Крыжановский С. Е. Воспоминания. Берлин, [1929]. С. 192, 204—206; Га-нелин Р. Ш. «Битва документов» в среде царской бюрократии // ВИД. Л., 1985. 4 страница

^н_ых населением на определенный срок представителей в обсужде-

^н _{и все}х законодательных предположений. План Булыгина состо-

в том, чтобы создать для правительственной власти возмож­ность лавирования между двумя законосовещательными учреждениями — Думой (такое название получило в булыгинском проекте выборное представительное учреждение) и Государствен­ным советом, при сохранении законодательного права за царем. Лишить Думу прав рассмотрения государственной росписи дохо­дов и расходов, законодательного почина и запроса министрам о нарушении закона было при всем желании невозможно. Остава­лось обставить их ограничениями. Однако несмотря на ограниче­ния, эти предоставляемые Думе права делали несколько проница­емой грань между чисто законосовещательными и законодатель­ными функциями Думы.

Поэтому «с особой осторожностью» отнесся Булыгин к органи­зации выборов. Прежде всего лишались права избирать и быть из­бранными «кочевые и бродячие инородцы», жители Финляндии ввиду наличия там сейма и евреи до намечавшегося обсуждения всех ограничительных по отношению к ним правил. Сословную систему выборов Булыгин отвергал ввиду того, что она дала бы преобладание крестьянским депутатам (а Булыгин, как и некото­рые другие сановники, под влиянием крестьянского движения не разделял веры в крестьянство как опору монархии). Отвергал он, с другой стороны, и всеобщие, равные и прямые выборы, заявляя, что они привели бы к образованию Думы «исключительно почти из представителей низших слоев населения». Он ссылался на дан­ные науки, согласно которым при всеобщем избирательном праве побеждает «собирательная посредственность» и «при широком рас­пространении избирательного права умственный уровень избира­емых непременно понижается». Несмотря на опасения по поводу возможности «сильного давления фабрикантов, торговцев и других экономически влиятельных лиц» на всеобщих выборах, в качестве средства обеспечения в Думе «правильного консерватизма» пред­полагался имущественный ценз.

При составлении своего проекта Булыгин исходил из того, что в соответствии с рескриптом окончательная его разработка пред­стоит в совещании под его председательством. Однако это не осу­ществилось. 1 мая Бобринский записал в дневнике, что царь «не слушает министров и желает царствовать „сам"».²⁸ 6-м мая была датирована адресованная ему записка шести старейших сановни­ков. Семидесятилетние старцы, обладавшие богатым опытом службы на высших должностях при самодержавном правлении на протяжении трех царствований, прекрасно понимали его суть и оберегали его до последней возможности. Считая свою служебную карьеру завершенной, они не связывали с государственно-преоб­разовательной деятельностью личных интересов и давали рефор-

²⁸ Мурзанова М. Дневник А. А. Бобринского. С. 130.

мам независимую и реалистическую оценку. Это были К. И. Пален, министр юстиции в 1867—1878 гг., руководивши* коронациями Александра III и Николая II, А. А. Сабуров, управ­лявший в 1880—1881 гг. Министерством народного просвещения П. А. Сабуров, посол в Берлине в 1879—1884 гг., автор записки А. Н. Куломзин, знаток истории государственного управления управлявший канцелярией Комитета министров, генерал-адъю­тант О. Б. Рихтер, приближенный Александра III и Николая II командовавший императорской главной квартирой, Ф. Г. Тернер] в прошлом директор Департамента окладных сборов и товарищ министра финансов, автор работ о крестьянском законодательстве. Они объявляли «роковым недоразумением» мысль о том, что при­чиной случившегося 1 марта 1881 г. была «освободительная по­литика безвременно погибшего царя-преобразователя», и как «по­следствие этого рокового недоразумения» критиковали «длитель­ное за последние 25 лет стремление правительства к ограничению тех льгот и преимуществ, которые дарованы были России в эпоху реформ императора Александра II».²⁹

На основе обстоятельного анализа истории революционного движения старейшие сановники обращали внимание на револю­ционную опасность, которая — и в этом они как бы солидаризиро­вались с П. Л. Лобко, выступавшим на февральском заседании Совета министров, — была много страшнее участия во власти «об­щественников». Лобко, правда, исходил, по-видимому, из того, что устранить эту угрозу, опираясь на либералов и политику ре­форм, нельзя.

