Вторая версия когнитивного подхода (С. Аш, Д. Креч, Р. Крачфилд)

В американской литературе эти концепции иногда называют примером классических когнитивистских теорий, приложенных ксоциальному поведению. В самом схематичном виде идеи Креча и Крачфилда сводятся к следующему.

Сложный процесс поведения человека может быть понят только при условии рассмотрения «менталистских» переменных, таких, как перцепт, идея, образ, ожидание и пр. Адекватным методом исследования может быть только холистский, или молярный, подход, рассматривающий поведение как нечто целостное. Невозможно понять единое поведение, исследуя по отдельности его компоненты («молярные элементы»). Поведение не просто молярно организовано, но важнейшим элементом этой организации является познание (cognition). Перцепция рассматривается как отношение поступающих данных к когнитивной структуре, а научение — как процесс когнитивной реорганизации.

Краткое резюме этого подхода авторы выражают такими словами: «Поведение организовано. Эта организация молярна. Наиболее важный ее элемент — познание» [Krech, Crutchfield, Ballashey, 1962, p. 187].

Нетрудно заметить, что общая концептуальная схема объединяет эту теорию с другими когнитивными теориями и вместе с тем отличает ее от теорий соответствия. Для Креча и Крачфилда характерен еще более широкий (или более общий) круг принимаемых посылок. Собственно, теории здесь вообще нет, так как отсутствует ее содержательная сторона. Скорее, здесь в «чистом виде» сформулирован определенный методологический подход, дающий набор некоторых самых общих принципов исследования. Но коль скоро эти принципы реализуются в экспериментальной практике, связанной достаточно тесно с исследованием совершенно определенной группы феноменов, прежде всего таких, как перцепция, аттитюды, аттракция и т.д., вместе с этим массивом экспериментальных работ идеи Креча и Крачфилда именуют «когнитивной теорией».

В таком же смысле, т.е. в наиболее методологической ее ипостаси, когнитивистская теория может быть зафиксирована и в работах С. Аша. В его работах формулируются, конечно, определенные теоретические принципы, но большую известность приобретает серия экспериментальных исследований. В этой связи здесь уместно обратиться к той проблематике, которая преимущественно разрабатывается в рамках когнитивистской ориентации на уровне эксперимента. В фокусе исследований — проблема социальной перцепции, хотя не всегда при однозначном употреблении этого термина. Впервые сам термин «социальная перцепция» был введен Д. Брунером в 1947 г., когда была сформулирована программа «Новый взгляд» («New Look»). В первоначальном употреблении термин «социальная перцепция» подразумевал влияние всей совокупности социальных и культурных факторов на восприятие. Позднее же, в основном социальными психологами, термин стал употребляться в значении «восприятие социальных объектов», хотя практически исследования охватили не проблему восприятия всех возможных социальных объектов (а под ними понимались люди, группы, социальные общности), но лишь восприятие другого человека, другой личности. Поэтому в качестве синонима выражению «социальная перцепция» в социально-психологических исследованиях стал употребляться термин «восприятие личности» («person perception») или «межличностное восприятие» («interpersonal perception»). Именно в плане исследований восприятия другого человека и была впервые применена модель Хайдера Р-О-Х.

Идеи «Нового взгляда» были положены в основание исследований по социальной перцепции, прежде всего в той их части, где утверждалось, что восприятие избирательно организовано (т.е. что новая информация об объекте соединяется с предшествующим знанием, вследствие чего возникают упорядоченные категории, которые значимы и функциональны для индивида), что перцептивные процессы осуществляются таким образом, что новые впечатления категоризируются на основании сходства с прежними и т. д. Эта идея «перцептивной интеграции» была, в частности, положена в основу многих исследований С. Аша.

Точка зрения Аша в социальной психологии является приложением идей гештальтпсихологии о том, что перцептивная организация имеет тенденцию быть настолько хорошей, насколько это позволяют преобладающие условия. В конечном счете эта мысль преобразуется у Аша в тезис о том, что человек имеет тенденцию быть настолько «хорошим» (для Аша это — «мыслящим связанно», «понимающим», «отвечающим условиям среды»), насколько это допускают обстоятельства. В этом смысле взгляды Аша противостоят той традиции в истории психологии, которая приписывает человеку иррациональность поведения, крайний эгоцентризм и т.д. По Ашу, человек, стремясь построить максимально интегрированную систему своих представлений о мире, организует ее каждый раз в соответствии с обстоятельствами, в частности с условиями места и времени. Именно в русле таких рассужденийАш строит свой получивший широкую известность эксперимент [Asch, 1946].

