Сущность и основные черты экзистенциализма ХХ века

Итак, экзистенциализм, понятие которого мы привели выше, рассматривал человека как конечное существо, «заброшенное в мир», постоянно находящееся в проблематичных и даже абсурдных ситуациях. При этом философия стремится постигнуть бытие как некую непосредственную нерасчленённую целостность субъекта и объекта. Выделив в качестве изначального и подлинного бытия само переживание, экзистенциализм понимает его как переживание субъектом своего «в мире бытия», которое объясняется как данное непосредственно. То есть как человеческое существование или экзистенция, которая, вряд ли, познаваема научными и философскими методами. Для описания её структуры многие представители экзистенциализма (например, М. Хайдеггер,
Ж-П. Сартр) выделяют в качестве структуры сознания его направленность на нечто другое – так называемую интенциональность. Все это говорит нам о том, что Экзистенция «открыта», она направлена на другое, становящееся её центром притяжения. По Хайдеггеру и Сартру, истинное бытие направлено к ничто и, пожалуй, самое главное, при этом сознающее свою конечность. Поэтому, например, у Хайдеггера описание структуры экзистенции сводится к описанию таких проявлений человеческого, как забота, страх, решимость, совесть, которые определяются через единственно реальную возможность для всех – смерть. Вышеуказанные проявления и составляют различные способы соприкосновения с этим пугающим ничто, движения к нему, «убегания» от него. На этом основании, согласно Ясперсу, именно в «пограничной ситуации», то есть в моменты глубочайших потрясений, часто связанных с угрозой жизни, человек вдруг приходит к пониманию экзистенции, как корню своего существа, своей уникальности. До этого у него не было возможности сделать это, так как житейские, повседневные «заботы» отвлекали. Определяя экзистенцию через ее конечность, экзистенциализм определяет ее как временность, конечной точкой отсчета которой является смерть. В отличие от физического времени – чистого количества, бесконечного ряда протекающих моментов – экзистенциальное время качественно, конечно и неповторимо. Оно выступает как судьба (Хайдеггер, Ясперс) и неразрывно с тем, что составляет существо экзистенции: рождение, любовь, раскаяние, смерть.

Экзистенциалисты, особенно М. Хайдеггер, подчеркивают в феномене времени определяющее значение будущего и рассматривают его в связи с такими «экзистенциалами», то есть проявлениями истинного бытия, как «решимость», «проект», «надежда». Так личностный характер времени выражается не просто как бытие в мире вообще (онтологический аспект). Время индивида исторично, что определяется через его связь с человеческой деятельностью: исканием, напряжением, ожиданием. Историчность человеческого существования выражается здесь в том, что личность всегда находит себя в определённой ситуации, в которую она «заброшена» и с которой вынуждена считаться. Принадлежность к определенному народу, сословию, наличие у индивида тех или иных биологических, психологических и других качеств – всё это лишь внешнее, чувственно-эмоциональное выражение изначально ситуационного характера экзистенции, того, что она есть «в мире бытия». Итак, Временность, историчность и ситуационность экзистенции – модусы (то есть проявления) ее конечности.

Другим важнейшим качеством экзистенции является трансцендирование, трактуемое нами как выход за свои пределы. В зависимости от понимания потустороннего и самого акта трансцендирования различается форма философствования у таких представителей учения, как Ясперс, Марсель, Хайдеггер (его поздний период), которые признавали реальность трансцендентного. Здесь, как считают специалисты, преобладает момент символический, и даже поэтический, поскольку, трансцендентное невозможно познать, а на него можно лишь «намекнуть». В учениях Сартра и Камю, ставящих своей задачей раскрыть иллюзорность трансценденции, преобладает критический подход.

