаются прилагательным в атрибутивной функции, препозиционно или постпозиционно. Постпозиционные эпитеты обладают значительно большей степенью предикативности и тем самым стилистической экспрессии, чем препозитивные эпитеты. Например, "with fingers weary and worn" (см. об этом раздел «Инверсия»). Эпитеты также могут быть выражены и существительными в функции определения, чаще всего в так называемых of-phrases. Например, an hour of bliss: muscles of iron и т. п.

Во втором примере эпитет — метафорический, поскольку в основе определения лежит метафора.

В английском языке широкое распространение получает другой структурный тип эпитета, который строится на алогическом соотношении определения и определяемого. То, что заключено в определении, является определяемым; то, что синтаксически есть определяемое, по содержанию представляет собой эпитет. Например: A devil of a sea rolls in that bay (G. Byron); a little Flying Dutchman of a cab (J. Galsworthy.); a dog of a fellow (Ch. Diсkens); her brute of a brother (J. Galsworthy.)

Как видно из приведенных примеров, эпитеты заключены в синтаксической категории определяемых, а не опре-

140

делений. Определение и определяемое как бы поменялись ролями.¹

Эпитеты могут быть выражены существительными и целыми словосочетаниями в синтаксической функции приложения. Например, lightning my pilot sits (P. Shelley); the punctual servant of all work, the sun (Ch. Dickens).

Очень часто эпитеты выражаются не одним словом, а словосочетаниями, которые, в связи с их атрибутивной функцией и препозитивным положением, приобретают характер сложного слова. Например, well-matched, fairly-balanced, give-and-take couple.

В качестве крайних случаев можно привести и целые предложения, которые выступают в качестве эпитетов. Приведем пример такого эпитета из повести Джерома К. Джерома «Трое в одной лодке»:

There is a sort of Oh-what-a-wicked-world-this-is-and-how-I-wish-I-could-do-something-to-make-it-better-and-nobler expression about Montmorency that has been known to bring the tears into the eyes of pious old ladies and gentlemen.

Эпитеты могут быть выражены качественными наречиями поскольку эти последние характеризуют признаки действий (и предметов). В предложении "Не laughed heartily" — heartily выступает в качестве эпитета.

Эпитеты в английском языке могут быть выражены в своеобразной синтаксической конструкции. Она очень эмоциональна по содержанию и обычно употребляется в разговорном типе речи,² хотя и встречается в литературно-поэтических стилях в целях выявления субъективного оценочного отношения автора к предмету мысли. Например: a fool that you are; a wicked person that he is.

Здесь fool и wicked person представляют особый тип эпитета, оформленного не в атрибутивных сочетаниях, а в сочетаниях инвертированно-предикативных. Однако, по существу здесь нет предикации. Сильный оценочный момент в этих сочетаниях дает основание отнести инвертированный предикатив к эпитету.

¹ Такое же явление наблюдается и в немецком языке, например, "Ein Kleines Ding von Mädchen".

² См. стр..................................

141

Наиболее существенной функцией эпитета является, как это указывалось выше, функция выявления личного, оценочного отношения к описываемым фактам. Эта роль эпитета в значительной степени определяется синтаксическими особенностями: употреблением эпитета чаще всего в синтаксической функции определения. Эпитет остается выразительным средством лишь постольку, поскольку он выполняет эту свою основную функцию.

Однако в некоторых случаях эпитеты не так прямолинейно служат выявлению личного, оценочного отношения к фактам действительности. Это становится особенно очевидным, когда эпитет метафорический, т. е. когда в качестве эпитета употребляется метафора. Здесь функция оценочная занимает второстепенное положение, она подчинена функции создания образности.

Так, в sleepless bay эпитет лишь опосредствованно выражает отношение автора к предмету мысли. Здесь, как и в любой метафоре, образ требует разъяснения, толкования, анализа.

Эпитеты можно разделить на две группы:

1) такие, которые наделяют описываемое явление какой- нибудь чертой, признаком, несвойственным этому явлению. Например: ridiculous excuse; sleepless bay; dazzling beauty; a butterfly girl.

Особенно четко такое навязывание признака видно в оксюморонах (см. ниже).

2) такие, которые выделяют один из признаков явления, иногда несущественный, второстепенный, но свойственный данному явлению, и им определяют это явление. Например: fantastic terrors (Е. Р о е); dark forest; gloomy twilight; slavish knees (J. Keats); thoughtless boy (J. Keats); midnight dreary (E. P о е.)

Необходимо заметить, что и простые определения, которые выделяют присущий предмету основной признак, часто, будучи вовлечены в орбиту действия эпитетов, сами начинают приобретать качества эпитета. Это связано с тем, что такие прилагательные-определения начинают под влиянием «радиации» эмоциональных значений, сами окрашиваться в определенные чувственные тона. Например, в следующем предложении из рассказа О. Генри «Поединок»

142

все прилагательные — эпитеты: "Such was the background of the wonderful, cruel, enchanting, bewildering, fatal great city."

В строфе XIX первой песни "Childe Harold's Pilgrimage" Байрона не все прилагательные — эпитеты:

The horrid crags, by toppling convent crown'd, The cork-trees hoar that clothe the shaggy steep, The mountain-moss by scorching skies imbrown'd, The sunken glen, whose sunless shrubs must weep, The tender azure of the unruffled deep, The orange tints that gild the greenest bough

Orange и greenest — логические определения, а не эпитеты. Однако, они могут быть отнесены к последним, так как все другие прилагательные с сильным эмоциональным значением накладывают и на них отпечаток эпитета.

Проблема эпитета как средства выражения личного, оценочного момента в высказывании, является одной из ведущих проблем стилистики. Недаром А. Н. Веселовский считал, что «история эпитета есть история поэтического стиля в сокращенном издании».¹

Сфера употребления эпитета — стиль художественной речи. Здесь он почти безраздельно господствует. Чем меньше какой-либо стиль речи допускает в качестве характерных черт проявление индивидуального, тем реже встречаются в нем эпитеты. Их почти нет в деловой документации, газетных сообщениях и других стилях, лишенных индивидуальных черт в использовании общенародных средств языка.

Оксюморон

Под оксюмороном обычно понимается такое сочетание атрибутивного характера, в котором значение определения по смыслу противоречит или логически исключает значение определяемого. Например, sweet sorrow, nice rascal, low skyscraper. Члены такого атрибутивного сочетания как бы насильно связываются в одно понятие, несмотря на

¹ В е с е л о в с к и й А. Н. Историческая поэтика. Гос. изд. худ. лит-ры. Л., 1940, стр. 73.

