Никто не решился удовлетворить желание царя объявить свою власть неограниченной, слишком страшно было «бросить перчатку», как выразился министр юстиции М. Г. Акимов. «Я не сочувствую манифесту 17 октября, но он существует», —сказал Пален. «Я тоже не сторонник свобод, данных народу», — вторил ему Акимов, но подчеркивал, что настаивать на неограниченности царской
72 Там же. С. 193.
73 Там же. С. 196—197.
74 Там же. С. 202.
75 Там же. С. 203.
власти и неприкосновенности Основных законов опасно («Над0 исключить слово „неограниченный" и издать Основные законы чтобы оградить правительство»). Средство спасения царского престижа предложил Стишинский, сказав: «Следует только слово исключить, а власть сохранить». В конце концов Николай II согласился на исключение слова «неограниченной», а через год с лишним, совершив третьеиюньский переворот, показал, что считает свою власть именно таковой.
Призыв Витте отменить несменяемость судей («Они могут выносить революционные приговоры, всегда оправдывать. Если признать их несменяемыми, и Дума их поддержит, что же тогда будет?») встретил у многих горячий отклик, но решиться на это никто не мог. Горемыкин предложил не давать «повода к нареканиям», а если потребуется, просто закрывать суды. «В бытность мою министром юстиции я имел много неприятностей от их несменяемости. Но надо быть хладнокровным и не выходить из терпения», — заявил Пален, даже пригрозив Николаю II судьбой Людовика XVI, постигшей его якобы потому, что он нарушил обещания своих предшественников на престоле. Царь заявил, что он ничего не имеет против несменяемости судей.76
Взгляды сановников на политическое будущее страны с наибольшей выразительностью обнаружились при обсуждении также известного нам виттевского предложения о предоставлении царю права в чрезвычайных обстоятельствах издавать указы «в видах предотвращения грозящей государственному порядку опасности». И Витте, и Дурново хотели создать юридическую базу для разгона Думы и совершения государственного переворота на легальной основе. «Во всех государствах бывали такие минуты, когда становился необходимым coup d'etat, — говорил Витте. — Дай бог, чтобы нам не пришлось этого пережить. Но если придется, то лучше иметь в этом случае возможность опереться на закон, чтобы можно было совершить не coup d'etat, а произвести переворот на основании закона». Дурново прямо сказал, что имеет в виду «тот случай, когда нужно будет сказать, что Дума и Совет не существуют», и добавил: «Несомненно, что это будет государственный переворот, но его лучше основать на законе». «Во всем мире нет таких законов, которые предусматривали бы государственный переворот», — возразил Акимов. «Беспорядки можно усмирять на основании действующих законов, — продолжал он. — Предусматривать же в Основных законах государственный переворот — пагубно. Если есть сила, можно совершить переворот и без закона. Если ее нет, то и с законом переворот не сделаешь». И царь отказался от виттевского предложения.77
Горемыкин хотел добиться исключения всех статей о правах подданных.78 Когда же это не удалось, он предложил ограничиться
76 Там же. С. 220—222.
77 Там же. С. 225—227.
78 «Весь этот раздел с практической точки зрения не имеет значения», но исключать его «неудобно», — заметил Витте. Он, впрочем, отстоял против Д. М. Сельского, Э. В. Фриша и М. Г. Акимова произведенное Советом министров исключение статьи о тайне переписки. При этом Фриш и Акимов ясно дали понять, что конституционная гарантия ничего общего с практикой иметь не должна. Но
статье о неприкосновенности собственности упоминанием о воз-вожности ее принудительного отчуждения не для общественной надобности, а лишь для надобности государственных учреждений. Подразумевалось отчуждение земли. «Если объявить крестьянам, что принудительное отчуждение не допускается вовсе для наделения их землей, то это будет величайшей ошибкой», — говорил Витте, предсказывая, что через несколько месяцев царю придется утвердить думский аграрный законопроект, «или все крестьянство встанет против верховной власти».79
Горемыкин видел в словах Витте «большую опасность», он требовал не «оставлять в этом вопросе щели», добиться, чтобы все крестьянские ожидания земли связывались с царской милостью, а не с Думой («Если нужно будет землеустройство, то пусть оно будет, как и в 1861 году, исходить от императорской
власти»).
В сущности, это было отражением противоречий в аграрном
вопросе, вызванных кутлеровским проектом и как бы решенных царской резолюцией о неприкосновенности частной собственности. Ее-то и придерживался Горемыкин и его сторонники. «Если изложить статью, как предлагает И. Л. Горемыкин, то Думу придется разогнать через два месяца, и произойдет революция», — возражал Витте. Но начав на тревожной ноте, он так успокоил всех, к кому взывал Горемыкин: «Я шесть месяцев стою у дел и лучше его знаю их положение. В Думу попадут лица, которые на первое место поставят крестьянской вопрос. Но засим в самой Думе составится большинство, которое, по цифровым данным, скажет, что наделение крестьян невозможно. В настоящее время этот вопрос кадеты замалчивают, а в Думе они сами откажутся от своего проекта, так как поймут, что осуществить его невозможно. Первый на это не пойдет профессор Ковалевский, который сам богатый землевладелец и умный человек. Таким образом, с этой стороны опасности нет. Сама Дума отвергнет этот проект. Даже если бы этого не случилось, то Государственный совет его отклонит, наконец — государь не утвердит».
