Адресаты посланий папы VII 3 страница

10. Римская церковь и христианский народ

движение денежных средств в масштабах всего христианского мира. Факт передачи этих денег приобретает еще большее значе­ние, если вспомнить, что Генрих Мекленбургский был потомком славянских князей-язычников, которые еще в середине XII века были не крестоносцами, а их мишенями, Рискнем предположить, что его праотцы едва ли поверили бы, что их потомок, с крестом на груди, может оказаться в сарацинском плену. Эти примеры показы­вают необычайные масштабы перераспределения людских и мате­риальных ресурсов в ту эпоху — эпоху, когда люди и богатства самых отдаленных языческих окраин Европы перетекали в цент­ральные области латинского мира. Так, к 1219 году духовенство Риги, провинции Римской церкви, которой одним поколением рань­ше даже не было на карте, делали пожертвования на кампанию против Дамъетты. Международная арена, на которой действовало папство и латинская церковь в целом, в XI, XII и XIII веках неук­лонно расширяла свои границы, самым неожиданным образом объ­единяя прежде никак не связанные между собой регионы. Одним из примеров такого союза может служить финансирование похода против Египта за счет доходов от ливонской торговли и сельского хозяйства.

Европеизация Европы

«Мы избегаем многих неудобств, когда придаем деяниям нашего времени бессмертие силой пера»¹.

Выражение «европеизация Европы» на первый взгляд может по -казаться парадоксальным. Однако при ближайшем рассмотрении становится ясно, что такие термины служат удобным, стенографи­чески-кратким обозначением весьма разноплановых и комплексных процессов. Если взять похожий термин — «американизация» — применительно к послевоенной Европе, то очевиден масштаб таких взаимосвязанных тенденций: от вполне ясного, но ограниченного воздействия военной оккупации к более расплывчатому, но и более широкому процессу сначала культурной и социальной имитации, а уже от него — глобальной конвергенции. Из этого следует (и лиш­ний раз подтверждается приведенной аналогией), что такие терми­ны, как «американизация» и «европеизация», не всегда имеют в виду строгую географическую привязку к Европе или Америке. «Америка», подразумеваемая в термине «американизация», не есть строгое географическое понятие; это система. Точно так же и «Ев­ропа» — это система, составной образ ряда государств, из которого что-то заимствуется. Выражение «европеизация Европы» должно означать, что Высокое Средневековье принесло разительные пере­мены в сам объект заимствования и масштабы его распростране­ния.

Когда мы говорим, что Европа — это система, это не просто метафора. Европеизация Европы, в том смысле, в каком она озна­чала распространение конкретной цивилизационной модели путем завоевания и влияния, имела своим истоком и вполне определен­ные области континента, а именно Францию, Германию к западу от Эльбы и северную Италию, то есть регионы, имевшие общее исто­рическое прошлое в составе франкской империи Каролингов. Та­ким образом, культурная гомогенизация Европы отчасти являлась производной от военной гегемонии, о которой шла речь в предыду­щих главах книги. Именно из этой части Западной Европы во всех направлениях снаряжались захватнические походы, результатом ко -торых к 1300 году стало целое кольцо покоренных государств на пе­риферии латино-христианского мира. Казалось бы, легче всего рас -сматривать эту экспансию под чисто военным углом зрения, однако не менее важным является процесс культурной трансформации, протекавший параллельно с военной экспансией и заимствованием, не будучи их прямой производной.