143

то, что в них заметна скорее тенденция к отталкиванию друг от друга, чем к соединению.

Оксюмороны так же, как и другие стилистические приемы, обычно используются для более яркой характеристики, описания предмета, явления, фактов окружающей жизни. Они встречаются редко. Однако, редкость их употребления не умаляет их большой выразительной силы. Это зависит главным образом от того, что оксюмороны способны иногда вскрывать внутренние противоречия, заложенные в самих явлениях и фактах действительности.

В оксюморонах основное предметно-логическое значение определений в большей или меньшей степени подавляется эмоциональным. Действительно, в. таких сочетаниях, как a pleasantly ugly face; beautiful tyrant; fiend angelical! первый компонент фактически теряет свое основное предметно-логическое значение и является средством выражения субъективного отношения автора к описываемому предмету. Это особенно заметно в примере low skyscraper (О. Henry). Слово low здесь не имеет предметно-логического значения, а выражает оценочное отношение автора к предмету (skyscraper).

Однако предметно-логическое значение определения в оксюмороне не всегда затухает полностью. На этом, собственно, и основан эффект оксюморонных сочетаний. Если бы предметно-логическое значение было полностью утрачено, то мы имели бы сочетания, аналогичные таким, как awfully nice, terribly glad to see you, где awfully, terribly являются словами только с эмоциональным значением.

Однако есть случаи, когда не эпитет изменяет свое значение, а слово определяемое этим эпитетом. Рассмотрим следующее оксюморонное сочетание из рассказа О. Генри «Поединок»:

I despise its very vastness and power. It has the poorest millionaires, the littlest great men, the haughtiest beggars, the plainest beauties, the lowest skyscrapers, the dolefulest pleasures of any town I ever saw.

Оксюмороны, использованные в этом отрывке, разнородны с точки зрения значений, которые они имеют. В the

144

слова слабый, духовно опустошенный и т. д., в то время как слово millionaires сохраняет свое основное предметно-логическое значение. Следующее оксюморонное сочетание представляет собой другой случай. В сочетании the littlest great men сложное слово great men теряет основное значение под влиянием эпитета little, использованного в форме превосходной степени. Значение этого эпитета the littlest становится столь сильным, что оно подрывает семантические основы сложного слова great men, которое приобретает в этом сочетании значение маленькие люди, мелкие люди. То же самое можно сказать и об оксюморонах the plainest beauties и the dolefulest pleasures, где значения определяемых beauties и pleasures несколько подорваны соответствующими эпитетами plainest и dolefulest.

Речевые (оригинальные) оксюмороны — это такие, в которых основное предметно-логическое значение определения взаимодействует с его контекстуальным эмоциональным значением, причем эмоциональное значение легко сочетается с предметно-логическим и, поэтому, не противоречит логическому осмыслению сочетания; с другой стороны, соединяясь с предметно-логическим значением определяемого, само предметно-логическое значение определения выделяется более конкретно и создает впечатление внутреннего смыслового противоречия.

Так, например, ниже приведенные строки особенно ярко показывают взаимоисключающие предметно-логические значения слов silent и thunder, соединенные в одно словосочетание:

I have but one simile, and that's a blunder, For wordless woman, which is silent thunder.

(G. Byron)

В оксюмороне слова оказываются сближенными в первый раз, потому что такое сочетание заставляет оба компонента сочетания одновременно выявлять два разнотипных значения — предметно-логическое и эмоциональное Если такой одновременной реализации значений нет, то логическое взаимоисключение понятий не создает оксюморона и рассматривается как логическая ошибка.

Интересны по этому поводу мысли А. М. Горького о возможностях соединения разнородных, взаимоисключаю-

10 — 323 145

щих понятий: «Товарищ Золотухин, — пишет Горький, — приводит в письме своем фразу мою «Я страдал тогда фанатизмом знания». Эта фраза весьма яркий пример непродуманного пользования словами, ибо в ней противоестественно соединены понятия, враждебные одно другому и взаимно отрицающие друг друга.

Во-первых: неправильно и неуместно употреблен глагол „страдать": познание — это удовольствие, наслаждение, а не страдание. Но главная ошибка — в соединении „знания" и „фанатизма".¹ Таким образом, здесь „фанатизм знания" является логической ошибкой, а не стилистическим средством, сознательно применяемым писателем в художественных целях.

Оксюмороны не могут по своей природе образовать фразеологические единицы. Семантические отношения между компонентами оксюморонных сочетаний можно определить скорее как центробежные, чем центростремительные, а именно центростремительные семантические отношения являются условием образования фразеологических единиц

Оксюмороны никогда не воспроизводятся в речи, они всегда заново создаются.

В некоторых оксюморонных сочетаниях второй компонент — определяемое — используется не в прямом, а в переносном значении. Например:

She might have been alone with the living corpse in the house and yet she knew, that Kosy and half-dozen servants were in various rooms of it..."

(А. В e n n e t, Fantasia on Modern Themes.)

By that time the occupant of the monogamistic harem would be in dreamland, the bulbul silenced, and the hour propitious for slumber. (O. Henry, "Dougherty's Eye-opener.")

В этих примерах слова corpse и harem употреблены не в своих основных значениях, а как метафоры. Поэтому фактически противоположение значений снимается здесь особым контекстуальным значением, которое определяемое получает в этих сочетаниях.

¹ Цитируется по статье К. Д. Муратовой «Горький в борьбе за язык как орудие культуры», «Вопросы советской литературы». АН СССР, 1953, "т. II, стр. 37.

146

Основная функция оксюморонов — функция выражения личного отношения автора к описываемым явлениям.

Использование междометия

В разделе об эмоциональных значениях мы уже частично касались вопроса о природе и употреблении междометий.

Эмоциональная сторона речи еще мало подвергалась исследованию. Поэтому неудивительно, что многие вопросы, связанные со средствами выражения эмоциональных значений и с эмоциональной окраской слов остаются еще мало разработанными. В последнее время эти вопросы начинают все больше привлекать внимание исследователей языка.

