Венгрия

Продолжаю тему командировочных воспоминаний.

В семидесятых-восьмидесятых-девяностых годах в ЦКТИ была лаборатория, занимающаяся разработкой парогазовых установок – комбинированных установок, в которых часть мощности генерируется в традиционном паротурбинном цикле, а часть - в газотурбинном. Эти установки позволяют использовать топливо с большей эффективностью, чем традиционные паротурбинные теплосиловые блоки.

В те времена конкурировали две принципиально отличающиеся схемы парогазовых установок (ПГУ): схема ЦКТИ – с высоконапорным парогенератором и схема ВТИ (Всесоюзного теплотехнического института, расположенного в Москве) - с котлом-утилизатором. Приверженцы как той, так и другой схемы в то время публиковали многочисленные статьи о достоинствах предлагаемых ими схем. Забегая вперед, скажу, что в историческом соревновании выиграла схема ВТИ, несмотря на то, что схема ЦКТИ обладала бОльшей теоретической эффективностью, бОльшим коэффициентом полезного действия. Решающим фактором оказалась бОльшая надежность установок по схеме ВТИ, их лучшая «живучесть» и удобство эксплуатации. К слову сказать, схема ВТИ совпадала с иностранными наработками в этой области.

По схеме ЦКТИ были реализованы всего две установки: первая - на Ленинградской ТЭЦ на Обводном канале, вторая, более мощная – на ТЭЦ в Невинномысске. Обе установки в настоящее время давно демонтированы. А по схеме ВТИ были выполнены многие установки. И они эксплуатируются до сих пор. В том числе и на Северо-Западной ТЭЦ в Петербурге. Правда, о том, что они были сделаны «по схеме ВТИ», уже давно все забыли. Оборудование для них теперь поставляют различные зарубежные компании, и установки тоже считаются зарубежными.

Ну а в восьмидесятые годы о печальном будущем установок «по схеме ЦКТИ» еще никто не знал. В лаборатории парогазовых установок ЦКТИ разрабатывались все новые и новые установки различной мощности и предназначенные для разного применения. А в нашей лаборатории разрабатывались схемы автоматизации этих установок. К этой работе в свое время привлекли и меня.

Одной из разрабатываемых установок была реализующая «чужую» схему «с котлом-утилизатором» ПГУ для газоперекачивающих станций магистральных газопроводов. Планировалось, что в этой ПГУ две газовые турбины будут использоваться в составе газоперекачивающих агрегатов, а паровая турбина будет крутить электрический генератор. Разработкой этой ПГУ руководил А.Д. Гольдштейн – впоследствии заместитель директора ЦКТИ. Систему автоматического управления и регулирования этой установки должна была разработать и изготовить одна Ленинградская приборостроительная организация (НПК «Система»), а систему представления информации и связи с оператором (интерфейс оператора) – Венгерская компания. Техническое задание на всю автоматику этой установки писали мы с А.Д Гольдштейном. При разработке технического проекта неоценимую помощь мне оказал М.А. Минчин.

Году в 86-м для оперативного решения многочисленных вопросов, связанных с проектированием системы представления информации, в Венгрию была направлена делегация наших специалистов. В делегацию вошли два сотрудника лаборатории ПГУ (А.Д. Гольдштейн и взятая им для технической работы молоденькая лаборантка Наташа), специалист НПК «Система» (В.Д. Энтин), представитель нашего министерства энергетического машиностроения, и два сотрудника нашей лаборатории (наш завлаб В.И. Кочуров и я).

Для меня это был второй выезд за рубеж. Первый выезд – это частная поездка с Таней и девочками в Польшу в гости к Таниной двоюродной сестре, живущей в Варшаве. И вот вторая моя заграница. Мой глаз, что называется, еще «не замылился», поэтому все увиденное воспринималось мной очень живо и с большим интересом.

Самолет Венгерской компании в Будапешт вылетал из Москвы. Ленинградская часть нашей делегации приехала в Москву на ночном поезде, а утром мы уже добрались до аэропорта вылета (не помню, откуда мы тогда вылетали). В аэропорту после прохождения таможни и пограничного контроля мы встретились с представителем министерства (дальше для краткости я буду называть его просто «представителем», т.к. забыл его ФИО), который был уже изрядно под хмельком. Он тут же позвал нас в ресторан, позавтракать перед вылетом. В ресторане мы заказали какую-то обычную для завтрака еду, а «представитель» еще и бутылку водки. Тут же он предпринял попытку разлить эту водку нам по стаканам, но все отказались. Согласилась, к моему удивлению, только Наташа. С ней, в пропорции примерно десять к одному (десять «представительских», конечно), они и приговорили эту бутылку.

