Принцип ответственности 25 страница

2. Критика

а) Абсолютная детерминированность в физике – идеализация

Насколько основателен довод? Мы видим, что он апеллирует не просто к справедливости законов сохранения, с чем следует согласиться как с положением, доказанным индуктивно, но к их безусловной справедливости, т. е. такой, которая не знает исключений, что, разумеется, индуктивно доказано быть не может. Ненарушимость в принципе относится к логической природе математических, а не фактических правил. В отношении последних она нами просто постулируется в угоду идее законности. Постулат ведет происхождение из идеализации и выражает идеал. Таким образом, несовместимость, провозглашаемая доводом, относится к тому же типу, что и утверждение "что быть не должно, быть не может". Сила этого "не должно" пропорциональна теоретическому достоинству того идеала, из которого оно происходит. Но поскольку этим достоинством наделили его мы, а не логическая необходимость, мы можем его и пересмотреть, а при необходимости – и изменить, при условии, что будем базироваться на наблюдаемых фактах.

б) Логика проблемы несовместимости

Более того, несовместимость нелогического рода, с которой мы сталкиваемся в данном случае, сама по себе являет собой не более, чем мысленное затруднение, и оставляет открытым вопрос о том, что должно быть пересмотрено для его разрешения: понятие того, что должно соответствовать норме, или норма, которой должно соответствовать понятие, или и то, и другое вместе? Чтобы дать ответ на этот вопрос, нам необходимо сопоставить доказательность доводов, которыми обладает та и другая сторона, но кроме этого – еще и последствия, к которым повлечет уступка с той или другой стороны. В нашем случае мы определяем последствия, задаваясь вопросом о том, что произойдет с "природой", если будет осквернена ее каузальная незапятнанность, или ее "точность", и что – с умом, в случае отрицания его действенности. Весы склоняются в ту или другую сторону в зависимости от того, какая жертва представляется более невыносимой, т. е. более опустошительной для стороны, которой приходится на нее идти. Это есть вопрос относительной цены совместимости, если таковую необходимо оплатить. Утверждение, которое я собираюсь отстаивать, заключается в том, что со стороны "природы" (где логика, исходящая из положения "все или ничего", неприемлема) требуемая уступка в детерминистской строгости не будет опустошительна для ее научной концепции, между тем как уступка, запрашиваемая совместимостью от стороны умственной, а именно лишение ее каузальной силы, полностью разрушает концепцию этой стороны, увлекающей за собой в своем падении даже и саму привилегированную материальную сторону, оставляя по себе пародию "природы" как таковой.

в) Историческая чрезмерность требования детерминизма

Серьезность проблемы заключается в вызове, брошенном материалистической наукой внутреннему опыту, имеющему на своей стороне непосредственную самоочевидность, однако систематической предсказательной наукой не обладающему. Между тем естествознание, лишенное непосредственной очевидности в отношении своего родового идеала объектов, в состоянии постоянно предоставлять ему эвристическое подтверждение в систематизации явлений. В связи с тем, что идеал обладает подтвержденной удостоверенностью, конфликт с ним являет собой серьезную проблему. Однако что до суждения по поводу психофизической несовместимости, здесь идеалу оказывается отданным больше, чем положено ему в соответствии с его эвристической отдачей (единственное его свидетельство), и больше, чем требуется для сохранения его оправданной эпистемологической позиции. Безусловный детерминизм всегда претендовал на большее знание о природе, нежели то, которым мы обладаем и когда-либо будем обладать. Справедливость законов сохранения допускает степени строгости в частных деталях. Нет априорной уверенности в том, что справедливое для целого справедливо также и для всех его частей, вплоть до мельчайших; и справедливое для окончательного результата справедливо также и для всех промежуточных стадий; и справедливое для отмеренных временны$х интервалов – справедливо также и для всякого мгновения. Тождественная общезначимость для всякой части и каждого мгновения предполагает такую точность природы, которая преграждает дорогу любому "более или менее" или "приблизительно" и делает природу такой же чистой, как математика. В математике-то и была позаимствована идея абсолютной точности, вместе с однородностью целого и частей, требующейся для ее приложения. По отношению к природе это не больше, чем постулат, которым человеческое существо, большой друг порядка, быть может, попадает в самую точку сущности природы, но, возможно, что и запрашивает с нее больше, чем она способна дать.