Некоторые лингвисты считают междометие не частью речи, а предложением. Есть, действительно, много аргументов в пользу этого мнения. Ведь известно, что предложение может состоять и из одного слова; что слово, с другой стороны, не имеет интонационного оформления; и что одним из признаков предложения является интонация; и т. п. Однако при более внимательном анализе ряда синтаксических конструкций, в которых имеются междометия, убеждаешься в том, что во многих случаях междометия, являются неотъемлемой частью предложения, которое окрашивает все высказывание в соответствующие эмоциональные тона.¹

Вот несколько примеров. Стихотворение Киплинга "Big Steamers" начинается с междометия Oh!

Oh, where are you going to, all you Big Steamers?

Междометие oh не только является составной частью предложения, но придает ему и особый оттенок, оттенок просьбы, мольбы.

Или же:

"And what" is the opinion of Brooks of Sheffield, in reference to the projected business?"

¹ См. по этому поводу интересную статью ("раздел докторской диссертации) Н. Ю. Шведовой «Междометия как грамматически значимый элемент предложения». «Вопросы языкознания>. 1957 г. № 1.

10* 147

¹ Н. Ю. Шведова. Цит. соч. стр. 87

148

Как известно, междометия можно разделить на две группы: а) первичные и б) производные.

Среди первичных междометий особенно часто встречаются Ah! Oh! Gosh! Bah! Pooh! Hush! Hullo! и др. Несколько устаревшими являются Lo! Hark!

Производные междометия не так четко выделяются в словарном составе языка как первичные. К ним относятся слова и словосочетания, которые раньше были полнозначными словами или словосочетаниями, но в современном английском языке используются как единицы, потерявшие свое предметно-логическое значение. Например: good gracious!; heavens; dear me!; there, there!; Come on!; look here!; hear, hear!; by Lord!; Lord!; God knows!; Away! Away! Bless me; Alas!; Humbug!; и многие другие.

Можно сказать, что нет существенного различия между прилагательными типа nice, beautiful, terrible, wonderful, charming, т. е. прилагательными широкой семантики, которые используются в речи в качестве общеупотребительных эпитетов и выражают чувства восхищения, удовольствия, отвращения, ужаса и др. и производными междометиями, выражающими те же или другие чувства и волеизъявление. Первые выражают эти чувства, выделяя какой-нибудь признак предмета; вторые выражают их в общем смысле.

Производные междометия могут образоваться и контекстуально. Так, например, terrible!, произнесенное с соответствующей интонацией, выявляющей реакцию собеседника на услышанное, приобретает черты междометия. Прилагательное здесь используется в функции, свойственной междометию.

Стилистическое использование междометий вытекает из их лингвистической природы. Прежде всего, необходимо указать на сильную «радиацию» эмоциональных значений, которую междометия распространяют на все высказывание. Поставленное в начале отрывка, междометие придает всему высказыванию окраску, вытекающую из самого значения междометия. Например:

Oh! but he was a tight-fisted hand at the grind-stone, Scrooge! — a squeezing, wrenching, grasping, scraping, clutching, covetous old sinner!

(Ch. Dickens.)

149

Начальное Oh! возможно и вызывало те особенности эмоционального синтаксиса (эллиптические обороты, тавтологическое подлежащее, инверсии и др.). о которых речь будет идти ниже. Поэтому междометие часто можно рассматривать как начальный сигнал эмоционально напряженного отрезка высказывания.

Связь между междометием и последующим высказыванием иногда настолько сильна, что семантика междометия выявляется этим высказыванием, как, например, в приведенном отрывке из «Рождественской песни» Диккенса.

Иногда, однако, связь между междометием и частью высказывания, которая следует за ним, не столь прямая и непосредственная, например в сонете 90 Шекспира:

Ah do not, when my heart hath 'scaped this sorrow, Come in the rearward of a conquer'd woe...

Здесь междометие ah связано с общим настроением поэта, выраженным в эпиграмматических строках сонета.

Интересный пример одновременной реализации предметно-логического и эмоционального значения в слове представляет собой нижеследующее место из романа Моэма "The Razor's Edge", в котором сам автор обращает внимание на такое двустороннее использование. Ситуация: разговор между двумя лицами о сомнениях, исканиях третьего.

"Perhaps he won't. It's a long, arduous road he's starting to travel, but it may be that at the end of it he'll find what he's seeking."

"What's that?»

"Hasn't it occurred to you? It seems to me that in what he said to you he indicated it pretty plainly. God."

"God!" she cried. But it was an exclamation of incredulous surprise. Our use of the same word, but in such a different sense, had a comic effect, so that we were obliged to laugh. But Isabel immediately grew serious again and I felt in her whole attitude something like fear." "What on earth makes you think that?"

(S. Maugham. The Razor's Edge.)

И здесь, как во многих других случаях, автору приходится описать характер интонации (an exclamation of incredulous surprise) для того, чтобы раскрыть семантику междометия. Чтобы сделать из полнозначного слова междометие, было бы достаточно слова cried. Но оно не точно бы определило характер эмоционального значения.

150

Гипербола

Гипербола — это художественный прием преувеличения, причем такого преувеличения, которое с точки зрения реальных возможностей осуществления мысли представляется сомнительным или просто невероятным. Гиперболу нельзя смешивать с простым преувеличением, которое может выражать эмоционально-возбужденное состояние говорящего. Так например, "I've told you fifty times" не является гиперболой, т. е. стилистическим приемом преувеличения, а лишь таким преувеличением, которое выражает эмоциональное состояние говорящего.

When people say, 'I've told you fifty times' They mean to scold and very often do.

(G. Byron)

В разговорной речи, которая всегда эмоционально окрашена, такие преувеличения частое явление: I beg a thousand pardons; scared to death; tremendously angry; immensely obliged; I'll give the world to see him. Их иногда называют разговорными гиперболами Такие гиперболы — достояние языка. Они воспроизводятся в речи в готовом виде.

Преувеличение здесь основано, главным образом, на взаимодействии двух типов лексических значений слов. Предметно-логические значения слов thousand, tremendously и др. обрастают эмоциональными значениями.

Совершенно другой характер имеет преувеличение в следующем примере:

Those three words (Dombey and Son — И. Г.) conveyed the one idea of Mr. Dombey's life. The earth was made for Dombey and Son to trade in, and the sun and moon were made to give them light. Rivers and seas were formed to float their ships; rainbows gave them promise of fair weather; winds blew for or against their enterprises; stars and planets circled in their orbits, to preserve inviolate a system of which they were the centre. Common abbreviations took new meanings in his eyes, and had sole reference to them. A. D. had no concern with Anno Domini, but stood for Anno Dombey — and Son.