В понимании свободы экзистенциализм отвергает как рационалистическую традицию, сводящую первую к необходимости, так и гуманистически-натуралистическую, в рамках которой свобода связывается с раскрытием природных задатков человека, раскрепощением его «сущностных» сил. Свобода здесь и есть экзистенция. Для Ясперса, скажем, это означает, что свободу можно обрести лишь в Боге. По Сартру, быть свободным означает быть самим собой, ибо человек «обречен» быть свободным. Однако везде мы можем констатировать некоторую «обременительность» свободы, человек всю свою жизнь несет тяжкий груз в стремлении стать личностью. Он может отказаться от своей свободы, перестать быть уникальным бытием – экзистенцией, то есть стать «как все», но только ценой отказа от себя как личности. Мир, в который при этом погружается человек, носит у Хайдеггера название «man». Это мир вообще, как само значение слова «человек». Здесь все анонимно, нет субъектов действия, а есть лишь одни объекты. В этом мире, как оригинально заметил немецкий мыслитель, всё «другое» и все «другие», человек даже по отношению к самому себе является «другим». Это мир, в котором никто ничего не решает, а потому и не несёт ни за что ответственности, а стало быть – несвободен и не является экзистенцией.

У российского философа Бердяева этот мир носит название «мира объективации», признаками которого являются: 1) отчуждённость объекта от субъекта; 2) поглощенность неповторимо-индивидуального, (личного) общим, безлично-универсальным; 3) господство необходимости, детерминации извне, подавление и закрытие свободы; 4) приспособление к среднему человеку, социализация человека и его мнений. Поэтому общение индивидов, осуществляемое в сфере объективации, не является подлинным, оно лишь подчеркивает одиночество каждого.

Согласно А. Камю, перед лицом «ничто», которое делает бессмысленной, абсурдной человеческую жизнь, прорыв одного индивида к другому, подлинное общение между ними невозможно. И вполне в духе ницшеанства Альбер Камю, так же как и Жан Поль Сартр, видит фальшь и ханжество во всех формах отношений, в том числе в любви и дружбе, освященных традиционной религией и нравственностью. Сартр выступает против «дурной веры», то есть искаженных форм сознания. Отрицание религиозной веры вместе с ее функцией социальной причастности оборачивается в сущности признанием реальности сознания, разобщенного с другими и с самим собой. Единственный же способ подлинного общения, который признает Камю, заключен в единении людей, бунтующих против «абсурдного», мира, т. е. против конечности, смертности, несовершенства, бессмысленности человеческого бытия. То, что может объединить человека с другими, – это высшее наслаждение, экстаз. Однако это – экстаз разрушения, мятежа, рожденного отчаянием «абсурдного» человека.

Иное решение проблемы общения дает Г. Марсель, согласно которому, разобщённость индивидов порождается тем, что предметное бытие принимается за единственно возможное. Подлинное бытие является, по Марселю, не предметным, а личностным, поэтому истинное отношение к бытию – это диалог человека с другим человеком. Для констатации бытия мыслитель использует местоимение «Ты», а не «Оно». Поэтому прообразом отношения человека к бытию является личное отношение к другому человеку, осуществляемое перед лицом Бога. Трансцендирование, как подлинное бытие есть акт, посредством которого человек выходит за пределы своего замкнутого, эгоистического «Я». Любовь есть трансцендирование, прорыв к другому, будь то личность человеческая или божественная. А поскольку такой прорыв с помощью рассудка понять нельзя, то Марсель относит его к сфере «таинства».

Если можно здесь обобщить, то прорывом мира «man» является, согласно экзистенциализму, не только подлинное человеческое общение, но также и то, что для нас с вами очень важно – это сфера художественно-философского творчества. Однако истинная коммуникация, как и творчество, несут в себе свою конечность. Ясперс, например, утверждает, что все в мире в конечном счете терпит крушение уже в силу самой конечности экзистенции. Трагизм и ужас бытия истиной личности состоит в том, что именно ей приходится жить и любить с постоянным сознанием хрупкости и конечности всего, что она любит! Таким образом, Ясперс проповедует незащищенность самой любви. Но тут же философ находит потрясающие позитивные нюансы этому казалось бы беспросветному положению дел! Ведь, по сути, именно глубоко скрытая боль, причиняемая осознанием конечности предмету любви, придает нашей привязанности особую чистоту и одухотворенность! Это еще один великолепный философский «подход» к одному из вечных вопросов о сущности любви.

На основании сказанного можно констатировать, что в целом в экзистенциализме все же преобладают настроения неудовлетворенности, искания, отрицания и преодоления.