Административные преобразования в Царстве Польском в середине 60-х гг. XIX в.

 

Идея самостоятельной польской государственности поддержи­валась административной и судебной обособленностью Царства Польского от других частей Российской империи. Поэтому само­державие приступило к упразднению тех учреждений, которые определяли эту автономность края. Кроме того, был создан ряд временных органов власти с чрезвычайными полномочиями: 19 февраля 1864 г. Учредительный в Царстве Польском комитет, 25 февраля — Комитет по делам Царства Польского, а 19 мая 1866 г. — вместо статс-секретариата — Собственная Его императорского величества канцелярия по делам Царства Польского. В ней со­средоточивалась вся законодательная деятельность, на канцеля­рию возлагалось и наблюдение за осуществлением предпринима­емых в Польше преобразований. Главным начальником канцеля­рии стал сам инициатор ее создания - Н.А. Милютин, которому вменялись права и обязанности, соответствующие должности ми­нистра статс-секретаря Царства Польского³⁹.

Согласно милютинскому проекту преобразований, число губер­ний в крае увеличилось с 5 до 10, а уездов - с 39 до 85. Это был важный шаг в процессе распространения на учреждения края обще­российских порядков и законов.

Введенное в действие новое положение значительно усилило власть губернаторов и начальников уездов; гминам и городским властям передавались функции исполнительной полиции, создава­лась так называемая земская стража — полицейская команда, возглавляемая начальником уезда и подчинявшаяся губернатору. Появились должности вице-губернатора и помощника губернато­ра. Губернские правления включали также отделения: админист­ративное, военно-полицейское, юридическое, страховое, врачебное, финансовое, госимуществ. Отныне они подчинялись Правительст­вующему Сенату на общих для всей империи основаниях и были причислены к ведомству Министерства внутренних дел. Функции ликвидированных Государственного совета и Совета управления Царства отошли Учредительному комитету, роль и значение кото­рого в управлении краем значительно возросли. Являясь своего рода законодательным и вместе с тем распорядительным органом, он с течением времени сосредоточил в своих руках все управление Царством. Во главе комитета стоял председатель в лице намест­ника, его члены назначались царем, но по приглашению в его работе мог участвовать генерал-полицмейстер. На Учредительный комитет возлагалось заведование всеми делами крестьянского и сельского населения в Царстве Польском: по ним комитету подчинялись и правительственные комиссии и все гражданское управление края. В его ведении находилась также особая юриди­ческая комиссия по преобразованию польского суда "в духе пос­ледних правительственных мер"⁴⁰.

В 1864 г. был образован Комитет по делам Царства Польского в виде высшего совещательного учреждения при царе, состоявший из председателя и пяти назначаемых императором чинов, на кото­рый возлагалось обсуждение и приведение в исполнение коренных преобразований, способствующих объединению Царства Польско­го с империей. Вслед за крестьянской реформой здесь началась гминная реформа. Указом об устройстве сельских гмин⁴¹ вводи­лось новое гминное и сельское управление. Гмина как единица административно-территориального деления и местного самоуп­равления сохранялась. Гминное управление состояло из гминного схода, гминного войта, лавников и солтысов. Как мы уже упоми­нали раньше, в административном отношении гмина соответство­вала волости, которая была сословно-крестьянской единицей управления, но основанной на принципе представительства. По своей компетенции гминный сход, войт и суд, сельский сход и солтыса были аналогичны сельскому обществу, прерогативы волостного схода, старшины и суда соответствовали правам сельского схода и старосты в империи.

Гминный суд, являясь низшей ступенью в судебной системе, был выборным, в нем обычно преобладали крестьяне. Суд формально "смыкался" с административной и политической властью: председателем и, как правило, решающим лицом в нем был войт.

В ходе развернувшейся в 1875 г. судебной реформы при Уч­редительном комитете создается юридическая комиссия, задача которой — выработать главные начала общего преобразования суда в Царстве Польском и издать сборник административных узаконении в качестве руководства для направляемых сюда на службу российских чиновников. Результатом проведенной огром­ной работы стала публикация 69 томов "Сборника Админист­ративных постановлений Царства Польского" с переводомих на русский язык⁴². Все судебные преобразования проводились, на­сколько это было возможно в условиях Польши, с учетом местных политических, социальных и юридических особенностей. В 1867 г. эти проекты были рассмотрены Учредительным комитетом, од­нако работа над ними осталась незавершенной в связи с закрытием в 1871 г. юридической комиссии. Дальше этим занимались Соб­ственная Его императорского величества канцелярия по делам Царства Польского, Комитет по делам Царства Польского и Го­сударственный совет.

