Слово и его грамматические формы

Различия между основными типами слов сказываются и в их грамматиче­ских функциях, в их грамматической природе, в их формах. Многозначность термина форма породила ряд научных недоразумений, гибельно отразив­шихся на развитии русской грамматической науки⁷⁷. Понятие формы слова отождествлялось с формальным признаком грамматического значения. Иног­да же форма слова просто смешивалась с окончанием. Чаще под формой сло­ва понималось внешнее морфологическое выражение грамматического значе­ния в строе отдельного слова. Форма слова, по Фортунатову, — это формальная примета грамматической функции в строении отдельного слова. Она заключается во флексии (внешней или внутренней), в ее отсутствии (отри­цательная форма), если это отсутствие служит признаком грамматического значения слова, или в словообразовательном аффиксе. «Присутствие в слове делимости на основу и аффикс дает слову то, что мы называем его фор­мой»,—писал акад. Ф.. Ф. Фортунатов⁷⁸. Согласно такому пониманию формы, одни слова имеют форму (например, вод-а), другие бесформенны, ли­шены формы (например, несклоняемое существительное пальто, наречия здесь, тут, дома, завтра и т. п.). Слова, имеющие форму, являются грамма­тическими. Они-то и рассматриваются в морфологии как учении «о формах отдельных слов по отношению к отдельным словам». Все остальные слова, не имеющие форм, считаются неграмматическими. Они остаются за пределами морфологии, хотя и могут снова выплыть в синтаксисе — в связи с изучением форм словосочетания. Такое понимание формы слова отражается и на содер­жании терминов: формы словоизменения и формы слово­образования.

Формы словоизменения — это флексии падежей и спряжения, под ко­торым понимается изменение глагола по лицам (а следовательно, и числам), временам и наклонениям, иначе говоря, это формы слов как частей предложе­ния. Формы словообразования — это чередования звуков основы, суффиксы, приставки, посредством которых образуются новые слова или лексически ви­доизменяются уже существующие слова, иначе говоря: это формы слов как отдельных знаков предметов мысли, другие формы отдельных знамена­тельных слов, не формы словоизменения (например: вод-а, вдд-ы, вод-ица, род-ичка, вод-ка и т. п.). По различию форм слова устанавливаются и грамматиче­ские классы слов. С точки зрения Фортунатова, приходится признавать наличие языков, вовсе не имеющих форм, языков бесформенных. Но такое понимание формы слова как отдельного морфологического элемента в соста­ве отдельного слова очень узко. Оно уже отвергнуто большинством лингви­стов. С ним боролись еще В. Гумбольдт и Потебня. Его формализм и одно­сторонность в современной лингвистике общепризнаны. Так, проф. Ж. Ванд-рИес, пользуясь термином морфема для обозначения формы, в которой выражена грамматическая категория, относит к морфемам решительно все языковые элементы, выражающие грамматические отношения (аффиксы, их порядок в слове или во фразе, чередование гласных, внутреннюю флексию, ударение, тон, нулевые морфемы, служебные слова, порядок слов)⁷⁹.

Таким образом, здесь под понятие грамматической формы подводятся все средства выражения грамматических отношений в языке. Близкие к этому взгляды на грамматическую форму разделял и акад. А. А. Шахматов. Для Шахматова в содержание грамматической формы входили не только формы словоизменения и словообразования, не только порядок слов, ударение, инто­нация, связь с другими словами, но и служебные слова и даже корни слов в той мере, в какой они выражают не вещественные, реальные, а сопутствую­щие грамматические представления⁸⁰. Быть может, целесообразнее вместо

употребления термина форма в этом значении пользоваться термином формальный признак, или внешний выразитель грамма­тической категории. Так и поступает проф. Л. В. Щерба. В статье «О частях речи в русском языке» он пишет: «Внешние выразители категорий мо­гут быть самые разнообразные: „изменяемость" слов разных типов, пре­фиксы, суффиксы, окончания, фразовое ударение, интонация, порядок слов, особые вспомогательные слова, синтаксическая связь и т. д. <...) Признаки, выразители категорий, могут быть положительными и отрицательными: так, „неизменяемость" слова, как противоположение „изменяемости", также мо­жет быть выразителем категории, например, наречия. Противополагая форму, знак - содержанию, значению, я позволю себе называть все эти внешние вы­разители категорий формальными признаками этих последних... Су­ществование всякой грамматической категории обуславливается тесной, не разрывной связью ее смысла и всех ее формальных признаков»⁸¹.

В связи с этими лингвистическими теориями развивается понимание форм слова как дополнительных формальных значений слова, сопровождающих ос­новное (лексическое) его значение. С этой точки зрения уже нельзя говорить не только о языках, не имеющих формы, но в применении к языкам такого строя, как русский, и о словах, не имеющих формы, или бесформенных. Вся­кое слово оформлено уже тем, что оно несет известные грамматические функ­ции, занимает определенное место в грамматической системе языка, подво­дится под ту или иную грамматическую категорию. Во многих философских теориях языка под формой разумеется заложенное в смысловой структуре слова представление его вещественного содержания в свете той или иной грамматической категории и в ее семантических пределах.

А. А. Потебня так формулировал эту мысль: «... слово заключает в себе указание на известное содержание, свойственное только ему одному, и вместе с тем указание на один или несколько общих разрядов, называемых грамма­тическими категориями...»⁸² «Грамматическая форма есть элемент значения слова и однородна с его вещественным значением»⁸'. Это грамматическое значение осознается на фоне системы языка в целом. «...Нет формы, присут­ствие и функция коей узнавались бы иначе, как по смыслу, т. е. по связи с другими словами и формами в речи и языке»⁸⁴.

