Командировок, теперь уже более чем за 40 лет моей работы, было у меня великое множество. И по стране, и по «заграницам». И коротких, и длинных. С комфортными условиями проживания и вовсе без оных (последних, кстати, было больше). Бывали годы, когда в командировках я проводил практически половину времени: ненадолго приезжал домой, очухивался и снова уезжал.
Мне приходилось ночевать и в апартаментах, и в гостиницах, и в общежитиях, и в «домах колхозника», и в частных домах с русской печкой. Приходилось спать в кроватях, в креслах, на столах, на стульях, на скамейках.
Из самых экзотических случаев: один раз в Свердловске мне довелось ночевать в студенческом женском общежитии в одной комнате со студентками Политехнического института, которые приютили меня бездомного. А один раз две ночи подряд я спал на привокзальной площади в Куйбышеве, прямо посреди площади, примостившись на ящиках с приборами. Эти три большущих ящика с оборудованием для проведения испытаний я привез с собой в багажном вагоне. Грузчики вытащили их из вагона и на электрокаре отвезли на площадь. Машина, ехавшая за мной с компрессорной станции, сломалась в пути, а резервной то ли не было, то ли не удосужились ее выслать – уже не помню. Хорошо, что лето было.
А транспорт! Самые разные самолеты, самые разные вертолеты, несравнимые по уровню комфорта поезда с местами от лежачих до стоячих и с вагонами от «СВ» до «общих». Автобусы, легковые и грузовые машины, гусеничные вездеходы. Ездил на всем, на чем можно было ездить. Не ездил только верхом.
О командировочных впечатлениях можно рассказывать очень много и очень долго. Хочу рассказать только о нескольких своих командировках, почему-то всплывших из глубин памяти, хотя было великое множество и других, не менее колоритных. Но обо всем ведь не расскажешь: надо и читателей пожалеть.
Первая из вспомнившихся командировок случилась сразу после моего перехода из ЦКТИ в «Систему Газ». На первой же неделе работы в СГ меня вызвал наш директор и попросил отвезти в Сургут комплект документов, которые были подготовлены для участия нашей организации в конкурсе на право автоматизации нескольких компрессорных станций «Сургутгазпрома». Долго извинялся за то, что поручает мне работу посыльного, объяснял, что сейчас все сотрудники заняты срочной работой, а я все равно еще не включился по-настоящему в работу. Доставить документы необходимо было на следующий день после нашего разговора. Договорились так, что я сразу поеду за билетом на самолет (деньги он мне тут же дал из своего кармана), купив, позвоню ему, а он по телефону предупредит «Сургутгазпром» о моем приезде.
Я поехал в билетные кассы и купил билет на утро следующего дня. Благо в 1999 году пассажиров было мало, и самолеты летали наполовину пустыми.
Утром вылетел. Часа через три долетел до Сургута. В аэропорту увидел человека с плакатом: «Сургутгазпром – Нахшин». Подошел к нему, представился. Встречавший меня человек предложил мне два варианта. По первому варианту он отвозит меня в «Сургутгазпром», я отдаю привезенные документы, он отвозит меня в гостиницу, где я живу два дня (назавтра самолета в Петербург не было). Ну а послезавтра он отвозит меня в аэропорт, и я улетаю. По второму варианту я тут же в аэропорту передаю ему документы, покупаю обратный билет и улетаю домой на том же самолете, на котором прилетел. Конечно, мне более симпатичным показался второй вариант.
Я отдал документы, распрощался с представителем «Сургутгазпрома», купил билет и, так как регистрация уже заканчивалась, тут же пошел на посадку. В самолете стюардесса удивленно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Самолет взлетел, и вечером, к удивлению Зои, я уже был дома. На следующий день утром пошел на работу.
Эта командировка была самой короткой из всех моих командировок.
А вторая командировка была тоже на север, тоже в «Сургутгазпром». Мы с Сережей Турициным полетели на одну из отдаленных компрессорных станций для проведения обследования. Это было в начале 2000-х годов.
В те годы условия жизни в разных «медвежьих углах» сильно изменились. Везде появились магазины и магазинчики, торговавшие буквально всем, вплоть до бананов и других экзотических фруктов. Уж не знаю, как все эти товары доставлялись в отдаленные северные места, но купить там, в отличие от советских времен, можно было все. Торговлей в основном занимались «южные люди».
Примерно за неделю провели мы с Сережей свое обследование и отправились в обратную дорогу. В «аэропорту» - небольшой площадке с деревянным сарайчиком, в котором размещались касса и «зал ожидания» на десяток человек – купили билеты и стали ждать свой вертолет. Когда он уже появился в небе над горизонтом, ко мне подошел какой-то южный мужчина и попросил оказать ему услугу: отвезти в аэропорт Сургута выручку какой-то из торговых точек. То есть поработать инкассатором. И тут же протянул мне упакованный в газету и полиэтилен, плотно перевязанный веревкой прямоугольный сверток. Величиной как два кирпича. Я нерешительно взял этот тяжелый сверток и спросил, не надо ли оставить какую-нибудь расписку, показать паспорт - вдруг я сбегу с деньгами. «Ничего не надо!», - сказал мужчина. «Куда ты денешься? Здесь СЕВЕР. Тебя встретят в аэропорту Сургута». На этом разговор закончился. Вертолет прилетел. Мы с Сережей сели. Долетели до Сургута. При выходе меня встретили, сверток взяли, поблагодарили. И опять без всяких представлений и расписок. Без всяких формальностей.
