Глава 6. Мировая душа. С. Н. Трубецкой 3 страница

Как бы там ни было, но «вещество различной тонкости и разреженности» в физике конца девятнадцатого века, вероятно, означало то, что сейчас бы назвали разными видами энергии, поскольку сейчас и все-то вещество рассматривается физикой как частный случай энергии. А это значит, что мы опять вернулись к спору Лопатина с Гротом о применимости закона сохранения энергии к понятию души. И как бы я ни искал личного бессмертия и подтверждения самостоятельной жизни души, Лев Михайлович невнятен со своей духовностью.

Но зато остается пронзительным и понятным вопрос, который его мучил:

«Почему я, однако, знаю, что все воспоминаемое мною было действительно?» (Лопатин. Понятие, с. 192). Глава 7. Субстанция души. Лопатин

Это и есть вопрос о тожестве личности, но на самом деле это как раз вопрос о том, что является носителем моих воспоминаний, который современная нейропсихология решить так и не смогла. Физического носителя эн-граммы, то есть собственно воспоминания, не найдено.

«Он не так неуместен, как может показаться. Ведь всех этих событий, пережитых мною вчера, сейчас уже нет. Вчерашний день прошел, а с ним прошло все, что его составляло. Правда, я о нем сохраняю воспоминание. Но что оке оно такое?

Ведь воспоминание есть мое представление или ряд представлений, который сознается мною теперь, сейчас, так же, как я, например, сейчас вижу перед собою горящую свечу» (Там же).

Вот отсюда и производится выход к природе души, которую Лопатин понимает как Я.

«Мне уже однажды приходилось защищать тот тезис, что сознание реальности времени есть самое очевидное, самое точное, самое бесспорное доказательство сверхвременной природы нашего я.

Если вспомним, что было сказано раньше о природе явлений вообще, об их отношении к времени и о природе самого времени, мы поймем неизбежность такого вывода. Для нас теперь ясно, что если бы душевная жизнь и сама душа представляли простую череду состояний, то существование каждого из них должно было бы ограничиваться тем мгновением, в которое оно дано, но не могло бы содержать моментов уже протекших или еще не возникших» (Там же, с. 194).

«Другими словами, память и сознание времени суть a priori необходимые атрибуты деятельной субстанции, сознающей себя» (Там же, с. 195).

Если перевести это последнее высказывание с научного на русский, то означает оно, что человеческая душа не является чистой доской, как утверждал Локк, потому что, по его взглядам, a priori, то есть до опыта, в ней ничего не может содержаться. Наша душа есть продукт нашего опыта. На это Лопатин говорит: душа не творится человеком с помощью восприятия, она даже не является «субъективным наростом на физиологических операциях животного организма» (Лопатин. Вопрос о реальном, с. 207), что и есть приравнивание души к череде явлений, — душа приносит с собой некоторые способности из своего бессмертия. Из того самого безвременья, где она существует, когда не является нам в своих явлениях, и даже когда является. А приносит она с собой сознание времени и память. Кстати, Грот и с этим не согласился.

Но и во взглядах Локка и во взглядах Лопатина остается место для еще одного вопроса: что же такое та доска, на которую опыт заносит впечатления, или: что же такое та вневременная духовная субстанция, если у нее есть способность сознавать время и запоминать? Что является носителем памяти? Во что запечатлеваются воспоминания и где они живут тогда, когда я их не помню?

Может быть, прав был Ушинский, утверждая, что у души может быть некая «вещественность», хотя бы в виде сознания? Круг четвертый — Слой первый — Век девятнадцатый

Глава 8. Споры о душе

Девяностые годы девятнадцатого века действительно были временем расцвета русского философствования. Не берусь перечислять все возникшие тогда направления философии, но что касается души, то тут спорили все и со всеми. Больше всех, конечно, с Лопатиным. Наверное, потому, что он был ярче других, а говорил невнятно, как бы присвоив себе право быть защитником чистой духовности. А остальные чем хуже?! Они тоже были духовными людьми!