В русском языке нет бесформенных слов, так как лексическое значение всякого слова подводится под ту или иную грамматическую категорию, так как грамматическое значение органически входит в смысловую структуру ка­ждого слова, находя выражение в его речевом употреблении. К этому кругу явлений применимы слова Гегеля (в «Науке логики»): «Содержание не бес­форменно, а форма одновременно содержится в самом содержании и не пред­ставляет собою нечто внешнее ему». В связи с этим необходимо вспомнить и запись В. И. Ленина в «Конспекте книги Гегеля «Наука логики»: «Форма существенна. Сущность формирована. Так или иначе в зависимости и от сущ­ности...»⁸⁵ Этот принцип лежит в основе всего грамматического учения о слове.

Однако способы выражения грамматических значений и самый характер этих значений неоднородны у разных семантических типов слов. Так, междо­метия почти не связываются с другими словами. Они лишены флексий, суф­фиксов и префиксов. Они по большей части морфологически неразложимы. Являясь эквивалентами предложений, они обычно замыкаются в отдельное высказыванье, осознаются как своеобразный аффективный и логически не рас­члененный тип эмоционального высказыванья. Грамматическая природа мо­дальных слов определяется отношением их лексического значения к модаль­ности того предложения, в которое они «вводятся». Чем уже круг синтаксиче­ских связей слова, чем ограниченнее его грамматические видоизменения, чем

неразложимее его морфологический состав, тем синкретичнее его природа, тем неразрывнее в нем связь лексических и грамматических значений.

Связочные слова характеризуются явным преобладанием грамматических значений над лексическими. В этом отношении они однородны с морфемами. Многообразие выражаемых ими грамматических отношений между понятия­ми (ср., например, значения предлога в или союза что) расширяет их семан­тический объем так, что по своей многозначности они превосходят все другие типы слов. Однако их значения особого рода. В них грамматические значения тождественны с лексическими. Внутренняя дифференциация частиц речи обус­ловлена различиями их синтаксических функций в составе простого предложе­ния или сложного синтаксического целого.

Картина грамматических и лексических соотношений и взаимодействий резко меняется при переходе к частям речи. Легко заметить, что в некоторых частях речи как бы нарушен параллелизм в развитии грамматических и лекси­ческих значений и оттенков. В них лексические значения являются центром смысловой структуры слова и сохраняют свое внутреннее единство, несмотря на разнообразные грамматические видоизменения слова (например: добрый, доброго, добрым, о добром и т. п.). Прежде всего это наблюдение можно при­менить к тем частям речи, которые склоняются или спрягаются. Так, спрягае­мое слово или глагол представляют собою сложную систему многочисленных грамматических видоизменений одного и того же слова (пишу, пишешь, ты писал, я писал бы, пиши, писать, ты написал бы, напишу и т. п.). Склоняемое слово, обозначающее предмет, обладает системой форм склонения (сад, сада, саду, о саде, сады, садов и т. п.). Следовательно, многие слова представляют собою систему форм, являющихся как бы видоизменениями одного и того же слова. Грамматическими формами слова называются те видоизменения одно­го и того же слова, которые, выражая одно и то же понятие, одно и то же лексическое содержание, либо различаются дополнительными смысловыми оттенками, либо выражают разные отношения одного и того же предмета мысли к другим предметам того же предложения. А. А. Шахматов в своем «Курсе истории русского языка» очерчивал круг форм слова более узко: «Грамматическими формами называются те видоизменения, которые полу­чает слово в зависимости от формальной (не реальной) связи его с другими словами». По другому определению того же А. А. Шахматова, «разные виды слова, отличающиеся между собой своим формальным значением (позна­ваемым только из связи с другими словами), называются его грамматически­ми формами»^8б. Понятие форм слова было положено в основу грамматиче­ского учения о слове акад. Л. В. Щербой⁸⁷. Л. В. Щерба, между прочим, указывал на то, что формами слова могут быть не только простые синтетиче­ские видоизменения слова, но и сочетания слов, сложные (аналитические) формы. Л. В. Щерба писал: «Надо отличать образования обозначений новых понятий и образование обозначений оттенков одного и того же понятия или связанных с ним побочных представлений... В каждой группе обозначений от­тенков одного и того же понятия имеется слово (или форма), которое со­знается основным»⁸⁸. (Так, им. п. ед. ч. существительного, например город, учитель, является такой же формой, как и остальные падежные формы того же слова. Но в силу своей назывной функции он воспринимается как предста­витель всей группы падежных форм, составляющей одно слово.) «Формами следует, между прочим, почитать такие сочетания слов, которые, выражая от­тенок одного основного понятия, являются несвободными, т. е. в которых не­пременная часть сочетания, выражающая оттенок, употреблена не в соб­ственном значении. Здесь, как и везде в языке (в фонетике, в «грамматике» и в словаре), надо помнить, что ясны лишь крайние случаи. Промежуточные же в самом первоисточнике — в сознании говорящих — оказываются колеблющи-