II. Довод эпифеноменальности

Оставив пока что дело "природы" и ее каузальной якобы закрытости в подвешенном состоянии, от довода, что материальное не терпит вмешательства со стороны психического, мы переходим к противоположному: что материальному и не следует его опасаться, поскольку психическое ("субъективное") лишено какой бы то ни было каузальной силы. Наиболее полным выражением данной позиции является утверждение "эпифеноменальности", аргументация которого выглядит приблизительно следующим образом.

1. Довод

б) Первичность материи

Существует материя без разума, но нет разума без материи. Первая часть этого утверждения доказывается на примере всей неживой природы да еще на добром куске природы живой; вторая часть – тем фактом, что всякий "разум" (служащий в данном случае названием незаполненной графы для субъективности всякого рода и любой степени развития) появляется лишь в сочетании с определенной организацией материи, т. е. организмом, нервами, мозгом, примеров же лишенного тела разума неизвестно. Данным наблюдением предполагается, что материя обладает первичным и независимым бытием, между тем как разум – лишь вторичное бытие, от нее происходящее.

Далее, опыт показывает, что материя в данных формах организации не только предоставляет необходимое предварительное условие, дающее возможность для существования разума, не только является изначальной причиной этого существования, но и оказывается определяющей причиной для его деятельности и всего его изменчивого содержания, а значит – его необходимой и достаточной причиной во всех отношениях. Это возможно доказать для чувственного восприятия и определенных чувств и эмоций, а потому может быть распространено на мыслительные процессы, для которых доказательство проведено еще не было: все эти внутренние, субъективные явления всецело представляют собой результат материальных причин. Следует, однако, заметить, что эта каузальность не наделяет их собственной каузальностью, которая была бы продолжением предыдущей (как это обыкновенно бывает со следствиями), поскольку они являются не чем иным, как выражением того, что происходит в материальном субстрате. Просто выражение не в состоянии повлиять на то, что оно выражает, поскольку в таком случае оно перестало бы быть просто выражением. Таким образом, "наведенная" субъективная внешность не в состоянии добиться независимости в любом из двух смыслов: она столь же мало в состоянии оперировать внутри самой себя, как и реагировать на "наводящий" субстрат. Ее всецело сводящаяся к "как если бы" претензия на то и другое, с которой она предстает себе самой, обладает лишь развлекательной ценностью иллюзии.

б) Полнота физической детерминированности

В соединении с непроницаемой каузальной полнотой материального субстрата, о чем речь шла выше, эпифеноменальный статус разума вынуждает прийти к выводу, что в случае, к примеру, поднятия мною руки корректно лишь объективное, нервно-мускульное объяснение (или описание), между тем как субъективное, в понятиях воли и намерения, является неаутентичным символическим его транскрибированием. Нейрология, теория связи и кибернетика трудятся над проведением этого постулата (в значительной степени все еще лишенного содержания в отношении высших функций сознания) в жизнь посредством конкретных механистических объяснений или построений моделей для все более усложненных мозговых процессов. Как утверждают застрельщики этого движения, первоначальные успехи позволяют ожидать, что никакой барьер принципиального характера не приостановит продвижение в этом направлении. Что до остального, они призывают "спиритуалистов" продемонстрировать, как возможно теоретически изобразить движение материальных объектов нематериальными движителями без того, чтобы не привести в полный кавардак законы физики.

в) Избыточность субъективного намерения

Среди субъективных явлений существуют так называемые цели или намерения. Также и для них должно быть справедливо то, что их субъективное присутствие не в состоянии иметь никакого влияния на ход событий. Скорее можно утверждать, что как само их присутствие лишь отражает объективное состояние субстрата, так и мнимое действие "по их причине" на самом деле происходит из тех же самых материальных условий, символом которых была сама эта внешность. Свидетельство субъективности, утверждающей противоположное, учитываться не должно. Так что Сократ был неправ, когда в своей знаменитой речи в последнюю ночь перед казнью он отверг материальное объяснение того, что он сидит здесь, ожидая чаши с цикутой, противопоставив ему, как единственно верное, объяснение в понятиях ума, а именно свои идеи обязанности и справедливости153*. Неправы также и те, кто рассматривают две этих альтернативы как дополнительные, как тождественные и взаимозаменимые аспекты одной и той же действительности. Верной была лишь точка зрения ионийских ученых, поскольку то, что происходит в физическом смысле, объясняет лишь физическое описание.