Убежденный славянофил и в то же время поклонник Гегеля Николай Николаевич Страхов, конечно, не называя имен, как это тогда полагалось, спорил в предисловии ко второму изданию своей книги «Об основных понятиях психологии и физиологии», вышедшей в 1894 году, вот с таких позиций:

«О душе часто мыслят так, что она есть некоторое существо, заключенное внутри тела, как бы в оболочке, и что потом, в минуту смерти, она покидает тело, вылетает из какого-то внутреннего места тела. Для многих такое понятие кажется несомненным, и отрицание его они готовы принять за отрицание самого существования души.

Между тем ясно, что здесь мы овеществляем душу, представляем ее себе в виде какого-то тонкого вещественного предмета и сообразно с этим воображаем себе ее отношение. Она имеет механическую отдельность от тела и механическое соединение с ним. Но этою отдельностью мы ведь хотим только выразить, что душа отлична от тела, и выражаем это очень несовершенно. Точно так, представляя, что душа со всех сторон окружена телом, мы хотим выразить ее связь с телом, и опять выражаем очень слабо.

И так, отрицая эти понятия, мы можем прийти к лучшему пониманию души. Различие между душою и телом гораздо глубже, чем полагается в обыкновенных представлениях; оно состоит не во внешней отдельности, в существенной противоположности, которую нам и следует изучать. Точно так и связь между душою и телом гораздо глубже, чем простое соприкосновение одного вещественного предмета с другим, в котором он заключен.

Тело — не существо чуждое душе, в которое она как бы насильно вложена, а составляет некоторое ее непрерывное создание или, как говорится, воплощение» (Цит. по: Грот. Памяти Н.Н. Страхова, с. 314—315).

Как здесь все намешано! И спор против вещественности, почти как у Лопатина, и в то же время спор против Лопатина, считающего душу существом. И ничем не оправданный способ вещать нечто, что гораздо глубже, чем полагается в обыкновенных представлениях, заявляя всего лишь, что этою отдельностью мы ведь хотим только выразить, что душа отлична от тела. Откуда такая уверенность, что, видя душу существом, народ всего лишь хотел сказать, что она отдельна от тела?! Почему, скажем, этим он не хотел сказать, что, видя душу существом, он видит душу существом?

И как быть уверенным, что, отрицая эти понятия, мы можем прийти к лучшему пониманию души? Какой души? Как ее представляет философ? Глава 8. Споры о душе

Или как она видится через ту путаницу, что сочинили европейские мыслители, пытаясь увязать между собой несколько ее проявлений? Как еще слаба была сама школа философствования, как молоды и поспешны были сами уже убеленные сединами философы, и как чаще всего глубоко было то, ради чего они спешили:

Тело — не существо чуждое душе, в которое она как бы насильно вложена, а составляет некоторое ее непрерывное создание или, как говорится, воплощение...

Я замираю перед этим образом и не в силах идти дальше. За ним — целая вселенная, которую еще только предстоит исследовать, а в моем распоряжении всего лишь неуверенная детская ножка, которой я щупаю ту материю, на которую придется ступить. Я не в силах даже вымолвить слово о том, что назвал Страхов, потому что я прикладник и работаю уже много лет с понятием души, как говорится, руками. И мне не осилить такое сходу...

А вот для великих теоретиков девяностых, вроде Николая Яковлевича Грота, все было просто и ясно в загадках, которые находили другие философы. Он бодро и уверенно подыскивал имена всему, что не укладывалось в его собственные построения. Дать имя — значит сделать управляемым и неопасным. Как оженить молодого буяна или нейтрализовать валентный атом агрессивного химически вещества связью, которая превращает вещество в инертное. Тогда в этой среде можно жить и делать свое дело.

Слова Николая Николаевича Страхова он нейтрализовал так:

«Конечно, в этих воззрениях Страхова на отношение души и тела отчасти слышится отклик учения Гегеля о "природе " как "идее " в форме инобытия или отчуждения, о "теле"как форме "инобытия души", о "смерти"как "возвращении идеи в себя"из своего инобытия» (Там же, с. 315).

