Общим моментом в становлении заводской социологии на протяжении двух исторических периодов — в 20—30-е и 70-80-е гг. — является то обстоятельство, что потребность в развитии научных методов и практических рекомендаций проистекала не изнутри самой науки, а приходила извне. Прикладная наука в целом была жестко привязана к практике: в том и другом случае она создавалась для решения социально-экономических проблем в промышленности. Для советской науки на любом этапе ее развития характерен особый тип внешнего заказа: один поступал со стороны хозяйственных руководителей, другой — со стороны партийных органов. Первый принято называть социальным заказом, второй — идеологическим.
Развитие прикладных методов социального управления в постреволюционный и послевоенный периоды было продиктовано одним и тем же обстоятельством — общественной потребностью и необходимостью совершенствовать социалистическое хозяйство. Экономический потенциал, подорванный войной (в одном случае гражданской, в другом — второй мировой), восстанавливался одновременно с решением социально-экономических и психологических проблем труда на предприятии: это прежде всего формирование профессионально-квалификационной структуры персонала, укрепление трудовой дисциплины, повышение производительности труда, рационализация производства и управления.
Как в 20-е, так и в 60-е гг. пристальное внимание к человеческому фактору увеличивалось на общей волне гуманизации общества (в первом случае это было связано с утверждением нэпа, а во втором — с разоблачением культа личности и хрущевской программой оздоровления общества), изменения общественного сознания и менталитета. Таким образом, изучение человеческого фактора на производстве, — а его можно считать основным предметом социологии труда и социологии управления, — представляет собой вторичное явление. Ему предшествовало оздоровление атмосферы в обществе, его гуманизация. Обратной зависимости исторические материалы не подтверждают.
Как только программа гуманизации общества по тем или иным причинам сворачивалась, как только изменялась линия партии, сразу ухудшалась ситуация в социологии управления: либо деятельность ученых полностью сворачивали (разгром науки в 30-е гг.), либо ее ограничивали множеством идеологических табу, что вело к снижению качества результатов (рост идеологических запретов в 70-е гг.).
Сравнивая разные исторические периоды, можно заключить, что география распространения социально-психологических служб на предприятиях в 20—30-е и в 70—80-е гг. была различной. Например, в Тирасполе, Перми, Днепропетровске в послевоенный период сформировались мощные центры
заводской социологии, получившие известность по всей стране. Однако 50 лет до этого в указанных центрах не было практически ни одной социологе -психологической лаборатории. Напротив, в 20—30-е гг. Горький располагал крупными научными центрами, проводившими прикладные социологические исследования, а в 80-е гг. он ничем особенным не выделялся. Зато в послевоенный период Горький превратился в один из крупных центров развития академической социологии труда. И сегодня, уже в XXI в. здесь трудится плеяда выдающихся академических социологов. Дважды (в середине 60-х и середине 70-х гг.) в Горьком проводились всесоюзные исследования научно-технического прогресса (под руководством Г.В. Осипова), ставшие крупным достижением отечественной социологии. Кроме того, Горький являлся одним из центров зарождения в начале 60-х гг. социального планирования — там был создан первый в стране социальный паспорт предприятия (под руководством известного социолога профессора С.Ф. Фролова), который впоследствии стал важным инструментом заводских социологов. Однако при заводах Горького крупных лабораторий не функционировало.
Как в 20—30-е, так и в 70—80-е гг. мощными центрами развития заводской социологии являлись Москва и Ленинград, большинство научных кадров было сосредоточено именно здесь. В Москве действовали крупные лаборатории при АЗЛК и ПО «Красный пролетарий», в Ленинграде ПО «Светлана» прославилось не только прикладными разработками, но и стало пионером социального планирования в стране.
В части сотрудничества и кооперации социологов-прикладников между собой, а также их сотрудничества с академическими социологами послевоенный период выделяется в лучшую сторону. Хотя понятие «лучшее» надо трактовать весьма условно: лучшим сотрудничество ученых было только в сравнении с 20-ми гг., но не в сопоставлении с теми требованиями, которым должна отвечать эффективно функционирующая наука.