г) Механическая имитация поведения

Как было установлено в качестве правила уже Декартом, проверкой в данном случае является возможность имитировать поведение механическими устройствами (автоматами), причем с тех пор соответствующую возможность распространили уже и на сферу умственного, которую Декарт считал изначально из такой имитации изъятой154*. Однако справедлив здесь и следующий принцип картезианской философии, в соответствии с которым то, что допускает совершенную имитацию, оказывается вследствие этого уже не сымитированным, но удвоенным, и что тогда дубликат раскрывает природу самого оригинала, которому уже не следует приписывать какие-то иные принципы действия помимо тех, что были необходимы для его удвоения. Даже несовершенная имитация, если различие с оригиналом – лишь в степени приближения к нему, позволяет заключить о теоретической возможности имитации совершенной. Так, если разумное целесообразное поведение возможно сымитировать в некоторых простых формах, этот успех в принципе распространяется и на формы более сложные. В таком случае идея цели и прочие субъективные моменты, сопутствующие поведению оригинала, оказываются излишними для его реальной деятельности и поэтому не принимают в ней участия. Таким образом, новооткрытая возможность имитации разума чисто материальными средствами подкрепляет умозрительную гипотезу эпифеноменализма относительно бессилия разума вообще и функциональной избыточности психологического намерения в частности. Как и всякое вообще сознание, приписывающее главенствующую роль себе, телеологическая вера является по своему характеру чисто мнимым, функционально излишним и необъяснимым "как если бы".

2. Внутренняя критика концепции эпифеноменализма

Вот к чему сводится материалистически-эпифеноменалистический довод. Мое обсуждение сосредоточится на каузальном аспекте, являющемся главным звеном всей аргументации, и в ее же собственном стиле я открываю диспут своим собственным утверждением несовместимости. Эпифеноменализм делает материю причиной ума, а ум – причиной ничего. Однако каузальный ноль можно приравнять к тому, что на материю оказывается навешанным ничто; в частности же в явное противоречие с самой идеей причинной зависимости вступает представление о том, что нечто зависимое может являться исключительно следствием (исключительно результатом), но не есть, в свою очередь, начало (причина) детерминативной цепи.

а) Первая онтологическая загадка:
творение души из ничто

Прежде, чем отправиться за этим ходом рассуждений в обозначенном им направлении, подвергнем более детальному рассмотрению само понятие эпифеномена как такового. Вообще говоря, оно утверждает, что субъективное, или психическое, или умственное являются сопутствующими обстоятельствами определенных физических процессов в мозгу. "Сопутствование" односторонне, а не взаимно: физические процессы, как первичная действительность, автономны; их вторичное психическое выражение совершенно гетерономно по отношению к ним или же представляет собой просто их продукт. Присутствие продукта никак не влияет на историю этого производящего "другого", как и сам акт производства, как бы совершающийся "за спиной" у него, на его основе, однако без какого-либо с его стороны участия. Продукт является побочным продуктом межфизического производства, и никакого отвлечения средств на его создание не происходит, так что создание это оказывается не транзитивным актом материального основания, а лишь "внешностью" его имманентного функционирования. Функционирование это идет своим ходом в любом случае, вне зависимости от того, будет у него такое сопровождение или же нет. Но в таком случае оказывается, что вызывание этого сопровождения, с точки зрения причинности, представляет собой "сотворение из ничего", поскольку в каузальном смысле на него ничего не было затрачено. В ином случае сама гипотеза эпифеномена оказалась бы бесполезной, так как затраченная величина исчезла бы и ее превращенная психическая последовательность уже не могла бы быть обнаружена, а как раз этого-то ради принципа сохранения и следовало избегать. Сотворение души из ничего представляет собой первую онтологическую загадку, на которую отваживается теорема эпифеноменализма из почтения к физике, в которой, впрочем, не предполагается возникновение чего бы то ни было из ничего.