Всё, можно идти дальше! Со Страховым покончено, новая вселенная закрыта... Да и некогда, надо еще разобраться с Лопатиным.

Кстати, по поводу того, что Лопатин не прав, Страхов, похоже, был согласен с Гротом, хотя, конечно, и совсем с другой точки зрения:

«Величайшую ошибку, по нашему мнению, делают те, которые ставят в познании душу и тело на одну доску и говорят, например, что сущность того и другого нам одинаково неизвестна, что понятие вещества так же трудно, как понятие духа, или еще труднее, или что, признавая неизвестное нам начало электричества, мы должны с неменьшей ясностью и достоверностью признать и особое начало душевных явлений и т. п.

После Декарта, на основании его удивительного анализа, подобные сопоставления духовного и вещественного мира стали очень обыкновенны. Тотчас появились и существуют до сих пор так называемые материалисты и спиритуалисты» (Там же, 316).

При всей завуалированное™, это узнается как спор с главными мыслями Лопатина. Спор немножко хамский, почему и не называются имена: величайшую ошибку делают те... Круг четвертый— Слой первый — Век девятнадцатый

Почему величайшую? Почему вообще ошибку? Не думайте, что это утверждение будет доказано. Оно не может быть доказано, потому что Страхов и не пытался понять Лопатина, он просто сделал из него символ тех, кто говорил неверно. А говорили они неверно в воображении Страхова, как за век до него герои философических диалогов, которые приводили возражения, удобные для опровержения.

Грот тоже никогда не пытался понять Лопатина, да и других философов, я думаю. К примеру, он не принял самого красивого и четкого рассуждения Лопатина о том, что для того, чтобы иметь память и осознавать время, нужно быть не явлением, исчезающим вместе со временем, а сущностью. Не принял тоже, в каком-то смысле, хамски. Без попытки понять и сличить с действительностью. Просто сказал, что не принимает. И прозвучало это так же, как если бы какой-то недоумок заявил явившемуся ему Богу: А вот не верую, и не убедишь! И вообще, тебя нет, ты мне мерещишься!

Произошло это на заседании Психологического общества в 1896 году, где обсуждался реферат Лопатина «Понятие о душе по данным внутреннего опыта». Тогда по Лопатину прошлись все, как будто сводили с ним счеты. И было это для философов так же просто, как для поэтов сказать великому собрату: что-то, брат, не берет за душу... Не производит, знаешь ли...

И ведь не сказано ничего, тем более, плохих слов, а убили наповал.

Вот и Лопатина били жестоко, как умеют только настоящие интеллигенты. Так, что не придерешься. Не буду пересказывать всего. Первым наносил удары Токарский. Его пропущу. Он, считай, что естественник. Затем опровергал В. Ивановский. Переводчик английской ассоциативной психологии и Милля. Опровержения его мне малопонятны:

«Я нахожу, что произведенный Вами, Лев Михайлович, анализ памяти не может служить доказательством для предлагаемого вами принципа субстанциальности души.

Мне думается, что сознание реальности прошлого не является неразложимым и первичным актом духа; если бы мы обладали способностью прямо, непосредственно сознавать реальность прошлого, то не было бы самого процесса установления этой реальности, не было бы и всех тех ошибок в которые мы впадаем на всех его стадиях, а между тем и этот весьма сложный процесс, и сопровождающие его ошибки, неточности, явления ложной памяти и тому подобное — несомненны» (Прения по реферату Л.М. Лопатина, с. 517).