Двум группам испытуемых (90 и 76 человек) был предложен список прилагательных, обозначающих свойства личности некоего якобы реально существующего человека. Список включал по шесть одинаковых прилагательных: «энергичный», «уверенный», «ироничный», «любознательный», «практичный», «осторожный», а седьмое прилагательное было разным для двух групп. В одном случае это было слово «теплый», а в другом — слово «холодный». На основании перечисленных характеристик было предложено дать общее описание некоей воображаемой личности, обладающей этими характеристиками. После этого испытуемым в обеих группах дали лист с перечислением восемнадцати черт характера и попросили указать, какие черты свойственны, по их мнению, вышеописанной личности. Оказалось, что относительно многих из восемнадцати предложенных черт (например, щедрый, добродушный, обладающий чувством юмора, популярный, обладающий воображением) наблюдался довольно большой разброс мнений в зависимости от того, принадлежал ли испытуемый к группе, где фигурировало слово «теплый», или к группе, где фигурировало слово «холодный». Таким образом, различие сопоставлений определялось тем, что «теплый» и «холодный» были восприняты как центральные характеристики личности, вокруг которых и строилась вся конфигурация черт воображаемого человека. Однако для других черт (настойчивый, реалистичный, серьезный, честный, хорошо выглядящий) приписывание их воображаемой личности не в такой сильной степени зависело от присутствия свойства «теплый» или «холодный».

Аш сделал вывод, что при восприятии другого человека проявилась тенденция объединять воспринимаемые характеристики в организованные смысловые системы, причем введение всяких новых характеристик направлено к тому, чтобы эти смысловые системы пополнить. Кроме того, было установлено, что при организации этой смысловой системы воспринимаемые характеристики попадают в определенный контекст, в котором особенно очевидна роль одной характеристики, воспринятой как центральная. Связное, целостное представление о личности в значительной мере организуется вокруг этой центральной характеристики.

Модификация образа некоторой воображаемой личности в связи с той окраской, которую придает ее чертам добавление лишь одной, но оказавшейся значимой характеристики («теплый», «холодный»), интерпретируется Ашем и в более широком теоретическом плане. Он делает вывод, что при построении образа какого-либо предмета, явления для человека «идентичные данные не являются теми же самыми в различных контекстах» [Asch, 1946, р. 440]. Это положение распространяется, в частности, на познание социальных явлений: «Рассматриваем ли мы исторические движения или экономические и политические идеи, сохраняет место факт, что каждый акт приобретает свое значение и важность в его отношениях с условиями места, времени и обстоятельств» [op. cit., р. 442]. Само по себе бесспорное, это положение приходит, однако, в противоречие с той конкретной практикой экспериментальных исследований, которая создала Ашу широкую известность. Так, в исследованиях по конформизму, проведенных в условиях лаборатории, оказался недооцененным именно факт значимости того явления, по поводу которого группа оказывала давление на индивида [см. Андреева, 1999]. Мы не рассматриваем сейчас вопрос о более глубоких основаниях критики, которые связаны с некорректностью основной теоретической модели группы у Аша [см. Петровский, 1973], но даже с точки зрения введенной автором же идеи «контекста» эксперименты по конформизму вызывают заслуженную критику.

Подобный разрыв между резонным положением, сформулированным на уровне теоретического рассуждения, и экспериментальной практикой, вообще говоря, не такое уж редкое явление в науке. Но в работах социальных психологов когнитивистского направления эта слабость кажется особенно вопиющей, потому что сам смысл всей ориентации формулируется как концентрирование исследования на «значениях» вещей и явлений, презентированных в когнитивной структуре индивида. И когда именно эта сторона оказывается недооцененной, стоит только «спуститься» от теории к эксперименту, методологическая погрешность проявляется особенно отчетливо.

Что же касается экспериментальной практики, то эта ветвь когнитивистских теорий дала довольно обильные плоды. Эксперименты Аша были повторены Келли (1950), Лачинсом (1948), Коллином (1958), и все эти исследования, в общем, так же трактуются, как приложения когнитивистских теорий. Однако на примерах видно, что принципы когнитивистских ориентации здесь представлены лишь в достаточно общей форме и, по существу, никакой специальной теории (даже на принятом и допустимом уровне ее неформализованности) не образуют. Отнести эти исследования к когнитивистской ориентации позволяет, однако, тот факт, что в конечном счете и здесь заявлена попытка прогнозировать отношение человека к «миру (или по крайней мере к другим людям) на основании формирования некоторого целостного впечатления о событиях или о другом человеке, на основании построения интегрированной, связанной системы представлений. Никакие «выходы» не только в практическую деятельность, но даже просто в традиционно понимаемое «поведение» здесь не присутствуют. Все когнитивистские теории так или иначе объединены именно этими исследовательскими установками. Поэтому теперь можно сформулировать отличие программы когнитивизма от программы бихевиористской ориентации.