мися, неопределенными. Однако это-то неясное и колеблющееся и должно больше всего привлекать внимание лингвиста, так как здесь именно подгото­вляются те факты, которые потом фигурируют в исторических грамматиках, иначе говоря, так как здесь мы присутствуем при эволюции языка»⁸⁹. О слове как системе или комплексе сосуществующих, функционально объединенных и соотносительных форм еще раньше учил проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ. Он настаивал на том, что даже те формы слова, которым традиционно присваи­вается роль представителей всех других форм слова (им. п. существительных и прилагательных, глагольный инфинитив), не могут существовать вне связи и соотношения с другими формами. «Нельзя говорить,— писал И. А. Бодуэн де Куртенэ, — что известная форма данного слова служит первоисточником для всех остальных и в них «переходит». Разные формы известного слова не образуются вовсе одна от другой, а просто сосуществуют (разрядка на­ша.—В. В.). Конечно, между ними устанавливается взаимная психическая связь, и они друг друга обусловливают и путем ассоциации одна другую вы­зывают. Но с одинаковым правом мы можем говорить, что форма вода «переходит» в форму воду, как и наоборот, форма воду в форму вода»⁹⁰. Та­ким образом, в кругу частей речи отдельные категории (или классы) слов представляют собою замкнутые, построенные по строгим правилам грамма­тики системы форм, чаще всего вращающихся в пределах парадигмы (склонения, спряжения, степеней сравнения). Формы слов в русском языке образуются, в основном, теми же способами, что и слова: 1) посредством сложения слов или форм слов (например: буду читать — сложная, аналитиче­ская форма будущего времени глагола читать; самый красивый — сложная аналитическая форма превосходной степени прилагательного красивый и т. п.); 2) посредством окончаний и суффиксов (например: стена — стенка; выиграть — выигрывать; рука — руки — руке и т. п.); 3) посредством префикса­ции (делать — сделать; бледнеть — побледнеть; скверный — прескверный и т. п.); 4) посредством комбинированного применения суффиксации и пре­фиксации (например, в выражении предобрейшей души человек форма пре-добрейшей принадлежит к системе форм слова добрый); 5) посредством зву­ковых чередований, чаще всего в связи с суффиксацией (включая сюда ударение, например: год — года — года): села — сёла; заподозрить — заподазри­вать; 6) посредством изменений ударения (избы — избы; руки — руки и т. п.). Понятно, что формами одного слова могут стать и бывшие прежде совсем обособленными разные слова. Это седьмой способ образования форм слов. Например: человек — люди; брать — взять; укладывать — уложить; садить­ся—сесть и т.п. (подробнее см. в моей статье «О формах слова»)⁹¹. Суффиксы, образующие формы слов (например: вода — водица — водичка; убить — убивать и т. п.), можно называть формообразующими в отли­чие от суффиксов, образующих новые слова (например: учитель — учитель­ский, учительство и т. п.), т. е. от суффиксов словообразующих. Аф­фиксы, с помощью которых активно производятся новые слова и формы, являются живыми, продуктивными; аффиксы, выделяемые в словах и формах, но не образующие новых форм и слов, считаются непродук­тивными и иногда даже мертвыми — в зависимости от степени и харак­тера своей выделяемое™.

Не только к средствам словообразования, но и к средствам словоизмене­ния или формообразования (к окончаниям, формообразующим суффиксам и префиксам) следует прилагать критерий продуктивности и непродуктивно­сти.

Представителями женевской лингвистической школы очень остроумно было замечено, что в грамматике понятие «мертвого», непродуктивного по­чти отождествляется с понятием «считаемого», обнимаемого числом. То, что

может быть сочтено, непродуктивно. Например, группа глаголов бороть, ко­лоть, полоть, пороть исчерпана приведенными примерами. Это — глагольная «пыль» (по выражению де Соссюра). Новые глагольные типы не возникают по этому образцу. Напротив, то, что живо, — продуктивно, не подлежит чис­ловому обозначению и выражению в грамматике.

Н. В. Крушевский различие между непродуктивными и продуктивными категориями словообразования и формообразования сводил к процессам «вос­производства» и «производства». «Мы не можем сказать, что слово волчий имеет такую форму только потому, что оно постоянно воспроизводит-с я; оно производится, но производится по образцу своих структурных, а не материальных родичей... что же касается до форм, которые воспроизво­дятся как члены рядов, то они мало-помалу эмансипируются от своих систем, теряя все более и более признаки сходства наружного и внутреннего со свои­ми прежними родичами, и приобретают самостоятельность»⁹² (например, за­муж, поделом).

С этой точки зрения целые большие серии синтетических форм в совре­менном русском языке придется признать непродуктивными.

В современном русском языке грамматическая структура многих слов и форм переживает переходную стадию от синтетического строя к смешанно­му, аналитико-синтетическому, и как в лексике слова перерастают в идиомы и фразы, так и в грамматике слово может обрастать сложными, аналитическими формами, своего рода грамматическими идиоматизмами.

Вопрос об аналитических элементах в русском литературном языке был поставлен И. А. Бодуэном де Куртенэ на строго научную почву еще в семиде­сятых годах прошлого столетия⁹³. Эта же проблема попутно затрагивалась неоднократно В. А. Богородицким, который очень остроумно связывал факты грамматического «аналитизма» с развитием идиоматических сращении, с «переходом целого выражения как бы в одно слово определенной формы, где смысл отдельных частей уже стушевывается (род опрощения)»⁹⁴. В каче­стве иллюстрации проф. Богородицкий указывал на описательную форму пре­восходной степени прилагательных самый высокий. Точно так же проф. Бого­родицкий — вслед за Бодуэном де Куртенэ — отмечал распад системы склонения имен существительных в русском языке (ср. рост и расширение употребления предлогов в соединении с падежными формами).

Очень наглядно очертил положение русского языка в системе аналитиче­ских и синтетических языков Н. В. Крушевский. В аналитических языках от­тенки понятий выражаются преимущественно с помощью префиксов.

В русском языке, по мнению Н. В. Крушевского, есть признаки смешан­ной, переходной стадии от синтетического строя к аналитическому. «На такие формы, как о волке, наилучший, самый лучший, где оттенок идеи выражается и префиксом, и суффиксом, следует смотреть как на формы переходные от на­стоящих „синтетических" (ср. старинное КыевЪ) к „аналитическим" (ср. болг. добр, no-добр, най-добр; фр. grand, plus grand, le plus grand и проч.)»⁹⁵.

