Организация адаптации к внешнему миру. Первый уровень аффективной организации поведения, вероятно, генетически связан с наименее активными формами психической адаптации

Первый уровень аффективной организации поведения, вероятно, генетически связан с наименее активными формами психической адаптации. Вместе с тем он решает насущно важную задачу общей преднастройки субъекта к активному контакту с миром. Его приспособительный смысл можно определить, с одной стороны, как защиту от разрушающей интенсивности среды, с другой - как выбор оптимального режима в восприятии мира. Таким образом, идет процесс не только оценки самой возможности и допустимости контакта, но и постоянного выбора дистанции, позиции, позволяющей, во-первых, сохранить комфорт и безопасность, во-вторых - настроиться на наиболее полное восприятие. С помощью этого уровня мы вписываемся в мир, впитываем в себя информацию и ускользаем от опасности. Исходно он должен быть связан с организацией непосредственной сенсомоторной адаптации к реальному предметному миру, но затем, видимо, участвует в освоении и речевой, и социальной среды, вносит вклад в развитие процессов мышления.

Понятно, что фоновое значение этого уровня чрезвычайно велико, но выйти на первый план и стать самостоятельно смыслообразующим он может лишь в экстремальных ситуациях или. в случаях глубокой патологии. Первый уровень поэтому нечасто проявляется явно, и в обыденной жизни мы лишь догадываемся о его существовании, поражаясь мысли, которая неожиданно "сама пришла в голову", или спрашивая себя, каким образом, задумавшись и не обращая ни на что внимания, благополучно миновали оживленный перекресток, хотя совершенно не помним, как это произошло.

Если одной из базальных задач этого уровня является защита от разрушения, то аффективная ориентировка здесь должна определять не качество, а интенсивность воздействия. Поэтому жизненно важной становится оценка динамики интенсивности среды и ключевыми, запускающими такую ориентировку впечатлениями должны выступить моменты нарушения равновесия, изменения в соотношении действующих на нас сил. Именно в этом случае субъект встает перед необходимостью оценки, насколько опасно и разрушительно для него это изменение интенсивности среды.

Понятно, что особый аффективный смысл для субъекта приобретает движение объектов относительно него. Существенной также должна стать оценка пространственного расположения объектов относительно друг друга и субъекта и их собственных пропорций, поскольку именно эти данные заключают в себе информацию о потенциальной возможности их трансформации, направлении возможного движения. Пространственные соотношения сообщают нам о степени устойчивости существующего равновесия, возможности свободного движения, обзора, гарантиях защищенности ближними объектами от неожиданного движения дальних. Признаки "хорошей", безопасно организованной среды и мест дискомфортных, опасных, по нашему мнению, должны входить в фонд врожденных аффективно значимых признаков, организующих поведение и человека, и животного.

Для аффективной ориентировки этого уровня преднастройки также характерно и то, что она должна осуществляться вне активного избирательного контакта со средой. Она не может опираться на избирательную оценку силы определенного значимого для нас ощущения или их отдельной последовательности. Адекватным в данном случае является лишь симультанное отражение всей целостной структуры силовых воздействий среды в динамике ее становления и развития. Именно такая информация и дает возможность занять оптимальную позицию в среде, вписаться в нее, построив опережающее движение (Бернштейн Н. А., 1947), и именно этот тип ориентировки мы видим У глубоко аутичных детей, адаптивной задачей которых, как мы уже обсуждали, является исключительно обеспечение защиты от интенсивности среды. Они идеально рассчитывают свои движения и, балансируя, вписываясь в пространство, как правило, не падают, не ушибаются и не промахиваются, хотя и не фиксируют объекты и вообще, как известно, используют для своей ориентировки преимущественно периферическое зрение.

Тип поведения, который характерен для этого уровня организации отношений с миром, на первый взгляд чрезвычайно примитивен. В попытках его обозначения мы перебираем термины: "психический тропизм", "полевая реактивность", "эхо-реакции" или описания: пассивный дрейф, скольжение по силовым линиям поля. Все они в какой-то степени определяют характер движения, действия субъекта как взвешенной частицы психического поля. Вместе с тем необходимо помнить, что за этим внешне пассивным дрейфом стоит активнейшая работа сенсомоторной функции, которая, видимо, и является здесь основным инструментом психической адаптации.