Определи Лопатин свое понятие души, и вопрос Ивановского мог бы прозвучать просто и полезно: как хранится память в том потоке времени, каким оказывается наша душа, и почему при воспоминании мы как бы теряем ясность видения прошлого? Хотя при этом знаем, что в определенных условиях, под гипнозом, например, можем вспоминать все до мелочей. Иначе говоря, будь исходное рассуждение до конца определенным, Ивановскому пришлось бы говорить о чем-то полезном, к примеру, о том, как эти ошибки в памяти позволяют познать ту самую природу или «невещественную вещественность» хранящей воспоминания основы. Глава 8. Споры о душе

Ведь ошибки в памяти — не доказательство отсутствия того, что помнит, а всего лишь наблюдения над тем, как оно работает, и описания качеств этой самой «субстанции». Ивановского же понесло от мыслей Лопатина в какую-то логистику, значит, Лопатин ему это позволил своим способом рассуждать. Ошибки среди философов не прощаются и не служат для движения к истине — они уязвимости, и за них убивают.

В ответ Лопатин попытался объясниться, в сущности, говоря, что его не пытаются понять. Мысль его по-прежнему кристальна:

«Субстанция и феномены (то есть явления — АШ) не только слова, которые можно безразлично употреблять в одном и том же смысле, но понятия с совершенно определенным и неодинаковым содержанием, которое я и старался выяснить в начале моего реферата. Без предположения субстанциальности духа самые очевидные психические явления не только непонятны — они прямо немыслимы» (Там же, с. 518).

Иначе говоря, он опять тыкает в глаза философов простой очевидностью: не может, являясь, ничего не являться!

Вот на это старый дружище Коля Грот, дождавшийся своей минуты, достает свой кинжал и вежливо заявляет: не позволите ли и мне, Бруту:

«Я придерживаюсь мировоззрения референта, но должен сознаться, что из сегодняшнего доклада Льва Михайловича я не почерпнул аргументов в пользу дуализма.

Для того, чтобы говорить о душе как о самостоятельной субстанции, надо показать, чем эта духовная субстанция отличается от материальной...» (Там же, с. 518).

Искренний друг всем сердцем сочувствует провалу товарища...

С какой стати надо плясать от материальной субстанции? Может быть, это надо делать потому, что материализм стал правящим мировоззрением науки? Тогда наука — политика!

Соврал Грот, просто воспользовался тем, что все навалились на одного и доказали его неправоту простым большинством голосов и глоток. Сам в девяносто седьмом году будет заявлять в статье о душе, что материализм неверен, а надо исходить из энергетизма! Соврал, чтобы протащить собственные мыслишки. А Лопатина он просто не услышал и не понял. Да и не хотел понимать. Некогда ему было, скорее хотелось сказать свое. Вот он его и нейтрализовал.

А что свое? И почему оно было важнее даже дружбы или истины?

Возможно, как раз потому, что и было истиной для Николая Яковлевича. Или откровением. И я не могу сказать, что он не имел права вот так отмахиваться от других мыслителей. Мысль, которая пыталась выразиться сквозь него, была столь велика, что он не мог ее воплотить двадцать лет, а оставалось ему всего три года. Круг четвертый— Слой первый— Век девятнадцатый

Глава 9. Психическая энергия. Грот

Я уже рассказывал, что в истории философии считается, что Николай Яковлевич Грот (1852—1899) часто менял взгляды, причем, вплоть до противоположных. Г. Флоровский пишет о нем в связи с подъемом русской философии, так:

«И настойчивая философская проповедь преодолела, наконец, и общественное равнодушие, противление и упрямство. В 80-х годах эта проповедь становится совсем открытой и получает размах почти что общественного движения.

В этом отношении особенно показательна история Московского Психологического общества и образ его долголетнего председателя Н. Я. Грота. Его удачно называли в некрологах "философским скитальцем". Он так и прожил всю жизнь в смене мировоззрений, в тревоге и почти суете около этих предельных вопросов. Но у него была несравненная искренность бескорыстного искателя...» (Флоровский, с. 377).

