Адресаты посланий папы VII 4 страница

Роберт Бартлетт. Становление Европы

другое имело место, но параллельно развивалась другая тенден­ция — переход к более универсальной ономастической модели и культу, что означало нечто большее, чем просто расширение сферы распространения. Точно так же, как английские крестьяне XII— XIII веков перенимали имена своих господ, так и простые европей -цы в целом, выбирая имена своим детям, отдавали предпочтение именам Марии и апостолов, как наиболее почитаемых из всех свя­тых — аристократов в своем роде.

МОНЕТЫ И ХАРТИИ

Более наглядная картина смешения — при менее выраженной роли вооруженного завоевания — предстанет, если обратиться от святых и имен к монетам и хартиям, двум ярким составляющим того культурного ансамбля, который и способствовал формирова­нию Европы. Представляя собой дело рук, а не слов человеческих, эти два феномена не могли распространяться с той же легкостью, что имена или молитвы. Для их изготовления требовались опреде­ленные навыки, которые надо было сначала освоить. Но научиться этим навыкам было можно, и за период между серединой X и сере -диной XIV века число их создателей росло неустанно, равно как и число тех, кто был знаком с монетами и рукописями.

Технология чеканки серебряных монет распространялась по Ев -ропе медленно³⁶. Чеканка монет не была открыта самостоятельно в разных областях Европы, она имела общее, вполне определенное происхождение, и ход ее распространения можно проследить без труда. Производство серебряных пфеннигов — стандартных монет весом около 1,7 г, выпущенных Карлом Великим и сразу же скопи­рованных англо- саксонскими королями, было подхвачено разными народами в разное время. Так, до 900 года восточнее Рейна монет­ных дворов не существовало, однако вскоре после начала X века чеканка пенсов в больших количествах была налажена в Саксонии. По крайней мере с середины X века чешские герцоги тоже чекани­ли серебряные монеты по образу и подобию английских, только ве­сили они около 1,2 г. Немного позднее, около 980 года, эту практи­ку переняли и польские герцоги. Судя по всему, в большинстве слу­чаев чеканка денег начиналась вскоре после обращения в христи­анство. Установление в Венгрии первой христианской иерархии и начало чеканки венгерских монет практически произошли одновре -менно — в 1000—1001 гг. В Дании, хотя там уже в IX—X веках вы­пускались легкие монеты в крупном торговом городе Хедебю, пер­вая королевская валюта в Скандинавии была выпущена Харальдом Синезубом (ум. ок. 985 г.), короле, который, говоря его собственны­ми словами, «завоевал всю Данию и Норвегию и сделал датчан христианами»³⁷, а чеканка тяжелых пенсов началась в Дании при его сыне Свейне Вилобородом (ок. 985—1014). Одновременно со Свейном начали чеканку серебряных монет Олаф Трюгвасон в

11. Европеизация Европы

Норвегии и Олаф Скоттконунг в Швеции. Таким образом, начало второго тысячелетия было ознаменовано появлением монетных дво­ров на обширном пространстве от среднего течения Дуная до побе -режья Балтийского и Северного морей.

Не все новые валюты христианских правителей просуществова­ли долго. В Польше имеется пробел в полстолетия (1020—1070), перед тем как Болеслав II возобновил чеканку национальной валю­ты, а в Швеции чеканка денег была прекращена на еще более дли­тельный период — более чем на сто лет, начиная приблизительно с 1030 года. В других регионах, однако, «монетная революция» X века прииняла бесповоротный характер. Канут Великий чеканил огром­ное количество пфеннигов на пяти монетных дворах в Дании, в первую очередь, в Лунде, и на многих стояли цитаты из христиан­ских текстов. Даже в Польше после столетнего перерыва чеканка денег возобновилась, и весьма энергично. В 70-х годах XI века Бо­леслав И выпустил порядка 2 миллионов серебряных монет (по 0,8 грамма).