(Ch. Dickens, Dombey and Son.)

Это гипербола — стилистический прием. Акад. Виноградов, вспоминая замечания Горького о том, что «подлинное искусство обладает правом преувели-

151

чивать», пишет, что «гипербола — это закон искусства, 1 доводящий до наибольшей ясности и отчетливости то, что существует в жизни в рассредоточенном виде».¹

Тонкие замечания по поводу существа гиперболы, ее эмоционального значения сделаны А. А. Потебней:

«Гипербола есть результат как бы некоторого опьянения чувством, мешающим видеть вещи в их настоящих размерах. Поэтому она редко, лишь в исключительных случаях, встречается у людей трезвой и спокойной наблюдательности. Если упомянутое чувство не может увлечь слушателя, то гипербола становится обыкновенным враньем».²

Писатель, употребляя гиперболу, всегда рассчитывает на то, что читатель поймет преувеличение как умышленный стилистический прием. Иными словами, художественная гипербола предусматривает как бы взаимный договор между создателем гиперболы и читателем. Оба понимают, что данное высказывание имеет определенный подтекст. Оба соглашаются, что это есть одна из форм более красочно, ярко, выпукло, эмоционально выразить отношение к описываемым явлениям.

В гиперболе происходит столкновение обычного, естественного в отношениях между явлениями и предметами и невозможного, нереального, гротескного. В гиперболе реализуются одновременно два значения: основные, предметно-логические значения слов и контекстуально-эмоциональные значения слов.

В гиперболе, пожалуй, больше, чем в других приемах, проявляется разница между эмоциональным значением и эмоциональной окраской. В гиперболе слова сохраняют свое предметно-логическое значение, но алогичность придает всему высказыванию эмоциональный оттенок (окраску). В оксюмороне, наоборот, алогичность высказывания снимается подавлением предметно-логического значения одного из компонентов сочетания, причем это подавление влечет за собой усиление эмоционального значения.

¹ «Вопросы языкознания» № 1, 1953, стр. 16. ² Потебня А. А. «Из записок по теории словесности», Харьков, 1905, стр. 355.

152

4. СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ, ОСНОВАННЫЕ

НА ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ОСНОВНЫХ И ПРОИЗВОДНЫХ

(ВКЛЮЧАЯ НЕСВОБОДНЫЕ) ПРЕДМЕТНО-ЛОГИЧЕСКИХ

ЗНАЧЕНИЙ.

Анализ стилистических средств, разобранных нами выше, показал как назывные, контекстуальные и эмоциональные значения слов появляются в контексте и взаимодействуют с предметно-логическим значением. Эти значения то вытесняют предметно-логическое значение полностью, то сопутствуют ему. Но есть и такие стилистические приемы, которые образуются путем взаимодействия разных предметно-логических значений.

Стилистические приемы, основанные на взаимодействии свободных и несвободных предметно-логических значений, рассчитаны на то, что по крайней мере два значения обязательно должны быть одновременно и одинаково реализованы. Внимание читателя умышленно фиксируется на двух значениях одновременно. Для этой цели автор то повторяет данное слово в разных сочетаниях, то своеобразно использует синтаксические связи данного слова с другими словами в предложении. Иногда прием реализации двух значений одновременно основан на разложении фразеологических единиц (в особенности фразеологических единств и сращений).

В строке шекспировского сонета "Then hate me if thou wilt, if ever now" глагол hate реализует несколько значений: ненавидеть, питать отвращение, презирать. В поэтических произведениях такая одновременная реализация нескольких близких значений — явление обычное. Можно сказать, что такая одновременная реализация двух и более значений является характерной особенностью использования лексики в стиле художественной речи.. Но иногда эта тенденция использовать слово в многообразии его различных значений приобретает и организованные формы стилистических приемов. К числу таких выкристаллизовавшихся стилистических приемов относятся зевгма, игра словами и прием использования полисемии, еще не получивший специального названия.¹

¹ Игра словами, или каламбур, как известно строится чаще всего на стилистическом использовании омонимии, а не полисемии. Од-

153

Так например, в романе Диккенса "Oliver Twist" имеется следующее место:

"Bow to the board," said Bumble, Oliver brushed away two or three tears that were lingering in his eyes; and seeing no board but the table, fortunately bowed to that.

Здесь мы имеем дело с игрой словами, построенной на двух различных словах — омонимах. Первое слово board — правление, второе слово board — доска, стол (случай омонимии, возникший в результате разрыва полисемии). Композиционно игра словами построена здесь на повторении звукового комплекса (board). Но этот прием может быть реализован и без повторения звукового комплекса (т. е. второго омонима). Так, например, заглавие пьесы О. Уайльда «The Importance of Being Earnest» строится на одновременном использовании двух различных слов — имени собственного и прилагательного «серьезный».

В следующем примере стилистический прием основан на взаимодействии фразеологического сочетания to stand on и его омонимичной формы свободного сочетания, а именно стоять, находиться на чем-нибудь (свободное сочетание) и придерживаться каких-то взглядов (фразеологическое сочетание). Первое значение — это основное предметно-логическое значение, второе — производное (несвободное) предметно-логическое значение.

... and May's mother always stood on her gentility; and Dot's mother never stood on anything, but her active little feet.

(Ch. Dickens)

Такой же случай реализации основных и производных значений мы имеем в следующем примере:

Clara... was not a narrow woman either in mind or body.

(J. Galsworthy. The Freelands.)

Этот пример по своей композиции представляет собой сти-

нако в связи с тем, что омонимия в таком стилистическом использовании обычно является результатом разрыва полисемии, и что иногда трудно установить имеем ли мы дело с разными значениями одного слова или с разными словами, мы решили этот прием включить в группу средств, основанных на использовании значений одного слова.

154

листический прием, который носит название зевгмы. Зевгма — это отношение одного слова одновременно к двум другим в разных смысловых планах. Обычно это достигается при наличии однородных членов предложения, причем семантические связи данного слова с рядом однородных членов не одинаковы. Например:

The close of this creation brought him and the plate to the table.

(Ch. Dickens.) или

He had taken three weeks off and a ticket to Mentone.

(J. Galsworthy.)