К сожалению, в последующей грамматической традиции вопрос о соот­ношении, смешении и взаимодействии аналитических и синтетических форм слов, об усилении и росте аналитизма в грамматической системе русского языка заглох. Между тем распространение аналитических форм в русском языке связано с усложнением системы формообразования, с изменением грамматических границ слова и его объема, с ростом фразеологических единств и сращений. Из грамматического слова вырастают грамматические идиоматизмы и аналитические словосочетания. Флексии замещаются лексиче­скими элементами, которые образуют новые грамматические формы⁹⁶. Все это не может не отражаться и на структуре словаря. Аналитические формы слова, лексикализуясь, становятся самостоятельными словами или идиомами

•40

(ср., например, наречия на лету, наяву и т. п.; ср. предлоги по части, по линии, в отношении и т. п.).

Итак, система грамматических форм неоднородна у разных типов слов.

Понятно, что слова, представляющие собою системы грамматических форм, резко отличаются от слов, в которых с морфологической точки зрения признаки слова и формы слова совпадают (таковы, например, наречия вер­хом, сегодня, завтра, всегда и т. п.).

Различия в грамматической структуре разных частей речи обусловлены различиями их синтаксических функций. А эти различия, в свою очередь, ор­ганически связаны с системой основных грамматических категорий, которые определяют строй предложения и его эволюцию. В зависимости от строя предложения находится и состав частей речи. Еще А. А. Потебня заметил: «Существенный признак предложения в наших языках состоит в том, что в предложение входят части речи; если их нет, то нет и нашего предложе­ния»⁹⁷. Различия в образовании, употреблении и значении слов и форм слов отражают дифференциацию частей речи.

Все это взаимосвязано и находится в постоянном движении, отражая эво­люцию языка и мышления. И. А. Бодуэн де Куртенэ писал об этом: «Жизнь слов и предложений языка можно бы сравнить с perpetuum mobile, состоящим из весов, беспрестанно осциллирующих (колеблющихся), но вместе с тем под­вигающихся беспрестанно в известном направлении... Нет неподвижности в языке... Статика языка есть только частный случай его динамики или скорее кинематики» ⁹⁸.

Грамматическое учение о слове прежде всего должно выделить те общие категории, которые намечаются или обозначаются в системе основных типов слов современного русского языка, особенно в системе частей и частиц речи как существеннейших конструктивных элементов предложения.

§ 7. Система частей речи и частиц речи в русском языке

Из общих структурно-семантических типов слов русского языка наиболее резко и определенно выступают грамматические различия между разными ка­тегориями слов в системе частей речи. Деление частей речи на основные грам­матические категории обусловлено: 1) различиями тех синтаксических функ­ций, которые выполняют разные категории слов в связной речи, в структуре предложения; 2) различиями морфологического строя слов и форм слов; 3) различиями вещественных (лексических) значений слов; 4) различиями в спо­собе отражения действительности*; 5) различиями в природе тех соотноси-

• Некоторые лингвисты, например О. Jespersen, И. И. Мещанинов, предлагают различать при изучении строя языка «понятийные категории» (в отличие от общих логических и психоло­гических категорий) и «грамматические категории».

«Понятийными категориями,— пишет акад. И. И. Мещанинов,— передаются в самом языке понятия, существующие в данной общественной среде. Эти понятия не описываются при помо­щи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грамматическом строе. Те понятийные ка­тегории, которые получают в языке свою синтаксическую или морфологическую форму, стано­вятся... грамматическими понятиями. <.••) Понятийные категории могут выступать в лексике, синтаксисе и морфологии и, лишь выявляясь в формальной стороне синтаксиса и морфологии, они становятся грамматическими понятиями»". Мысль о необходимости различать общие се­мантические категории, лежащие в основе всей системы языка, и категории грамматические («грамматически выраженные понятийные категории») очень плодотворна. И все же до тех пор, пока с этой точки зрения не будут исчерпывающим образом исследованы и описаны системы разных языков, остается еще очень много неясного в определении существа «понятийной катего­рии» и ее соотношения с грамматической категорией, в методах исследования системы поня­тийных категорий, влияющей на строй языка. Самый термин «понятийная категория» не безу­пречен с логической точки зрения.

тельных и соподчиненных грамматических категорий, которые связаны с той или иной частью речи. Не надо думать, что части речи одинаковы по количе­ству и качеству во всех языках мира. В системе частей речи отражается стадия развития данного языка, его грамматический строй. При выделении основных частей речи необходимо помнить завет И. А. Бодуэна де Куртенэ:

«Крайне неуместно измерять строй языка в известное время категориями какого-нибудь предшествующего или последующего времени. <...) Видеть в известном языке без всяких дальнейших околичностей категории другого языка не научно; наука не должна навязывать объекту чуждые ему категории и должна отыскивать в нем только то, что в нем живет, обусловливая его строй и состав» ¹⁰°. «Следует брать предмет исследования таким, каким он есть, не навязывая ему чуждых ему категорий».

В традиционной русской грамматике, отражающей влияние античных и западноевропейских грамматик, сначала насчитывалось восемь, затем де­вять, теперь же — со включением частиц — обычно выделяется десять частей речи:

1) имя существительное; 2) имя прилагательное; 3) имя числительное; 4) местоимение; 5) глагол; 6) наречие; 7) предлог; 8) союз; 9) частицы и 10) междометия.

Кроме того, причастия и деепричастия то рассматриваются в составе форм глагола, то относятся к смешанным, переходным частям речи*, то счи­таются особыми частями речи (в таком случае число частей речи возрастает до двенадцати).