В этом случае особое аффективное значение имеют данные дистантных анализаторов, а также вестибулярные и кинестетические ощущения, которые несут нам информацию о себе как о теле, движущемся среди других движущихся тел, и позволяют безопасно вписаться в пространство. Идет непрерывный процесс аффективной корректировки позиции, что позволяет, по Н. А. Бернштейну (1990, с. 22-23), используя "свежие следы" данного мига, воспринять сенсорные синтезы и достроить упреждающее движение вписывания в вечно меняющуюся среду.

На первый план в значении этих форм поведения обычно прежде всего выступает защитная функция. Так, Б. Ф. Поршнев (1974) рассматривает эхореакции как первые базальные формы защиты, ухода от опасности. А. Валлон (1956) также отмечает, что эхо-реакции могут появляться при снижении уровня сознания вместе с реакциями избегания в ответ на изменение или появление нового объекта в зрительном поле. Мы уже упоминали об особой форме полевого поведения, надежно ограждающей глубоко аутичных детей от любого соприкосновения с миром - пластичном ускользании от контакта со средой и людьми и защитных эхо-реакциях (Никольская О.С., 1985; Лебединская К.С., Никольская О.С., Баенская Е.Р., Либлинг М.М. и др., 1989; Лебединский В.В., Никольская О.С., Баенская Е.Р., Либлинг М.М., 1990 (Читать >>>)).

В то же время для нас явно и конструктивное значение этого типа поведения, обеспечивающего не только защиту, но и условия вхождения в мир. Именно эхо-реакции становились в нашей коррекционной работе с аутичными детьми основой развития других, более активных форм избирательных отношений с миром. Психическое развитие нормального ребенка, появление дифференцированного, целенаправленного взаимодействия со средой и людьми тоже опирается на ранние формы пластичности в контактах с миром (Валлон А., 1956, 1967; Выготский Л. С., 1984).

А.Валлон (1956) называет подобный тип адаптации "динамической интуицией", предполагающей способность симультанно впитать структуру организации пространства и, вписываясь, использовать ее. Более того, наряду с "динамической интуицией пространства" и "динамической интуицией пространственных отношений" - основой сенсомоторного интеллекта А. Валлон говорит и о "динамической интуиции языка" (1956, с. 210) - возможности предугадывать правильный порядок и соотношение слов в предложении, ориентироваться на целостные структуры языка. Он рассматривает эхолалию, эхомимию и эхопраксию маленького ребенка - первые формы миметического подражания другому человеку как ситуативное слияние с ним (1956, с. 138-139).

Представляется поэтому, что и описываемый нами тип поведения мы тоже можем назвать поведением пластического уподобления меняющейся среде через усвоение ее ритмов, приятие ее формы: положительного - уподобления и слияния и отрицательного - отражения и ускользания.

Мы предполагаем, что внутренним психическим механизмом, организующим разрешение этих адаптивных задач, определяющим и тип ориентировки, и форму адаптивного поведения, является соответствующее данному уровню аффективное переживание. С одной стороны, оно организует целостное адаптивное поведение с его афферентной и эфферентной сторонами, а с другой - определяет структуру сознания. Мы проследим далее, как с усложнением адаптивной задачи качественно меняется структура аффективного переживания, а вместе с ним и формы мироощущения и взаимодействия со средой.

Рассмотрим характер аффективного переживания этого уровня. Субъективно оно еще; не содержит явной положительной или отрицательной оценки и связано лишь с общим ощущением комфорта, полноты покоя или дискомфорта, смутной тревоги. Переживание комфорта сохраняется, если динамика внешних сил оценивается как незначительная и таким образом подтверждает возможность принять и усвоить форму внешних воздействий. Ощущение дискомфорта, беспокойства возникает мимолетно, оно нестойко, потому что должно мгновенно вызывать реакцию, способствующую переходу субъекта в положение комфорта, и смутно переживается лишь как сам миг ее инициации.

