Расширение синтаксической способности наречия примыкать к имени существительному

В современном русском языке у наречий расширяется способность при­мыкать к имени существительному, особенно в именных словосочетаниях. На­речие все чаще выступает в роли несогласуемого именного определения, образуя конструкции, синонимичные сочетаниям имени прилагательного и существительного. Эти новые приемы употребления наречий ломают тради-

* Значения цели и следствия расчленяются очень поздно. «Цель есть предполагаемое впе­реди следствие; первоначально они тождественны, как видно из одинаковости способов их выражения»⁴⁴.

ционное понимание наречия как «признака признака», т. е. как части речи, обозначающей признак глагольного действия или качества имени прилага­тельного.

Легко понять и объяснить широкую возможность сочетания наречия с от­глагольными именами существительными (например: бег взапуски, разговор по-немецки, переписка набело и т. п.). Но разнообразные случаи соединения имен существительных не-отглагольного типа с наречными определениями представляют, несомненно, новый этап в эволюции грамматической системы русского литературного языка XIX —XX вв. Это явление находит себе частич­ную параллель в широком развитии определительных грамматических отно­шений между существительными, выражаемых предлогами (ср.: боксер в лег­ком, тяжелом весе; дети до двенадцати лет; деньги на ремонт; машина на свободном ходу и т. п.). Приименные наречия являются грамматическими си­нонимами одновременно и прилагательных, и предложных конструкций с именем существительным. Ср., например, у Достоевского в «Записках из Мертвого дома»: «Были здесь убийцы невзначай и убийцы по ремеслу, раз­бойники и атаманы разбойников». Ср. семантические оттенки выражений: цветы весной и весенние цветы. Широкое употребление наречий в роли опреде­лений имени существительного, несомненно, содействует функциональному сближению наречий с прилагательными. Категория наречия вторгается в сфе­ру функций имени прилагательного (ср.: обед даром и даровой обед; Москва сегодня и сегодняшняя Москва; парк летом и летний парк и т. п.)*. Это явле­ние отчасти вызвано развитием новых семантических оттенков в характере связи прилагательного с существительным. Имя прилагательное, стоя на своем нормальном месте перед определяемым существительным, все теснее и теснее сливается с ним в грамматическое единство. Оно образует вместе с определяемым существительным семантически целостное «потенциальное слово», фразеологическую единицу. Эта тенденция выражается в увеличении числа таких фразеологических единиц, таких составных терминов, как лоша­диная сила, белая горячка, рабочий день, лакмусова бумага, бабье лето и т. п. (ср. тип сокращенных обозначений с прилагательно-определительной «темой» в первой части: соцсоревнование, комвуз, агитпункт, мединститут и т. п.); в росте образований типа вечерка, вместо вечерняя газета, и в невозможно­сти инверсивной постановки прилагательного при словах полунаречного, полу­существительного типа, например ранним летом (для современного языка не­возможно: Летом ранним и душистым мы сидели в лесу).

Сочетания наречий с существительными более аналитичны, более богаты оттенками обстоятельственных отношений, чем сочетания существительных с прилагательными (ср.: губки бантиком; душа нараспашку, ср.: открытая ду­ша; город ночью и ночной город и т. д.)**.

Итак, происходит двусторонний, диалектический процесс: наречия синте­зируют в своем морфологическом составе некоторые виды предложно-анали-тических отношений или беспредложных именных связей и в то же время со­действуют ограничению синтетической системы прилагательных (ср. видимую

* О. Jespersen доказывал, что вследствие вымирания согласования имен прилагательных и вообще согласования (ср. лат. opera virorum omnium bonorum veterum рядом с англ. all good old men's works) язык приобретает более абстрактный характер, облегчающий выражение мыслей ⁵°.

*• Проф. А. В. Добиаш подчеркивал способность наречий примыкать не только к глаголам, но и к именам существительным и прилагательным, а также и к наречиям или ко всему предло­жению в целом. Поэтому он предлагал, устранив термин наречие, делить несклоняемые слова (axcita) на: а) именные несклоняемые места, времени, способа и степени; б) наклони­те ль ные, т. е. модальные («Синтаксис Аполлония Дискола», с. 170; Известия историко-фило­логического института в Нежине, 1883, т. 8).