Объявили посадку на наш самолет. Подхватив «представителя», мы с трудом добрались до самолета и заняли свои места. «Представитель» вырубился еще до усаживания в кресло и в течение всего полета пребывал в состоянии небытия. Я сел с Кочуровым и, как оказалось, не прогадал.

Отец Виталия Ивановича всю войну, прихватив немножко довоенного и немножко послевоенного времени, проработал в торговом представительстве Советского Союза в Англии. Его жена и сын школьного возраста (впоследствии превратившийся в Виталия Ивановича) жили вместе с ним. При этом жили они не в каком-нибудь специальном городке для наших работников, а в обычном доме, среди англичан. Виталий Иванович вырос вместе с английскими сверстниками и впитал в себя манеру их поведения и их язык. Английский язык стал для него вторым родным языком и пользуется он им до сих пор с большим удовольствием.

Поэтому, когда в самолете к нам подошла венгерская стюардесса с предложениями вариантов меню, Виталий Иванович пустился с ней в пространную беседу на английском. И в результате заказал что-то очень вкусное и необычное (уже, конечно, не помню, что именно, но точно не вареную курицу, как это было принято тогда в наших самолетах). Мне оставалось только следовать его выбору. «Нох ейн маль, битте!», - проговорил я, с трудом извлекая из памяти остатки моего школьного немецкого.

Из того, совместного с Кочуровым полета и его разговоров со стюардессой я запомнил только одну его фразу по-английски, повторенную им стюардессе раза три в течение полета. И каждый раз после произнесения им этой фразы перед ним (а заодно и передо мной) появлялось по очередному бокалу превосходного коньяка. «Френч виски, плиз! Ту, плиз!», - показывая на меня, говорил тогда Виталий Иванович стюардессе. «Френч виски, плиз!», - уже потом, в других путешествиях неоднократно говорил я, когда обстоятельства складывались подходящим образом. И эта фраза никогда меня не подводила.

В аэропорту Будапешта нас встретили представители принимающей стороны и на машинах отвезли в гостиницу. В гостинице всех мужчин разместили в одной большой комнате, а Наташу в другой, маленькой. В нашей комнате стоял большой холодильник «Ноу фрост» (это уже тогда) и большой цветной телевизор венгерского производства с пультом дистанционного управления. Это казалось чудом. «О-о, вундербар!», - отражалось на наших лицах (у нас тогда таких отечественных телевизоров еще не было и в проекте, а импортные не продавались).

Кстати, выражение «О, вундербар!» (по-немецки «О, чудо!») довольно часто звучит в нашей семье. Оно пошло с того давнего времени (лет этак 35 тому назад), когда моя тетя Таня подарила моей жене Тане несколько папок с репродукциями картин художников, которые ее муж – художник Борис Владимирович Пестинский, собирал в течение всей своей жизни. И вот как-то мы с Таней увлеченно рассматривали эти репродукции, и наш взгляд остановился на репродукции картины «Wunderbar!» какого-то немецкого художника. На картине изображен годовалый ребенок, сидящий на берегу речки. Из воды у самого берега появляется морда огромного гиппопотама, из ноздрей которого извергаются две струи (два фонтана) воды. Ребенок смотрит на это чудище, и на его лице отображается крайняя степень изумления. Я эту репродукцию положил под стекло на столе моей младшей дочки Наташи, у которой в детстве часто бывало подобное выражение лица. И с тех пор при виде чего-нибудь удивительно-поразительного у нас у всех рефлекторно вырывается «О-о-о, ву-у-у-ндерба-а-а-р!!!».

Продолжаю рассказ. В гостинице с нашим представителем сразу произошло чудесное превращение. О его былом опьянении ничто не напоминало. Он был оживлен, весел, оказался очень остроумным и начитанным человеком. Сыпал шутками и анекдотами. «Я в вашей автоматике и в ваших ПГУ ничего не понимаю! Ни на какую службу, ни на какие переговоры я с Вами ходить не буду! Только для подписания итоговых документов! Для экономии вечерами мы будем питаться дома! Я буду закупать продукты и готовить всем ужин!», - сразу заявил он. Нас его предложение вполне устроило. Мы охотно согласились.

Так и пошло. Утром мы питались в гостиничном ресторане: шведский стол по утрам входил в стоимость номера – и мы там «оттягивались» по полной. Днем мы за счет принимающей стороны обедали в разных ресторанах и кафе (особенно мне запомнились горячие копченые рульки с пивом – вкуснота неописуемая). Ну, а по вечерам всей компанией ужинали у нас в комнате - «представитель» оказался неплохим кулинаром и кормил нас дешево, но вкусно.