11, Европеизация Европы

Примечательно, что историки Средних веков используют тер­мин «европеизация» чаще всего тогда, когда пишут о регионах, где культурная и социальная трансформация во времена Высокого Средневековья протекала вне зависимости от иноземного вторже­ния или завоевания. Венгерский историк Фюгеди пишет: «Мы ис­ходим из того, что европеизация Венгрии совершилась в XII— XIII веках»². Альфонса VI, правителя королевства Леон и Кастилия, известного своей активной политикой на другом фланге посткаро­лингской Европы — Пиренейском полуострове, рисуют как испол­ненного «стремления к европеизации своего королевства», проводя­щего политику, частью которой являлась «европеизация церковного обряда»³. Этот термин появляется и тогда, когда заходит речь об ирландских королях-«реформаторах» XII века⁴. В строго географи­ческом смысле употребление этого термина, конечно, неверно, если не сказать бессмысленно, поскольку Ирландия, Испания и Венгрия и без того входят в состав Европейского континента. Значимость этого понятия в большей степени проистекает из того, что имелась определенная культура или тип социума (скорее всего, на данном уровне обобщения различиями между этими двумя категориями можно пренебречь) с ядром в лице старых областей расселения франков, и, являясь латинской и христианской, эта культурно-соци­альная модель не была, однако, равнозначна римско-католическому миру. Этот тип цивилизации характеризовался определенными со­циально-культурными особенностями и распространялся на протя­жении Высокого Средневековья в прилегающие регионы, одновре­менно видоизменяясь сам. Некоторые из его характерных черт мы и рассмотрим в данной главе.

СВЯТЫЕ И ИМЕНА

Святые и имена — два тесно связанных предмета. Родители или другие взрослые, на ком лежала ответственность за выбор для ре­бенка имени, часто отдавали предпочтение именам святых, которых считали для себя самыми важными. У чехов в Средние века, по-ви -димому, существовал обычай «давать детям имена святых, чей день был днем их появления на свет»⁵. Таким образом, географические и временные колебания в популярности тех или иных святых и имен часто совпадали.

В Раннем Средневековье в большинстве регионов Европы часто­та наречения теми или иными именами в высшей степени зависела от той или иной местности. Имея данные о распространенности всего нескольких имен, можно довольно легко установить, о каком регионе или этнической группе идет речь. В случае с немецкой зна­тью можно даже с большой вероятностью определить приналд^еж" ность к тому или иному роду, настолько отчетливы и характерны их предпочтения в выборе имен для своих отпрысков. Люди, вы­нужденные постоянно менять языковую или культурную среду, за-

Роберт Баршлетт. Становление Европы

частую принимали новое имя, стремясь быстрее «слиться» со своим новым окружением. Так, в 1085 году, прибыв в Нормандию, мало­летний послушник Ордерик получил новое имя: «взамен моего анг­лийского имени, звучавшего грубовато для нормандских ушей, мне было дано имя Виталий»^. Когда знатные дамы выходили замуж за представителей иностранных королевских фамилий, говоривших на другом языке, обычным явлением было принять новое имя. Чеш­ские принцессы Сватава и Маркета стали соответственно немецкой графиней Лиутгард и королевой Дании Дагмар⁷. Женой Генриха I Английского была «Матильда, прежде носившая имя Эдит»⁸, Необ­ходимость такого «дипломатического» переименования диктовалась тем, что имена были тесно привязаны к определенной этнической или региональной общности.

Подобная привязка к местности была характерна и для святых. Как правило, культ какого-то святого имел один или два центра, где хранились главные реликвии, и распространялся на прилегающий район с относительно высокой культовой плотностью, то есть с большим количеством посвященных этому святому церквей, иногда с реликвиями меньшего значения. Соответственно, здесь было большое число людей, названных в честь этого святого, Район одно­го культа плавно переходил в районы поклонения другим святым. Если мы видим город, в котором большинство церквей посвящено святым Чаду, Марии и Алькмунду, то сразу можем сказать, что это английский Мидленд (наглядный пример — город Шрусбери⁹). Такая региональная концентрация характерна и для более массо­вых культов. Например, общее число храмов, посвященных св. Ре-мигию Реймскому, превышало 700, 80 процентов из них находились в радиусе 200 миль от центра этого региона — Реймса¹⁰. Историк Шарль Гигуне нанес на карту места, названные в честь святых Ак­витании эпохи Меровингов, и обнаружил, что они резко обрывают­ся на Луаре, Роне и Жиронде¹ *.