однородность с наречными конструкциями сочетаний, вроде цвета хаки, цве­та электрик, цвета «сомо», лотерея-аллегри и т. п.; ср. общность формы сравнительной степени у прилагательных и наречий).

4. ПРОЦЕССЫ АДВЕРБИАЛИЗАЦИИ ДРУГИХ ЧАСТЕЙ РЕЧИ

§ 26. Адвербиализация имен существительных и гибридные наречно-субстангивные типы форм

Процессы превращения падежных форм имен существительных в наречия проте­кают в современном языке очень активно. Разные именные формы, вступившие на путь адвербиализации, находятся на разных этапах этого пути. По отношению ко многим словам трудно решить вопрос, осуществят ли они с течением времени весь путь адвербиализации или же сразу перейдут в предлоги, минуя наречия. Например, бывшее слово ведомо в выражениях без ведома, с ведома не имеет форм ни числа, ни склонения, ни даже рода в собственном смысле, хотя оно явно не женского рода (ср.: с моего ведома, без нашего ведома). Но признать выражения без ведома, с ведома наре­чиями невозможно. Этому противоречит их способность иметь при себе в качестве определения местоименное прилагательное и возможность отделения от них предлога посредством вставки определяющего слова (ср. с их ведома). Так как выражения с ве­дома и без ведома сочетаются только с родительным падежом (с ведома начальства, без ведома родителей) и согласуемые формы родительного падежа местоименных при­лагательных здесь равносильны родительному определительному падежу имен суще­ствительных (ср. с моего ведома, но с его ведома), то, по-видимому, перед нами — обо­роты, застывшие на промежуточной стадии между именем существительным и предлогом*.

Необходимо отказаться от распространенного предрассудка, будто имена суще­ствительные и прилагательные на пути к деноминализации и к превращению в свя­зочные слова непременно проезжают через станцию наречий (ср. постепенный, но не­посредственный переход в предлоги таких сочетаний: ввиду чего-нибудь, вроде чего-нибудь, по случаю чего-нибудь, по части чего-нибудь, по линии чего-нибудь и т. п.; но ср. гибридный тип наречий-предлогов: впредь до чего-нибудь, кругом чего-нибудь и многие другие). То же пришлось бы повторить и о деепричастно-предложных соче­таниях (например: невзирая на что-нибудь, несмотря на что-нибудь, смотря по чему-нибудь, глядя по чему-нибудь и т. п.; ср. на ночь глядя и т. п.). Эти сложные предлоги в отдельных случаях соприкасались с наречиями; но многие из этих слов и идиомати­ческих выражений прошли, не задерживаясь в категории наречия и даже минуя ее, к предложным словам.

И все же больше всего и прежде всего процессы исторических изменений и распа­да системы форм имени существительного (и отчасти имени прилагательного) обога­щают категорию наречий. Ср. образование таких наречий, как поделом, на сносях, вкратце, на лету и т. п.

Синтаксическое ограничение области употребления того или иного существитель­ного или отдельной его падежной формы выражается в сужении круга согласующихся с ним определений. Полная утрата способности определяться именем прилагательным означает переход формы существительного в наречие. Резкое понижение этой способ­ности является симптомом переходного состояния. Ср.: во всеуслышание, до востребо­вания, во всеоружии, со всячинкой, на ощупь, ощупью и т. п.

Уже А. А. Потебня указывал, что все вообще формы творительного падежа име­ни существительного в функции сравнения и образа действия находятся на полпути к адвербиализации (ср., например, нестись стрелой). Еще ближе к наречию формы творительного времени. Но и здесь двойственность очевидна. Например: рано утром

* Ср. замечания об истории этой формы у Потебни: «..ведомо, синонимичное по отноше­нию к известно, будучи формой явно причастной, по направлению к наречности переходило че­рез субстанциальность, заметную в без ведома (= без вести); «а тогды на них (переветников) не было ведома никакого» (Пек, т. 1, с. 233), что предполагает «какое ведомо»...»⁵¹ (т. е. имя суще­ствительное среднего рода).