Суть наших переговоров я, конечно, пересказывать не буду. От венгерской стороны их вел сам руководитель (а вроде бы и владелец) фирмы-исполнителя. Он оказался грамотным специалистом. Только иногда при возникновении каких-то особенно специфических вопросов он вызывал своих спецов-консультантов. А так, все вопросы решал сам. Все пояснения давал тоже сам. Для меня это было удивительно. Ведь для нашей страны распространенной практикой являлось, да и сейчас является то, что руководитель - это чистый администратор, имеющий весьма смутное представление о сути предмета. Для меня неудивительным был как раз наш «представитель», ничего не понимающий в существе дела, но руководящий нами и могущий дать как зеленый, так и красный свет нашим работам. По рассказам людей старшего поколения так было не всегда. Когда-то, еще в довоенные времена главный конструктор завода был действительно главным и действительно конструктором. А постепенно этих людей заменили разные партийные выдвиженцы, которым совершенно все равно было, кем и чем руководить. Сегодня директор бани, завтра директор НИИ – по Райкину! Выработалась особая профессия – руководитель. На мой взгляд, эта практика весьма способствовала все большему отставанию нашей страны в техническом развитии от стран с «загнивающим капитализмом».

Кроме самих переговоров в один из дней нас свозили на действующую электростанцию для ознакомления с установленной там системой представления информации, произведенной нашими венгерскими партнерами. Электростанция располагалась километрах в трехстах от Будапешта. Нас повезли двумя машинами. Туда я ехал на нашей «девятке», которую вел ее хозяин – инженер фирмы, а обратно - на корейской «Кia», принадлежавшей фирме. И вот тут я, что называется, почувствовал разницу! Дорога была замечательной – магистраль с развязками, с ровным покрытием. Ехали мы все время на скорости около 150 км/час. «Девятка» вся гудела и вибрировала. Из-за шума разговаривать было практически невозможно. Чувствовалось, что это предел возможностей машины. А «Кia» шла ровно, без напряжения, как будто прогуливаясь. В салоне тихо, работает кондиционер. Несравнимо с «девяткой»! Другой уровень техники!

По дороге «туда» мы сделали остановку в придорожном кафе. Нас угостили крепчайшим до густоты и вкуснейшим кофе, который надо было пить, запивая его холодной водой из хрустального стакана. Ни до, ни после мне пить такой кофе не приходилось. А на обратном пути мы заехали на озеро Балатон - самое известное курортное место в Венгрии. Интересно, что, по крайней мере, в том месте, где были мы, в самом озере никто не купался. Оно служило декорацией. А купались в многочисленных бассейнах, расположенных на побережье. Бассейны были и обычные, с дорожками и со спокойной водой. А были и со спецэффектами: с искусственным волнением, с водопадами, с подводными струями и тому подобным. Везде все чисто до стерильности. Очень много туалетов и душевых кабинок.

В службе сервиса нам выдали плавки, полотенца, тапочки и очки для плавания. И мы отлично провели время, расслабившись после посещения электростанции и дальней дороги. Большинство девушек в бассейне и у бассейна находились топлесс. Наши мужчины предлагали Наташе последовать примеру окружающих, но она предпочла оставаться «белой вороной».

Еще мне запомнилось посещение Будапештской барахолки, куда мы поехали в один из выходных дней. Обилием народа и товаров она мне напомнила барахолку в Варшаве. Но в отличие от польской барахолки здесь было неизмеримо больше всякой новой бытовой техники и меньше б/у вещей. Я сделал две покупки, и как потом выяснилось – обе неудачно. Первая: очень задешево купил модный тогда кассетный стереомагнитофон – он очень быстро потом вышел из строя, и чинить его у нас в мастерской отказались. Сказали: это непочинябильный китайский ширпотреб. Уже забыл, куда я его дел. Наверное, просто отнес на помойку. А вторая покупка такая: меня там поразил один виртуоз, который, как он говорил английским резаком, резал стекло и вдоль, и поперек, и прямо и волнисто. Как угодно. Я не устоял, купил себе такую штуку. А дома не смог им отрезать ровным счетом ничего. По-видимому, он только формой повторял тот работающий резак, а сам был сделан из чего-то непотребного. До сих пор он где-то валяется у меня без дела. Надо выбросить, но жалко – память все-таки.

На барахолку я потратил один из выходных дней. А во второй выходной отправился просто побродить по городу. Ну и еще зайти в магазины, купить знакомым и близким многочисленные заграничные подарки. И тут надо сказать, что денег в ту командировку нам выдали по минимуму. И если бы нас не кормили днем за счет фирмы и если бы не гуманитарная деятельность нашего «представителя», то мы проели бы все наши деньги, и подарков бы не было. А так, все мы как-то сумели извернуться и отовариться. Все купленное НЕ на барахолке оказалось качественным. Дома при раздаче подарков и дарящий, и одариваемые остались довольны.