В XI и XII веках картина начала меняться, и четкие региональ­ные границы поклонения тем или иным святым стали размываться. Начался «круговорот» имен и святых в разных системах. Иногда это было следствием завоевания. Такого рода перемены происходи­ли в Англии. В 1066 году страна была завоевана армией франкоя­зычных выходцев с севера Франции. За несколько лет эта армия превратилась в феодальную знать — франкоязычных аристократов, стоящих над англоязычным крестьянством. Представители этих двух социальных групп не только говорили на разных языках, но и носили разные имена. Хотя изначально и нормандские, и англо-сак­сонские имена имели общие германские корни, в ходе развития языков сформировались два совершенно различных набора наибо­лее употребительных имен. У англичан были популярны Этельреды, Альфреды и Эдуарды, а у нормандцев — Вильгельмы, Генрихи и Роберты. В XI веке эти различия приобрели настолько явственный характер, что по имени можно было безошибочно установить про-

11. Европеизация Европы

исхождение. В XII веке ситуация претерпела изменения. Конечно, среди всех элементов языковой культуры имена стоят в ряду наи­более подверженных изменениям, поскольку в предпочтениях тако­го рода у людей всегда есть и был выбор. И судя по всему, доволь­но скоро английское население Англии стало перенимать имена у своих завоевателей. Показательна в этом плане история некоего мальчика, родившегося около 1110 года в районе Уитби: при креще­нии родители нарекли его Тостиг, но, «когда приятели стали драз­нить его за это имя», его назвали более респектабельно — Норман Вильям¹². Начался этот процесс в среде высшего духовенства и го­рожан. Например, в Лондоне уже в начале XII века среди канони­ков церкви св. Павла (общим числом около тридцати человек) на­считывались только один или двое с английскими именами Н Со временем моду подхватили и крестьяне. Список крестьян епископа Линкольнского за 1225 год, то есть спустя полтора столетия после нормандского завоевания Англии, показывает, в какой степени низ -шие слои сельского населения переняли имена своих господ. В списке значится свыше 600 человек; у трех четвертей из них — несколько самых расхожих имен: очевидно, что популярны были полтора их десятка. Из этой группы опять-таки три четверти имеют имена нормандского происхождения. В списке значатся 86 Вилья­мов, 59 Робертов и так далее. И лишь менее 6 процентов носили имена англо-саксонского или англо-скандинавского происхожде­ния¹⁴.

Святые, коим поклонялись в Англии, оказались не столь подат­ливы, как английские имена, и их история в период после завоева­ния представляет противоположность тому, что происходило в ан-трононимике. Сразу после 1066 года нормандцы, похоже, с недове­рием и насмешкой воспринимали местных святых. Завоевательный поход привел их из местности, где царил один пантеон хорошо зна­комых им святых, в страну с совершенно иными, чуждыми и раз­дражающими святыми и непривычными именами. Первый нор­мандский архиепископ Кентерберийский Ланфранк пишет: «Эти англичане, среди которых мы живем, воздвигли себе святых, кото­рым поклоняются. Но иногда, когда я перебираю в памяти их соб­ственные рассказы о том, кем раньше были эти святые, я не могу не усомниться в качестве их святости»¹⁵. Частично он опирался на свои сомнения, когда изъял из кентерберийских обрядов поклоне­ние св. Эльфги и св. Дунстану¹⁶. В аббатстве св. Альбана произо­шло повальное разрушение гробниц донормандских святых, это было сделано при первом нормандском аббате, который счел своих англо-саксонских предшественников «неотесанными и неграмотны­ми» (rudes et idiotas}^. Последовавшее соперничество между куль­тами и вызванная им напряженность в обществе ярко описаны в следующем рассказе, взятом из жития и чудес англо-саксонского святого Этельберта:

Роберт Бартлетт. Становление Европы

«По соседству с местом, где была построена церковь мученика [Этельберта], жил человек по имени Виталий, который был норманд­ского происхождения. Из-за великой извечной ненависти между англи -чанами и нормандцами он считал нашего святого недостойным чести и почитания. В один из дней, когда жена его всегда ходила в церковь, он заставил ее пойти в другую церковь и принять там торжественный обряд очищения. Она исполнила службу и вернулась. Виталию же слу -чилось войти в дом некоего рыцаря великого благочестия по имени Го -дискальк, и хозяйка дома, Лесельма, обругала его за то, что он осмелил -ся с таким непочтением отнестись к церкви святого Эгельберта. Он, однако, раздираемый душевной болезнью и полубезумный, сказал: "Я бы скорее заставил свою жену молиться на ясли моих коров, чем на того, кого называете вы Этельбертом". Сказав это, несчастный тотчас пал на землю и умер на глазах у всех»¹⁸.