Несколько неустойчивым было вступление в число стран, чека­нящих свои деньги, Ирландии. Это произошло на пороге тысячеле -тия. В 997 году скандинавские короли Дублина начали чеканку се­ребряных монет, по образу и подобию английских и даже с исполь­зованием краденых английских матриц. Их примеру в 30-х годах

XI века последовали правители Мэна. Однако традиция оказалась нестойкой и не имела широкого распространения, и эффективно чеканка денег в кельтском мире началась только после англо-нор­мандской экспансии в конце XI и в XII веке. В Уэл1>се к 1087 году нормандские завоеватели организовали монетные дворы в Рудлане, Кардиффе и, возможно, в Сент-Дэвиде, за ними последовали дру­гие. В Ирландии начало широкомасштабного печатания денег при­шлось на 1185 год. Именно тогда в Дублине были выпущены сереб­ряные полупенсовики в честь правителя Ирландии Иоанна, сына короля Генриха 11^8. Вполне вероятно, что короли Коннахта или Лейнстера выпускали свои брактеаты (тонкие односторонние моне -ты) в середине XII века, но в целом можно сказать, что местные правители Уэльса и Ирландии так и не создали собственных монет­ных дворов, а их вассалы и подданные в качестве денег довольство­вались серебряными монетами, которые производили англо-нор­мандские поселенцы или королевство английское.

Совершенно иная история предстает перед нами в Шотландии, хотя в начале XII века там так же, как в Ирландии и Уэльсе, тоже не существовало своей валюты и для всех денежных операций ис­пользовались английские монеты. Однако примерно в 40-х годах

XII века Давид I Шотландский начал чеканку собственных серебря­ных пенсов³⁹. Это был период, когда сразу несколько феодальных правителей стали посягать на денежную монополию английского двора, но только шотландские правители сохранили собственную монету и после восстановления в 50-х годах XII века власти англий -

Роберт Бартлетпг. Становление Европы

ской короны. При том, что английские монеты оставались в Шот­ландии вполне повседневным предметом, а шотландские пенсы явно были не более чем имитацией английских, важно то, что от­ныне здесь существовали деньги, на которых стояло имя короля скоттов.

В этом отношении, как и в некоторых других, Шотландия отли -чалась от других регионов, сохранявших целиком или частично приверженность кельтской традиции. По сути дела, Шотландия в этом смысле больше похожа на западно-славянские области между Эльбой и Одером, чьи правители в XII—XIII веках тоже целена­правленно укрепляли свою государственность, привлекая имми­грантов, одаривая крупными поместьями иностранных рыцарей и во многом копируя их организационные модели (что в случае с за­падными славянами включало и обращение в христианскую веру). Примерно в середине XII века эти западнославянские племена, из­вестные обычно под обобщенным названием вендов, еще не имели собственных денег. Летописец Гельмольд описывал, что рани, оби­татели острова Рюген, «не имеют денег и обычно не используют монеты в купле и продаже, а на рынке вы за все платите льняным полотном»⁴⁰. Западнославянский обычай использовать отрез холста в качестве универсального платежного средства подметил еще в X веке еврейский купец Ибрагим ибн Якуб⁴*. Во второй четверти XII века, то есть одновременно со скоттами, полабские славяне на­чали чеканку серебра⁴*. Западнославянские князья в Старом Любе­ке, Бранденурге и Кёпенике выпускали монеты по образу и подо­бию немецких или чешских (см. на рис. 10 изображение монет Ген­риха Пржибислава Бранденбургского и Яжи Кёпеницкого). Начи­ная примерно с 1170 года князья Померании, Мекленбурга и Рюге-на начали чеканить монету в городах южного побережья Балтики. В конце концов в XIII веке с образованием немецких колониальных городов в юго-восточной и восточной Прибалтике технология и идеология чеканки денег была привнесена на все балтийское побе -режье.

Едва начавшись, чеканка монеты стала развиваться стремитель­но. В 1100 году в Шотландии не было ни одного монетного двора; к 1300 году было выпущено уже 40 миллионов шотландских серебря­ных пенсов⁴³. Как и в случае с заимствованием ономастических моделей, перемены в монетном деле тоже сочетались с конверген­цией: монеты Северной и Восточной Европы были скопированы с английских или немецких, которые, в свою очередь, восходили к общим каролингским образцам, вот почему серебряные монеты Ев­ропы в целом (за исключением Средиземноморья) составляли легко узнаваемую родственную группу. Если рассматривать монеты как физические артефакты, то пенсы, скажем, начала XII века, выпу­щенные в Шотландии, Скандинавии или Восточной Европе, были несомненно похожи. Даже в государствах крестоносцев с 40-х го­дов XII века чеканились серебряные монеты франкского типа,

11. Европеизация Европы

((Крайне необычные для той части мира»⁴⁴, появление которых можно объяснить только западноевропейской колониальной экс­пансией.