Сказуемое каждого из этих предложений имеет два дополнения. Каждое из дополнений реализует разные значения глагола.

Близким к зевгме является прием разложения фразеологических сращений. Его стилистический эффект строится на подчеркивании немотивированности сращения. Например, в рассказе Диккенса: "A Christmas Carol":

Mind! I don't mean to say that I know, of my own knowledge, what there is particularly dead about a door-nail. I might have been inclined, myself, to regard a coffin-nail as the deadest piece of ironmongery in the trade. But the wisdom of our ancestors is in the simile; and my unhallowed hands shall not disturb it, or the Country's done for. You will, therefore, permit me to repeat emphatically that Marley was as dead as a door-nail.

Здесь фразеологическое сращение dead as a door-nail подвергается разложению. Иными словами, в компонентах сращения восстанавливается их первоначальное значение, и все сочетание переосмысляется.

В английском языке имеется фразеологическое сращение to have no bowels, означающее быть бессердечным, безжалостным. В рассказе "A Christmas Carol" Диккенс разлагает это фразеологическое сращение следующим образом:

"Scrooge had often heard it said that Marley had no bowels, but he had never believed it until now."

Фразеологическое сращение здесь распадается и воспринимается читателем в самостоятельных значениях компонен-

155

тов этого сращения, и немотивированность сращения, таким образом, предстает перед читателем во всей своей логической несуразности. Неожиданность столкновения привычного употребления фразеологического сращения и «навязанного» ему контекстом буквального значения и создает юмористический эффект.

Необходимо различать два структурных типа одновременной реализации разных значений слова, когда одно слово реализуется в разных значениях, соотносясь с разными словами в предложении, и когда слово само, вне зависимости от отношения к другим словам в предложении, одновременно реализует два значения.

В следующей строфе "Song of the Shirt" Томаса Гуда

"О men with sisters dear!

О men with mothers and wives! It is not linen you're wearing out,

But human creatures' lives!

глагол to wear out использован одновременно в прямом значении (to wear out linen) и в переносном (to wear out one's life).

Иногда в качестве зевгмы употребляются два значения слова или словосочетания, одно из которых (обычно основное, предметно-логическое значение) находится в соответствии с литературным употреблением, другое значение относится к нелитературному употреблению (просторечие, жаргонизм). Например:

The heaviest rain, and snow, and hail, and sleet, could boast of the advantage over him in only one respect. They often "came down" handsomely, and Scrooge never did. (Ch. Dickens).

Глагол to come down, поставленный Диккенсом в кавычки, одновременно означает падать, опускаться при употреблении со словами rain, snow, sleet, с другой стороны, сочетание come down означает раскошеливаться — значение просторечного характера, в котором оно относится к слову Scrooge.

К зевгматическому построению принадлежат и такие случаи, где слово в предложении относится ко всему ряду

156

однородных членов, хотя по смыслу оно не может быть отнесено ко всем. Например, в «Записках Пиквикского клуба», Диккенс пишет:

The principal production of these towns... appear to be soldiers, sailors, Jews, chalk, shrimps, officers and dockyard men.

В этом предложении слово production фактически может быть связано только со словами chalk и shrimps.

Мы уже говорили, что разложение фразеологических единиц может осуществляться по-разному: одновременной реализацией разных значений многозначного слова, использованием омонимии, оживлением стершихся метафор и др. Функции этих приемов зависят, главным образом, от конкретного контекста, от цели, которую ставит перед собой писатель.

В большинстве случаев основной функцией всех этих приемов является функция более глубокого раскрытия черт описываемого понятия. В зевгме и разложении фразеологических единиц этому сопутствует сатирическая функция. В использовании же полисемии слов чаще всего заложена тенденция более разнообразно осветить то или иное явление в его опосредствованных связях с окружающей действительностью.

Приемы одновременной реализации разных значений слова особенно широкое применение получили в произведениях Диккенса, Теккерея, Байрона, Голсуорси. У Диккенса эти приемы составляют одну из характерных черт его индивидуально-художественного стиля.

Эти приемы применяются и в русской художественной литературе. Однако здесь они не получили столь широкого распространения. Русской художественной литературе более свойственно использование тонких нюансов значений, которые само слово содержит в себе потенциально. Поэтому в русской литературе, если можно характеризовать ее в целом, имеется стремление избежать резких контрастов словесного употребления, столь свойственных английской литературе соответствующих периодов. Такие приемы как зевгма, оксюморон, разложение фразеологических единиц, игра словами — довольно редкое явление на страницах произведений русских писателей XIX — XX вв.

157

Б. СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ ОПИСАНИЯ ЯВЛЕНИЙ И ПРЕДМЕТОВ

Перифразы

Среди стилистических средств, которые по-новому определяют понятие, выступая в качестве синонимического оборота по отношению к ранее существующему слову — обозначению данного понятия, относится перифраз.

Наиболее общее определение этого стилистического приема мы находим в работе Маркса и Энгельса «Немецкая идеология», где перифраз определяется, как «особая форма речи, описание одного какого-нибудь отношения как выражения, как способа существования другого».¹ В отличие от эпитета перифраз определяет понятие, одновременно называя его. Иными словами, перифраз кроме характеризующей функции имеет и номинативную функцию. Эпитет же (см. выше) имеет лишь характеризующую функцию.

Таким образом, перифраз это такой стилистический прием, который в форме свободного словосочетания или целого предложения заменяет название соответствующего предмета или явления. Перифраз обычно выделяет одну из черт явлений, которая представляется в данном конкретном случае характерной, существенной. Такое выделение новой черты описываемого явления одновременно показывает и субъективное отношение автора к описываемому.

В романе Диккенса "Dombey and Son» мы находим следующее определение понятия мать:

I understand you are poor, and wish to earn money by nursing the little boy, my son, who has been so prematurely deprived of what can never be replaced.

Сочетание what can never be replaced является перифразом. Здесь выделяется черта описываемого понятия, которая Диккенсу представляется наиболее существенной, а именно — незаменимость.

В этом же романе мы находим и следующий перифраз:

The Lamp-lighter made his nightly failure in attempting to brighten up the street with gas.

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 279.

158

Несмотря на некоторую претенциозность, сложность этого перифраза, художественная функция его вполне ясна. Диккенс не только сообщает факт, но и дает косвенную характеристику, оценку, описание «яркости> света, излучаемого фонарями.