Однако не всегда культовые симпатии завоевателей имели столь ограниченные рамки. Крупные церкви, вложившие в своих святых большие средства, сохранились. Приезжая знать постепенно стано­вилась знатью местной. К концу XII века в гробницах старых свя­тых можно было встретить прихожан как английского, так и нор­мандского происхождения, Символический апогей наступил в эпоху правления Генриха III. Выходец из французского аристокра­тического рода, Генрих повелел захоронить свое сердце в Фонтевро в долине Луары, одновременно оставаясь горячим сторонником св. Эдуарда Исповедника, последнего короля из династии Уэссекс, скончавшегося в 1066 году. Генрих пожертвовал тысячи фунтов на возведение в Вестминстерском аббатстве подобающего последнего пристанища этому англо-саксонскому правителю, причисленному к лику святых. Позднее гробница была перестроена на французский манер. В 1239 году Генрих окрестил в честь св. Эдуарда своего пер­вого сына и таким образом стал первым королем после норманд­ского завоевания, избравшим для своих детей англо-саксонские имена. История Генриха показывает, что зеркальным отражением нормализации английских имен стало заимствование местных куль -тов эмигрантскими французскими правящими и аристократически­ми фамилиями.

Из этого английского эпизода видно, как завоевание влекло за собой распространение одного из элементов языковой культуры за -воевателей — антропонимики, одновременно открывая эти языко­вые элементы влиянию чужих культов. В эпоху Высокого Средневе­ковья процессы миграции и новые территориальные завоевания имели много схожего. Когда англичане и валлийцы переселялись в Ирландию, они приносили с собой свои культы¹⁹. Жители Дублина в XIII веке при свете 800 свечей отмечали праздник св. Эдуарда, а День св. Давида в ирландском Манстере в начале XTV века стал традиционным сроком для договоров аренды. На такого рода заим­ствования особенно сильное воздействие оказали крестовые похо­ды. С одной стороны, странствующие крестоносцы собирали в пути

11. Европеизация Европы

новые реликвии. Граф Роберт Фландрский, направляясь в войско во время первого крестового похода и проходя через Апулию, при­хватил «часть волос благословенной Божьей Матери... и реликвии св. Апостола Матфея и Николая, исповедника Христова, чьи тела, несомненно, хранились в Апулии»; он отослал их своей жене во Фландрию. Через три с липшим года, возвратившись из Иерусали­ма, «он привез с собой руку св. Георгия Мученика и передал ее церкви Анхина»²^ в результате разграбления Константинополя в 1204 году по всей Европе в последующие годы было разнесено ог­ромное количество реликвий и их фрагментов. С другой стороны, крестоносцы несли на Восток святых Запада. В 90-е годы XII века в Антиохии разгорелся конфликт между франкским и армянским на­селением по поводу того, должна ли одна часовня быть посвящена армянскому святому Саркису или св. Иларию из Пуатье — при­мер еще одного заимствованного культа'²¹. Спустя поколение, дабы воздать должное заслугами англичан, участвовавшим в захвате в 1219 году Дамьетгы, две городские мечети были преобразованы в церкви и посвящены английским национальным святым — Эдмун­ду Мученику и Томасу Бекету²². Сооружение святилища в честь саффолкского святого в крупном египетском портовом городе на­глядно демонстрирует новый, международный характер, который приобрело поклонение святым.