С мая 1875 г. все суды в польских губерниях переподчиняются Министерству юстиции, а на министра возлагается наблюдение за подготовкой и проведением реформы, которая завершила преоб­разование управления Польшей по общероссийскому образцу.

Судебная власть, будучи отделена от административной, об­ретала независимость. Однако в силу местных политических, соци­альных и юридических условий в Польше допускались некоторые отступления от судебных уставов 1864 г. Так, мировые судьи назначались только в городах, их должности замещались не по выборам, а по назначению правительства. Гминные суды хотя и были преобразованы, но за ними сохранялся коллегиальный состав из выборных от гмин⁴³ Председателями судов, вместо гминных войтов, стали особые гминные судьи, назначаемые прави­тельством из числа лиц, избранных гминами. Повышался образо­вательный ценз для гминного судьи или лавника: раньше для занятия этой должности не требовалось даже грамотности, по новому закону судья должен был закончить хотя бы начальное училище, а лавником мог стать лишь владевший грамотой житель гмины. К отступлениям от судебных канонов можно отнести и то, что в сельских гминах дела, входившие в компетенцию мирового суда, разбирались гминными судами; апелляционной инстанцией выступали мировые съезды, образуемые из мировых и гминных судей.

Гминные и городские управления скорее походили на органы правительственной администрации, нежели самоуправления. Уз­кий круг функций гмина, а особенно городских магистратов, не давал возможности проявлять инициативу в делах городского управления, а высшие власти интересовала в первую очередь ре­ализация через эти учреждения государственных задач.

Система управления, созданная по проекту Н.А. Милютина и его единомышленников, с незначительными изменениями просу­ществовала в Польше до первой мировой войны.

Манифест 17 октября 1905 г. провозгласил принцип равнопра­вия всего населения, и поляки получили возможность легальной борьбы за свои национальные права. Возникшие здесь политичес­кие партии отказались от лозунга независимости и стали требовать автономии в составе Российской империи. Во II Государственную Думу польская фракция "Коло" внесла законопроект об автоно­мии Царства Польского.

По закону 3 июня 1907 г. резко уменьшалась численность польского представительства в Думе: вместо 37 депутатов (по положению 24 декабря 1905 г.) осталось только 14, из которых два выбирались русским населением Варшавской, Люблинской и Седлецкой губерний. В III Государственной Думе Польшу представля­ли всего 11 депутатов, польское "Коло" не выдвигало уже пробле­му автономии Польши, выступая лишь за проведение реформ⁴⁴.

После Октябрьской революции 1917 г. Польша отделилась от России и стала одним из независимых государств Восточной Ев­ропы.

 

Примечания к главе V

 

1= Подробнее см.: Васильев М. Осада и взятие Выборга русскими войсками и флотом в 1710 г. М., 1953.

² Пушкарея С.Г. Обзор русской истории. М., 1991. С. 229.

³ Полное собрание Законов Российской империи, 1-е собрание (далее ПСЗ-1). Т. 11. № 8766.

⁴ Е.Е. (Э.К. Энгман). Россия и Финляндия // Русская старина. Т. VII. 1988. Март. С. 678.

⁵ Мехелин Л. Разногласие по русско-финляндскому вопросу. Критический обзор. СПб., 1908; Конституция Финляндии. СПб., 1908; Финляндия. Сборник статей / Под ред. Д. Протопопова. СПб., 1908; Дусаев Р.Н. Становление государ­ственной автономии Великого княжества Финляндского 1808—1809 гг. Свер­дловск, 1983; Исаев И.А. История государства и права России. М., 1993. С. 160—161, 232; Юшков С.В. История государства и права СССР. Ч. I. М., 1947. С. 584—585.

⁶ Е.Е. (Э.К. Энгман). Россия и Финляндия // Русская старина. Т. VII. С. 127.

⁷ Игельстром А.В. Финляндия // Формы национального движения в современных государствах: Австро-Венгрия, Россия, Германия. СПб., 1910. С. 630.

⁸ Тризна Л.С. Финляндия за 100 лет в составе России (1809—1909). СПб., 1911. С. 54; см. также: Похлебкин В.В. СССР Финляндия. М., 1975.