Что имеет в виду Флоровский под искренностью мыслителя той поры? Наверное, способность гореть захватившей его идеей. Сам Грот вовсе не был согласен с таким мнением о себе насчет суеты и скитаний, конечно. В 1897 году он писал:

«Мы намерены подвергнуть анализу понятие психической энергии в его отношении к понятию души и к понятию энергий физических и рассмотреть теоретически вопрос о возможности применения к исследованию душевной жизни «закона сохранения энергии».

Задачею статьи будет не окончательно решить вопрос, а обосновать гипотезу, которая, по нашему убеждению, может быть чрезвычайно плодотворна для дальнейших научных исследований» (Грот. Понятия души, с. 244—245).

И тут же в сноске добавлял к этому:

«Считаем необходимым заметить здесь, что мысли, излагаемые нами в настоящей статье, были подготовлены всеми нашими исследованиями в течение 20-летнего периода учено-литературной деятельности» (Там же, с. 245).

И далее приводит список своих работ на полстраницы.

Единственное, что не помянуто в этом списке, — разве что дипломная работа, за которую он получил золотую медаль в Петербургском университете, имевшую просто символическое название: «Опровержение Платона и пифагорейцев по метафизике Аристотеля». Не любил Николай Яковлевич идеалистов! И Лопатина не любил...

Ответом духовно-метафизическим изысканиям Лопатина стала вышедшая в 1897 году статья Грота со знаковым названием, в котором сразу был видно, что она написана именно в ответ на последнюю Лопатинскую статью: «Понятия души и психической энергии в психологии».

Еще одна статья о «понятии души», в котором речь о понятии не пойдет, а пойдет об ином понимании. Исходно Грот, как и полагается последователю Аристотеля, бьется за создание из психологии науки, поэтому ясно, что до души ему дела нет, ему есть дело до того, как ее использовать для наукотворчества. И как поставить психологию в ряд с естественными науками. Глава 9. Психическая энергия. Грот

Мне тоскливо приводить все его доводы за то, как было бы здорово, если психологи смогли бы занять достойное место... Пропущу я их! Ограничусь одной итоговой мыслью:

«По нашему мнению, вся проблема сводится к ответу на вопрос: подчинен ли психический процесс, как и все остальные процессы природы, закону сохранения энергии, или не подчинен?

Если подчинен, то психология, по нашему глубокому убеждению, которое мы надеемся оправдать впоследствии, приобретает основной принцип для более точной и строго научной разработки психических фактов, и с этой точки зрения распространение "экспериментальных методов " на изучение всех психологических проблем станет делом ближайшего будущего» (Там же, с. 242—243).

Ну, а если не подчинен, то психологию ждет будущее печальное, достанется она таким, как этот противный Лев Лопатин:

«Останется еще за психологией старая область отвлеченных метафизических рассуждений и мечтаний о субстанции души и ее отношении к веществу» (Там же).

Вот исходный подход Грота. Он очень похож на подход Аристотеля. Драма гениального ученика великого учителя разыгрывалась и переигрывалась в веках бесконечное число раз. Даже когда люди были независимы друг от друга, как Моцарт и Сальери, они продолжали биться на стороне одного из этих философов. И я не могу сказать, что кто-то из них был прав, а кто-то — враг. Мне кажется, что Грот был слеп в отношении того, что исследовал Лопатин, только потому, что у него едва хватало глаз, чтобы рассмотреть свое.

И не надо недооценивать то, что он действительно пришел к «энергетизму» за двадцать лет то его создания Вильгельмом Оствальдом. А ведь энергетизм действительно можно считать наиболее влиятельным мировоззрением современной физики. И суть его, если говорить для простых людей, до сих пор сводится к тому, что пишет Грот, рассказывая об Оствальде:

«Все свойства так называемого вещества можно рассматривать как проявления энергии: так масса есть в сущности энергия движения, способность наполнения пространства есть энергия объема, тяжесть — энергия положения, наконец — химические свойства сводятся к химической энергии» (Там же, с. 246).

Способы говорить, конечно, изменились в современной физике, но суть осталась прежней. Впрочем, Грота и не занимает действительно, что там делают физики. Ему важно лишь хоть как-то привязаться со своей психологией к естественнонаучному основанию.