Перифразы делятся на оригинальные и традиционные. Приведенные выше перифразы являются перифразами оригинальными. Традиционными перифразами называются такие, которые понятны и без соответствующего контекста, т. е. для раскрытия значения которых не требуется пояснительного текста.

К таким перифразам относятся, например, сочетания типа: cap and gown (student), a gentleman of the long robe (lawyer), the fair sex (women), my better half (wife) и др. Эти традиционные перифразы являются синонимами соответствующих слов, заключенных в скобках. Они входят в словарный состав языка как фразеологические единицы. К таким перифразам-синонимам могут быть отнесены также и следующие установившиеся фразеологические сочетания: a pillar of the state (statesman), the ship of the desert (camel) и др.

Перифразы — синонимы обычно ограничены в своем употреблении определенной сферой применения и эпохой, в которую те или иные традиционные перифразы (перифрастические синонимы) употреблялись. Так например, эпоха феодализма создала много перифрастических синонимов для такого понятия как the king например, the leader of hosts, the giver of rings, the protector of earls, the victory lord; слово battle имело перифрастический синоним the play of swords; слово saddle — the battle-seat; слово warrior — the shield-bearer и т. д.

Как видно из приведенных выше примеров перифрастические синонимы имеют ту же номинативную функцию, что и слова, которые они заменяют. Синонимы являются одним из средств по-новому определить описываемое явление и поэтому сами стилистические функции синонимов оказываются тесно связанными с функцией перифразов, эвфемизмов и сравнений. Само использование синонимов для определения одного понятия по характеру своему близко как к перифразу, так и к сравнению. Раскрывая случайные черты явления, перифразы выступают в качестве сино-

159

нимических средств языка для обозначения одного и того же понятия. С другой стороны, синонимы, т. е. наличествующие уже в языке средства по-разному называть одно и то же явление, выделяют для нужд данного конкретного высказывания те или иные черты. Иными словами, синонимы по своей природе являются теми же перифразами, но выраженными не словосочетанием, а отдельным словом.

В дальнейшем изложениимы будем пользоваться терминами: перифрастические синонимы, или языковые перифразы, которые мы сейчас описали, и художественные или речевые перифразы, которые представляют собой оригинальное, новое название предмета, не использованное еще раньше и являющееся достоянием индивидуально-художественного стиля автора, творческим применением заложенного в языке способа называния явлений.

Речевые перифразы по-разному используются в разных стилях речи и имеют разнообразные стилистические функции.

Одной из функций перифраза, создавшей этому стилистическому приему дурную славу, является функция придания возвышенности, торжественной приподнятости речи. Чрезмерное пользование этим приемом применительно к обыденным явлениям жизни, столь характерное для стиля Делиля и других французских писателей XVIII века, вызвало отрицательное отношение многих писателей к неумеренному, художественно немотивированному использованию перифраза.

Пушкин высмеивал многословные вычурные перифразы Карамзинской школы. Известно следующее замечание Пушкина о перифразах «... Что сказать о наших писателях, которые, почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами? Эти люди никогда не скажут дружба — не прибавя: сие священное чувство, коего благородный пламень и пр. Должно бы сказать: рано поутру, — а они пишут: Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба — ах как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее».¹

¹ Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 16 томах, Изд-во АН СССР, 1937, т. 11, стр. 18 — 19.

160

Отношение Пушкина к перифразу может служить подлинной художественной оценкой вообще всех стилистических приемов. Они могут быть использованы только тогда, когда они художественно мотивированы, эстетически оправданы, когда они действительно дополняют мысль, придают ей нужный художнику оттенок, выявляют личное субъективное отношение к описываемому предмету.

Высокопарные, торжественные перифразы из «Записок Пиквикского клуба» как, например:

And Mr. Snodgrass bore under his arms the instruments of destruction; или "many of the hearts that throbbed so gaily then have ceased to beat; many of the looks that shone so brightly then have ceased to glow; the hands we grasped have grown cold; the eyes we sought have hid their lustre in the grave." (Ch. Dickens).

мотивированы целью, художественным заданием всего произведения. Сатирическая функция этих перифразов вытекает непосредственно из художественного замысла писателя.

В следующем перифразе, взятом из "Castle of Indolence" Томсона, A little round fat oily man of God (clergyman) характеристика священника настолько жива, красочна и рельефна, что приобретает обобщенный характер.

Перифраз из «Венецианского купца» Шекспира:

A stage where every man must play a part

дает своеобразную интерпретацию понятия мир. В этом примере субъективно-оценочное усилено по сравнению с абстрактным и обобщающим понятием мир.

Интересно высказывание В. Г. Белинского об индивидуальном слоге плохого писателя, которого Белинский называет писателем-простяком: «Особенно поражает вас в его слоге искусства парафразирования: одна и та же мысль, и притом простая и пустая, как например, то, что деревянные столы делаются из дерева, одна и та же мысль тянется у него длинною вереницею предложений, периодов, тропов, фигур; он переворачивает ее с боку на бок, плодит ее на целых страницах и пересыпает многоточиями. Все у него так кудряво, во всем такое изобилие эпитетов, амплификации, что неопытный читатель дивится этой живописности, этой рельефности, этим разноцветным и блестящим

11 — 323 161

переливам слога, — и его очарование только тогда исчезнет, когда он задаст себе вопрос о содержании бойко и затейливо написанной статьи: ибо, вместо всякого содержания, он замечает, к удивлению своему, только одно пухлое самолюбие и одни пухлые слова и фразы. Это особенно часто является на Западе, особенно с тех пор, как Запад начал гнить; у нас на Руси, где еще писательство не обратилось в привычку, такие явления пока еще едва ли возможны».¹

Художественные перифразы требуют особых приемов, при помощи которых можно раскрыть значение этих перифразов. Чаще всего перифразы раскрываются в широком контексте. Это может быть и в ситуации, в которой протекает общение и отношение данного слова к другим словам в предложении и т. д.

В качестве примера такого перифраза может служить описание понятия мать, приведенное нами выше из романа Диккенса "Dombey and Son".-

Есть перифразы, значения которых выявляются указанием на общеизвестные признаки предмета или явления. Эти перифразы — как бы развернутые определения существующих понятий. (Ср. пример, данный выше: the instruments of destruction).

Часто раскрытию перифраза помогает метафора или метонимия, на которой строится перифраз. Таким образом, взаимодействие значений оказывается средством раскрытия перифраза. Например:

Blue roll the waters, blue the sky Spreads like an ocean hung on high Bespangled with those isles of light So wildly, spiritually bright.