⁹ Бородкин М.М. История Финляндии. СПб., 1908. С. 168.

¹⁰ Сеймовый устав 1869 г. напечатан по-русски в приложении к "Курсу русского государственного права" проф. Свешникова. СПб., 1895.

11= Бородкин М.М. История Финляндии. С. 168.

¹² Там же. С. 170.

13= Витте С.Ю Воспоминания. М., 1960. Т. 3. С. 258.

¹⁴ Бородкин М. Из новейшей истории Финляндии. Время правления Н.И. Бобрикова. СПб., 1905. С. 462.

¹⁵ Игельстром А.В. Финляндия // Формы национального движения в со­временных государствах: Австро-Венгрия, Россия, Германия. С. 645—646; см. также: Суни Л.В. Самодержавие и общественно-политическое развитие Финлян­дии в 80—90-х гг. XIX в. Л., 1982; Ошеров Е.Б., Суни Л.В. Финляндская политика царизма на рубеже XIX—XX вв. Петрозаводск, 1986.

16= Подробнее см.: Бородкин М.М. Памяти Финляндского генерал-губернатора Н.И. Бобрикова. Харьков, 1905.

¹⁷ Сеймовый устав Великого княжества Финляндского. СПб., 1907.

¹⁸ Мехелин Л. Критический разбор Закона 17(30) июня 1910 г. Гельсингфорс, 1910. С. 197.

19= Ковалевский М. Финляндский вопрос // Вестник Европы. 1910. № 7. С. 276.

²⁰ Романович-Словатинский А. Система российского государственного права в его историко-догматическом развитии. Ч. 1. Киев, 1886. С. 98.

²¹ Чичерин Б. Курс государственной науки. Ч. I. Общее государственное право. М., 1894. С. 183.

²² Коркунов Н. Русское государственное право, 7-е изд. СПб., 1909. Т. 1. С. 203.

23= Алексеев А. Русское государственное право. Пособие к лекциям. 5-е изд. М., 1906. С. 167.

²⁴ Кяйвяряйнен И.И. Международные отношения на севере Европы в начале XIX в. и присоединение Финляндии к России в 1809 г. Петрозаводск, 1965. С. 212.

²⁵ Арсеньев К. Статистические очерки России. СПб., 1848. С. 50.

²⁶ Корнилов А.А. Русская политика в Польше со времен разделов до начала XX в.Пг., 1915. С. 24.

²⁷ Рейнке Н. Очерк законодательства Царства Польского (1807—1881). СПб., 1902. С. 24—25.

²⁸ Студницкий В. Польша в политическом отношении: от разделов до наших дней. СПб., 1908. С. 27.

²⁹ Обушенкова Л.Н Королевство Польское в 1815—1830 гг. Экономическое и социальное развитие. М., 1979. С. 51.

³⁰ Рейнке Н. Очерк законодательства Царства Польского (1807—1884). С. 42.

³¹ Там же. С. 27.

³² Корнилов А.А. Русская политика в Польше со времен разделов до начала XX в. С. 49.

33= Погодин А. История польского народа в XIX в. М., 1915. С. 158—160.

34= Там же. С. 169.

³⁵ Там же. С. 185.

³⁶ Спасович В.Д. Жизнь и политика маркиза Велепольского. СПб., 1882. С. 49.

³⁷ Погодин А. История польского народа в XIX в. С. 190—191, 198—199.

³⁸ Щебальский П.К. Николай Алексеевич Милютин и реформы в Царстве Польском. М., 1882. С. 64—67.

³⁹ Постановления Учредительного в Царстве Польском комитета Варшава, 1867 Т. VII. С. 302.

⁴⁰ Сборник правительственных распоряжений по Учредительному комитету. Варшава, 1868. Т. 1. С. 159.

⁴¹ Полное собрание Законов Российской империи, 2-е собрание (далее ПСЗ-2). Т. XXXIX. Отд. 1. № 40610.

⁴² Рейнке Н. Очерк законодательства Царства Польского (1807—1884). С. 126.

43= Постановления Учредительного в Царстве Польском комитета. Варшава, 1866—67. Т. II. С. 457; Т. III. С. 238, 298; Т. IV. С. 3; Т. ХI. С. 611.

⁴⁴ Пильц Э. Русская политика в Польше. Варшава, 1909. с. 49.

 

Глава VI

КАВКАЗ

Становление и развитие системы управления в Закавказье и на Северном Кавказе (XVIII — начало XX в.)