Количество частей речи в учениях некоторых лингвистов еще более возра­стает. Так, акад. А. А. Шахматов вводил в круг частей речи префикс (напри­мер, пре-, паи- и т. п.) и связку. У него получалось четырнадцать частей речи. Если этот перечень дополнить разными другими претендентами на роль ча­стей речи, выдвигавшимися в последнее время, (например, категорией состоя­ния, распознаваемой в словах можно, нельзя, надо, жаль и т. п., вопроси­тельными словами и частицами¹⁰¹, частицами уединяющими, вроде и — и, ни —ни, или —или, относительными словами и т. п.), то число частей речи в русском языке перешагнет за двадцать.

Но с той же легкостью, с какой растет число частей речи в грамматиче­ских теориях одних лингвистов, оно убывает в концепциях других.

Многие грамматисты (например, Потебня, Фортунатов, Пешковский) от­рицали у числительных и местоимений наличие грамматических признаков особых частей речи, указывая на то, что числительные и местоимения по своим синтаксическим особенностям близки к таким грамматическим катего­риям, как имена существительные, прилагательные и наречия. При этой точке зрения количество основных, самостоятельных частей речи уже уменьшается на две и сводится к восьми.

Однако и среди этих восьми частей речи также оказываются сомни­тельные, неполноправные. Легче всего оспорить право называться частью ре­чи у междометий. «Как бы ни было велико значение междометия в речи, в нем есть что-то, что его обособляет от других частей речи, оно — явление другого порядка....Оно не имеет ничего общего с морфологией. Оно предста­вляет собой специальную форму речи — речь аффективную, эмоциональную или иногда речь активную, действенную; во всяком случае оно остается за пределами структуры интеллектуальной речи»¹⁰².

Кроме междометий, из группы частей речи легко выпадают служебные слова. «Многие из «частей речи» наших грамматик не что иное, как морфемы

* Отмечается, что причастие совмещает в своей структуре грамматические свойства глаго­ла и имени прилагательного, а деепричастие — грамматические свойства глагола и наречия.

(т.е. выразители чисто грамматических отношений), — пишет Ж. Вандриес.— Таковы частицы, называемые предлогами и союзами» ¹⁰³.

Исследователи (например, проф. Кудрявский), придерживавшиеся взгляда Потебни на полный семантический параллелизм частей речи и членов предло­жения, всегда отказывали в звании частей речи служебным, связочным сло­вам, т. е. предлогу, союзу и частице. У таких исследователей количество ча­стей речи ограничивается четырьмя основными: существительным, прилага­тельным, глаголом и наречием. Если лингвистический скептицизм прости­рается дальше, то подвергается сомнению право наречий на звание самостоятельной части речи. Ведь одни разряды наречий находятся в тесной связи с прилагательными (ср. включение качественных наречий на -о в систе­му имен прилагательных у проф. Куриловича), другие — с существительными, третьи не имеют ярко выраженных морфологических признаков особой кате­гории. В основе некогда принятого последователями акад. Фортунатова грам­матического деления слов по различиям словоизменения на: 1) падежные (ве­селье); 2) родовые (веселый, -ая, -ое, весел, -а, -о, служил, -а, -о) и 3) личные (веселюсь, веселишься и т. п.) лежало именно такое недоверчивое отношение к «грамматичное™» наречия. Таким образом, уцелеют лишь три части речи: имя существительное, имя прилагательное и глагол. Но еще в античной грам­матической традиции существительные и прилагательные подводились под одну категорию имени. И в современных языках они часто меняются ролями. «Между ними нет четкой грамматической границы; их можно соединить в од­ну категорию — категорию имени, — заявляет Ж. Вандриес и заключает: - Продолжая этот отбор, мы приходим к тому, что существуют только две части речи: глагол и имя. К ним сводятся все остальные части речи»¹⁰⁴.

«Имена и глаголы — это живые элементы языка в противоположность его грамматическим орудиям» ¹⁰⁵ (вроде предлогов, союзов и т. п.).

Из русских грамматистов никто еще не дошел до такого ограничения ча­стей речи, но в фортунатовской школе высказывалось мнение, что глагол не соотносителен с именами существительными и прилагательными и что в мор­фологии можно управиться и без категории глагола. Проф. М. Н. Петерсон в своих ранних работах по русской грамматике в изложении словоизменения так и обходился без учения о глаголе как особом грамматическом классе ¹⁰⁶. Лишь в своих новых «Лекциях по современному русскому литературному языку» (1941) он вынужден был признать глагол как категорию, «обозначаю­щую признак, протяженный во времени».

Таковы колебания в учении о частях речи. Между разными взглядами лингвистов по этому вопросу — «дистанция огромного размера». Поэтому многим авторам грамматик старое учение о частях речи кажется совершенно скомпрометированным. А между тем к какой-то системе классификации слов приходится прибегать при изложении грамматики любого языка. Поэтому в грамматиках не редкость заявления вроде следующего: «Учение о частях ре­чи принадлежит к числу наименее разработанных частей грамматики. Тради­ционная трактовка частей речи считается в современной лингвистике неудо­влетворительной. Однако отсутствие сколько-нибудь установившихся научно обоснованных новых точек зрения на этот вопрос заставляет нас в этом отношении держаться в рамках традиции» ¹⁰⁷.

Выделение основных структурно-семантических типов слов помогает вне­сти некоторую ясность в учение о частях речи. К частям речи не принадлежат ни модальные слова, ни междометия, ни связочные слова или частицы речи. Круг частей речи ограничивается пределами слов, способных выполнять но­минативную функцию или быть указательными эквивалентами названий.

Среди этих слов «человек узнает одно слово как прилагательное, дру­гое - как глагол, не справляясь с определениями частей речи, а тем же, в сущ-

ности, способом, каким он узнает в том или другом животном корову или кошку» 1°8.