Параллельно с серебряными монетами по Европе шло распро­странение и другого артефакта. Таковым были хартии, то есть офи­циальные письменные дарственные, обычно исполненные на перга­менте и заверенные печатью. У этих документов имелись разные предшественники, но наиболее значительными из них опять-таки были документы каролингские. Письменная документация, как и пфенниг, постепенно проникала в Восточную и Северную Европу.

История развития письменных документов в разных районах удивительно похожа. Ее можно представить в виде нескольких пос -ледовательных этапов.

1) Самые ранние документальные материалы, имеющие отно­шение к данной конкретной местности, обычно представляли собой пожалования земли или каких-либо прав в границах этой области от лица правителей других территорий. Типчи-ным примером является папская булла.

2) Затем появляются документы о пожаловании земли или прав в этой области от лица местного духовенства.

3) Еще позднее издаются пожалования от имени местных цер­ковных правителей, при этом документы составлялись реци­пиентами, в качестве которых неизменно выступают церкви либо религиозные ордена и братства.

4) Наконец, мы видим рождение местных церковных канцеля­рий, которые берут на себя рутинную работу по изданию до -кументов от имени правителя или феодала.

Наглядным примером этой последовательности служит славян­ская область Померания⁴⁵. В этом случае первый этап датируется 30-ми годами XII века⁴⁶, когда папство и Священная римская импе­рия начали высказывать свои притязания на Померанию или ее от­дельные районы. Крутой перелом наступил с созданием в 1140 году независимой епархии Померанской⁴⁷. Это была предпосылка для начала второго этапа, ознаменовавшегося изданием официального документа от лица местного церковного органа. Подготовку такого документа инициировал где-то между 1155 и 1164 годами епископ Адальберт, первый предстоятель здешнего престола. Таким доку­ментом стало письменное подтверджение земельного пожалования бенедиктинскому монастырю в городе Столпе на Пеене, основанно­му монахами из Берга близ Магдебурга. Документ начинается сло­вами: «In nomine sancte et individue Trinitatis, Adelbertus dei gratia primus Pomeranorum episcopus» («Именем святой и неделимой Трои­цы, Адальберт, милостью БожиеЙ первый епископ Померан­ский») — и воплощает формой, языком и содержанием начало новой эры в истории Померании, а равно и рождение новой формы документальных свидетельств этой истории⁴^. Для немецких

Роберт Бартлетт. Становление Европы

монахов, скрепивших своими свидетельствами эту бумагу, это была достаточно обыденная процедура, но для «благородных мирян», также поставивших под документом свои подписи, скрип пера, изгиб пергамента и запах горячего воска могли быть и чем-то не­обычным.

50-е и 60-е годы XII века стали свидетелями целой череды пап­ских и королевских документов, имеющих отношение к Помера­нии, и еще несколько бумаг были изданы епископами Померански­ми. Хартия 1159 года^Я изданная епископом Адальбертом, оригинал которой сохранился в Щецине (по крайней мере до Второй миро­вой войны), является — если еще существует — самым старым до­кументом такого рода, изданным в отношении Померании. Спустя несколько лет — в 1174 году — наступил третий этап, начало кото­рого ознаменовалось изданием хартии герцога Казимира I в отно­шении цистерцианского монастыря в Даргуне⁵⁰. В этом документе померанский князь впервые говорит от первого лица, хотя, конеч­но, прибегает к заимствованным стилисгичеким приемам: «Ego Kazi-mams Diminensium et Ротегапогит princeps» («Я, Казимир, князь народа демминского и померанского»). К этому документу прило­жена самая старая из дошедших до нас герцогских печатей Поме­рании⁵¹. С 70-х годов XII века издание хартий от имени герцогов Померании становится регулярным, как и продолжающийся поток документов, исходящих от папства, императора и епископов Поме­ранских. Например, сохранились хартии Богислава II (ум. 1220), ко­торые датируются следующим образом: одна — 1187, одна — между 1191 и 1194 (обе эти грамоты были изданы Богиславом еще до совершеннолетия), две — между 1200 и 1208, одна — 1208, две — 1212—1213, две — 1214, одна — 1216, две — 1218 и две — 1219⁵². Таким образом, получается двенадцать хартий примерно за двадцать лет правления после совершеннолетия. Весьма вероятно, что документы готовились самими адресатами, как было в случае с хартией его дяди Казимира, которая была составлена в пользу мо­настыря Колбаш и включала такой параграф: «Составлено рукой господина аббата Эбергарда» (Per топит domini Everardi abbotis facta sunt Лес/⁵³. Судя по всему, канцелярия герцога (этап 4) появи­лась во времена правления Вартислава III (ум. 1264).