Однако нарисованную нами картину осложняет еще один фак­тор. Дело в том, что перенос некоторых имен и культов святых из одной части Европы в другую, будь то путем завоевания или иначе, еще не есть самое главное, что происходило в XII и XIII веках. Одновременно по всему католическому миру менялась сама модель наречения и отправления культов. Повсюду все большее распро­странение получали «универсальные» святые и культ Христа. В сре­дневековой Европе святые апостолы, в первую очередь Петр и Иоанн, Богоматерь, сам Господь в лице Святой Троицы, Спасителя или Тела Христова оттесняли на второй план старых местных свя­тых. Так, в XII веке для валлийских церквей «универсальные» свя­тые — такие, как Пресвятая Богородица или Петр, — служили до­полнительными покровителями, как бы подкреплявшими своим ав­торитетом безвестных местных святых²³. В XIII веке, после прихода религиозных братств, «культы универсальных святых и их рели­квий в Британии стали приобретать большое влияние»²⁴. Вслед за этим начали меняться и европейские традиции наречения детей, поскольку родители, близкие и священники стали выбирать детям имена в честь этих, общепризнанных святых. Если в Раннем Сре­дневековье практика наречения носила в высшей степени локаль­ный характер, то теперь ей на смену пришла более стандартизиро­ванная модель, в которой детей все чаще нарекали именами уни­версальных святых.

Трансформация и конвергенция — вот два термина, которыми можно описать эволюцию антропонимической традиции в средне-

300 Роберт Бартлетт. Становление Европы

вековой Европе. Для иллюстрации этих процессов возьмем приме­ры двух конкретных семей {см. генеалогическое древо на рис. 5 и б}²⁵. Первый пример — это династия шотландских королей, вто­рой — правителей Мекленбурга (которые ранее правили язычника­ми-славянами ободритами). В первом случае мы имеем детальную генеалогию, уходящую в глубь Раннего Средневековья; во втором вынуждены довольствоваться именем основателя рода, жившего приблизительно в середине XII века {его связь с ранними правите­лями ободритов вероятна, но не доказуема). Таким образом, абсо­лютная хронология двух родов различна, но в относительном выра­жении она поразительно похожа. Наример, Дункан, Малькольм и Дональд — имена, которые в Европе XI века можно было встретить только в Шотландии. Точно так же Никлот, Пржибислав и Варги-слав однозначно говорят о славянском происхождении своих вла­дельцев. Однако в истории обеих династий угадывается момент — в шотландском случае это конец XI века, в мекленбургском — конец XII, — когда в ономастике произошли решительные переме­ны. Шотландцы минуют короткий период увлечения англо-саксон­скими именами и быстро приходят к довольно синкретической мо­дели, в которой гэльские имена становятся редкостью. В пятом ко­лене после Дункана I только два из двенадцати имен имеют гэль­ское происхождение (причем единственное гэльское мужское имя принадлежит боковой ветви). Так же отчетливо эти изменения можно видеть и в роду правителей Мекленбурга. После 1200 года в выборе имен для своих отпрысков они испытывали сильное влия­ние немецких заимствований. В колене конца XIII века есть только одно славянское имя из шестнадцати.

Отчасти эти перемены, как в Шотландии, так и в Мекленбурге, были следствием культурной эмуляции со стороны могущественно­го соседа. Скотты называли своих детей Вильгельмами и Генриха­ми, то есть именами нормандских королей Англии; славяне переня­ли имена Генрих и Гедвиг, то есть имена влиятельных немецких правителей и святых. Если учесть, что нормандские и германские традиции использования имени Генрих, в свою очередь, тоже имели общие корни в позднекаролингской эпохе, то на этом не­большом примере можно лишний раз видеть, как каролинги посте­пенно вовлекали в орбиту своего культурного влияния окраинные области империи — это влияние осталось даже в антропонимике. Другой важный момент, вытекающий из рассматриваемых нами шотландской и мекленбургской династий, — это рост влияния об­щепризнанных святых. Имена Иоанн (Джон, Иоганн) и Маргарита (Маргарет) входят в широкое употребление приблизительно после 1200 года, тогда как ранее они практически не встречаются. Первой дочерью шотландского королевского рода, получившей при креще­нии имя Маргарет, стала дочь короля Вильгельма Льва, родившаяся между 1186 и 1195 годами, хотя в младшей ветви Матада Атолского это имя появляется несколько раньше. Очевидно, что дочь Вильгельма