В до- и послевоенный периоды наука часто страдала от одних и тех же упущений. Прежде всего это кадровый дефицит — психотехниками в 20-е гг. трудились часто неподготовленные специалисты, особенно врачи и педагоги. Они не знали методологических основ своей науки и потому совершали массу непростительных ошибок. Похожая ситуация наблюдалась в 60—80-е гг., когда дальнейшее развитие заводской социологии упиралось в неподготовленность профессиональных социологов.
И в 20-е, и в 80-е гг. прикладную науку погубили не только внешние обстоятельства, а во втором случае и не столько внешние, сколько внутренние. Когда за исследование и подготовку практических рекомендаций берутся неподготовленные люди, то рано или поздно в их услугах перестают нуждаться, а авторитет науки резко падает. 20—30 лет назад многие управленцы разочаровывались в заводских социологах и психологах именно потому, что их рекомендации не отвечали научным требованиям.
В 20-е и в 80-е гг. потребности производства в профессиональных ученых значительно превышали реальное предложение. В 20-е гг., когда, словно грибы после дождя, росли институты НОТ, психотехнические лаборатории и бюро, резко обозначилось превышение спроса над предложением, но не хватало квалифицированных кадров. Не было самого необходимого: надежных методик и программ, апробированных тестов и анкет. Смягчение дефицита происходило посредством заимствования западных методик и разработки собственного ин-
струментария, но времени на тщательный научный поиск и испытание программ было мало, процветала социологическая кустарщина. Разница в том, что этап «первоначального накопления» в 20-е гг. длился короче, чем в 60—80-е. Дефицит методик, кадров и учебников в послевоенный период ощущался 25 лет, а в довоенный — 15. Но сокращение сроков произошло потому, что психотехнику вскоре разогнали, а не потому, что она решила свои проблемы.
Чем объяснить то обстоятельство, что два исторических этапа заводской социологии имеют общие негативные черты, а не позитивные? В 20-е и 80-е гг. отечественные социология и психология одинаково сильно отставали от зарубежной науки в части разработки прикладных программ и методик. А отставание (отрицательная разница) навёрстывается обычно самым банальным путем — заимствованием готовых инструментов. Сначала западные методики заимствовали академические социологи, им это было сделать гораздо легче в силу частых загранкомандировок, лучшего доступа к современной литературе, хорошего знания языка. Но они редко адаптировали чужой инструментарий к местным культурным условиям, чаще они создавали свой «по образу и подобию». Получался вроде бы и не чужой, но и не свой инструмент. И уже у академических ученых анкеты заимствовали заводские социологи, внося серьезные изменения и часто ухудшая его.
В результате механического заимствования и неквалифицированной адаптации нужного инструментария прикладники часто не решали поставленные перед ними задачи. Руководители-производственники нередко жаловались на то, что они дают тривиальные решения, а иногда и вовсе вредят производству. В 30-е гг. во многом по этой причине и сформировали психотехнические лаборатории, хотя часто реальным поводом служили идеологические разногласия. В 80-е гг. службы прикрывали за их экономической неэффективностью и научной несостоятельностью.
Неизвестно, что писали в редакции журналов психотехники 20-х гг., но заводские социологи конца 80-х просили редакцию «Социса» побольше публиковать зарубежные методики (С.И. Зельбергиз НПО «Якуталмаз»). Прикладники (В.А. Малов из Горького, В.Н. Сотниченко из поселка Мишуково Мурманской области, А. Бочкарев с завода «Кузбассрадио») просили редакцию активизироваться в помощи заводским социологам и создать специальную рубрику зарубежных методических инструментов, где освещался бы передовой опыт американской социологии46. В монографиях академических ученых заводские социологи постоянно встречали ссылки на эффективные методики американцев, в том числе в промышленной социологии. «Имеются ли в советской социологии подобные инструменты? — спрашивала редакцию бакинская социологиня В.Н. Рагимова, — Где именно, у кого и как их можно позаимствовать?»47
Таким образом, ситуация в развитии прикладной науки, возникшая в 20— 30-е гг., в значительной степени повторилась в 60—80-е. В том и другом случае государство серьезно не помогало прикладной науке, пустив ее на самотек, и, как результат — дефицит кадров, методик, учебных курсов и научной литературы.