Таким образом, за период между началом XII и концом XIII века Померания совершила переход от отсутствия грамоты и письмен­ной документации к канцелярии и архивным записям, Официаль­ное делопроизводство было перестроено по образцу латинской гра­моты и той практики ведения документации и организации всего бюрократического процесса, которая преобладала у могуществен­ных западных соседей. В этом отношении опыт Померании был не­обычен. В Силезии, хотя этот регион был обращен в христианство намного раньше Померании, первые аутентичные документы дати­руются лишь 1139 годом, первая церковная хартия появилась в 1175 году, а канцелярия — только после 1240⁵⁴. В эпоху Раннего

11. Европеизация Европы

Средневековья традиция документальных записей существовала в кельтских странах, а в конце XI и в XII веке здесь получила распро­странение каролингская модель делопроизводства и издание хартий приняло более масштабный характер⁵⁵. Примерно в 1100 году шот­ландские короли тоже приступили к изданию заверенных печатями грамот: «документы на латинском языке, имеющие англо-саксон­ское происхождение, были переняты и получили дальнейшее разви­тие в нормандской Англии, откуда были занесены в Шотландию» ^, с приложением изображения короля во всем его величии. О харти­ях, изданных эрлом Дэвидом Хантингдонским (1152—1219), братом короля Вильгельма Льва, было написано, что «по физическим ха­рактеристикам невозможно установить, издан ли данный акт в Анг­лии или Шотландии»⁵⁷. В Ирландии первые документы «континен­тального» типа были изданы местными правителями в середине XII века⁵⁸. Самая ранняя из сохранившихся оригинальных гра­мот — документ о пожаловании, сделанном королем Лейнстера Дермотом Макмарроу в начале 1160-х годов. Это тот самый прави­тель, при котором Ирландия познакомилась с англо-нормандским оружием, и в исторической литературе принято считать, что заим­ствование континентальной традиции письменного латинского до­кумента было в представлении таких правителей составной частью процесса «модернизации и европеизации».

Распространение культуры письменной документации на пери­фериях континента совпало с массированным ростом числа пись­менных источников в центральной, посткаролингской части Евро­пы, того процесса, который получил название «перехода от сак­ральной письменности к практической»⁵⁹. В Пикардии по обилию письменных документов XII век перекрывает все предыдущие, вместе взятые, а в XIII веке их издано вчетверо больше, чем в XII60 За тот же период официальные архивы создавались по всей Евро­пе — архивы стандартного типа, ибо «в основе всех архивов сре­дневековой Европы лежала каролингская система документации»⁶¹. Все больше и больше людей в Европе, от польских герцогств до до­лины Сены или Рейна, приходили к выводу о «необходимости фик­сации в письменном виде событий, достойных памяти, с тем чтобы к почтенным деяниям далекого прошлого можно было возвращать­ся снова и снова»⁶².