б) Вторая онтологическая загадка:
безрезультатное физическое воздействие

То, что было произведено из ничто, должно, с точки зрения причинности, ничем и остаться. Как создание "сопровождения" ничего не должно стоить причинно-следственной цепи, так и его здесь пребывание никак не должно менять те процессы, которые оно сопровождает. Собственно говоря, это есть наипервейший предмет забот положения эпифеноменализма: монокаузальность материального, чтобы защитить ее от вмешательства со стороны, прежде всего требует бессилия разума, а затем уже его дарового возникновения, если он также должен происходить из материи. Можно допустить, что такое построение становится по крайней мере логически последовательным: лишь то, что возникло из каузального нуля, может также и остаться каузальным нулем, не унаследовав от своей причины никакой силы. И тем не менее также и оно само является чем-то, а не ничем, поскольку его здесь присутствие явно отлично от случая, когда его здесь нет. Появление сознания что-то добавляет к строению действительности, по причине чего она становится иной, но только описательно, а не динамически: сознание "есть", однако для всех прочих вещей из него ничего не следует, ничто из него не проистекает для их дальнейшего протекания, т. е. вся прочая действительность остается той же самой, чем она была бы без этого миража посреди нее. То, что наделено сознанием, поступает так, как поступает, не потому, что сознательно, но оно сознательно потому, что поступает таким образом, т. е. так, как заставляет его поступать материальный состав. В соответствии с этим, понятие сознания оказывается определенным, в отрицательных терминах, следующим образом: нечто для самого себя, хотя и ничто для всего прочего, бытие без следствий, недейственный факт. То, что нечто, являющееся следствием (результатом), само оказывается лишенным следствий, представляет собой вторую онтологическую загадку, на которую отваживается теорема эпифеноменализма из почтения к физике, в которой, впрочем, не предполагается существование чего бы то ни было без следствий.

в) Третья онтологическая загадка:
существование "обмана для себя"

Правило отсутствия следствий соотносится с умственностью в двух направлениях: во внешнем, применительно к материальной сфере – так, как это было только что объяснено, и во внутреннем, применительно к собственному продолжению. Именно, бессилие должно распространяться, помимо неспособности вызвать детерминацию действия тела, также и на самоопределение мышления в мысли. В противном случае разум перестал бы быть эпифеноменом и мог бы продолжить движение самостоятельно, так что оказалась бы утраченной согласованность с событиями в теле. В этом случае иллюзия оказалась бы взорванной, когда умственная последовательность подошла бы к моменту действия, а именно в момент преднамеренной телесной детерминации, когда обнаружилось бы бессилие: я желаю одного, а рука моя делает другое. Но положение о бессилии как раз и предназначено для того, чтобы "спасти" видимость силы. Обнаружение истинного вида бессилия сделает ложной теорию бессилия, являющуюся теорией как раз обманчивости сознания, а не его истинности. Сущностно важно для положения о бессилии именно то, чтобы бессилие оставалось сокрытым под внешностью силы. Для того, чтобы это обеспечить, бессилие должно быть неделимым: внешнее бессилие может оставаться скрытым лишь при условии такого же внутреннего бессилия. Внутренняя сила при внешнем бессилии будет означать, что сознание находится в разладе с миром. Однако теория была разработана с целью показать, что сознание соединено с миром, и прежде всего с телом. Поскольку подлинной действительностью обладает только мир, а именно материя, единство является не чем иным, как отрицанием любой самостоятельной действительности с другой стороны, а тем самым внутренней в ней каузальности точно так же, как и внешней.