и ранним летом; поздно вечером и румяным вечером; ночью и темной ночью и т. п.

Полунаречные формы предложного-местного падежа единственного числа муж­ского склонения на -у с предлогами в к на (типа на носу, на корню, в ладу) находятся на разных стадиях адвербиализации. Некоторые формы на -у, сочетаясь с именами прилагательными, заменяют окончание -у обычным окончанием предложного падежа -е и приобретают иную семантическую окраску (например, на свету, но на ярком све­те; в роду, но во всем роде Пушкиных и некоторые другие)*. Другие формы на -у во­обще, не допускают вставки определяющего слова между предлогом и именем, реши­тельно примыкая, таким образом, к наречиям (например: на корню, на виду, на весу; на дому, ср. иной смысл: на доме; на носу — близко, но ср.: на носе; не в ладу, в ладу, но также: в полном ладу; в цвету, яблони в цвету; во хмелю и другие подобные).

Не лишено значения обилие промежуточных застывших выражений полуидиома­тического типа, например: на хорошем, на плохом счету** (ср. каждая копейка на сче­ту), на каждом шагу, на своем веку (но ср. у Никитина: «Много видел он кручины на веку своем»), в соку, в полном соку и т. п. У ряда слов смешанное употребление формы, совмещающей значения имени существительного и наречия, ведет к тонким и изменчивым смысловым нюансам. Происходит своеобразное колебание формы ме­жду функциями имени существительного и наречия. Например, на ходу: «На скором ходу мы сбросили телегу и не слыхали толчка» (Л. Толстой); «Он на ходу шатался от изнеможения» (Тургенев), но: «Бросил несколько слов на ходу» (т. е. мельком, тороп­ливо) и т. п.; на бегу: «И свист саней на всем бегу» (А. Толстой); «Алешка, щелкая на бегу подсолнухи, скрылся за воротами» (Чехов, «Бабы»). Ср.: «Успел на бегу переку­сить и ушел на вечернюю работу»; «перекинуться словами на бегу» и т. п. Ср. на лету.

Показательно также, что формы родительного падежа с предлогом с и флексией -у от имен существительных мужского рода, вроде с голоду, с испугу, со смеху, со страху, с холоду и др., при сочетании с именем прилагательным заменяются кон­струкцией с предлогом от и родительным падежом на -а. Ср., например: «Вся семья валялась со смеху» (Аксаков, «Семейная хроника»); «Фадеев так с радости и покатил­ся со смеху» (Гончаров, «Фрегат Паллада»). Но невозможно сказать: от гомерическо­го смеху (или даже с гомерического смеха) вместо от гомерического смеха он так и повалился. Или: «Куры бездомные с голоду ежатся» (Некрасов, «Пожарище»); но: «От сильного голода сосало под ложечкой»; «Со страху сам себя не помнит» (Л. Тол­стой, «Охота пуще неволи»); но от неожиданно охватившего страха и т. п.

Степень близости именной формы к наречию определяется степенью ее изоляции, характером ее обособления от живой системы падежей и функций соответствующего имени существительного ***. Ср.: навытяжку (ср. вытяжка), всласть (ср. сласть) и т. д.

Кроме того, степень лексической употребительности отдельных падежных форм имени существительного не одинакова. Поэтому какое-нибудь слово может вымереть, исчезнуть, а те или иные формы его в определенных сочетаниях продолжают жить. Понятно, что случаи предложного употребления таких форм — при наличии подходя­щих условий — превращаются в наречия. Именно таким образом складываются про­дуктивные морфологические типы образования наречий. Например, наречие вприпрыж­ку, относящееся к продуктивному типу наречных образований из предлогов в к на с винительным образа действия, представляет собой остаток имени существительного припрыжка. Ср. у Пушкина в «Евгении Онегине»:

* Ср.: «Лес только был да съежившийся на ветру грач» (И. Шмелев), но: «Отворяешь две­ри, садишься на сквозном ветре — ничего не помогает» (Гончаров, «Фрегат Паллада»). ** Ср. у Тургенева: «Была на виду и на хорошем счету» («Новь»),