По схеме распространения серебряной монеты и посткаролинг­ской хартии можно составить представление о процессах более общих, но менее заметных. Составление первых письменных доку­ментов и чеканка первых монет королями скоттов в конце XI и в XII веке или такие же нововведения славянских династий между Эльбой и Одером в середине и конце XII века отражают более пол­ную и глубокую интеграцию Шотландии и полабских земель в ка­толический и франкский мир. Однако пенс и официальная грамота имеют для нас значение не только как индикаторы более общих процессов и явлений. Они не просто артефакты, как керамика оп-

Роберт Бартлетт. Становление Европы

ределенного стиля либо орудия какой-то конкретной формы, по распространению которых можно судить о миграции, распростра­нении торговли или влиянии в более широком смысле. Ибо если монеты и документы и являются артефактами, то артефактами со­вершенно особого рода, что и делает их распространение особенно значимым. Это значение связано с материальной пользой весьма условно. Крошечный металлический диск и лист пергамента мало полезны в хозяйстве — в отличие от керамики или орудий труда. Их значение определяется тем, что они являются материальным во -площением человеческих отношений.

Деньги как платежное средство могут использоваться по-разно­му. В этом смысле деньгами можно считать и поголовье скота, кото­рое в раннесредневековом обществе некоторых стран служило ме­рилом богатства и власти. Здесь мы имеем специфическое средство обмена, которое может быть съедено. И подчас именно вопрос при­годности в пищу определял подлинную цену этого богатства. Другая крайность — современные бумажные деньги, которые не только не съедобны, но и вообще не могут использоваться ни для каких дру­гих целей — и даже для письма, поскольку в этом нас опередило государство. Период, когда основным платежным средством высту­пали серебряные монеты, лежал между эпохой скота и эпохой со­временных бумажных банкнот, и носил промежуточный характер: сами монеты не имели практической ценности, зато материал, из которых они были сделаны, то есть серебро, выполнял обменную функцию и вне зависимости от того, что именно отчеканили на мо -неге власть предержащие.

И все же выбитый на монете текст и рисунок тоже имели зна­чение. Монеты не были просто слитком серебра, хотя в некоторых случаях их можно охарактеризовать и так. Скорее они служили — и были для этого предназначены — своеобразным жетоном во все­общем обмене, и ценность этого жетона как раз и подтверждалась выпустившими его властями. В таком качестве деньги одновремен­но были необходимой вещью для крестьянина, торгующего на рынке, и предметом вожделения для феодала и его казначея. Буду­чи инструментом торговых операций и учета, деньги одновременно служили источником удовлетворения монарших амбиций, когда ко -роли миллионными тиражами рассылали свой чеканный портрет с подписью во все уголки своего королевства и за его пределы; ибо, как сказал Птолемей Луккский, «ничто имеющее отношение к ко­ролю или господину, не передается из рук в руки так часто, как мо -нета... Деньги придают величию правителя особый блеск»⁶³. Между X и XIII веками все больше правителей разных территорий стремились к удоволетворению своего тщеславия путем выпуска собственных денег.

Официальный письменный документ тоже в какой-то степени носил эти черты, но не все. В отличие от серебряных монет хартии не имели материальной ценности отдельно от того шаблона, чьим

И. Европеизация Европы

условностям они следовали. Уберите с монеты портрет короля — и у вас будет ценный кружок серебряного сплава. Но уберите с хар -тии слова — и бумага потеряет всякий социальный смысл. В то же время документ и монета имели то сходство, что являлись традици -онной формой материализации определенных общественных отно­шений. Грамота сначала фиксировала на бумаге, а затем на деле переход собственности или власти и учреждение новых взаимоот­ношений. Обладание хартией, как и обладание монетой, давало власть, которая была отделена от физического могущества или от непосредственного владения материальными товарами, имевшими практическую ценность. Хартии и монеты служили воплощением наиболее абстрактного аспекта общественных отношений: права и притязания, намного менее осязаемые, чем трава или говядина, принимали в них осязаемую форму.