Возможно, царь после цусимской катастрофы 14—15 мая 1905 г. стал на такую же точку зрения. 21 мая Трепов был назна­чен товарищем министра внутренних дел, командовавшим корпу­сом жандармов, с подчинением ему всех центральных и местных учреждений Министерства внутренних дел, выполнявших сыск­ные и карательные функции, включая Департамент полиции, с предоставлением ему прав министра. Булыгин подал прошение об отставке, получив от царя категорический и назидательный отказ. «Возвращаю прошение ваше об увольнении от должности, — писал ему Николай II 22 мая. — Мы живем в России, а не в какой-ни­будь республике, где министры ежедневно подают прошение об отставке. Когда царь находит нужным уволить министра, тогда только последний уходит со своего поста. Мое доверие к Вам ни­сколько не поколеблено, Вы мне еще нужны, и поэтому Вы оста-

нетесь».³⁰

18 мая Булыгин представил царю свой проект. 23-го он был препровожден царем на рассмотрение Совета министров. К нему были приложены и срочно после Цусимы приготовленные проекты манифестов и указов о немедленном созыве выборных на короткий срок для решения вопроса о продолжении войны. На 25 мая была

²⁹ См.: Ганелин Р. Ш. Политические уроки освободительного движения в оценке старейших царских бюрократов // Освободительное движение в России. Саратов, 1991. Вып. 14. С. 122—136.

³⁰ Российский архив. М., 1991. С. 188. Сообщение Б. Т. Мордвинцева.

назначена аудиенция у царя американскому послу, предлагавше-_му от имени президента Т. Рузвельта посредничество США в рус­ско-японском конфликте и услышавшему от Николая II, что «пси­хологический момент» для этого наступил.³¹ За предложением о созыве выборных в связи с началом мирных переговоров стояли Трепов и «конногвардейская партия» (министр двора Фредерике и некоторые другие приближенные царя были из его любимого кон­ногвардейского полка).³² Считалось, что выборные образуют подо­бие Земского собора. Совет министров сразу же испугался «воз­можности попытки самовольного продления ими своих полномо­чий и занятий затем вне всякого контроля правительства, их собравшего».³³ Министр народного просвещения В. Г. Глазов за­писал: «Проекты эти вредны, ибо собор ведет прямо к Учредитель­ному собранию».³⁴ Вел. кн. Владимир Александрович также счи­тал, что собор «будет состоять в большинстве из болтунов».³⁵ Со­борные проекты были отклонены совещанием при Совете министров под председательством Д. М. Сельского 24 мая, в ходе которого министры довольно дружно сплотились против Трепова. Булыгинскую же Думу министры считали необходимой. Лобко, вслед за Витте настаивая на том, что совещательное собрание ско­ро превратится в конституционное, тем не менее предостерегал против отказа от исполнения рескрипта 18 февраля. Он предска­зывал, что развивающаяся революция опрокинет булыгинский проект («коренные реформы медленнее — [все ] разворачивается скорее»), что надо бы выйти за его пределы, «удовлетворять боль­ше», но предпочитал тем не менее «сохранить дух совещательного учреждения».³⁶

Рассмотрение булыгинского проекта в Совете министров про­должалось в течение всего июня. Оно проходило и особенно нача­лось в нервозной для царя обстановке. Через три дня после того как Булыгину было возвращено его прошение об отставке, Нико­лай II обратился к нему 25 мая с письмом, в котором говорилось: «Печать за последнее время ведет себя все хуже и хуже. В сто­личных газетах появляются статьи, равноценные прокламациям с осуждением действий высшего правительства. Назойливые писа­ния о Земском соборе и учредительном собрании, никем не опро­вергаемые, совершенно искажают смысл возвещенных мною в ма­нифесте и рескрипте от 18 февраля предначертаний».

³¹ Романов Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны. С. 417—419.

³² Из бумаг Д. Ф. Трепова / Предисл. Ю. Оксмана // КА. 1925. Т. 4—5 (11 — 12). С. 449.

³³ Мемория Совета министров по делу о порядке осуществления высочайших предуказаний, возвещенных в рескрипте 18 февраля 1905 г. // Материалы по уч­реждению Государственной думы. С. 2.