 

Разновременность присоединения территорий Кавказа к Рос­сии, а также формы, в которых оно осуществлялось, предо­пределили и многообразие моделей управления на Кавказе. Од­нако столь же важным фактором в процессе формирования местной административно-политической системы следует считать особенности самого края — его полиэтничность и многоукладность.

Внешнеполитическая ситуация, включавшая постоянные войны России с Ираном и Турцией, политика царизма на присоединенных территориях требовали создания иных, нежели в центральных губерниях, методов управления, а следовательно, и их органи­зации.

В Закавказье в процессе его присоединения к России сложилось несколько форм управления: комендантская (военно-народная), гу­бернская, областная, совмещавшиеся с более мелкими и локаль­ными административно-территориальными — округами, магалами и пр. Однако, рассматривая каждую из существовавших форм, необходимо вернуться к истокам формирования системы управле­ния в Закавказье.

В 80-х гг. XVIII в. приоритетное место во внешней политике России занимал восточный вопрос. Особое значение в процессе утверждения России на Черном море, в Крыму и на Северном Кавказе приобретало военно-стратегическое положение Закавка­зья, служившего ареной соперничества трех держав — России, Ирана и Турции. В этой связи для России чрезвычайно важны были взаимоотношения с одним из самых сильных государственных образований в Закавказье — Картли-Кахетинским царством. Пос­леднее в условиях сложного внутреннего и внешнеполитического положения стояло перед необходимостью выбора между сосед­ними государствами-соперниками. Перед лицом постоянной ирано-турецкой агрессии, грозившей национальной независимости Грузии, Ираклий II делает выбор в пользу более могущественной и единоверной России.

24 июня (4 июля) 1783 г. был заключен Георгиевский трактат, названный так по месту его подписания — в одноименной крепости на Северном Кавказе¹. Это был "дружественный договор" о "по­кровительстве" — именно так охарактеризовали свои взаимо­отношения договаривавшиеся стороны, решившие прежде всего обменяться постоянными дипломатическими представителями.

Царь Картли и Кахети отказывался от всякой зависимости от Персии или иной державы (имелась в виду Турция), а признавал над собой верховную власть и покровительство России, которая, в свою очередь, ручалась за целостность и сохранение не только настоящих владений царя Ираклия II, но даже тех, что со временем будут приобретены и "прочным образом за ним утверждены".

Гарантируя Картли-Кахетинскому царству защиту от врагов, Россия ограничивала его внешнеполитическую функцию. Это вы­разилось в обязательстве не иметь никаких сношений с соседями "без предварительного соглашения" с главным пограничным нача­льником и аккредитованным при нем российским "министром".

Более благоприятными оказались условия договора о внутрен­нем положении Грузии — за ней закреплялась полная автономия. Сохраняя наследственные права на престол как самого Ираклия, так и его наследников, Россия предоставляла им управление своим народом "вполне независимым способом" и запрещала вмеши­ваться в грузинские дела тамошнему военному и гражданскому начальству.

Однако вопрос о наследственных правах грузинского царству­ющего дома содержал в себе существенный нюанс — российским императором предоставлялось право инвеституры грузинских ца­рей, занимавших престол по праву наследования².

В договоре обозначилась также тенденция к инкорпорированию грузинской церкви: католикос (или начальствующий в Грузии ар­хиепископ) был включен в число "русских архиереев в восьмой степени, после Тобольского", и ему "навсегда жаловался титул члена Святейшего Синода".

Трактат содержал и четыре секретных пункта-артикула: 1) на­стоятельная рекомендация российского правительства о прекраще­нии в Грузии междоусобиц и сохранении ее единства; 2) обязатель­ство России держать в Картли-Кахетинском царстве два батальона пехоты; 3) в случае войны командование русскими войсками на Северном Кавказе было обязано согласовывать с царем Картли и Кахети действия по защите Восточной Грузии. Екатерина II дала обещание оказать военную помощь, а в случае мира способ­ствовать возврату земель, издавна принадлежавших Картли-Кахетинскому царству.

Георгиевский трактат был составлен в соответствии с толкова­нием термина "протекторат", принятым в правоведении второй половины XVIII в. В нем употреблен не латинский термин "протек­торат", а его русское значение — "покровительство".

Каков же был характер взаимоотношений между Россией и Грузией, заключивших дружественный договор?