Неслучайно, видимо, дети с тяжелыми формами аутизма чаще всего находятся в состоянии глубокого покоя, отрешенности, самодостаточности. Как уже говорилось, в клинике для этих случаев даже существует специальный термин "лицо принца" (Kanner L., 1943). Такие дети могут испытывать дискомфорт, особенно если кто-то пытается удержать их, но не фиксируют его: они не переживают страх, не испытывают явного удовольствия и даже не выражают определенно страдание от боли, холода или голода.

Переживания покоя или беспокойства могут быть достаточно глубокими, но поскольку они нестойки, то не имеют определенной формы выражения. При попытке отразить их вербально максимум, что мы можем сделать, - это сказать: "Что-то заставило меня обернуться...", или "Здесь чувствуешь себя удивительно легко...", или "Чем-то мне это место (этот человек) сразу не понравились". Необходимо также отметить, что действие этой аффективной оценки ограничено непосредственной ситуацией, ее данным мигом, и она редко определяет наше последующее поведение. Видимо, это и есть то самое смутное "первое впечатление", за неследование которому мы позже так часто себя упрекаем.

Как известно, Л.С.Выготский (1984) рассматривал переживание как единицу сознания, определяющую его свойства. Можно сказать, что это нестойкое аффективное переживание формирует своеобразный тип периферического сознания, несфокусированно отражающего динамику среды. Переживаются только покой или дискомфорт этого непосредственно длящегося момента времени, они не существуют одновременно, не связываются и не фиксируются: существуют или как плюс, или как минус.

Таким образом, это наименее организованный, то есть наиболее пластичный, слой сознания. Как неравновесная, неустойчивая динамическая система, он получает возможность установления простейшей, но наиболее чуткой коммуникации с внешними условиями, невозможной для более активно организованных и устойчивых систем сознания высших уровней. Спонтанной адаптивной организацией такой системы, как известно, является подстройка ее к внешним флуктуациям, усвоение внешних ритмов, динамики- мира (Пригожий И., 1986).

Субъект такого сознания еще слит с окружающим миром и непосредственно переживает его дыхание. Восприятие мира можно соотнести с тем, что А. Бергсон называл непосредственной интуицией (1914). Субъект сливается с каждым данным мигом происходящего в его становлении, поэтому пространство и время еще не дифференцируются и выступают как единое динамичное настоящее. Видимо, с этим уровнем сознания можно сопоставить ощущение времени, которое А. Бергсон называет живым, длящимся; а также соотнести переживание, определяемое И. Пригожиным (1986) как овремление пространства. Отчасти также подобный тип сознания допустимо связать и с описываемым Ф. Е. Василюком (1984) внешне легким и внутренне простым жизненным миром, где субъект безоглядно погружается и растворяется в жизненных отношениях.

Мы видим, что на этом уровне сознания создаются простые и экономичные способы защиты: в силу целостности воспринимаемой энергетической структуры внешней среды происходит как бы "выдавливание" субъекта в точку наименьшего действия сил. Субъекта можно сравнить с частицей, движущейся в воде внутри сдавливаемой пластиковой сферы - он всегда будет выскальзывать в сторону наименьшего давления. Именно пассивность субъекта, отсутствие собственных активных установок, позволяет ему чутко откликаться на внешнее движение - плыть, скользить, используя силовые потоки среды.

Необходимо отметить, что внутренняя пластичность не обязательно внешне проявляется как вялость. Энергия движения, ускользания, субъекта здесь определяется усвоенной силой внешних воздействий, и течение, которому он следует, может быть и достаточно бурным, например, в тот момент, когда он отшатывается от летящего навстречу предмета.

Защитная реакция субъекта возникает в миг переживания дискомфорта, который связан, видимо, еще не с конкретным, избирательным, неприятным или болевым ощущением, а с его предвосхищением. Такое предвосхищение возможной неприятности можно связать с переживанием психического пресыщения (термин используется нами, как он задан Lewin К., 1935, 1936). Как известно, именно пресыщение предупреждает развитие физиологического истощения, представляющего реальную опасность для организма. Оно может включаться сразу в ответ на резкое приближение к порогу дискомфорта или накапливаться постепенно, в любом случае, как пишет В.В.Лебединский (1990, с. 8), "система эмоциональной регуляции „держит руку- на пульсе" энергетического баланса организма".