Так вот что обеспечивается концепцией эпифеномена, обозначающего, таким образом, нечто, во всякий отдельный момент происходящее из базиса, так что продолжение этого нечто оказывается поэтому не его собственным, но опять-таки базиса. К примеру, в фильме следующий этап движения, наблюдаемого на экране, происходит не из предшествующего, как кажется, но независимо от него – из кинопроектора, испускающего и тот и другой, так что на экране, в противоречии с видимостью, на самом деле ничего не движется. Подобно этому и временнóе следование за "теперь" сознания не может происходить из него, но, как и само это "теперь", должно происходить из материального субстрата, эпифеноменом которого является, по определению, всякое состояние сознания. Так что сознание лишь "отражает" последовательность того, что происходит в субстрате, хотя и выглядит само некоторой последовательностью явлений. Как и в кино, эта видимость является простой иллюзией. Молот, который видится ударяющим по наковальне, является последовательностью образов, а не динамическим действием; размышление, приходящее к принятию решения, является последовательностью знаков, а не подлинным причинением чего бы то ни было, и столь же иллюзорна его динамика (внутренняя – еще прежде чем она воплотится во внешнюю, когда, например, будет совершен кажущийся следствием внутренней последовательности удар молотом).

Подлинной динамикой, представлением которой является знаковая последовательность, является мозговой процесс, выражающий себя (и в то же самое время себя скрывающий) в "тексте", записываемом им на листе сознания; однако непрерывность текста есть всего-навсего непрерывность его записывания, в каждый момент заново порождающего снизу каждый образующий текст знак, никоим образом не давая тексту записывать самого себя. Последовательность протекает не от знака к знаку, а от одного состояния мозга к другому, и лишь в силу этого – всякий раз к его эквиваленту в знаковом письме. Если вернуться к сравнению с кинофильмом: продолжение проецируемого изображения обеспечивается его продолжающимся проецированием; само же изображение бессильно. Таково же и отношение "знака" на "экране" субъективности к следующему за ним. Никакая мысль не порождает следующую мысль, никакое состояние ума не чревато последующим. Но поскольку именно на это-то они, причем наиболее внутренним образом, претендуют, оказывается, что всякое мышление есть заблуждение уже в самом себе, а затем – еще раз, когда оно верит в то, что переходит в телесное действие. Обман самоопределения простирается над обманом телесного определения. Оба эти обмана существенно необходимы псюхэ$. "Душа" как раз и является этим обманом или "понарошку", при помощи которого действительность постоянно обманывает саму себя. Себя? Но нет, мозг обманутым не оказывается. Субъекта? Но субъект как таковой уже является обманом. И зачем? Вновь нет ответа, хотя бы чего-то в роде l'art pour l'art155*, что подобало бы Декартовому злому духу, но уж никак не непреднамеренно идущей на подлог материи. Обманщик, кем бы он ни был, ничего от своего обмана не приобретает. Игра играется, не имея в виду выгоды какого бы то ни было игрока, не имея в виду какого бы то ни было ущерба для жертвы. Намеренности как таковой служить этот обман не может. "Преднамеренностью" зашифровано то, что по самой своей природе намерений не имеет. Сам тот текст, часть которого является этот шифр, а именно умственное начало, никакой намеренностью не обладает, не говоря уж о функциональности. Весь его блеск в целом – мираж. Существование такого "обмана для себя" является абсолютной метафизической загадкой, на которую отваживается теорема эпифеноменализма из почтения к физике.

В концепции эпифеномена обнаруживаются и другие загадки, более логического характера, но хватит и тех, на которые здесь указано. Загадок как таковых недостаточно для того, чтобы разделаться с теорией, однако нет сомнения в том, что они делают ее подозрительной. Теперь мы выдвинем против нее некоторые доводы: (1) ее внутренняя непоследовательность, состоящая в том, что она нарушает то самое понятие природы, перед которым благоговеет; (2) ее абсурдность как теории, ниспровергающей саму теорию.