Подразумевавшаяся под протекторатом форма зависимости одного государства от другого в Георгиевском трактате не была реализована полностью, поскольку Россия не ставила под свой контроль внутренние дела Картли-Кахетинского царства, которое, несмотря на определенные ограничения, продолжало сохранять черты суверенного государства. Однако в поисках покровительства Грузия отказывалась в пользу России-протектора от своих весьма существенных внешнеполитических прерогатив.

Необходимо отметить, что юридическая природа договора бы­ла такова, что он никогда не имел однозначной интерпретации. Рискуя углубиться в специально-правоведческий аспект оценки Георгиевского трактата, укажем лишь на наиболее распространен­ные мнения.

Договор 1783 г. рассматривается рядом авторов как акт, ус­тановивший протекторат России над Грузией³. Согласно другой точке зрения, договор носил одновременно форму вассалитета и протектората⁴. В современной грузинской историографии трак­тат считается "дружественным договором о союзе и покровительстве". Подобная трактовка была дана и сравнительно недавно, причем особо выделен факт добровольного вступления малого государства — Картли-Кахетинского царства — под покровитель­ство большого и сильного государства — России⁵.

Следует также указать на определение международно-правовой природы трактата грузинскими правоведами, квалифицирующими положение Грузии после заключения договора как "зависимой страны с ограниченным суверенитетом"⁶ В пользу этого мнения говорит то, что договор о протекторате создавал реальную воз­можность для усиления со стороны России тенденции к инко­рпорации Восточной Грузии, что и осуществилось в 1801 г. с упразднением Картли-Кахетинского царства и присоединением его к России.

В соответствии с договором Грузия дважды была вынуждена обращаться с просьбой о военной помощи, но оба раза войска практически так и не дошли до места назначения. Со смертью Екатерины русские войска были отозваны в Россию. Более того, Павел I, получив известие о смерти иранского правителя Ага-Мохаммед-хана, счел бесполезным дальнейшее пребывание войск в Грузии и приказал вывести оттуда 2 батальона, отправленные по просьбе посольства князя Герсевана Чавчавадзе. Это решение, по-видимому, диктовалось и позицией русского императора, кото­рый, как полагают, был противником присоединения Грузии к Рос­сии⁷, что, впрочем, не подтвердилось последующим развитием событий.

В 1798 г. умирает Ираклий II, и вновь внутриполитическая ситуация в Грузии осложняется династическими распрями. Поэ­тому, желая предотвратить смуту, Георгий XII стремится зару­читься покровительством России, "искать более тесного соедине­ния с Россией", — как писали тогда.Тем более что по Георгиев­скому договору ему необходимо было получить инвеституру. Воспользовавшись этим, он стал одновременно домогаться при­знания наследником своего сына Давида⁸, что и было сделано Павлом I в виде так называемой "утвердительной" грамоты⁹. Снаряженному в Санкт-Петербург посольству предписывалось ру­ководствоваться грамотой Георгия, содержание которой позволя­ет понять мотивы дальнейших действий России. "Царство и владение мое, — убеждал грузинский царь, — отдайте непреложно и по христианской правде и поставьте его не под покровительство Императорского Всероссийского престола, но отдайте в полную его власть и на полное его попечение так, чтобы отныне царство Грузинское было в империи Российской на том же положении, каким пользуются прочие провинции России. Затем, нижайше представьте императору Всероссийскому, чтобы, принимая царст­во Грузинское в полную свою власть, он обнадежил бы меня Всемилостивейшим письменным обещанием, что достоинство цар­ское не будет отнято у дома моего, но что оно будет передаваться из рода в род, как при предках моих"¹⁰.

Среди 16 пунктов, представленных на "высочайшее" усмотре­ние, следует обратить особое внимание на пункт, формулировав­ший династические права Багратионов: "...чтобы Георгий XII был оставлен, а по нем и наследники его на престоле с титулом царей, добровольно подвергши себя и царство подданству Всероссийской империи и иметь им, царям, главное в своем царстве правление по тем законам, как от Всевысочайшего двора даны быть имеют. От себя же им без особого повеления никаких узаконении не вво­дить"=11.