³⁴ РГИА. Ф. 922. Оп. 1. Д. 251. Л. 1—4.

³⁵ Конец русско-японской войны / Подг. к печати А. К. Дрезен. Предисл. Б. А. Романова // КА. 1928. Т. 3 (28). С. 203.

³⁶ Ганелин Р. Ш. «Совещание при Совете министров» 24 мая 1905 г. // Мо­нополии и экономическая политика царизма в конце XIX—начале XX в. Л., 1987. С. 137.

А затем царю попалось на глаза объявление ярославского гу­бернатора Роговича с предостережением против газетных толко­ваний актов 18 февраля, предупреждением о неприкосновенности самодержавного строя и порицанием «крамольников». «Вот образ­чик разумной и предупредительной деятельности местной адми­нистрации, — писал царь Булыгину 3 июня. — Если бы во всей России были такие губернаторы, много спокойнее было бы в стране нашей».³⁷

Совет министров оценил булыгинский проект как отвечающий интересам «времени, переживаемого ныне Россией», которое «не может почесться спокойным». «Наблюдавшееся ранее, но в разме­рах ограниченных, общественное брожение захватило более ши­рокие круги населения», — говорилось в мемории Совета минист­ров.³⁸ «Не отвлекаясь неминуемо гадательными соображения­ми» — не повлечет ли «указанное общественное движение» такое «расширение политических прав населения», что представитель­ство приобретет «решающий голос в законодательстве и даже в делах управления», Совет министров признал, что булыгинский проект, обеспечивая совещательный характер представительства, способствует «охранению незыблемости основных законов». Были одобрены две важные посылки булыгинского проекта — «особое внимание» к системе выборов и предоставление Думе «возможно широких прав, чтобы не делать их „предметом домогательств"».

Совет министров согласился поэтому с предоставлением Думе участия в рассмотрении бюджета, в законодательной инициативе, а также права запросов министрам. Предложенная Булыгиным норма представительства — 1 выборный на 250 тыс. человек — бы­ла оставлена для коренных русских областей, а для окраин эта цифра была повышена до 350 тыс. К городам с населением свыше 100 тыс. жителей, которые Булыгин предлагал признать самосто­ятельными избирательными округами, решено было добавить «не­которые чисто русские» — Ярославль, Нижний Новгород, Воро­неж, Курск, Орел и Самару, так как под стотысячную норму, по мнению Совета министров, подпадали в значительной части «го­рода окраинные, с инородческим по преимуществу населением». По настоянию Витте, было предложено — вопреки Булыгину — «по соображениям политической осторожности» предоставить пра­во избирать и быть избранными евреям. С установлением предус­мотренного Булыгиным имущественного ценза, считал Совет ми­нистров, «от участия в выборах будет отстранена вся главная масса еврейства — его пролетариат. В Думу пройдут, может быть, не­сколько евреев, которые едва ли могут повлиять на мнения 400— 500 ее членов».³⁹

37 Российский архив. М., 1991. С. 188 "\Я»ж_..—.._ г~ ———— ........ ———— /^ Л1

-" российский архив, м., ivyi. ^. юо. 38 Мемория Совета министров... С. 43. 39 Крыжановский С. Е. Воспоминания. С. 40; Мемория Совета министров. С. 27.

Государственным служащим решено было предоставить право избирать, но быть избранными — только тем, кто не занимал дол­жностей со штатным окладом. Аналогичным образом поступили с

офицерами, причем Витте и Трепов добивались лишения их всех
збирзтельных прав, как это было решено по отношению к солда­
там. „ „ -

Вводимый имущественный ценз практически лишал избира­тельного права рабочих. В записке 31 мая представители промыш-пенников возражали против этого, как и против цензового начала в целом, поскольку оно растворяло промышленников в массе мелких собственников.⁴⁰ Витте выражал опасение, что в результате лише­ния рабочих избирательных прав «с вероятностью можно ожидать обострения рабочего вопроса», и предлагал властям «взять рабочее движение в свои руки». Совет министров, признав предоставление права голоса рабочим равнозначным всеобщему голосованию, кото­рое «по условиям времени» невозможно, «принял на вид», что при пересмотре фабрично-заводского законодательства министры фи­нансов и внутренних дел позаботятся «об устройстве рабочих орга­низаций», которые могли бы использоваться и для выборов.⁴¹