была наречена в честь своей царственной прародительницы, жены Малькольма Канмора, но само по себе имя Маргарет уже означало отход от старых предпочтений в пользу общепризнанных святых. Первый Иоганн в роду Мекленбургов родился примерно в 1211 го­ду. Как раз в это время английское и немецкое население все боль­ше перенимало имена святых, что стало еще одним проявлением конвергенции с соседними народами. Окончательным итогом явил­ся переход от изначально отчетливого шотландского и макленбург­ского набора имен в сторону такого «репертуара», в котором можно усмотреть совпадения не только с соседними народами, но и между самими этими династиями. Вплоть до конца XII века в роду правителей Шотландии и славянской династии Мекленбурга не было совпадающих имен; после этого момента таких имен уже не -сколько — иногда германскогго происхождения (типа Генрих), иногда — в честь святых (наподобие Иоганна-Джона и Маргариты).

К эпохе Позднего Средневековья процесс гомогенизации в ан-тропонимке зашел уже достаточно далеко. Например, в составе го­родских советов Дрездена в XIV веке было около 30% Иоганнов, почти 24% Николаев, свыше 15% Петров²⁶. Тот факт, что почти 70 процентов состава советов носили эти три имени, ясно свиде­тельствует о сжатии всего ономастического репертуара. А на осно­вании того факта, что это были в основном не германские имена, а имена общепризнанных святых, можно сделать вывод о характер­ном для той эпохи нарастании культурной унификации. Повсюду ономастическая история конкретных семей носит отпечаток некое -го переломного момента, когда в местную традиционную практику «врывались» новые, занесенные извне или осознанно даваемые в христианском духе имена, В Толедо периода Реконкисты можно было встретить Доминика и Иоанна, чей дед звался Сулейманом. В одном валлийском документе XII века упоминается «сын Кадога-на из Блэддина, рожденный от француженки и крещенный именем Генрих». В Мекленбурге многие из носителей вполне немецкого имени Генрих оказывались сыновьями какого-нибудь Пржибислава или Плохимира²⁷. Порой на каком-то этапе две ономастические тенденции держались в некоем равновесии, как было в случае с двумя сыновьями графов Барских по имени Генрих-Иаков и Тео­бальд-Иоганн: «Таким образом имена у них были, с одной стороны, дворянские, а с другой — христианские»²⁸.

Свидетельства не всегда бывают однозначны. Конкретным при­мером могут служить имена в религиозных текстах. Когда чехи Радим и Милиц, получив епископский сан в Гнезно (1000 г.) и Праге (1197 г.), взяли себе имена Гауденций и Даниэль²⁹, то приня­тие христианского или библейского имени в связи с посвящением представляется вполне логичным. Труднее объяснить случай с епи­скопом Оломоуцким, посвященным в высокий сан в 1126 году: «По­священ в сан был Здик, и, будучи посвящен, он отринул свое вар­варское имя и принял имя Генрих»³⁰. Здесь мы имеем имя не биб-

Роберт Бартлетт, Становление Европы

лейское, хотя можно возразить, что это имя святого. Зато очевидно, что «варварское» имя было заменено на немецкое. Ономастическая экспансия господствующей этнической группы подчас протекала параллельно и оказывалась тесно переплетена с распространением имен определенных святых.

Таблица 4 Частота распространения мужских имен в династии Хаготов

Колено
Мужчин в роду
Немецких имен
Венгерских имен

Такие имена, как Мария, Екатерина, Иоанн и Николай, которые мы встречаем в более поздних поколениях династий шотландских и мекленбургских правителей, тоже играли свою роль в процессе эт­нической интеграции. Принятие общепринятых библейских имен или имен святых вместо имеющих отчетливую национальную при­надлежность было для переселенцев способом ослабления своей культурной изоляции без копирования традиций коренного населе -ния. Например, аристократы из Штирии (современная Австрия), оказавшиеся на службе при дворе венгерского короля в XII веке и впоследствии известные под названием династии Хаготов (Hahot), первоначально, конечно, носили немецкие имена³¹. Спустя не­сколько поколений ситуация изменилась (см. Табл. 4). Все трое мужчин из первых двух колен Хаготов носили немецкие имена; примерно половина третьего поколения — тоже; в четвертом поко -лении это справедливо в отношении четверти; а в пятом немецкое имя было только у одного из 11 членов фамилии. Однако в целом переход от немецких к венгерским именам был незначителен; в младших поколениях Хаготов венгерские имена носили только 5 мужчин из 43 (то есть 11,6%). Преобладали же имена христиан­ские, типа Иоганна или Николая. Выбор подобных имен был спосо­бом не причислять себя ни к иностранцам, ни к коренным жите­лям.