Все! История на этом закончилась! Никогда больше в жизни мне не приходилось держать в руках такую кучу денег!
А еще вспомнились мне командировочные впечатления от Казахстана. У меня было несколько командировок в разные места Казахстана. В прикаспийскую часть – окрестности Гурьева (теперь - Атырау). В район бывшего освоения целинных земель – районы Павлодара и Целинограда (в разные времена Акмолинска, Астаны). В район бывшей столицы Казахстана – Алма-Аты. Бывал я там и в советское, и в постсоветское время.
В прежние времена Казахстан был, наверное, беднейшей из советских республик. Мне запомнились жалкие поселения в степи, состоящие из нескольких лачуг. Везде грязь и запустение. В грязи и пыли возятся грязные полуголые дети. Вокруг домиков никакого благоустройства, никаких палисадников, вообще никакой растительности: ровная выгоревшая под палящим солнцем степь и скособоченные домики. Вот и весь пейзаж. Чем там занимались люди, живущие в этих хибарах – не понятно. Вообще казахи, в отличие от земледельцев узбеков, всегда были скотоводами. Может быть, где-то в особо укромных уголках казахских степей и паслись тогда тучные стада или отары каких-нибудь животных, принадлежащие этим людям. Но маловероятно. Мне на глаза эти стада никогда не попадались. Разве что одиночные верблюды-дромадеры в развивающихся на ветру одеждах-попонах иногда попадались в степи. В общем, все убого. Но…
Но вот едешь на машине по бесконечной казахской степи и вдруг на горизонте возникает сказочный город, состоящий из каких-то фантастических, сложенных из камня особняков, из дворцов с колоннами и портиками, созданных руками несомненно талантливых строителей. И вначале, издали, не вполне понятно: то ли это мираж - плод воображения истосковавшегося по хоть какому-то разнообразию сознания, то ли - не понятно, откуда чудесным образом взявшаяся реальность. Впечатление, что это мираж, усиливается из-за того, что возникшее изображение видится сквозь струи восходящего от раскаленной степи воздуха. И от этого изображение колеблется, оно становится то резким, сфокусированным, а то расплывается во что-то совсем призрачное. Но подъезжаешь ближе, и город оказывается действительно рукотворным. Однако ни в самом городе, ни поблизости от него нет никаких людей. Абсолютно никого. Как будто все вымерли. А на самом деле не вымерли, а первоначально были мертвыми. Эти города-призраки строились/строятся казахами для мертвых людей, для своих умерших родственников. Это - казахские кладбища, некрополи. Непередаваемый контраст с жилищами живых людей!
А настоящие города в Казахстане того времени тоже, конечно, были. Но были обычными, с трудом выживающими, провинциальными городами советской глубинки. С какими-то предприятиями, с пятиэтажными хрущевками, с полупустыми магазинами, торгующими продуктами не первой свежести….
Таким мне запомнился Казахстан советского периода.
А потом, после приобретения самостоятельности, при Назарбаеве, Казахстан стал очень быстро развиваться и благоустраиваться. Уже в начале 2000-х годов повсеместно появились богатые особняки восточной архитектуры, выросли мечети, минареты. В городах возникли многочисленные кафе с вполне вкусной едой и вполне приемлемыми ценами. Появились не плохие дороги. На дорогах стало много машин. Из легковых, почему-то, в основном, мерседесы….
И еще меня удивили казахи. Ведь они выросли в советское безбожное время. А теперь все стали верующими, мусульманами. Мне показалось, что не показно, а вполне искренне. В повседневной жизни верующие казахи руководствуются неким сводом правил поведения, рекомендуемых религией. И правили эти зачастую гуманнее и больше соответствуют общечеловеческим ценностям, чем, например, принято у нас. Казахские мусульмане мне показались менее агрессивными и менее фанатичными, чем, например, иранские или туркменские. Показались более мирными, что ли.
А с искренностью в их религиозности я сталкивался неоднократно. Это проявлялось без напора, в каких-то мелочах. Вот, например, такой пример, такой эпизод. Мы с Сашей Бусиным провели большую работу на одной из компрессорных станций в районе Атырау. Неоценимую помощь нам оказал, работавший там инженер-приборист, казах. Очень грамотный и доброжелательный. По окончании работы мы решили его как-то отблагодарить и пригласили в кафе. Заказали вкусную еду и бутылку хорошего коньяка. Поесть, он поел. А от выпивки отказался: мусульмане не употребляют.
А еще я не могу не сказать о том, что огромная северная часть Казахстана – это в большинстве своем русские поселения с преимущественно русским населением. Вот взять хотя бы промышленный Павлодар. Чем он отличается от находящегося в 400-ах километрах от него Омска. Да, ничем. Те же предприятия времен Советского Союза. Та же архитектура. Схожая история. Население в основном русское. Я когда-то проехал эти 400 километров на машине: степь. Как по одну, так и по другую сторону границы одинаковая степь. И никакой пограничной реки, никакой видимой физической границы.
Я ни на что не намекаю…, просто говорю…