Части речи прежде всего распадаются на две большие серии слов, отли­чающихся одна от другой степенью номинативной самостоятельности, систе­мами грамматических форм и характером синтаксического употребления.

В одной серии оказываются категории имен, категория местоимений и ка­тегория глагола, в другой — категория наречия. В современном русском языке наречия соотносительны с основными разрядами имен и глаголов. Но связь наречий с именами теснее, чем с формами глагольных слов. В современном русском языке происходит непрестанное передвижение именных форм в систе­му наречий.

Изменения в строе русского языка, связанные с историей связки (так на­зываемого «вспомогательного» глагола), привели к образованию особой ча­сти речи — категории состояния. Эта часть речи возникла на основе грамматического преобразования целого ряда форм, которые стали употреб­ляться исключительно или преимущественно в роли присвязочного предиката. Под эту категорию состояния стали подводиться «предикативные наречия» (типа можно, совестно, стыдно и другие подобные), оторвавшиеся от катего­рии прилагательных краткие формы (вроде рад, горазд), некоторые формы су­ществительных, подвергшиеся переосмыслению (например: нельзя, пора и т. п.).

Так как связка пережиточно сохраняла некоторые формальные свойства глагольного слова, то на развитии категории состояния заметно сказалось влияние категории глагола.

Что касается категории имен, то в русском языке ясно обозначаются раз­личия между именами существительными и прилагательными. От этих кате­горий в истории русского языка (особенно с XII —XIII вв.) обособилась кате­гория количественных слов — категория имени числительного. Напротив, древний богатый класс указательных слов, местоимений в истории русского языка подвергся распаду, разложению. Большая часть местоименных слов слилась с категориями имен прилагательных и наречий или превратилась

Ж Пережитки местоимений (Предметно-личные местоимения)

V. ГЛАГОЛ

 

ш		ж
н	—------------- ■	> К
а		а
		"Л т
Р
		е
е
		г
ч
и		X о Р
е		и
		я
	1 С 0 С	таяния

еепричастие

ц

				I
		if

в частицы речи, в грамматические средства языка. В системе современного языка сохранились лишь реликты местоимений как особой части речи (пред­метно-личные местоимения). Таким образом, система семи основных частей речи, свойственных современному русскому языку, может быть представлена в такой схеме (см. чертеж на с. 44):

I. Имена: 1) существительное, 2) прилагательное и 3) числительное.

II. 4) Местоимение (в состоянии разложения).

 

III. 5) Глагол.

IV. 6) Наречие.

V. 7) Категория состояния.

Система частей речи в структуре предложения сочетается с системой ча­стиц речи (см. чертеж на с. 45):

1) Частицы в собственном смысле.

2) Частицы-связки.

3) Предлоги.

4) Союзы.

К частицам речи примыкают одной стороной модальные слова, образую­щие особый структурно-семантический тип слов.

Проф. А. Белич ¹⁰⁹ думает, что модальные слова следовало бы объеди­нить с частицами, предлогами, союзами в категории реляционных (т. е. выра­жающих отношения) слов-частиц. Действительно, среди модальных слов на­блюдается большая группа частиц с разнообразными модальными значения­ми. Однако эти модальные частицы не исчерпывают и не определяют грамматическую природу всех вообще модальных слов. Модальные слова на­ходятся во взаимодействии как с частицами речи; так и с разными категория­ми частей речи. Но синтаксические функции и семантическая структура боль­шинства модальных слов иного рода, чем частей речи и частиц речи. В живом языке, как правильно заметил и проф. А. Белич, нет идеальной системы

с однообразными, резкими и глубокими гранями между разными типами слов. Грамматические факты двигаются и переходят из одной категории в другую, нередко разными сторонами своими примыкая к разным катего­риям. Такие же сложные семантические взаимодействия наблюдаются и в кру­гу модальных слов.

Грамматико-семантическая дифференциация внутри междометий также довольно разнообразна, как покажет дальнейшее изложение.

Задача последующего изложения — уяснить грамматическую природу ос­новных типов слов в современном русском языке, описать систему частей ре­чи с присущими каждой из них грамматическими формами и категориями, раскрыть функции частиц речи, наметить главные семантические разряды вну­три категорий модальных слов и междометий.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ «ВВЕДЕНИЕ»

1. Критический разбор труда А. Дювернуа. — Материалы для словаря древне­
русского языка. Спб., 1896, с. 8.

2. См.: Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи. М.—Л., 1945.

3. Богородицкий В. А. Общий курс русской грамматики. М.—Л., 1935, с. 207.

4. Мещанинов И. И. Общее языкознание. К проблеме стадиальности в развитии
слова и предложения. Л., 1940, с. 35.

5. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М., 1933, с. 130.

6. Кацнельсон С. Д. Краткий очерк языкознания. Л., 1941, с. 34.

7. Мещанинов И. И. Общее языкознание, с. 37.

8. Щерба Л. В. Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких наб­
людений.- В его кн.: Избранные работы по языкознанию и фонетике. Л., 1958, т. 1,
с. 35.

9. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 130.

 

10. Там же, с. 130-131.

11. Там же, с. 129.

12. Марр Н. Я. Избранные работы. Л., 1933, т. 1, с. 189-190.

13. Schuchardt-Brevier H. Ein Vademecum der allgemeinen Sprachwissenschaft. Halle,
1928, S. 135.

14. Кацнельсон С. Д. Краткий очерк языкознания, с. 23—24.

15. См.: Калинович Л/..Поняття окремого слова.—Мовознавство, 1935, № 6.

16. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 108.