В условиях комфорта, покоя спонтанная подстройка системы к внешним флуктуациям обеспечивает этому уровню сознания оптимальную пластичность в усвоении ритмов среды, несущих субъекту энергию и информацию (Пригожий И., 1986). Как мы будем обсуждать дальше, эта способность неустойчивой динамической системы к коммуникации с миром, спонтанной организации в порядок из хаоса в ответ на флуктуации среды может лежать не только в основе процессов непосредственной динамической интуиции, но также участвовать и в организации процессов творчества.

Мы видим, что переживание, формирующее этот тип сознания, опирается на сенсомоторную функцию, впечатление остается как бы внутри ее и связывает восприятие и действие. Именно сенсомоторная функция стоит, как мы знаем, в центре сознания в ранний период развития психики (Выготский Л. С., 1984; Баллон А., 1956, 1967). Другие психические функции обслуживают основную, адаптивную, и проявляется поэтому в своем особом качестве: память на этом уровне выступает как непосредственное узнавание; речь - как комментарий, отражение, сопровождающее восприятие и действие; мышление здесь тоже принимает вид прямого "усмотрения" нужного хода и совершается непосредственно "внутри" сенсомоторного акта.

Индивидуальные вариации в организации этого уровня должны определяться разной чувствительностью к флуктуациям среды, разной выносливостью в усвоении ритмов мира. В первую очередь это обусловливает формирование различий в дистанции в отношениях с миром; в устойчивости и комфорте во взаимоотношениях с ним; в способности к пластичному вписыванию в обстоятельства, а также в возможности усматривать в них новый порядок, новую структуру - в непосредственной интуиции действия и мысли.

Как уже отмечалось, самостоятельное, смыслообразующее, проявление этого уровня в поведении человека чрезвычайно ограниченно. Возможно, он играет значительную роль в аффективной организации поведения ребенка в период его утробной жизни, по крайней мере, его следы остаются в период новорожденное, хотя ребенок и теряет катастрофически в способности реагировать движением. Известно, что первые реакции ребенка - это реакции тонической защиты на изменение положения тела и на надвигающийся на него объект, а первые четко различимые аффективные проявления - это реакции дискомфорта, связанные с резким возбуждением лабиринта (Валлон А., 1967). У ребенка до двух месяцев преобладает выражение именно отрицательного аффекта, лишь затем положительные переживания уравниваются с ним в активности и постепенно начинают преобладать в связи с развитием других, более дифференцированных форм поведения (Выготский Л. С., 1984; Баллон А., 1967).

Остановимся подробнее на работе первого уровня как фонового, обслуживающего организацию более активного и сложно организованного поведения. Нет, наверное, такого типа психической адаптации, который не включал бы в себя контроль и оценку общей структуры ситуации. Наиболее очевиден вклад этого уровня в решение конкретных ежедневных бытовых задач, когда "интуиция пространственных отношений" позволяет нам машинально вписывать себя в "топографию пространства", а свою руку "в деталь предмета" (Валлон А., 1956). Первый уровень, несомненно, во многом определяет и общий пространственный рисунок нашего поведения, то, как мы организуем жилую среду: расставляем мебель в комнате, скамейки во дворе, какой маршрут выберем для прогулок с ребенком, где остановимся отдохнуть, гуляя по парку.

Следы работы этого уровня обнаруживаются и в самых примитивных, и в наиболее развитых процессах психической адаптации. Так, в приспособлении к протеканию внутренних соматических процессов можно выделить тот момент, когда мы еще не способны четко дифференцировать и локализовать болезненное ощущение, выразить словами, что мы чувствуем, но безошибочно принимаем идеальную позу, щадящую больной орган. Также, известно, что еще не дифференцированная актуализация соматической потребности создает ощущение беспокойства, побуждающего нас к увеличению генерализованной двигательной активности, что увеличивает шансы встречи с объектом, в котором потребность может узнать себя (Симонов П. В., 1975; Хайнд Р., 1975).