«Поэтому, оставляя пока в стороне вопрос о существовании специально-психической энергии, спросим себя, прежде всего, в праве ли мы говорить о психофизической энергии наших органов чувств, мозга и вообще нервной системы?

На этот второй вопрос мы находим обстоятельный ответ в талантливой статье известного немецкого философа К. Лассвица, "О психофизической энергии и ее факторах ", которая появилась в том же году, как и статья Оствальда (1895-АШ). <...>

14 Заказ №1228 209

 

Круг четвертый— Слой первый— Век девятнадцатый

"Если, — говорит Лассвиц в начале своей статьи, — все физические изменения состоят из обмена энергий, и если все психические перемены, которые сознаются нами, связаны с физическими изменениями в нашей центральной нервной системе, — все равно как бы мы ни представляли себе характера этой связи, — то мы вправе координировать со всеми изменениями индивидуального сознания известные изменения в состоянии энергии в соответствующем нервном аппарате"...

"Конечно, бесплодность прежних попыток найти физиологические корреляты психических процессов порождает разочарования; но до сих пор все взгляды на психические движения вытекали из молекулярной (то есть атомистической) теории материи. Должна быть по крайней мере сделана попытка, — говорит Лассвиц, — рассмотреть, куда могут привести в области психологического анализа методы энергетики"» (Там же, с. 249—250).

Поразительно емкое и многогранное описание исходных условий задачи, которую ставил перед собой Грот. Особенно если не забывать обо всех тех муках, которые испытывали психологи, стремясь сделать свою науку частью естествознания. И при этом нельзя не признать, что сторонники того направления, которое разрабатывал Лопатин, испытывали не меньшие муки с тем, как сохранить дух неприкосновенным и неисследуемым, но умопостигаемым.

Я не знаю, где истина, как не знали и они. Но двигаться необходимо. И, похоже, двигаться им было нужно навстречу друг другу. Хотя бы затем, чтобы вместе отбросить два тупиковых предположения, как отбрасывают Лассвиц и Оствальд предположение, что «психика есть функция клеток нервного вещества». Возможно, она и связана с веществом, да нет, она определенно с ним связана, — иначе как бы душа управляла телом, — но не механически и не так просто, как в Ньютоновской механике.

Поэтому я считаю вполне рабочим предположением, когда Грот говорит, объясняя Лассвица:

«Другими словами: "психофизическая энергия есть та часть энергии нервной клетки, колебания которой свойственно непосредственно испытывать в форме индивидуального состояния сознания".

Психофизическая энергия есть "подвижная энергия мозга и процесс ее превращения есть физиологический коррелят психических феноменов"» (Там же).

Этот подход тоже не дал возможности ответить на загадку сознания. Это мы знаем из истории. Но он определенно был движением вперед.

Что здесь, собственно, сказано? Что сознание есть те энергетические поля, которые окружают наш мозг. Это то, к чему придет современная философия вслед за современными предположениями физиков в самом конце двадцатого века. Грот и Лассвиц опережали свое время на век. Но эта гипотеза окажется недостаточной даже при современном понимании поля и наличии новых инструментов исследования. И при этом она докажет, что наличие полей бесспорно, как и наличие биоэлектричества.

Есть ли какие-то иные «энергии», которые отличались бы от уже известных физике, пока обнаружить не удалось. Несчастный Вильгельм Райх даже Глава 9. Психическая энергия. Грот

попадет в тюрьму в пятидесятых годах прошлого века за то, что попытается сделать теорию энергетизма прикладной технологией для извлечения денег из американцев. И ему американской наукой будет жестко сказано: нет такой энергии, которая была бы сознанием!

А ведь речь идет даже не о сознании, а о душе. Остается только предположить, что душа где-то за этими полями, где-то в еще более тонкой, духовной среде. Но при этом, раз она способна воздействовать на тело, хотя и не напрямую, она должна иметь какую-то среду для передачи своих воздействий. И энергетические поля и биоэлектричество оказываются пока самыми предпочтительными средами для этого просто потому, что других мы даже не предполагаем.