г) Каузальная непоследовательность концепции

О противоречивости уже упоминалось: чтобы не нарушался закон каузальности, "душе" следует быть бездейственной. Однако в соответствии с тем же законом сам "эпифеномен" будет единственным и необъяснимым исключением – возникающим без каких-либо затрат каузальности и существующим без каких-либо каузальных последствий. Поменявшись с поборниками принципа ролями, теперь уже нам необходимо защищать его от них, настаивая на том, что ничто в мире не дается "просто так", и ничто, раз оказавшись в нем, не завершается самим же собой, т. е. не оставляя по себе никакого следа в мире. Все причиненное должно, в свою очередь, сделаться причиной. Однако душа, как утверждает материализм, появляется в мире как результат материи. Но в таком случае (а) материя должна была что-то на нее затратить, так что итоговая роспись материального процесса должна выглядеть по-иному в зависимости от того, было им порождено следствие в форме сознания или же нет. Нечто от материи должно было перейти в следствие, хотя бы в данном случае мы даже и не знали, о равенстве каких величин идет здесь речь. Нечто было обменено на нечто. С другой стороны, (б) существование новой данности (получившееся в результате соприсутствие разума), что, разумеется, отличается от его несуществования, должно обладать своей долей участия в ходе событий, поскольку никакое отличие в существовании не является динамически нейтральным, хотя бы даже в данном случае мы вновь не знали о том, как происходит переход. Лишь на этом условии затраты, совершенные на его появление в мире, не окажутся просто из мира исчезнувшими, и баланс всего в целом будет сохранен.

Принцип состоит просто в том, что как мало что-то может из ничего появиться, так же мало может оно и в ничто обратиться. Ничто не является чистым началом и ничто – чистым окончанием. Лишь недетерминист в состоянии допустить исключения из правила; однако материалист отстаивает дело детерминизма и с ним связан. Таким образом, его "решение" содержит в себе подлинное противоречие с самим собой, а именно спасая нерушимость принципа ценой его нарушения.

3. Сведение к абсурду на основании следствий

Вот что можно сказать по поводу внутренней критики концепции эпифеноменализма. Однако еще более разрушительными оказываются последствия, проистекающие из нее для всего прочего: для концепции действительности, дозволяющей такого рода вещи, для мышления, объясняющего себя ею, и для себя самой – как мысли этого мышления. Обвинение состоит здесь уже не в непоследовательности, а в абсурдности.

а) Абсурдная природа

Начать с вопроса о том, что же это должно быть за бытие, производящее из себя, в качестве наиболее ухищренного своего действа, этот тщетный мираж? Отвечаем: бытие не просто индифферентное, но положительно абсурдное или извращенное, а потому абсолютно недостоверное. Если бы поведение живых существ было бы всего лишь глухонемой пантомимой, исполняемой материальными системами высшей степени ухищренности, субъективностью не обладающими, его вполне можно было бы назвать бесцельным, но не абсурдным в строгом смысле слова. Постановка становится абсурдной тогда, когда она сопровождает саму себя музыкой, как если бы та определяла собой заранее предопределенные шаги. Ложь может быть функциональной, но не в данном случае: механизмы взяток не берут. И тем не менее музыке этой предопределено звучать – в воле, удовольствии и муке! Песня сирен, когда некого соблазнять? Песня, поющая сама себе собственное заблуждение, включая и то, что она является певцом? Нечто лишенное интереса, в первую голову, и не имеющее места, где его разместить – во вторую, должно осуществить грандиозную, основанную на интересе, комедию, пойдя на подлог задачи, которой на самом деле нет, и силы, которой оно не обладает? Неприкрытой, бессмысленной тщетности всего розыгрыша такого уровня утонченности довольно, чтобы дисквалифицировать его как карикатуру на природу. Тот, кто сделал природу абсурдной с тем, чтобы обойти стороной одну из ее загадок, вынес приговор самому себе, а не ей, и впредь утратил право на суждения по поводу законов природы.

б) Теория, ниспровергающая саму теорию

Однако еще непосредственнее, чем по причине клеветы на природу, такой человек произносит приговор самому себе – из-за того, что утверждается в его положении относительно возможной справедливости любого положения, а значит, и насчет притязания на справедливость и его собственного. Всякая теория, какой бы ложной она ни была, является данью, приносимой силе мысли, для которой, по самому смыслу акта теоретизирования, допускается, что она может подняться над силой внеразумных предопределенностей, что она в состоянии свободно судить на основании того, что дается ей в поле представлений, но прежде всего – что она способна принять решение в пользу истины, т. е. решение следовать указаниям собственной проницательности, а не иллюзиям. Однако эпифеноменализм провозглашает бессилие мышления и потому свою собственную неспособность быть независимой теорией. И в самом деле, даже радикальный материалист должен сделать исключение для себя как мыслителя, с тем чтобы сделался возможным радикальный материализм как учение. Однако в то время, как даже критянин, объявляющий всех критян лжецами, может добавить: "Кроме меня самого в данный момент", эпифеноменалист, определивший природу мысли, не может сделать такого добавления, поскольку бездной своего всеобщего суждения поглочен также и он сам.