17. См.: Bloomfield L. Language. N.-Y., 1933, p. 177-178.

18. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 133.

19. Там же, с. 111.

20. См.: Trubetzkoy N. S. Grundziige der Phonologie. Prague, 1939, S. 34, 241-242.

21. Щерба Л. В. Фонетика французского языка. Л.— М., 1937, с. 81, 77.

22. Noreen А. О словах и классах слов.— Nordisk Tidskrift, 1879, p. 23. Ср. его
же: Vart sprak. Nysvensk grammatik i utfortig fram stallning, 7. Lund, p. 36.

23. Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи. М.-Л., 1934, с. 28. Ср.:
Щерба Л. В. Восточнолужицкое наречие, с. 75.

24. Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. М., 1937, с. 178.

25. См.: Mathesius W. О potencialnosti jewu jazykovych. Praha, 1911. Ср.: Noreen A.
Einfuhrung in die wissenschaftliche Betrachtung der Sprache. Halle, 1923, S. 433-438.

26. См.: Journal de Societe finno-ougrienne, 1932, vol. 43, p. 21-22.

27. Сепир Э. Язык, с. 85-86.

28. Там же, с. 26.

29. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 111.

30. Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языковедение. Лекции 1899/1900 гг. М
1900, с. 186, 187 [т. 1, с. 132].

31. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, с. 113.

 

32. Von Humboldt W. Uber die Verschiedenheit des menschlichen Sprachbaues und
ihren Einfluss aus die geistige Entwicklung des Menschengeschichtes. Berlin, 1836, S. 272.

33. Ср.: Аскольдов С. А. Концепт и слово.— В кн.: Русская речь/Под ред Л В
Щербы. Л., 1928, вып. 2, с. 41.

34. См.: Сагпоу Л. La science du mot. Louvain, 1927, p. 21—22.

35. Хлебников В. Неизданные произведения. М., 1940, с. 329.

36. См.: Шор Р. О. Кризис современной лингвистики.—В кн.: Яфетический
сборник. Л., 1927, т. 5, с. 67.

37. См.: Schuchardt-Brevier H. Ein Vademecum der allgemeinen Sprachwissenschaft,
S. 117.

38. Шор P. О. Язык и общество. М., 1926, с. 76.

39. См.: Виноградов В. В. Современный русский язык. М., 1938, вып. 1, с.
110-111.

40. Мещанинов И. И. Новое учение о языке. М., 1936, с. 261.

41. Сепир Э. Язык, с. 65.

42. См. статью В. Гумбольдта: Uber das Endstehen der grammatischen Formen
und ihren Einfluss auf die Ideenentwicklung.- Gesammelte Schriften, Bd. IV, 1820-1822.
Ср.: Pott A. F. Wilhelm von Humboldt und die Sprachwissenschaft. Berlin, 1876, S. 297.

43. Cm.: Schuchardt-Brevier H. Ein Vademecum der allgemeinen Sprachwissenschaft,
S. 135.

44. См.: Марр Н. Я. Избранные работы, т. 1, с. 189-190.

45. См.: Щерба Л. В. Очередные проблемы языковедения.— Изв. АН СССР, отд.
литературы и языка, 1945, т. 4, вып. 5; его же: Избранные работы по языкознанию
и фонетике. Л., 1958, т. 1.

46. См.: Ee.tuh А. О je3H4koj природи и ]езичком развитку. Београд, 1941.

47. Сепир Э. Язык, с. 100.

48. Старый русский водевиль 1819-1849. М., 1937, с. 73.

49. Там же, с. 320.

50. Вяземский П. А. Старая записная книжка. М., 1929, с. 93.

51. См.: Покровский М. М. Семасиологические исследования в области древних
языков. М., 1895.

52. Ср.: Покровский М. М. Несколько вопросов из области семасиологии.—Фи­
лологическое обозрение, 1897, т. 12, кн. 1, с. 64.

53. Де Сосаор Ф. Курс общей лингвистики, с. 128.

54. См.: Потебин А.. А. Из записок по русской грамматике. Харьков, 1888, вып.
1-2, с. 6-7 [17].

55. Там же, с. 7 [18].

56. См.: Marty A. Untersuchungen zur Grundlegung der allgemeinen Grammatik
und Sprachphilosophie. Halle_, 1908.

57. Von Humholdi W. Uber die Verschiedenheit des menschlichen Sprachbaues und
ihren Einfluss auf die geistige Entwicklung des Menschengeschichtes, S. 75.

58. Потебия А. А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905, с. 17 — 28.

59. Там же, с. 104.

60. Marty A. Uber subjectlose Satze und das Verhaltniss der Grammatik zu Logik
und Psychologic. - Vierteljahrsschrift fur wissenschaftliche Philosophic, Bd. 8, 1884, S.
161-192.

 

61. Писарев Д. И. Поли. собр. соч. В 6-ти т. Спб., 1901, т. 2, с. 282.

62. См.: Sperber H Uber den Affekt als Ursache der Sprachveranderung. Halle,
1914. Ср. также: Bachmann Arm. Zur psychologischen Theorie des sprachlichen Bedeu-
tungswandels, 1935.

63. Bally Ch. Le langage et la vie. Geneve, 1913, p. 7, 24.

64. Bandpuec Ж. Язык, с. 149-150.

65. Бодуун де Куртет И. А. Некоторые общие замечания о языковедении и язы­
ке. Спб., 1871 [Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963, т. 1, с. 67].

66. Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. Л., 1925, вып. 1, с. 271 [278].

67. Там же, с. 303 [308].

68. Там же, с. 303 [309].

69. Там же, с. 307 [313].

70. Там же, с. 307.

71. См.. там же, с. 399.