Этой осязаемостью монет и документов можно было управлять; их общепринятая форма, небольшие размеры и прочность означа­ли, что это управление могло быть исключительно гибким и удоб­ным. Их можно было перемещать; их можно было хранить. В каком-то смысле казна и архивы служили средоточием власти, и их содержимое, то есть монеты и грамоты, при всем несходстве, в одинаковой степени представляли гарантию платежа. Утрата коро­левского обоза, как произошло, например, в 1194 году с обозом Фи­липпа Августа при Фретевале, становилось катастрофой государст­венного масштаба не только потому, что казна лишалась сундуков, заполненных монетами, но и в силу пропажи королевской печати, финансовых отчетов и других документов⁶⁴. В конце XIII века, желая особо подчеркнуть факт уничтожения суверенитета валлий­ского княжества Гуинета, Эдуард I Английский не просто свергнул князей и заточил в темницу, но приказал также расплавить их мат­рицы для отливки печатей и выковать потир для своего любимого аббатства⁶⁵. В XII и XIII веках дальновидные правители по всей Ев -ропе начинали наряду с бочонками монет собирать и сберегать сун -дуки с документами. И то и другое было материальным символом власти в обществе; или точнее — и то и другое было валютой.

С началом чеканки денег и издания письменных распоряжений менялась и вся политическая культура общества. Таким образом, все более широкое распространение этих двух явлений в Северо-Западной, Северной и Восточной Европе в период между X и XIII столетиями не только знаменует центробежные устремления франкской знати и купцов; оно также говорит о восприимчивости нефранкских режимов к новым источникам господства. Многие кельтские и славянские правители с готовностью хватались за эти новые материальные символы власти, чтобы еще выше подняться в седле, пускай даже в конечном итоге они оказывались на коне дру­гой масти.

Роберт Бартлетт. Становление Европы

УНИВЕРСИТЕТ

Европеизация означала не только распространение определен­ных элементов языковой и религиозной культуры или новых арте­фактов власти, но также развитие новых организационных струк­тур, служивших проводниками культурного обмена. Мы уже рас­смотрели два примера — вольный город и международные религи­озные ордена. Другим важнейшим каналом интеграции стал сре­дневековый университет.

Университеты были мощнейшим инструментом культурной го­могенизации, зародившимся в эпоху Высокого Средневековья. По­степенно вырастая из школ логики, права и теологии XI—XII веков, эти международные образовательные центры к XIII веку уже при­обрели почти современный вид: корпоративные организации, при­сваивающие ученую степень и руководимые педагогами, которые читают студентам лекции, осуществляют их воспитание и проводят экзамены. На географической карте университеты были разброса­ны крайне неравномерно. Первенствовали Франция и Италия — как по количеству университетов, так и в том плане, что в них на­ходились выдающиеся академические центры Средневековья — Париж как центр гуманитарных наук и теологии и Болонья как центр права. Пиренейские королевства и Англия в XIII веке тоже имели свои университеты, но они далеко уступали по значению французским и итальянским. За пределами этого региона (прибли­зительно его можно очертить треугольником с вершинами в Кемб­ридже, Севилье и Салерно) до 1350 года университетов не сущест­вовало. Следовательно, в XIII — начале XIV века всякий житель об­ластей, не входящих в этот треугольник, то есть Германии, Сканди -навии, Восточной Европы или кельтских стран, желавший получить официальное высшее образование, вынужден был проделать путе­шествие, скажем, из Дублина в Оксфорд, из Норвегии — в Париж, из Баварии — в Болонью. Как описывалось в Главе 9, Стефан Лек-сингтонский, совершивший в 1228 году инспекционную поездку по цистерцианским монастырям Ирландии, сетовал на преобладание в монастырской среде одного языка — ирландского, и предписал в будущем, «ежели они пожелают принять кого-либо из своих сопле­менников в ряды братства, то должны озаботиться тем, чтобы прежде послать их в Париж или Оксфорд, либо в какой-нибудь другой славный город где они смогут научиться грамоте, красноре -чию и приличному поведению»⁶⁶. Установилось своего рода куль­турное господство метрополии.

Большинство этих странствующих студентов по прошествии времени возвращались домой, самые удачливые достигали высоких церковных и политических постов у себя на родине. Таким обра­зом, к 1300 году штатская элита латинского Запада формировалась на основе определенного образовательного стандарта. Представите­лей разных стран роднило сходство речевой культуры, интеллекту-

П. Европеизация Европы

альных привычек, педагогических ожиданий и юношеских воспо­минаний. К XIII веку великие отцы церкви, участвовавшие в управ­лении Европой, имели общую университетскую базу, заложенную в аудиториях Парижа и Болоньи.