(G. В у r о n.)

В этих строках слова isles of light понятны в связи с метафорическим значением слова isles; или "the sky-lamp of the night", где понятие "the moon" расшифровывается метафорическим перифразом "lamp". Иногда автор сам поясняет свой перифраз при помощи описания. Обычно эти описания следуют не непосредственно после перифраза, а бывают удалены от него. Так например,

¹ Белинский В. Г. Собр. соч. в трех томах, Гос. изд. худ. лит-ры, 1948, т. II, стр. 407.

162

"Papa, love. I am a mother, I have a child who will soon call Walter by the name by which I call you." (Ch. Dickens.)

Здесь употребление слова papa является своего рода ключом к перифразу "by the name by which I call you."

Для раскрытия значения некоторых перифразов необходимо знакомство с литературными фактами, библейскими образами, историческими героями и событиями и т. д.

Использование художественных перифразов и перифрастических синонимов в художественных произведениях имеет разнообразные стилистические функции, по-разному эстетически мотивированные. Наиболее частой и одновременно наиболее характерной функцией перифраза является функция дополнительной характеристики описываемого явления или предмета действительности. В этом смысле перифраз может быть в какой-то степени приравнен к эпитету. В романе Сэкстона "The Great Midland" мы находим следующий перифраз:

Stephanie saw the stacks of the steel mills, out of which jets of flame flickered up now and then into the blanket of smoke, which hung over them. Barometer of war, she thought...

Перифраз barometer of war употреблен вместо steel mills и дает индивидуально-художественную оценку роли, которую сталелитейные заводы играют в создании военного потенциала страны. К художественным перифразам относятся и такие, в которых описывается следствие и опускается причина или действие, вызвавшее это следствие. Так например:

Of his four sons, only two could be found sufficiently without the e to go on making ploughs. (J. Galsworthy)

Здесь отношение между тем, что выражено, и тем, что подразумевается, еще сложнее. Дело в том, что буква е в собственных именах (фамилиях) иногда является косвенным показателем аристократического происхождения (ср. Моreton и Morton). Отсюда sufficiently without the e — выражает понятие — достаточно плебейского происхождения. Перифраз часто употребляется для саркастического, юмористического описания предмета или явления. Например, в «Записках Пиквикского клуба» дается следующий перифраз, рассчитанный на этот эффект. Понятие swallowed

11* 163

a glass of liquor воспроизводится несколько ниже высокопарным перифрастическим оборотом transacted a similar piece of business. Использование такого перифраза, созданного в стиле делового документа, вместо простого слова drink (drank) рассчитано на юмористический эффект.

Перифразы можно разделить на логические и образные. Логическими перифразами мы будем называть такие, которые, выделяя какую-то черту предмета, определяя по-новому понятие, не имеют в своей основе какого-либо образа. К таким перифразам относятся вышеприведенные the instruments of destruction; what can never be replaced и др.

В основе образного перифраза лежит метафора или метонимия. Различие между метафорическими перифразами и метафорой и соответственно между метонимическим перифразом и метонимией заключается лишь в различии между словом и словосочетанием. Перифраз — • это всегда оборот речи, т. е. словосочетание; метафора или метонимия — это всегда слово. Таким образом, принципиального различия между метафорой и метафорическим перифразом нет; различие между ними лишь структурного порядка. К метафорическим перифразам можно отнести the sky-lamp of the night (moon), где в основе перифраза лежит метафора. К метонимическому перифразу может быть отнесен вышеприведенный пример the gentleman of the long robe, где в основе перифраза лежит отношение понятий, а не их сравнение.

Эвфемизмы

Эвфемизмы — • это слова и словосочетания, появляющиеся в языке Для обозначения понятий, которые уже имеют названия, но считаются почему-либо неприятными, грубыми, неприличными или низкими. Они находятся в словарном составе языка и являются синонимами слов, ранее обозначавших эти понятия.

Способы образования эвфемизмов весьма разнообразны. Наиболее распространенный способ — это употребление метонимии, т. е. выражение каким-нибудь одним признаком самого понятия. Например, to glow в значении to

164

sweat; rear вместо lavatory. Эвфемизмы также образуются и посредством метафор, перифразов и других средств. Особенно часто эвфемизмы образуются путем использования иностранных слов. «Заимствование из чужого языка смягчает грубость выражаемого понятия, иностранное слово в таких случаях становится эвфемизмом».¹

В английском языке существует группа слов, которые называются дисфемизмами или какофемизмами. Их стилистическая функция обратна той, которую выполняют эвфемизмы. Они выражают понятие в более резкой и грубой форме, — обычно нелитературной форме, — по сравнению с тем словом, которое закреплено за данным понятием. Так например, понятие смерти в английском языке имеет следующие какофемизмы: to kick the bucket, to go off the hooks и др. (ср. в русском: «дать дуба», «сыграть в ящик»). К таким какофемизмам можно отнести и слово benders вместо legs, to be wrong in the upper storey вместо to be mad и другие.

Большинство приведенных выше примеров представляют собой эвфемистические синонимы и эвфемистические перифразы, уже закрепленные в языке, и поэтому являющиеся частью его словарного состава. Но эвфемизмы могут быть созданы, так сказать «на данный случай» (речевые эвфемизмы). Это уже средство по-новому обозначить понятия для конкретных художественных целей, т. е. такие эвфемизмы выступают в качестве контекстуальных синонимов уже существующих слов в языке. В большинстве случаев это — эвфемистические перифразы, которые раскрываются только в широком контексте. Их стилистическая функция остается той же, что и функция эвфемистических синонимов, т. е. функция смягчения слов и выражений, почему-либо кажущихся автору или герою произведения грубыми. Так в предложении... they think we have come by this horse in some dishonest manner. (Dickens.) Come by this horse in some dishonest manner является эвфемистическим перифразом "we stole the horse". В рассказе Уэллса "The Truth About Pyecraft", вместо выражения getting rid of fat автор употребляет эвфемистический оборот reducing weight.