*** Еще в 20-х годах XIX в. П. И. Шаликов напечатал свои «Замечания о наречии», в ко­торых жаловался на грамматическую неразграниченность наречий и некоторых предложно-па-дежных форм имени существительного. По его словам, многие авторы тогда писали сложные с предлогами наречия (например: вслух, вмиг, втайне, наконец, подконец, вконец, навек, подчас, кстати, поутру и т. п.) не вместе, а раздельно, превращая, таким образом, несклоняемое наре­чие в имя существительное с предлогом. «В таком случае по одному только смыслу можно знать, та ли должна быть часть речи, или другая». В то же время Шаликов указывает на акцен­тологические различия между формами имени существительного и однородными наречиями, на-

чйс 52.

Ж

Но в городах, по деревням Еще мазурка сохранила Первоначальные красы: Припрыжки, каблуки, усы Все те же...

Эти простейшие грамматические случаи, позволяющие проследить весь ход адвербиальной изоляции именной формы, конечно, не уясняют происхождения раз­нообразных типов наречия. Но общие закономерности, которые вытекают отсюда, помогают раскрыть образование и других видов наречия. Так, например, понятно, что распад системы именного склонения прилагательного не мог не оставить следов и от­ложений в категории наречия. Предложные и беспредложные формы кратких прилага­тельных (спроста, ср.: с проста ума; смолоду, ср.: молодо-зелено; на босу ногу; средь а&ш дня и т. п.) застревают здесь как остатки старой системы. Таким образом, наряду с выпадением формы какого-нибудь падежа из системы склонения (например: со сме­ху, па дому), наряду с обособлением какой-нибудь функции падежа (например, твори­тельного образа действия), образованию наречий содействует разрушение всей си­стемы склонения какого-нибудь именного типа (пример — именное склонение кратких прилагательных). Можно наметить и еще целый ряд причин чисто грамматического характера, способствующих превращению отдельных именных форм в наречия. Так, адвербиализация существительных тесно связана с изменениями значений предложных конструкций, со смысловой изоляцией отдельных предложных форм (ср., например, через си./у, в котором предлог через имеет нелитературное значение «сверх»). В связи с предложным употреблением имени существительного иногда возникают акцентоло­гические дублеты, устанавливаются акцентологические различия именных и наречных форм. Двойственность ударений, связанных с одной формой, содействует дифферен­циации имени существительного и наречия. Например: с утра, поутру (но ср.: радо­ваться утру; «в утра час златой» и т. д.), вовремя, насмех, накрест, насмерть, наверх, отроду и т. п. Вообще же у наречий, производных от имен существительных, наме­чается тяготение к наконечной акцентовке (ср.: верхом и верхом, бегом и бегом; ср.: зачастую, вплотную, напропалую), в то время как у наречий качественных на -о, ме­стоименных на -ому, -ему с предлогом по и в отдеепричастных на -а, -я наблюдается противоположное стремление к различительному переносу ударения с конечного слога (ср.: молча, нехотя, мало, по-моему и т. п.).

Принцип грамматической дифференциации играет существенную роль в адвер­биальной изоляции формы. Слабые грамматические дублеты легче всего переходят, в категорию наречия (ср. прост, на дню, ср. на корню).