Как этот процесс протекал на практике, демонстрирует пример Дании. В эпоху викингов, то есть в IX, X и XI веках, датчане пред­ставляли собой племя язычников, неграмотных разбойников и тор­говцев. Их регулярные набеги внушали ужас латинским народам Западам. На протяжении конца X и XI века при поддержке датских королей постепенно происходил процесс обращения датчан в хрис­тианскую веру, что способствовало их интеграции в христианский мир. К 1100 году в Дании насчитывалось восемь епархий, в 1104 го­ду одна из них, Лундская, получила статус архиепископства, завер­шив таким образом процесс формирования стандартной церковной иерархии в этой части Скандинавии. Введение христианского обря­да и становление в Дании церковной организационной структуры послужили предпосылкой для ее более глубокой культурной интег­рации начиная с XII века. Один вдумчивый наблюдатель, немецкий летописец Арнольд Любекский, в труде, датриуемом примерно 1200 годом, подметил те пути, которыми датчане «приспосаблива­лись к другим нациям». Среди таких вещей, как заимствование не­мецкого костюма и характерной для феодальной Европы практики конного боя, он выделяет интеллектуальное паломничество:

«Они также отличаются высокой грамотностью, поскольку знать посылает своих сыновей в Париж, не только затем, чтобы получить должность в Церкви, но и за наставлениями в мирских делах. Там они постигают искусство письма, местного языка и практикуются в гумани -тарных науках и теологии. В самом деле, благодаря своему знанию языка они не только отлично владеют логикой, но и превосходно знают каноническое и гражданское право, необходимое для осуществления религиозной деятельности»⁶⁷.

Одним из датских аристократов, получившим западноевропей­ское латинское образование, был Андерс Сунесен, архиепископ Лундский в 1201—1224 гг. Выходец из аристократического датского рода, избравший своим поприщем служение Церкви, он воспринял период обучения за границей как должное. До XII века такой план мог бы считаться чем-то из ряда вон выходящим. Сунесен учился в лучших академических центрах Франции, Италии и Англии и приоб­рел солидный багаж теологических и юридических знаний. Получен­ное им образование, в совокупности с благородным происхождением, несомненно повышали его перспективы в глазах потенциальных рабо­тодателей и патронов как в светских, так и в церковных учреждени­ях на родине, и вскоре по возвращении в Данию он был назначен канцлером короля и настоятелем Роскильдского собора. Предшест­вовавшее кадровое расширение королевской администрации и ук-

Роберт Бартлетт. Становление Европы

репление материального благополучия церкви создавали таким вы­сокообразованным личностям новые возможности для карьеры.

Сунесен поехал за границу в поисках передового для его време­ни образования, которое он не мог получить на родине, и после возвращения в Данию попытался сделать все, чтобы подобное обра­зование стало более доступно и дома. Сохранились два его труда на латинском языке. Первый из них — «Гексамерон» (Нехаетеюп), сжатое стихотворное изложение христианского вероучения, состав -ленное под сильным влиянием парижской теологической школы XII века. Его жанр можно определить как «высокую вульгариза­цию», это изложение новейших для того времени идей парижских теологов в упрощенном виде, Другая сохранившаяся работа Суне-сена представляет более сложное сплетение местного и иностран­ного. Речь идет о латинской версии свода обычных законов Ска-нии, в то время входившей в состав Дании. Эти законы сохрани­лись и на местном языке, и у нас есть возможность сравнить их с латинским текстом Сунесена. Из сопоставления видно, что Сунесен весьма вольно перевел местные законы, причем в его тексте сильно чувствуется полученное им образование в области римского права. Так, законы наследования, которые в исконном варианте просто констатируются, у Сунесена оказываются «продиктованы естест­венным равенством». Таким образом, можно сказать, что версия Сунесена несла в себе черты двух культур. Сунесен основывался на традиционных местных нормах, обычных по происхождению и уст­ных по характеру передачи, но, излагая их на универсальном языке — латыни, он одновременно придавал им более классичес­кое, римское по духу толкование⁶⁸.