В общем виде когнитивистские теории выступили, конечно, как своеобразный антипод бихевиоризму. Основные пункты противопоставления просматриваются по следующим линиям:

1. Главная идея бихевиористской ориентации — оперантное или классическое обусловливание, научение, в то время как главная идея когнитивных теорий — образование понятий, мышление, знание.

2. Основной источник данных для бихевиоризма как в психологии вообще, так и в социальной психологии в частности — наблюдаемое поведение. Источник данных для когнитивизма — менталистские образования (знаки, значения, понимание и пр.), хотя предполагается, что они могут быть выведены из поведения.

3. Для бихевиоризма в конечном счете процессы поведения подчиняют себе процессы познания, т.е. доминируют именно процессы поведения. Для когнитивизма в фокусе находятся процессы познания, и оно подчиняет себе поведение.

4. Бихевиоризму в большей мере свойственна идея «молекулярного» анализа поведения (выявление его поэлементного строения), в то время как для когнитивистской ориентации одна из наиболее значимых идей — идея «молярного» анализа, т.е. фиксация исследования на целостном процессе [Shaw, Costanzo, 1970, p. 171].

Тот факт, что вся ориентация когнитивизма есть ориентация на анализ «внутренних» характеристик человеческого поведения, создает известную психологическую привлекательность этому направлению. В методологическом плане такая ориентация как бы снимает ряд неразрешимых проблем лабораторного эксперимента. Если одно из возражений против применения этой методики в социальной психологии заключается в том, что полученные здесь данные с трудом экстраполируются на реальную ситуацию, поскольку она неизмеримо сложнее любых воссозданных в лаборатории условий, то когнитивизм предлагает своеобразный контраргумент подобным упрекам. Констатация в лабораторных условиях чисто психологического факта, а именно некоторого состояния когнитивной структуры индивида, может в принципе претендовать на то, что зафиксирована модель, действующая точно в таком же виде и в реальной ситуации. Проблема большей сложности вне-¹шних условий, снижающих возможность экстраполяции, здесь просто обходится, эксперимент сознательно ограничивается рамками установления определенной феноменологии.

Конечно, такое самоограничение остается в значительной мере формальным: верно, что в когнитивных теориях фиксируются такие переменные, которые свойственны именно человеческому поведению; верно, что в этом смысле когнитивизм преодолевает неразрешимую для бихевиоризма проблему перехода от экспериментов на животных к выводам относительно поведения человека; верно, что «рисунок» когнитивных характеристик поведения, полученный в лаборатории, в основных чертах повторяется в реальных ситуациях. Но остается открытым вопрос о том, насколько же все-таки все эти находки когнитивистских теорий позволяют дать адекватное описание именно социального поведения человека и так ли уж ценна способность теории отвлечься от специфики подлинного социального контекста такого поведения.

Популярность когнитивистских теорий связана в значительной степени с кажущейся возможностью преодоления «дегуманистической» традиции бихевиоризма. Идея «гуманизации» психологии в целом вообще свойственна последнему периоду развития этой дисциплины на Западе. Много симптомов подтверждают такую характеристику: и развитие так называемой экзистенциальной психологии, и авторитет школы транзактной психологии, и, наконец, «второе дыхание» левиновской традиции. Когнитивизм в определенной степени претендует на место в этом ряду, хотя содержательный анализ предлагаемых теорий свидетельствует о том, что «гуманизация», декларируемая здесь, остается именнодекларацией, поскольку ни одна из выдвинутых теорий не в состоянии подняться до анализа подлинно человеческих проблем, если под «человеческими проблемами» понимать проблемы общественного человека, прежде всего человека в его деятельном проявлении.

Источником многих затруднений, препятствующих продуктивному использованию результатов исследований, проводимых в русле когнитивистской традиции, является, по-видимому, прежде всего разрыв когнитивных процессов и предметной деятельности, который с самого начала задан той моделью человека, которая принимается сторонниками названного подхода. Эта модель характеризуется тем, что человек рассматривается как разумное существо, способное понять значение ситуации, в которой ему приходится действовать и строить свое поведение в зависимости от этого понимания и в соответствии с ним. Хотя сам по себе факт такой зависимости очевиден, предлагаемая модель, как видно, не обладает необходимыми объяснительными функциями.