Таким образом, мы имеем двукратное сведение к абсурду, в соответствии с двойным вопросом относительно того, что делать с действительностью, порождающей этот тщетный образ, и что – с попыткой миража, признавшегося в собственной иллюзорности, установить истину относительно этой действительности. Результатом нашего обследования была природа-обманщица, с одной стороны, и теория, ниспровергающая саму себя – с другой.

III. Аннулирование "эпифеноменализма"
через аннулирование "несовместимости"

Однако, спрашиваем мы наконец, была ли необходимость в этом самоубийственном tour de force156*? Обладали ли, в самом деле, такой принудительностью побуждавшие к тому аргументы, что оставался лишь этот шаг отчаяния – либо признание собственного поражения перед лицом неразрешимой загадки? Последнее, разумеется, было бы надлежащим выбором, если бы альтернатива была именно такова, поскольку в его скромности и честности ничего постыдного нет. Однако я полагаю, что можно устроиться и получше. Я думаю, возможно продемонстрировать поборникам материальной каузальности, что их собственная позиция допускает такое разрешение дилеммы, которое не противоречит выставленным им условиям. С этой целью я осмеливаюсь теперь предпринять мысленный эксперимент, целью которого является не построение теории, а лишь иллюстрация возможной совместимости посредством свободно сконструированной логической модели.

Пробная попытка разрешения психофизической проблемы

1. Мысленный эксперимент

Предположим, что геометрически правильный конус стоит вершиной над центром тяжести, лежащим точно на продолжении его оси, т. е. ось конуса образует точную "вертикаль" с его опорой. В условиях совершенной симметрии и полного отсутствия прочих сил или разностей сил конус будет пребывать в абсолютном, однако абсолютно неустойчивом равновесии. "Абсолютная неустойчивость" означает то, что бесконечно малого воздействия будет довольно, чтобы его опрокинуть и заставить упасть на какую-то одну сторону. Давайте предположим, что это колоссальных размеров конус; малейшее нарушение симметрии снаружи или внутри повлечет за собой колоссальные последствия. Эти последствия в их целостном протекании: ускорение, сила удара, механические и термические результаты, выравнивание изначального энергетического градиента, все вместе и каждое по отдельности будут однозначно направляться законами природы и могут быть рассчитаны в соответствии с ними – за исключением самой случайности направления всего в целом, в отношении которой все прочие направления, т. е. их бесконечное число, были бы равноправными кандидатами. Что до толчка, послужившего причиной и определившего направление падения, его минимальное значение в измерение последствий с их несравнимо большими порядками величины не входит, а для целей их каузального описания неизвестный пускач x равняется нулю. Разумеется, всеобщая физическая гипотеза будет требовать, чтобы также и этот x, как он ни бесконечно мал, определялся в соответствии с законами сохранения; или, вообще говоря, чтобы в предшествующих обстоятельствах имелось "достаточное основание" для того, чтобы именно данное направление опрокидывания было избрано среди всех в равной степени возможных. Однако в функциональном смысле постулату этому придется остаться бессодержательным – по причине невозможности его проверить, и очевидно, что в данном случае, в точке критического равновесия, есть место для откровенной произвольности или неопределенности, не наносящей ущерба строгой определенности, когда движение уже начнется. И в самом деле, в смысле точности вычислений будет совершенно безразлично, если для изначального x мы предположим его психическое, нематериальное происхождение. В настоящий момент оснований для того, чтобы делать именно так, нет никаких, однако это может измениться, когда мы перейдем к другим примерам. Пока что мысленный эксперимент показывает, что нейтральный промежуток в матрице физической детерминации, если расположить его надлежащим образом, не вступает в противоречие со справедливостью физических законов и нерушимостью каузальной "бухгалтерии".