В Совете министров возникли разногласия по поводу размеров крестьянского представительства. Булыгин и Крыжановский дока­зывали в особой записке, что в Думе «большая доля крестьянства будет элементом не только лишним, но и крайне опасным, ибо станет легкой добычей социальных агитаторов и политических че­столюбцев, которые не замедлят захватить их в руки на том един­ственном вопросе, который их интересует и им понятен, — на воп­росе о земле — и решать они будут этот вопрос в порядке страсти, а отнюдь не разумного рассуждения».⁴²

В конце июня военный министр генерал В. В. Сахаров был за­менен генералом А. Ф. Редигером, морской — адмирал Ф. К. Аве-лан — адмиралом А. А. Бирилевым. 29 июня царю пришлось на­значить Витте главноуполномоченным России на переговорах о мире с Японией, несмотря на предшествовавший этому конфликт между ними, выразившийся в обмене письмами между председа­телем Комитета министров и графом А. Ф. Гейденом, начальни­ком походной канцелярии его величества, который был в этом по­единке Витте с царем лишь почтальоном. Витте был обвинен в том, что он добивается мира вместе с «окраинами, Украиной, ино­родцами и евреями», в то время как «армия желает, должна желать продолжения войны, потому что возвращаться битою не приходится». Витте не остался в долгу, написав: «Армия наша не бита — это знает весь мир. Биты наши порядки», — и обвинил в возникновении войны самого царя. Он настаивал на немедленном мире («Как старый преподаватель математики вывожу: тягость условий будет пропорциональна длительности военных дейст­вий»).⁴³

4° РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 1. Л. 341.

⁴¹ Мемория Совета министров... С. 4J.

. Сидоров А. Л.. ———— М..,060.

42 Крыжановский С. Е. Воспоминания. С. 46.

Т. 1. С. XLVIL

 

Нетрудно себе представить, чего стоило Николаю II согласить­ся на назначение Витте, который потребовал к тому же, чтобы царь сделал это непременно лично.⁴⁴

Еще 6 июня Николай II принял делегацию земского съезда. Ее адрес оглашал С. Н. Трубецкой, состоявший под следствием по обвинению в государственной измене, а среди делегатов были счи­тавшиеся неблагонадежными И. И. Петрункевич и Ф. И. Роди-чев. Милюков считал, что в ответе царя «впервые из его уст по­слышались слова, похожие на искреннее обещание реформы и как бы понимание ее необходимости».⁴⁵

Но были и признаки противоположного свойства. 20 июня, принимая представителей курского дворянства, и 21-го —черно­сотенных московского «Союза русских людей» и петербургского «Отечественного союза», царь заверил, что все будет «по стари­не».⁴⁶ 28 июня, завершая рассмотрение булыгинского проекта, Со­вет министров единогласно принял словесное, в меморию не во­шедшее решение, — поручить Сельскому доложить царю, что уч­реждение Думы «представляется, по обстоятельствам времени, совершенно не терпящим отлагательства». 4 июля Сельский пред­принял решительный демарш перед царем. Совету министров ста­ло известно, «по-видимому, из хорошо осведомленных источни­ков», заявил Сольский, что царь «намерен свести реформу к ну­лю», передав дело в Государственный совет и «опираясь на мнение тех из числа его членов, отрицательное отношение коих к основ­ным положениям нового учреждения уже выяснилось», а чтобы «скорее успокоить и умиротворить страну», Совет министров при­шел к «некоторым заключениям, в коих противники преобразова­ния могут усмотреть сходство с конституционным строем». «Это сходство до некоторой степени неизбежно», доказывал Сольский, упоминая о влиянии Запада в экономической, литературной и на­учной областях, однако без договора между монархом и народом — Совет министров его не имел в виду — конституционный строй не­возможен. «Самодержавная форма правления настолько эластич­на, — учил он царя, — что все реформы могут быть произведены „свободным изволением монарха", как это было в 60-е годы». Тем не менее он предупреждал Николая II, что ему придется пользо­ваться своей властью «с особой осмотрительностью», хотя она ос­танется «и на будущее время во всей неприкосновенности». Соль­ский упомянул даже о лишении царя права бесконтрольного рас­ходования денежных средств, которое иногда производилось «без столь настоятельного повода», как «действительная государствен­ная необходимость». «Я готовлюсь к этому», — смиренно ответил Николай П.