Рассмотренное в Государственной коллегии иностранных дел прошение грузинских посланников было одобрено Павлом I 19 ноября 1800 г. Коль скоро сам грузинский царь просил о включе­нии царства на правах одной из "прочих провинций", то император решил принять Грузию в подданство России с преобразованием царства в губернию и с назначением в ней губернатором одного из царевичей — с титулом грузинского царя¹². Однако весть не успела застать Георгия в живых. А тем временем Павел I, не дождавшись утверждения грузинской стороной переданной ей ноты, круто ме­няет свое решение¹³: 18 декабря 1800 г. он подписывает манифест "О присоединении Грузинского царства к России"¹⁴, который умал­чивал о династических правах Багратионов. Таким образом Картли-Кахетинское царство окончательно утратило последние атрибу­ты своей независимости. Была принята во внимание лишь первая половина ходатайства грузинского царя — превращение Грузии в одну из административно-территориальных единиц Российского государства. Оценивая поступок императора, росчерком пера нару­шившего данноеим слово о сохранении прав членов царствующего дома во главе с губернской администрацией, надо заметить следу­ющее: трудно представить себе возможность подобного прецеден­та в административно-политическом устройстве государства, ког­да в одной из губерний сохранялось бы наследственное право преемственности административной должности.

Представим себе состояние грузинской стороны, в частности ложное положение царя Давида, в которое он был поставлен манифестом. Однако срочно доставленная грузинским посольст­вом в столицу нота не застала в живых самого Павла I. Император Александр I, только что переживший ужас цареубийства, испыты­вал известные колебания при мысли о лишении прав на царствование законных наследников грузинского престола. Кроме того, мо­лодой государь считал принятие Грузией подданства России "не­справедливым присвоением чужой земли"¹⁵

Государственный совет, на котором решалась судьба Грузин­ского царства, оказался перед сложными вопросами: может ли быть оно независимым, способным противостоять врагам, смутам и т.п. и действительно ли просьба о принятии в подданство опира­ется на единственное желание всею народа? По мнению Государственного совета, в решении этой проблемы была возможна аль­тернатива: или устраниться, предоставив Грузию самой себе, или — полная инкорпорация. Однако в данном случае важно понять значение этой проблемы для российских государственных интере­сов. Ибо неприсоединение Грузии грозило России большими ос­ложнениями в случае захвата ее Турцией или Ираном¹⁶. Необ­ходимо обратить внимание на позицию Негласного комитета — неофициального совещательного органа при молодом импера­торе, выраженную в докладе А. Воронцова и В. Кочубея, высказав­шихся против присоединения Грузии. Один из аргументов это провозглашенный Александром I основной принцип его политики — заботиться не о распространении пределов и без того обширно­го государства, а о его внутреннем благоустройстве. Главное же в том, что присоединение Грузии невыгодно России и не имеет правовой основы¹⁷. Однако в конце концов верх взяла имперская концепция, и Александр I утвердил решение Государственною совета о признании манифеста 18 января 1801 г.

Грузинскому народу был адресован новый манифест от 12 сентября 1801 г. "О учреждении внутреннего в Грузии управления", поставивший точку в проблеме присоединения Восточной Грузии к России¹⁸. Грузия получила желаемый статус в качестве одной из административных единиц в числе "прочих провинций" в России, но... без грузинских царей. Собственно, реализовалось то, что символически существовало уже со времен Федора Ивановича (1584—1598), когда в конце территориальной части титула русских царей прибавлялось: "государь Иверские земли Грузиньских царей и Кабардинские земли, черкасских и горских князей и иных многих государств государь и обладатель"¹⁹. В приложенной к манифесту от 18 января 1801 г. форме императорского титула касательно Грузии вносилось уточнение: "Государь Иверские, Карталинские, Грузинские... земли". Вот что писал известный исследователь З. Авалов: "Проследите историю грузино-русских сношений за ряд веков, и вы увидите, что основная идея грузинских просьб — это идеяподданства у России... Россия же приняла эту просьбу, но в ее русской редакции: как просьбу о подданстве полном. Отсюда произошло присоединение безусловное"²⁰.

Каждое из государств, желавших обосноваться в Грузии, при­меняло для достижения этой цели те средства, которыми рас­полагало. И естественно, что при несовершенстве этих средств,, например, у Ирана, его власть в Грузии при жесточайших послед­ствиях опустошительных походов не могла быть прочной. Другое дело Россия, обладавшая мощной армией, а главное — отработан­ной системой управления. "Она не могла дать Грузии ни ханов, ни резидентов на английский лад, — она присылала генерал-губер­наторов, генералов и капитан-исправников"²¹, справедливо замечаег тот же автор.