Грот прав, мы имеем право хотя бы проверить это предположение. В качестве исходного допущения своего исследования Грот принимает утверждение, сделанное Н. Страховым:

«Страхов говорит <...>: "Душевная жизнь, подобно свету, может иметь бесчисленные степени, от яркого солнечного сияния до сумерек, граничащих с тьмою. Истинная ее природа обнаруживается, конечно, при полном ее раскрытии, следовательно, в человеке, — и в те минуты полной душевной энергии, которые иногда испытывает человек. Рассматривая эту полную душевную жизнь, мы видим, что признание истины, блага и свободы, то есть признание за нашею душевною жизнью реального значения, действительного содержания, составляет необходимое условие, при котором и можем мы жить "...

Значит, и Н. Н. Страхов признает степени и количества душевной или психической энергии в человеке, как их признают впрочем и все химики, физики и биологи, не говоря о философах, историках, социологах, моралистах.

Поставим же снова ребром вопрос: что такое психическая или душевная энергия» (Там же, с. 255—256).

Оба рассуждения не строги, если использовать язык самого же Грота. Оба они очень хотят быть современными и уж как-то болезненно страстно гоняются за научной модой. Пришла мода говорить об энергии, будем говорить об энергии. А что это такое? Ну, вот и посмотрим! Иными словами, ни один из русских энергетистов не озаботился тем, чтобы полноценно вывести понятие «энергия», им было достаточно того, что слово это хорошо звучит. И еще больше их устраивало как раз то, что оно непонятно, и тем сразу выделяет их из числа простых людей.

А ведь очевидно, что они оба, как бы между делом, вкладывают в слово «энергия» сразу два смысла. Один — тот, что взяли у физиков. А второй — бытовой. Да и не просто бытовой, а бытующий в той русской интеллигентской среде, которая избрала говорить «красивше», чем собственный народ. Этим я хочу сказать, что когда эти самые химики, физики и биологи, не говоря о философах, историках, социологах, моралистах, переживали свои минуты полной душевной энергии, существовали слова, которыми это же самое можно было бы назвать по-русски. Они это русское заменили на модное, но именно в тех словах, которыми описал бы это «энергетическое состояние» русский человек, и открылось бы бытовое понятие, наложившееся на физическое понятие энергии. Круг четвертый — Слой первый— Век девятнадцатый

Для Грота очевидно, что где бы мы ни использовали слово «энергия», речь идет об энергии, поэтому он спокойно доказывает свои утверждения языковыми примерами.

«Мы постоянно говорим о психической или душевной энергии и работе людей, об их умственной, волевой, нравственной, творческой, деятельной энергии, употребляем выражения — энергичный, не энергичный, мало энергичный человек, разумея большую или меньшую силу воли, инициативы, настойчивости и постоянства в преследовании целей, — говорим, что душевная энергия у человека ослабла или возросла, сосредоточилась на том или другом предмете и т. п.» (Там же, с. 275).

Естественно, что такое использование понятий не может быть основанием строгого рассуждения, и Грот задается постоянными вопросами о том, как из них вывести определения, которые позволяют приблизиться к его понятию души.

«Что мы собственно под всеми этими выражениями подразумеваем? То, что человек при известных условиях и обстоятельствах может проявить большую или меньшую способность психической деятельности, усилия и напряжения» (Там же).

Вывод, что называется, из разряда семипудовых пшиков, то есть очевидный и без использования слова «энергия». Более того, вот так прямо можно было бы и рассказывать. Все исследование Грота идет как бы в двух плоскостях: он говорит что-то энергетическое, а потом вынужден давать параллельный рассказ о том же на обычном языке. Это признак того, что он просто хочет сделать перевод какого-то вполне доступного русскому уму понятия на новый научный язык.