Он осторожно соглашался со всем, что говорил Сольский, но тут же принял меры к ограничению реформаторских тенденций Совета министров, приказав «усилить» его для обсуждения проекта под

⁴⁴ Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 2. С. 395.

⁴⁵ Милюков П. Н. Воспоминания (1859—1917). М., 1990. Т. 1. С. 296.

⁴⁶ Освобождение. 1905. 19 (6) авг. № 75. С. 432; 1905. 15 (2) сент. № 76. С. 462; Трубецкая О. Н. Из пережитого. С. 222.

оим председательством за счет находившихся в Петербурге чле-^С ов распущенного на каникулы Государственного совета. Сольский немедленно представил их список, но из него в составе пополнения оказался только А. С. Стишинский, товарищ министра внутренних яел ^ПР^И Плеве, расставшийся с этой должностью при Святополк-Мирском. Остальные — граф А. П. Игнатьев 2-й, А А. Голенищев-Кутузов, А. А. Бобринский, кн. А. А. Ширинский-Щихматов и А. А. Нарышкин — были просто назначены царем по его выбору. Собранная им группа «зубров», как их затем стали на­зывать, оказалась гораздо активнее по части отстаивания самодер­жавных прерогатив, чем весь состав Государственного совета, кото­рый царь согласился обойти, и в течение долгого времени исполняла свое предназначение, непоколебимо находясь на крайне правом фланге на всех совещаниях о государственных преобразованиях. Правда, Николай II пригласил В. О. Ключевского, от которого сле­довало ожидать наиболее эффективного сопротивления «зубрам» (мало того, он состоял во время совещаний в негласном контакте со своим учеником П. Н. Милюковым, одним из наиболее радикаль­ных лидеров либеральной оппозиции), уравновесив его, впрочем, примкнувшим к «зубрам» московским историком Н. М. Павловым. Принял меры и Сольский, сделав свой разговор с царем досто­янием ведомственной гласности. 6 июля он созвал председателей Соединенных департаментов Государственного совета, государ­ственного секретаря и управляющего делами Совета министров и сообщил им об аудиенции 4 июля.⁴⁷

Когда 19 июля в Петергофе открылись совещания под предсе­дательством царя, первым объектом нападок открывшего поход против проекта Совета министров Стишинского была статья про­екта о том, чтобы отвергнутые большинством Думы и Государст­венного совета законодательные предположения возвращались бы соответствующим министрам, а не поступали к царю, который ли­шался на этой стадии возможности принимать решения в соответ­ствии с волей меньшинства. Среди возражавших Стишинскому был Ключевский. Опираясь на исторический опыт представитель­ства в России, он настаивал, чтобы мнение большинства хотя бы таким образом связывало царя («Надо, чтобы к верховной власти всегда доходило господствующее чувство»). Против исторической аргументации Ключевского выступил Павлов, заявивший: «Собо­ров было много, но только некоторые из них признаются за Божью правду». Однако даже Трепов, обращаясь к царю, заявил, что об­суждаемое предположение «несомненно составляет ограничение самодержавия», но исходящее от самого царя и «полезное для за­конодательного дела», а П. X. Шванебах, призвав Николая II к «самоограничению» самодержавия ради упрочения царской вла­сти, провозгласил: «Ведь и сам Господь Бог подчиняется законам, которыми Его же премудрость управляет вселенною».⁴⁸

⁴⁷ См. его записку об этом сообщении: РГИА. Ф. 1544. Оп. 1. Д. 1. Л. 565—571.

⁴⁸ Петергофские совещания о проекте Государственной думы. Пг., 1917. С. 13—14, 21—22, 59—65.

Вопреки настояниям противников любых ограничений само­державия, и в том числе Победоносцева, Николай II был склоне» к компромиссу, и когда Коковцов предложил добавить, что откло­ненные законопроекты вновь вносятся на рассмотрение по распо­ряжению царя, то это добавление, несмотря на всю его бессмыс­ленность, поскольку царь и так всегда мог приказать министру вновь внести на законодательное разрешение любой вопрос, его удовлетворило.⁴⁹