Кроме того, адвербиальная изоляция именных форм может быть результатом действия сложных и многообразных синтаксико-фразеологических факторов. Так, раз­ные конструкции с плеонастическим или тавтологическим повторением основ имен су­ществительных и прилагательных (вроде творительного усиления), как уже было от­мечено А. А. Потебнейзз, обычно ведут к образованию наречий. В них реальное значение слова поглощается функцией эмоционального усиления. Например: давным-давно, полным-полно, слыхом не слыхать, видом не видать и т. п.; ср.: болван болваном, дурак дураком и т. п. Уже из этих примеров ясно, что идиоматичность обо­рота очень часто бывает связана с разными синтаксическими формами лексических повторов. На этой почве возникают многочисленные типы наречных идиоматизмов. В качестве иллюстрации можно привести наречную фразеологию, связанную со сло­вом день: день ото дня, изо дня в день, со дня на день (Они медали приезда сына со дня на день), день в день, день за день; ср.: из года в год, год от году; время от времени, от времени до времени; с часу на час, час от часу и другие подобные. В образовании и судьбе наречных идиоматизмов очень ясно видно взаимодействие грамматических явлений с лексическими. Это естественно. Грамматический строй наречий, как и всех других категорий, складывается и изменяется в тесной связи с социальной историей словаря, со сменой семантических систем. Так, уже процесс вымирания какого-нибудь существительного, сопровождающийся консервированием отдельных его форм в опре­деленных фразеологических контекстах или синтаксических конструкциях, ведет к адвербиальному переосмыслению остатков (дотла, пойти прахом, на попятный, «стать на дыбы, с норовом, под мухой и т. п.)*.

* Ср. современную наречную форму исподтишка и такие выражения в литературном языке

Сохранение тех или иных слов и выражений только в некоторых конструкциях и адвербиализация этих недостаточных форм не могут быть уяснены без изучения их семантических возможностей, без анализа их лексического употребления (ср., напри­мер: на карачки — па карачках; на четвереньки — на четвереньках; на цыпочки — на цы­почках и другие подобные).

Метафорическое переосмысление одной падежной формы слова, связанное с определенным фразеологическим контекстом, превращает эту форму в отдельное слово, если новое значение не распространяется на все прочие формы слова. Так, под влиянием шутливо-метафорического применения военной терминологии и фразеоло­гии к выпивке (ср.: на втором взводе, зарядиться и т. п.) слово залпом тесно связы­вается с глаголом выпить. По-видимому, это сближение первоначально наметилось в жаргонах военной среды. Форма залпом в функции приглагольного обозначения образа действия приобретает значение: сразу, разом, без передышки. Это переносное значение отрывает форму залпом от слова залп и превращает ее в отдельное наречие. Ср. «Она залпом хватила стакан водки» (Писемский, «Тысяча душ»).

Изоляции формы, превращению ее в наречие содействуют и социально-диалектные странствования слова. Особенно богат последствиями переход слова или формы из одной социальной среды в другую. Нередко за пределы своего прямого профессио­нального употребления выходит не все слово, а лишь отдельные его формы, которые в новой языковой обстановке становятся самостоятельными словами, если их не ассимилирует себе какая-нибудь семантически или фонетически родственная группа слов. Например, прост, силом по своему происхождению — творительный падеж про­фессионально-диалектного слова сило — силок для ловки птиц. Ср.: «силом женить велят» (Л. Толстой, «Власть тьмы»). Ср. наречие на племя, в котором Ф. И. Буслаев и Р. Ф. Брандт⁵⁴ видели областную крестьянскую форму винительного падежа мно­жественного числа от слова племя.

Но еще рельефнее выступает процесс семантической изоляции именной формы и ее адвербиализации при фразеологическом сращении ее с другим словом или со строго замкнутой группой слов. В таких закрытых фразеологических сочетаниях и фразеологических единствах слова приобретают новые смысловые оттенки (напри­мер: вверх ногами, вверх дном; ср. вверх тормашками и т. п.). При таких условиях па­дежные формы, сочетающиеся с определяемым словом по принципу примыкания или при посредстве предлогов, обычно переходят в наречия и превращаются в отдельные слова и выражения. Например: под градусом (навеселе); в корне (в корне неправильная точка зрения); ни в жизнь; не на живот, а на смерть; заглаза; с глазу на глаз; на скорую руку; назубок и т. п.

Фразеологические сочетания обычно не уничтожают раздельности компонентов, и наречие может вырваться из плена одной фразы или серии фраз, отделиться от свое­го тесного фразеологического окружения и стать самостоятельной свободной или фразеологически связанной лексемой с новым значением. (Ср., например, простореч­ное выражение до чертиков в значении усилительного наречия — очень, в высшей сте­пени (устал до чертиков), оторвавшееся от фразы напиться до чертиков.) Кроме того, необходимо помнить, что множество наречий является продуктом тех семантических изменений, которым подверглись слово или группа слов в процессе калькирования или перевода чужеязычной, преимущественно западноевропейской лексики и фразео­логии. Таковы, например: разбить наголову, на дружеской ноге, раз навсегда, подшофе и т. п.