Что касается более сложных форм поведения, то, как мы уже упоминали, А. Баллон (1956, с. 210) предполагает существование у ребенка начальной "интуиции языка", которая позволяет почувствовать правильное соположение слов в пространстве, предугадать их верный порядок, - способности, которая позже может подавляться усвоенными речевыми автоматизмами.

Безусловен вклад первого уровня в организацию процессов общения, где он, определяя допустимую дистанцию контакта, обеспечивает индивиду безопасность и эмоциональный комфорт. Получены многочисленные экспериментальные данные о зависимости вегетативных показателей, мышечного тонуса человека, его субъективной оценки состояния от дистанции контакта, о поведенческих реакциях: изменения ориентации лицом к лицу, отведения взгляда, ухода от контакта при нарушении индивидуально комфортной дистанции общения (Хайдмятс М., 1979). Пространственная дистанция, которую человек устанавливает между собой и другими людьми, является индивидуально стабильной величиной и влияет на процесс формирования важнейших личностных установок, связанных с экстра- и интраверсией.

Особенно интересно было бы определить вклад низшего уровня аффективной организации поведения в сложные процессы творческой деятельности. Б. М. Теплов (1961) и П. В. Симонов (1975), анализируя механизм появления творческих гипотез, отмечают неподвластность его волевому импульсу, более того, их возникновение как раз при уходе от активной работы над задачей, в момент отдыха, замещающей деятельности, предохраняющей мозг от утомления, - при раскуривании трубки, на прогулке, при раскладывании пасьянса, в моменты пробуждения. Об этом свидетельствует опыт многих людей, испытавших моменты озарения, - Гельмгольца, Менделя, Менделеева, Гаусса, Тимирязева.

Подсказка как бы сама приходит к человеку, решение воспринимается как данное извне. С другой стороны, все авторы подчеркивают и важность затраты сил в предыдущей работе над задачей. А. Валлон (1956) подчеркивает также значение для возникновения внезапного решения опыта неудач, аффективного неблагополучия, которое и позволяет ликвидировать стереотипы старых представлений и привычных способов действия и тем самым очистить место для возникновения новых связей.

Безусловно, творчество не может быть сведено к работе одного из уровней организации сознания, важны и личностные установки, и высокий уровень владения знанием, навыками. Вместе с тем процесс нагнетания неудовлетворенности результатами работы, аффективного дискомфорта ведет именно к пресыщению как к возможности на какое-то время утерять привычную почву под ногами, чтобы затем обрести ее в другой точке и посмотреть на проблему под другим углом зрения, дающим возможность образования нового гештальта. Именно выход в неструктурированный уровень сознания позволяет, как мы помним, по И. Пригожину (1986), пластично усвоить структуру воздействий окружающей среды, в которой мы живем.

Все это говорит об особом вкладе в процессы творчества именно низшего уровня аффективной организации. Тесная связь с базальными системами, возможно, объясняет характерные для творчества элементы непредсказуемости, неосознанности, слабости произвольной организации, ощущения наития, заданной извне формы, а также то, почему первым сигналом верности возникающего решения является переживание его целостной гармонии и красоты.

Выполняя свои функции организации аффективной адаптации к миру, первый уровень входит, таким образом, в сложные взаимоотношения с высшими формами поведения, не исчезая и не растворяясь в них. Он обеспечивает нам возможность вписаться в среду: наиболее полно впитать в себя поток информации и уберечься от разрушающего влияния окружающего мира.

Информация, которую дает этот уровень, наиболее объективна, потому что не опосредована никакой субъективной избирательностью. Обеспечиваемая им защита радикальна, так как она тоже не избирательна и направлена на редукцию любого напряжения. 3. Фрейд (1989), как известно, такую задачу дозирования контакта с энергией внешнего мира представляет как первичную, даже по отношению к действию знаменитого принципа удовольствия и относит механизмы защиты к низшей, базальной, психической инстанции.