Поддержав предложение о том, чтобы упоминание о самодер­жавном характере строя вошло и в закон о Думе, и в текст присяги ее членов, он не стал ограничивать ее полномочий. Согласился он несмотря на возражения «зубров», и на предоставление избира­тельных прав евреям и квартиронанимателям (в них видели «не­желательные элементы» интеллигентского происхождения). Оже­сточенные разногласия возникли вокруг характера выборов. «Зуб-ры»-«сословники» (оба понятия совпали) стремились к созданию в Думе дворянского преобладания. «Я не хочу быть зловещим про­роком», — предостерегал против народного недовольства таким оборотом дела Ключевский. «Тогда возникнет в народном вообра­жении мрачный призрак сословного царя. Да избавит нас Бог от таких последствий», —заключил он. Отвергая сетования «сослов-ников» на горестную судьбу дворянства и помещичьего хозяйства, он заявил: «Здесь были произнесены страшные слова: узаконение смешанных выборов будет похоронами дворянства. Не думаю, чтобы так скоро пришлось служить по нем панихиду. Экономиче­ское положение дворянства, которым по проекту обусловливаются его избирательные права, далеко не безнадежно... Хотя дворян-1 ский земельный фонд и тает довольно быстро, тем не менее и ныне! в руках дворян имеется достаточное количество земли, чтобы со-| хранить за собою и в Думе преобладающее число мест».

Отвечая «сословникам», ссылавшимся на «исторические заслу-| ги дворянства», Ключевский свел эти заслуги к деятельности его| «лучших людей» в земских учреждениях, где они не отстаива! сословные интересы, а «сообща с другими классами населения» ра­деют «об общем благе».⁵⁰ То, в чем Ключевский видел заслугу дво-| рянского сословия, было использовано как обвинительный вердикт против дворянской оппозиционности для отстаивания несословно­го принципа булыгинского проекта. Тему эту поднял Коковцов ссылкой на петиции земских и дворянских собраний.⁵¹ Вел. кн.| Владимир Александрович обрушился в совещании на дворянскую» оппозиционность, и Коковцов как бы закрепил свою победу наш принципом дворянского сословного представительства афоризмом:| «Жалованная дворянству грамота не удостоверяет верность его]

престолу»

⁴⁹ Там же. С. 68—73.

⁵⁰ Там же. С. 93—94.

⁵¹ Ганелин Р. Ш. Петиции по указу 18 февраля 1905 г. // ВИД. Л., 1989. Т. 20. С. 150—163; 1990. Т. 21. С. 119—135.

⁵² Петергофские совещания. С. 104, 106—115.

«Остается только крестьянство», — заявлял Лобко. Признав, что крестьянство выдвигает экономические претензии, он тем не менее требовал, чтобы депутаты от крестьян избирались ими из своей среды, т. е. осуществления в скрытой форме сословной сис­темы. В том же духе высказались Победоносцев, Глазов. Нико-пай П склонялся к принятию предложения Лобко. Но Ключев­ский, последовательно возражая против сословного принципа, указал на происходящий в крестьянстве «серьезный процесс диф­ференциации» и подчеркнул, что при раздельных выборах избран­ными в Думу от крестьян окажутся «сильные и властные в кре­стьянах личности», которые «явятся преимущественно защитни­ками своих собственных интересов, лишь отчасти совпадающих, а иногда и противоречащих благу меньшей их братии».⁵³ Надежды на крестьянскую благонадежность не получили поддержки.

Дело кончилось решением царя, принявшего предложение Ко­ковцова о том, чтобы от каждой губернии избирался один кресть­янский депутат, а там, где от губернии полагался всего один де­путат, избирался бы второй — от крестьян. В сущности, этим было определено и принятие всего проекта.

Царь распорядился, чтобы манифест о создании Думы, текст ее учреждения (статута) и указ об отмене разрешения петиций в Совет министров (предстоявший созыв Думы был использован как благовидный предлог для отмены указа 18 февраля 1905 г., встре­ченного министрами в штыки) были помечены 6-м августа 1905 г. и опубликованы одновременно.

То обстоятельство, что Булыгинская дума так и не была созва­на, а ее учреждение осталось знаменательным юридическим па­мятником эпохи, олицетворяя собой переход ко второму — «дум­скому» периоду царствования Николая II, связывается обычно с ростом революционного движения осенью 1905 г. и особенно с ок­тябрьской всеобщей стачкой. Ничуть не ставя этого под сомнение, отметим, что сама логика преобразовательного процесса делала невозможным превращение булыгинской системы в устойчивый государственный институт. Условность грани между законосове­щательным и законодательным собраниями становилась все более очевидной, как и неизбежность серьезных послаблений в области гражданских прав в связи с выборами.