Итак, в разных явлениях адвербиализации имен наблюдается столкновение диаме­трально противоположных тенденций. С одной стороны, наречие выступает как грам­матическая категория, притягивающая к себе остатки и вымирающие, слабые типы именных форм и конструкций и на их основе воздвигающая свою собственную систе­му грамматических форм и функций. Но, с другой стороны, и некоторые продук­тивные категории имен существительных (например, творительный образа действия или конструкции с местным-предложным падежом и предлогами в и на для обозначе-

XVIII и первой половины XIX в., как под тишком. Например в «Душеньке» Богдановича: Но только по утру приметили амуры, Что нимфы меж собой смеялись под тишком. Ср. также: «Во храм вошла тишком...»

ния состояния, назначения и т. п.) оказываются свежими грамматическими резервуа­рами, из которых льется широкий поток форм в класс наречий*. Кроме того, катего­рия наречий широко пополняется идиоматизмами и фразовыми сочетаниями. А навстречу этому течению снова движется живая струя лексических неологизмов и заимствований в форме наречий, несущихся в литературную речь из разных со­циальных диалектов или чужих национальных языков.

§ 27. Деепричастия как гибридная наречно-глагольная категория

I. Образование и употребление деепричастий несовершенного вида

Гораздо менее глубок и силен процесс адвербиализации глагольных форм, из которых (кроме отпричастных наречий на -юще (реже -яще): умо­ляюще, потрясающе — обычно со значением: с каким-нибудь видом или ка­ким-нибудь образом) к наречию тяготеет лишь категория деепричастия. В со­временном русском языке живы лишь две формы деепричастий: 1) на -я, -а, 2) на -в (реже -вши). Непродуктивна, замкнута в узкий круг основ на согласный третья форма — на -ши. В образованиях от основ несовершенного вида гос­подствует форма на -я, -а. Она соотносится с формами настоящего времени, именно с формой 3-го лица множественного числа {портят — портя, гре­мят — гремя, кричат — крича, везут — везя и т. п.); кроме глаголов с основа­ми -знавать, -давать, -ставать, -создавать (сознавать, придавать и др.). Если ударение в какой-нибудь форме настоящего времени (например, в 1-м лице) переносится на окончание, то ударение непременно становится наконечным и в деепричастии (за исключением адвербиализованных форм: глядя, лёжа, сидя, стоя, молча, судя и т. п.). Глаголы с односложной основой на -а- в ин­финитиве, образующие настоящее время без этого -а- (например: брать — бе­ру, звать — зову, рвать — рву и производные от них), глаголы с односложной основой инфинитива на -а-, чередующееся с носовыми согласными в форме настоящего времени (вроде мять — мну, жать — мену и т. п. и производные от них), с односложной основой на -и- (бить, вить, пить, шить и про­изводные от них), с основами (корнями) на -к-, -г- (мочь — могу, печь — пеку, стричь — стригу и т. п.)**, на -ере- и -оло- в инфинитиве (например: мереть, тереть, переть, молоть, колоть и т. п.), все глаголы на -ну- (киснуть, вянуть, мерзнуть, зябнуть и т. п.), глаголы ковать, плевать и некоторые другие со­всем не образуют формы деепричастия настоящего времени на -а-. По-види­мому, прав акад. А. А. Шахматов, выставивший правило, что «обычно дее­причастие образуется только от тех основ настоящего времени, которые звуковой стороной не отличаются существенно от основы инфинитива». Дее­причастия на -а, -я от основ несовершенного вида не имеют форм времени, а выражают только видовые и залоговые значения. В русских грамматиках принято определять временное значение этих форм как значение относитель­ное, как значение одновременности с временем главного действия, к которому примыкает форма деепричастия настоящего времени***. Но ведь всякая гла-

* Ср. наречие впопыхах и: «Гаврило прибежал в страшных попыхах» (Тургенев, «Муму»). ** Акад. С. П. Обнорский считал на свой слух «вполне возможными деепричастия рвя, пеня, стригя, мн.ч. жня и т. п.» (Известия Отделения русского языка и словесности, 1916, т. 21, кн. 1, с. 334).