72. Кульмам Н. К. [Рец. на кн.:] Koiuymuh P. Граматика руског je3HKa, Београд,
1914, т. 2.— Изв. Отд. рус. языка и словесности АН, 1915, т. 20, кн. 2, с. 329.

73. Потебия А. А. К истории звуков русского языка. Варшава, 1883, вып. 4, с. 83.

74. Подробнее см.: Виноградов В. В. Основные понятия русской фразеологии как
лингвистической дисциплины.— В кн.: Труды Юбилейной научн. сессии ЛГУ. Л., 1946
[или в ст.: Об основных типах фразеологических единиц в русском языке.— В кн.:
А. А. Шахматов. 1864- 1920/Под ред. С. П. Обнорского. М., 1947].

75. Богородицкий В. А. Общий курс русской грамматики, с. 104.

76. См.: Ries J. Was ist ein Satz? Beitrage zur Grundlegung der Syntax. Hft. 3. Prag,
1931, S. 114-115.

77. См.: Виноградов В. В. Современный русский язык, вып. 1; Галкина-Федор у к
Е. М. Понятие формы слова.-Труды ИФЛИ, 1941, т. 9.

78. Фортунатов Ф. Ф. Сравнительное языковедение. Лекции 1899/1900 гг. [т. 1,
с. 73].

79. См.: Вандриес Ж. Язык, с. 76-92.

80. См.: Бернштейн С. И. Основные вопросы синтаксиса в освещении
А. А. Шахматова.- Из.в. Отд. рус. языка и словесности АН, 1922, т. 25, с. 208 — 233;
Грамматическая система А. А. Шахматова.— Русский язык в школе, 1940, № 4.

81. Щерба Л. В. О частях речи в русском языке. — Русская речь/Под ред.
Л. В. Щербы. Л., 1928, вып. 2, с. 6-7 [Избранные работы по русскому языку. М.,
1957, с. 64-65].

82. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, вып. 1—2, с. 35.

83. Там же, с. 39.

84. Там же, с. 45.

85. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 129.

86. Шахматов А. Л.-Курс истории русского языка. Лекции 1910/11 гг. Спб., 1911.
Ч. 3: Учение о формах, с. 4 —5.

87. См.: Щерба Л. В. Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких наблюдений, с. 35 — 39 [см. эту статью в кн.: Избранные работы по языкознанию. Л., 1958, т. 1]; его же: О частях речи в русском языке. [Избранные работы по русскому языку.]

88. Щерба Л. В. Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких наб­
людений, с. 35.

89. Там же, с. 35-36.

90. Бодуэн де Куртенэ И. А. [Рец. на кн.:] Чернышев В. И. Законы и правила рус­
ского произношения. Звуки. Формы. Ударение. Опыт руководства для учителей, чтецов
и артистов. Варшава, 1906.- Изв. Отд. рус. языка и словесности АН, 1907, т. 12, кн. 2,
с. 495 [т. 2, с. 143].

91. Виноградов В. В. О формах слова.— Изв. Отд. литературы и языка
АН СССР, 1944, т. 3, вып. 1.

92. Крушевский Н. В. Очерк науки о языке. Казань, 1883, с. 116, 123.

93. См.: Бодуэи де Куртенэ И. А. Глоттологические (лингвистические) заметки.
Воронеж, 1877, вып. 1, с. 31.

94. Богородицкий В. А. Очерки по языковедению и русскому языку. Казань,
1910, с. 16.

95. Крушевский Н. В. Очерк науки о языке, с. 114.

96. Ср.: Жирмунский В. М. Развитие строя немецкого языка. — Изв. Отд. об­
ществ, наук АН СССР, 1935, № 4 (отдельно: Л., 1935); его же: От флективного строя
к аналитическому.— В кн.: Вопросы немецкой грамматики в историческом освещении.
М.-Л., 1935.

97. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, вып. 1—2, с. 64 [71].

98. Венгеров С. А. Критико-библиографический словарь. Спб., 1897, т. 5. Ср.:
Щерба Л. В. Некролог И. А. Бодуэна де Куртенэ.— Изв. Отд. рус. языка и словесно­
сти АН СССР, 1930, т. 3, кн. 1, с. 325-326.

99. Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи, с. 196.

 

100. Бодуэн де Куртенэ И. А. Некоторые общие замечания о языковедении и язы­
ке, с. 26 [т. 1, с. 68].

101. Щерба Л. В. О частях речи в русском языке.- В сб.: Русская речь, с. 18 [Изб­
ранные работы по русскому языку, с. 74].

102. Вандриес Ж. Язык, с. 114.

103. Там же.

104. Там же, с. 116.

105. Там же, с. 130.

106. Петерсон М. Н. Русский язык. М., 1935; его же: Современный русский язык.
М., 1929.

107. Зиндер Л. Р., Строева-Сокольская Т. В. Современный немецкий язык. Л.,
1941, с. 65.

108. Jespersen О. The Philosophy of Grammar. N.-Y., 1924, p. 62 [Есперсен О. Фило­
софия грамматики. М., 1958].

109. Белик А. [Рец. на кн.:] Виноградов В. В. Современный русский язык. Л., 1938,
вып. 1 — 2..Гужнословенски филолог. Београд, 1938—1939, кн. 17, с. 259. Ср. также
статьи: Курилович Е. Derivation lexicale et derivation syntaxique. Contribution a la theorie
des parties de discours. — Bulletin de la societe de linguistique de Paris, 1936, t. 37 [см.
в его кн.: Очерки по лингвистике. М., 1962, с. 57 — 70]; Сергиевский М. В. Современные
грамматические теории в Западной Европе и античная грамматика. Вопросы грамма­
тики.-Уч. зап. I МГПИИЯ, 1940, т. 2.