Совещание Сельского, где сосредоточилась после 6 августа вся преобразовательная деятельность, в течение первой половины сен­тября разработало правила о свободе собраний с присутствием на них, в том числе и на избирательных, полицейских чинов с правом закрытия собраний, а также проект переустройства Государствен­ного совета. Проект предусматривал создание этого органа, во-первых, из членов, назначаемых царем, и, во-вторых, избираемых губернскими избирательными собраниями, создаваемыми для вы-

⁵³ Там же. С. 117—118, 135—149.

боров в Думу из числа крупных помещиков, предводителей рянства, председателей земских управ или городских голов, а так­же — Всероссийским съездом представителей биржевой торговли и сельского хозяйства (10 членов), Академией наук и университе­тами по одному члену. Одобренные Государственным советом за­конопроекты с заключениями Думы по ним должны были направ­ляться к царю, который мог поступать по своему усмотрению.⁵⁴

В начале октября совещание Сельского рассматривало вопрос о предоставлении печати свободы обсуждения вопросов, связан­ных с избранием и предстоявшей деятельностью Думы. Победо­носцев, Коковцов и Игнатьев требовали не допускать даже этих послаблений. Решено было сохранить запреты на все, что могло рассматриваться как направленное против православной церкви, нарушающее неприкосновенность самодержавной власти, а также на изложение учений социализма и коммунизма, клонящихся к свержению существующего строя, и т. п.⁵⁵ Главным в деятельно­сти совещания Сельского оставался, однако, вопрос, с которым царь попытался было в апреле обойтись как с несуществующим, — вопрос об объединенном правительстве. Теперь единое правитель­ство было необходимо, чтобы Дума не превратилась в «инстанцию, разрешающую пререкания между начальниками отдельных час­тей управления», как говорилось в полученной царем в самый день 6 августа анонимной записке, которая произвела на него сильное впечатление.⁵⁶ Уже 7 сентября товарищ государственного секре­таря П. А. Харитонов, ведавший ведомственно-практической сто­роной осуществления преобразований, употребил в одном из до­кументов слова «кабинет министров».⁵⁷ С тех пор это выражение при всей его одиозности в глазах царя и непримиримых против­ников западного парламентаризма получило распространение в бюрократическом мире. А процесс будущего взаимодействия пра­вительства с Думой стал рассматриваться и с той точки зрения, чтобы предотвратить превращение Совета министров в орган «все-1 сильный, безответственный и бесконтрольный», «полновластный и деспотичный», как выразился А. А. Сабуров, один из авторов май­ской записки сановников-патриархов,⁵⁸ а его будущего председа­теля (почти все считали, что им будет Витте, и многие опасались] этого) — в подобие Аракчеева. Открывалась, хотя и очень неопре-1 деленная, перспектива ответственности кабинета не только перед царем, но и перед Думой, а это с неизбежностью предполагало! превращение ее из законосовещательной в законодательную.

Вернувшийся в Петербург после заключения Портсмутского-мира и получивший за это графский титул Витте настойчиво тре­бовал быстрее покончить с вопросом о кабинете и представить дело царю не позднее 10 октября.⁵⁹ 23 сентября Сельский сделал за-

ись о том, что царь приказал скорее представить ему на решение опрос о Совете министров.⁶⁰ Теперь Витте к принципам объеди­нения министерского управления под председательством премьера отменой всеподданнейших докладов министров (он, впрочем, со­глашался на их сохранение с представлением копий Совету мини­стров⁶¹) добавил право премьера получать нужные ему сведения от начальников ведомств и отдельных частей управления.⁶² Осо­бенно настаивал Витте на том, чтобы одновременно с созданием объединенного правительства упразднить не только учрежденный в 1861 г. Совет министров и Комитет Сибирской железной дороги, но и созданные царем в марте и мае 1905 г. под председательством И. Л. Горемыкина Совещание о мерах к укреплению крестьянско­го землевладения и Комитет по земельным делам. Оба они были созданы, как известно, в пику Витте, с упразднением состоявшего под его председательством Совещания о нуждах сельскохозяйст­венной промышленности.