*** Учение о временах предшествования и одновременности в формах причастия и деепри­частия перенесено в русский язык из греческой грамматики ⁵⁵.

гольная форма, выступающая в функции определяющего члена предложения, если она не имеет форм времени (например, инфинитив), обычно располагает­ся — при отсутствии дополнительных указаний — в той же временной плоско­сти, что и определяемый глагол. Таким образом, сама по себе форма деепри­частия на -а, -я от основ несовершенного вида, в сущности, не имеет своего времени, т. е. морфологически не выражает временных оттенков, так же как и причастие настоящего времени. В предложении же вневременность этой формы понимается как одновременность с главным действием. Впрочем, в тех случаях, когда в высказывании подчеркивается видовое значение повторяемо­сти, кратности, обычности, деепричастие несовершенного вида может выра­жать побочное действие, не одновременное основному действию, а лишь всег­да сопутствующее ему,.хотя бы в порядке предшествования. Например: «Вставая на рассвете, она спускалась в кухню и вместе с кухаркой готови­ла закуску к чаю» (Горький); «Иногда Илья целые дни не замечал отца и, вдруг являясь в контору, влезал на колени, приказывал...» (Горький); «Раза два в год бывал в Москве и, возвращаясь оттуда, шумно рассказывал сказки о том, как преуспевают столичные промышленники» (Горький)*.

Таким образом, лишь залоговые и видовые значения, лишь особенности глагольного управления противодействуют превращению этой формы деепри­частия (от основ несовершенного вида) в наречие, с которым ее роднит функ­ция качественно-действенного отношения к глаголу.

Не подлежит сомнению, что особенно сильный налет наречности лежит именно на деепричастиях несовершенного вида, и притом на формах без -ся (-сь) в большей степени, чем на формах с -ся (-сь) (конечно, если те и другие деепричастия имеют непереходное значение). Например: «Случалось, что сто­рож обладал способностью альбатроса: он спал ходя и кланяясь, а спросонья бил ложный всполох» (Лесков, «Однодум»); «Собачка вдруг начала пить с жадностью, фыркая, трясясь и захлебываясь» (Тургенев, «Муму»):

Из мертвой главы гробовая змия, Шипя, между тем выползала.

(Пушкин)

И всяк зевает да живет — И всех вас гроб, зевая, ждет.

(Пушкин)

Ср.: говорить не думая; она тратит деньги не считая; говорить не пере­ставая; волнуясь и спеша и т. п.; ср. в идиоме: работать не покладая рук и т. п. Ср. также сближение деепричастий с предлогами и модальными словами: «Состраданье ведь на тебя глядя берет» (Достоевский, «Братья Карама­зовы»); «Меня иногда досада разбирала на них глядя» (Тургенев, «Яков Пасынков»); «Говоря по совести, это дело темное» и т. п.⁵⁷

В отвлечении от форм глагольного управления и деепричастия на -ся (-сь) носят яркий отпечаток адвербиально-качественных значений, если они семантически сопряжены с определяемым глаголом, включены в его действие. Особенно тесно они примыкают к нему, стоя позади него. Например: гово­рить заикаясь; действовать открыто, не таясь; необинуясь и т. п. Но ср.: «Сонливо щурясь и косясь на огонь, [собаки] изредка рычали с необыкно­венным чувством собственного достоинства» (Тургенев, «Бежин луг»).

Однако резко выраженное активное отношение к объекту, даже непрямо­му, яркие видовые оттенки или залоговые значения стоят как препятствия на пути адвербиализации деепричастий. Например: «Подь-ка, сунься!» — кричал

* Ср. статью Г. В. Валимовой «Деепричастные конструкции в современном русском языке» ⁵⁶.

мужичонка, одергивая рубаху и поминутно нахлобучивая картуз, словно перед кулачками» (К. Федин, «Трансвааль»). Система глагольного управления ней­трализует всякий привкус «наречности» в форме деепричастия. Деепричастие связано с формами глагола гораздо крепче, чем причастие.