Процесс сужения используемого набора имен и распростране­ния имен и культов святых панхристианского характера в наиболее выраженной форме можно видеть в тех областях Европы, где в этот период происходило отвоевание земель у мусульман и язычни -ков. В регионах, где отсутствовал устоявшийся культ местных свя­тых либо был выражен слабо, нишу заняли общехристианские свя -тые. Постепенно завоевывая языческую Пруссию и Ливонию, крес­тоносцы принимали в качестве духовного покровителя своих новых территорий из всех святых наименее привязанную к какой-то мест -ности Деву Марию. Если проанализировать, кому из святых чаще всего повящались церкви и часовни в Пруссии до 1350 года, то ока-

11. Европеизация Европы

жется, что 56 процентов от общего числа приходилось на св. Ма­рию в разных ипостасях. Оставшиеся 44 процента выпадали на таких широко распространенных в географическом плане святых, как Николай, Георгий, Екатерина и Лаврентий. Очень мало церквей были посвящены местным святым³². Справедливо, что в Прибалти­ке относительно большое число культовых сооружений было воз­двигнуто в честь св. Николая (8 из 83), а несколько святых имели особую привязку к Пруссии, например Адальберт, принявший му­ченичество именно в этой области в X веке, или св. Варвара, чья голова попала в руки Тевтонских рыцарей в XIII веке. Однако в общем и целом те святые, которым посвящались церковные соору­жения в Пруссии, не носили региональных особенностей. Сами на­звания мест в Пруссии — Мариенвердер, Мариенбург, Крист-бург — воплощали новый, менее конкретизированный тип христи­анства, который по окраинам впитывал в себя мир язычества.

Еще одним регионом, где непревзойденным оставался культ Девы Марии, оказалась Испания эпохи Реконкисты. Пресвятой Марии посвящались не только соборы в крупнейших городах Ре­конкисты, но и десятки церквей в новых поселениях. Рыцарские ордена и цистерцианцы играли самую активную роль в этом «пол­ном триумфе культа Святой Девы Марии»³³. Аналогичным образом расцветали на Пиренеях и культы святых апостолов и других об­щехристианских мучеников, оттесняя на второй план вестготских святых великомучеников. В Валенсии, павшей под ударами христи­ан в 1238 году, первые десять новых церквей были посвящены: Христу Спасителю, св. Стефану, св. Фоме, св. Андрею, св. Марти­ну, св. Екатерине, св. Николаю, св. Варфоломею, св. Лаврентию и св. Петру. Ни в одном случае нет ничего сугубо испанского³⁴. Если же мы обратимся к именам первых настоятелей этих десяти цер­квей, то тоже не увидим ничего, что разительно отличалось бы от других областей Европы: три Петра, два Иоанна, два Вильгельма, один Томас, один Доминик и один (предательски затесавшийся)

Раймонд.

Культурная гомогенизация антропонимичоских моделей и куль­тов святых, имевшая место в эпоху Высокого Средневековья, не была абсолютной. В XIV веке в разных регионах еще можно было встретить раличные модели как в выборе имен, так и в культах свя -тых. В каком-нибудь немецком городе в Прибалтике мы нашли бы Иоганна, Генриха, Германа и Николая, а на юге франции — Петра, Иоанна, Вильгельма или Раймона. Имена Герман и Николай сразу наводят на мысль о севере Германии, так же, как имя Раймон — о юге Франции³⁵. И все же ни одно из этих имен не является строго привязанным к какой-то конкретной местности, большинство из них бытовало по всей Европе. Таким образом, происшедшая за пе­риод между X и XIII веками трансформация культа и антропоними -ки не была лить процессом распространения определенных имен и святых вследствие завоевания и колонизации. Разумеется, и то и