Во время прогулки по городу мне запомнилась встреча с одним венгром. На какой-то пустынной площади я спросил у него дорогу. Он как-то странно посмотрел на меня и отвернулся. Я попытался сформулировать свой вопрос по-немецки. И тут он на чистом русском языке ответил мне, что я должен его поблагодарить за молчание, что он бы мог меня послать куда угодно, в любую сторону, а он только промолчал. Сказал, что мы, русские не даем половине Европы жить так, как она этого хочет, что Россия захватила его страну и не дает ей нормально развиваться, что русские солдаты убили его родителей во время венгерского восстания и поломали ему всю жизнь! И шли бы мы русские со своей политикой завоевания соседей куда подальше! Он ненавидит и Россию, и русских!

Надо сказать, что эмоциональное выступление этого венгра меня очень «зацепило». Я знал, конечно, о подавлении венгерского восстания 1956 года, о русских танках на улицах Будапешта, о многочисленных жертвах. Но знал все это как-то абстрактно и как о давно минувшем и забывшемся. Ан нет! В Венгрии это коснулось многих непосредственно. И люди живут с памятью о происшедшем, с горем, с ненавистью. А почему собственно мы думаем, что нам можно ненавидеть фашистов-немцев и помнить об их злодеяниях, а другим людям отказываем в праве на память о более близких по времени событиях, принесших им не меньшее горе? И почему мы не думаем о том, что все наши победы над кем-то – это поражение, обида и горе для других. В общем, расстроила меня тогда встреча с тем венгром и запомнилась!

Запомнились, конечно, и другие впечатления. В памяти остались красивейший город Будапешт, расположившийся по обоим берегам величественного Дуная: на одном берегу Буда, а на другом – Пешт. Запомнились чудесные дворцы, ажурное здание парламента на зеленой лужайке, мост, соединяющий Буду и Пешт, зеленые газоны в центре, по которым разрешено бродить людям, на которых можно валяться, сидеть, играть. И последнее - тоже впечатление: газон существует для людей, для отдыха, для общения человека с природой.

А еще в Будапеште мне запомнилось наводнение: в один из дней вода Дуная вышла из берегов и поднялась на несколько метров. Были затоплены набережные, закрыты прилегающие к реке станции метро. Вода подступила к самому зданию парламента. И это продолжалось дня три. Картина затопленных набережных с торчащими из воды верхушками дорожных знаков и транспарантов тоже сидит в памяти.

В Венгрии мы провели две недели. Но вот они истекли, и мы отправились домой. Сначала самолетом с «френч виски» - в Москву, а потом на сидячем поезде - в Ленинград. Поезд приходил на Московский вокзал вечером. Я знал, что Таня с девочками находятся на даче, поэтому решил, не заезжая домой, отправиться туда. Переехал с Московского вокзала на Витебский. Успел на наш Радофинниковский поезд. Доехал до нашего 101-го километра. Добрел при свете луны по нашей вечно расхлябанной, хлюпающей дороге до дачи и предстал на пороге нашей времянки перед уже укладывающимися спать девчонками. Предстал в новых светло-голубых джинсах «Вранглер», в новой джинсовой рубашке, в новых белых кроссовках, с чемоданом и сумкой, заполненными подарками. Конечно, полночи мы не спали: разговаривали, и при свете керосиновой лампы разбирали и примеряли подарки. Хорошо было! И какой контраст с этими заграницами, с самолетами, с автострадами, с Венгрией!

Проектируемая тогда ПГУ так и не была реализована из-за разных организационных трудностей. В частности, не удалось найти покупателя электроэнергии, производимой генератором, входящим в состав установки. Это у нас-то, где всегдашняя и повсеместная нехватка электроэнергии. Работа остановилась на стадии проекта. А венгры свою задачу успешно выполнили: разработали необходимое программное обеспечение и в соответствии с контрактом, подписанным в Венгрии, передали его нам вместе с промышленным компьютером, на котором его нужно было установить, монитором и цветным сканером/принтером для представления информации и ее распечатывания. Этот компьютер потом долгие годы стоял в лаборатории ПГУ и использовался в качестве обычного персонального компьютера, коих в ЦКТИ всегда не хватало. Там же стояли и огромный широкоформатный монитор, и цветной сканер/принтер. Принтер, как я помню, использовался сотрудниками лаборатории, в основном, для распечатывания цветных фотографий.