Особенно интенсивно мешают адвербиализации деепричастий видовые значения и оттенки. В некоторых разрядах глаголов они сильнее всего проти­водействуют сближению деепричастий с наречиями. Так, глаголы несовершен­ного вида с суффиксами -ыва-, -ива- почти не обнаруживают тенденции к адвербиализации. Даже отыменные непереходные глаголы на -ешь (типа бо­леть, светлеть и т. п.), в которых выражается постепенное развитие процесса, адвербиализуются с трудом. Ср., например, у Пушкина:

Меж нив златых и пажитей зеленых Оно [озеро], синей, стелется широко.

Итак, деепричастия несовершенного вида теснее связаны с глаголом, чем с наречием*. Своеобразие их синтаксического употребления, например отно­шение к субъекту действия, подчеркивает их глагольность. Акад. Д. Н. Овсяни-ко-Куликовский тонко заметил, что глагольность деепричастий увеличивается, когда они стоят перед определяемым ими глаголом, и, напротив, понижается, облегчая адвербиализацию их, когда они стоят позади определяемого глаго­ла. Ср.: Не оглядываясь, он медленно шел по улице и идти не оглядываясь**.

Деепричастные образования на -ши, -в и -вши от основ несовершенного ви­да в живом языке неупотребительны. Они вымирают. В них уже, в силу их не­продуктивности, обостряющей этимологическое чутье, сильнее ощутима гла­гольность, далекость от категории наречия. Ср. примеры, приведенные проф. A. Mazon: Лежавши на диване, Петр Иванович не заметил, как наступили су­мерки; Встречавшись с знакомыми, он всегда вежливо с ними здоровался^. Ср. у Тургенева в рассказе «Постоялый двор»: «Наум, удачно хозяйничавши лет пятнадцать, выгодно сбыл свой двор другому мещанину».

Употребление деепричастий на -в, -вши, -ши от основ несовершенного ви­да вообще было синтаксически ограничено. В русском литературном языке XIX в. оно было возможно лишь при глаголе-сказуемом в форме прошедше­го времени. Такого рода синтаксическое употребление, как в басенном языке Крылова: «Волк, евши, [т. е. во время еды] никогда костей не разбирает», от­клонялось от литературной нормы в сторону областного просторечия (впро­чем, ср. невозможность образовать от глагола есть деепричастие на -я).

• Необходимо заметить, что в языке художественной литературы или в прозе, стилизую­щей народнопоэтическое творчество или областное просторечие, встречаются еще формы дее­причастий на -учи, -ючи, которые с точки зрения современной литературной нормы уже являют­ся архаизмами или диалектизмами. Во всяком случае, употребление их всегда связано с своеобразными стилистическими оттенками (конечно, исключая наречия, вроде умеючи, краду­чись и т. п.).

** Вопрос о синтаксическом употреблении деепричастий, о деепричастных конструкциях ле­жит за пределами грамматического учения о слове. Он входит и в учение о словосочетании и в учение о сложных синтаксических структурах и синтагмах как их компонентах. До сих пор разрабатывались лишь некоторые стороны этого вопроса: главным образом изучалось отношение деепричастия к сказуемому (простому глагольному или составному, в том числе и выраженному краткой формой имени прилагательного), а также к инфинитиву (в личном и безличном предложениях), к причастию и деепричастию. Есть кое-какие замечания и о неза­висимых деепричастных конструкциях, о «деепричастии при разных подлежащих». Во всем же объеме вопрос о деепричастных оборотах и о функциях деепричастных конструкций в разных условиях их синтаксического употребления остается еще не исследованным.

Ср. соответствующие разделы и параграфы в русских грамматиках, начиная с «Российской грамматики» М. В. Ломоносова (у А. X. Востокова, Н. И. Греча, И. И. Давыдова, Ф. И. Бусла­ева, А. А. Потебни, Д. Н. Овсянико-Куликовского, А. М. Пешковского, А. А. Шахматова и др.).

11 ВВ. Виноградов 321