Прежде всего остается необъясненным факт возникновения «когнитивной структуры» личности (совокупности ее убеждений, мнений, знаний, установок и пр.). Но если даже принять каким-то образом возникшую когнитивную структуру, как она существует на данном этапе развития личности, затруднения вызывает объяснение ее изменений, данное в терминах «реорганизация», «переструктурирование» и т.п. Объяснение, даваемое этому феномену в рамках когнитивизма, исходит из презумпции комфортности для личности состояния равновесия, гомеостаза. Строго говоря, на уровне общих соображений методологии здесь снимается проблема активности личности, хотя формально термин «активность» и присутствует. Активность сохраняется на уровне познавательной активности, причем в строго заданном направлении, а именно в направлении восстановления комфортного состояния, баланса когнитивной структуры. При сведении активности к этому ее единственному проявлению все многообразие человеческих мотивов и потребностей остается за бортом, поскольку другая форма активности — нарушение состояния равновесия с целью выйти за пределы данной системы связей, а значит, и потребность в этом, оказывается исключенной [Ярошевский, 1976]. Адекватную иерархию в системе мотивов и потребностей личности, очевидно, можно построить лишь при условии понимания возникновения и организации когнитивной структуры не на основе абстрактной «активности», но в ходе предметной деятельности человека.

Парадокс основной идеи когнитивизма заключается в том, что, выступив против бихевиористской схемы поведения как непосредственно зависящего от внешней среды, подчеркивая в социальном поведении роль «менталистских» образований как элементов внутренней, когнитивной организации человека, когнитивизм в конечном счете вновь приходят к зависимости поведения от чисто внешних факторов, хотя и с противоположной стороны. Когнитивная активность личности полностью зависит от внешнего воздействия в том смысле, что личность постоянно организует свою независимость от этого воздействия путем восстановления равновесия. Эта зависимость «наизнанку» сохраняется и при том условии, что сама потребность в гомеостазе объявляется потребностью личности. По существу, такая потребность выступает здесь лишь как защитный механизм, охраняющий личность от нарушений состояния равновесия когнитивного поля. Активность приобретает крайне односторонний характер прежде всего потому, что сфера ее ограничена когнитивным полем, она не выведена в область предметной деятельности человека, а только иерархия деятельностей, как отмечает А. Н. Леонтьев, раскрывает многообразие проявлений человеческой личности [Леонтьев, 1975]. Поэтому анализ когнитивных процессов и вообще, и в собственно социально-психологической проблематике приобретает новые перспективы именно в рамках теории деятельности.

Аксиоматически принятая идея комфортности когнитивного гомеостазиса распространяется в анализируемых концепциях и на область межличностных отношений: их «сбалансированность» также объявляется оптимальным («комфортным») способом существования группы. Но это полностью исключает необходимость анализа содержания групповой деятельности как условия развития самой группы, формирования групповых мотивов, потребностей, ценностей. «Деятельность» группы по приведению в «соответствие» межличностных отношений, несмотря на несколько модифицированную терминологию, повторяет идею разрыва эмоционально-контактных отношений и отношений, складывающихся по поводу собственно деятельности группы. И хотя само по себе выявление групповой когнитивной структуры, которое логически может следовать из дальнейшего исследования когнитивных процессов в социальной психологии, есть перспективный и интересный аспект анализа, в отрыве от деятельностного подхода оно вряд ли приблизит исследователя к пониманию сущности социального поведения.

Проблема связи когнитивных структур и реальных действий личности еще более остро встает при исследовании связи когнитивных структур и реальной деятельности группы. В другой терминологии это проблема реализации знаний в деятельности, а именно она становится особенно актуальной, если социальная психология действительно предполагает изучение реальных проблем общества.

Распространение идеи когнитивного соответствия в социальной психологии не может быть рассмотрено вне общей панорамы развития науки. Выдвинутая в 20-е годы в физиологии идея гомеостаза приобрела большую популярность в других областях знания. Наиболее вульгарно она оказалась использованной в социологии, где начиная с 40-х годов надолго утвердилась «парадигма равновесия», представленная «теорией социального действия» Т. Парсонса. В своих социально-политических выводах эта теория (как и другие варианты идеи гомеостаза в социологии) приводила к весьма реакционным выводам о «стабильности» капитализма, отвечая тем самым на определенный социальный заказ.

Своеобразное приложение идея гомеостаза нашла и в социальной психологии — в виде теорий когнитивного соответствия. Будучи по своему происхождению чисто психологическими, эти концепции не содержали в себе каких-либо вульгарно-социологических включений и не касались в прямой форме проблемы равновесия социальных структур. Но, претендуя на объяснение механизмов поведения и локализовав идею гомеостаза в области когнитивных структур, эти концепции оказались в общем русле «парадигмы соответствия, хотя в отличие от социологических концепций, настаивающих на «равновесии», «соответствии» социальных систем, социальная психология просто ушла от оценки этих систем, т.е. от оценки реальных общественных отношений. Но если связность, рациональность когнитивного мира человека не объясняется через его соответствие связному, рациональному внешнему миру, то социальная психология, желая или не желая того, приходит к осознанию другого факта, а именно тщетности попыток построить внутренний гармоничный, связанный, рациональный мир в условиях нерационального, полного конфликтов внешнего мира.