Вандриес Ж. Язык. М.: Соцэкгиз, 1937. С. 205

165

Так же, как и перифразы, художественные эвфемизмы требуют соответствующих условий для своей расшифровки. Обычно это контекст. Действительно, слово altogether никогда не будет обозначать нагая (натурщица). Только в контексте, приведенном ниже, оно приобретает это значение:

"Of course, there are many very nice models indeed", — said the voice of Mrs. Tallents Small peace, "I don't mean that they are necessarily at all — if they are girls of strong character, and especially if they don't sit for the — the altogether."

Некоторые исследователи выделяют еще так называемую группу политических эвфемизмов, что, однако, является ошибочным. Эвфемизмы — это замена одного обозначения понятия другим, смягченным. Это смягчение не искажает понятия, не ведет к неправильному толкованию понятия. Как тот, кто использует эвфемизм, так и тот, кто его воспринимает, понимают значение этой замены. То, что называют политическим эвфемизмом, фактически не несет функции эвфемизма. "Политический" эвфемизм в английском языке — это попытка исказить факты.

Показательны в этом отношении многие заголовки английских и американских газет. Так например, заголовок "Tension in Kashmere" фактически обозначает восстание, а не напряженное положение в Кашмире. Статья под заголовком "Difficulties of the Canadian Farmer" рисует катастрофическое положение канадских фермеров, вынужденных вырубать фруктовые сады для того, чтобы сеять пшеницу, т. е. difficulties обозначает разорение, а не трудности канадских фермеров.

В романе Кронина "The Stars Look Down" один из персонажей, выступая в Палате общин, говорит: "Honorable Members of the House understand the meaning of this polite euphemism."

Имеется в виду словосочетание "undernourishment of children". Определяя слово undernourishment как эвфемизм, оратор раскрывает подлинное значение этого слова — голод.

Подобные «политические эвфемизмы» явились своего рода лозунгами экспансионистской политики германского фашизма. Так например, лозунг Lebens Interessen Deutschlands — жизненные интересы Германии — использовался для прикрытия истинного понятия — экспансия на

166

Восток. Anschluß фактически означало оккупацию. В отличие от бытовых и религиозных эвфемизмов «политические эвфемизмы» не являются синонимами слова, выражающего основное понятие, а выражают другие понятия. Происходит замена одного понятия другим. Так, например, слова slump и depression заменяются следующими синонимами: recession, a rolling readjustment, a correction, a slippage, an easing, a downswing, a mild dip, a normal adjustment, a levelling off, a lull, a return to normalcy, an industrial trouble.

В статье "Economics of American Domination" Маргарет Хейнеман пишет об Англии следующее:

Large American military and economic missions are permanently established in this country under the American Embassy, enjoying diplomatic privileges and Status, continuously "advising" Government department on the grounds that they?re supervising the use of American aid.

В этом примере глагол to advise, помещенный автором в кавычки, является эвфемизмом. Функция его ироническая. Он заменяет глагол to order. Интересно, что эвфемизм здесь выявляется кавычками или, иначе говоря, через стилистический прием иронии (см. выше). Глагол to advise начинает восприниматься как эвфемизм. Ирония здесь неполная. Мы можем лишь говорить об ироническом характере высказывания. Полная ирония всегда предполагает обратное значение. Глагол же to advise не имеет обратного значения to order.

Сравнение

К числу стилистических приемов, в какой-то степени родственных эпитету (по функции, но не по лингвистической природе), относится сравнение (simile).

Сущность этого стилистического приема раскрывается самим его названием. Два понятия, обычно относящиеся к разным классам явлений, сравниваются между собой по какой-либо одной из черт, причем это сравнение получает формальное выражение в виде таких слов, как: as, such as, as if, like, seem и др.

Обязательным условием для стилистического приема сравнения является сходство какой-нибудь одной черты

167

при полном расхождении других черт. Более того, сходство, обычно усматривается в тех чертах, признаках, которые не являются существенными, характерными для обоих сравниваемых предметов (явлений), а лишь для одного из членов сравнения. Например:

The gap caused by the fall of the house had changed the aspect of the street as the loss of a tooth changes that of a face.

Единственным признаком, общим в этих двух разнородных понятиях (street и face) является пустое пространство. Естественно, что пустое пространство (между домами) не является характерной чертой понятия — улица; в равной степени оно не является характерной чертой, признаком понятия лицо. Случайный признак поднят сравнением до положения существенного.

В следующей фразе "...a square forehead as coarse in grain as the bark of an oak" — coarse in grain является характерным, постоянным признаком коры дуба; в то же время он является случайным, несущественным внешним признаком для понятия forehead.

В качестве признака, который в сравнении является общим для двух сравниваемых членов предложения, может выступать как качество предмета (явления), так и действие. Например:

"Susan Nipper detached the child from her new friend by a wrench — as if she were a tooth. "(Ch. Dickens)

Здесь в основу сравнения положен характер действия (образ действия): detached... by a wrench. Характер движения вызывает сопоставление с двумя объектами, на которые это действие может быть направлено: ребенок на руках у приятельницы Сюзанны Ниппер и — больной зуб, который нужно удалить. Опять же основной принцип стилистического сравнения сохраняется: образ действия (by a wrench) является характерным в применении к больному зубу; такой образ действия является случайным, неожиданным в применении к ребенку.

"Mr. Dombey took it (the hand) as if it were a fish, or seaweed, or some such clammy substance."

В этом примере один член сравнения (the hand) сравнивается с рядом разнородных предметов (fish, seaweed и др.).

168

Причем, во втором ряду сравнения даны такие предметы, у которых имеются общие постоянные признаки (clammy).

В сравнении предметы и явления действительности выступают не в тождестве, а в разграничении. Это разграничение и поддерживается формальными средствами языка. Однако, как в метафоре, так и в сравнении сходным признаком является один признак, характерный для одного ряда явлений, и случайный для другого.

Сравним два следующих предложения:

1) My verses flow like streams и 2) My verses flow in streams.

В первом предложении слова verses и streams употреблены в своих основных значениях: каждое слово независимо от другого. Во втором предложении первое слово verses употребляется в своем предметно-логическом значении, в то время как слово streams употреблено во взаимодействии двух значений: предметно-логического и контекстуального. Признак flow здесь как бы становится характерным для понятия verses. In streams выступает здесь в качестве обстоятельственного оборота к глаголу-признаку to flow.

Сравнение, также как и метафора, является мощным средством характеристики явлений и предметов действительности и в значительной степени способствует раскрытию авторского мироощущения, выявляя субъективно-оценочное отношение писателя к фактам этой объективной действительности.