Горемыкин заявил, что «если только допустить, как полагает граф Витте, обсуждение этого вопроса в Думе, то ее придется брать в штыки». Дурново и Фриш предложили оговорить, что отчуждение допускается «за справедливое и приличное вознаграждение», и это было царем принято.80 Между тем правительство Витте само пыталось провести аграрный законопроект до созыва Думы и вовсе не только отчуждение помещичьих земель в пользу крестьянства составляло его предмет. В марте на рассмотрение еще не реформированного Государственного совета был внесен этот законопроект, подготовленный при МВД под председательством Гурко. Речь шла о предоставлении отдельным домохозяевам права выхода из общины и укрепления наделов в частную собственность с выделом их в
Дурново возразил, что если сохранить статью, -и^м^- •—•— —_.-верты», а Витте объявил, что без перлюстрации «нельзя обойтись». 79 т--.,.„„ г 947—234. |
Там же. С. 232-234. 80 там же. С. 234-238. |
Дурново возразил, что если сохранить статью, «будет масса жалоб на рваные кон-—•- ~»•---«> гЛиапип что без перлюстрации «нельзя обойтись».
один участок и правом продажи без согласия сельского обществам Однако в Государственном совете до созыва Думы законопроект не прошел.
Витте немедленно распорядился подготовить программу законодательства по аграрному вопросу для внесения ее в Думу. Она включала в себя, кроме права крестьян на выход из общины с укреплением надела в собственность, уравнение их с другими сословиями в отношении имущественных, гражданских прав, в области управления и суда. Крестьянское надельное землевладение должно было стать индивидуальным с введением вместо семейной личной собственности на надельное имущество. Но программа предусматривала также меры для передачи крестьянам части казенных земель, приобретаемых через Крестьянский банк, и частновладельческих, покупаемых правительством.
Составлением этой программы для Думы и объяснялась та экспансивность, с которой Витте настаивал при обсуждении Основных законов на невозможности действовать в обход Думы.
В целом это обсуждение, имевшее своим итогом некоторое ограничение власти царя в законодательной сфере, но оставившее за ним всю полноту исполнительной власти, кончилось двумя уступками царя. Он согласился не вставлять во фразу о том, что министры ответственны перед ним, слово «исключительно» и изъять из определения царской власти упоминание о ее неограниченности. Основные законы были утверждены 23-го и опубликованы 24 апреля 1906 г.82
Если реформаторская умеренность актов 20 февраля 1906 г. имела своей причиной то обстоятельство, что массовые вооруженные выступления представлялись делом прошлого, то в деле изменения Основных законов аналогичное значение имели предоставление России большого европейского займа, которое произошло в первой половине апреля, и возвращение войск с Дальнего Востока, расширившее карательные возможности правительства. И то и другое Витте считал своими свершениями, после которых, как он утверждал, он перестал быть нужным царю.
Это, вероятно, соответствовало действительности. Однако, как уже известно читателю, влияние и положение премьера пошатнулись еще к началу нового 1906 г. Вдобавок к ухудшившимся к этому времени отношениям с Дурново и Треповым, которые отражали усиление той немилости, в которой премьер был у царя, Витте еще и промахнулся с назначением нового министра юстиции. Он предпочел кандидатуре А. Ф. Кони Акимова, на сестре которого был женат Дурново. По словам одного из чиновников канцелярии Совета министров, Дурново и Акимов во всеподданнейших докладах критиковали почти единогласные решения правительства и получали одобрение царя, отчего Витте порой приходил в отчая-
81 Совет министров Российской империи: 1905—1906. С. 204—209, 308—314; Сидельников С. М. Аграрная политика самодержавия в период империализма. М., 1980. С. 66—72. См. также работы М. С. Симоновой.
82 Законодательные акты... С. 571—584.
ие аз Помимо всего прочего, Витте оказался втянутым в интригу отив Дурново, которую вели в ведомстве политической полиции Г Д- УРУСОВ' ОДИН из кандидатов на пост министра внутренних лёл в октябре 1905 г., и его шурин, бывший директор Департамента полиции А. А. Лопухин. 20 января 1906 г. Лопухин сообщил Витте, что в Департаменте полиции печатаются погромные прокламации. Витте действовал весьма осторожно, словно нехотя, но не мог не задеть организатора погромных изданий П. И. Рачков-ского.84 Это был изобретательный, опытный и особенно циничный деятель политического сыска, не только широко практиковавший провокацию, но и пользовавшийся своим официальным положением в заграничной агентуре для финансовых афер с иностранным капиталом. В июле 1905 г. Рачковскому по представлению Трепо-ва было поручено царем заведовать политической частью Департамента полиции с предоставлением прав и обязанностей его директора.85 Это было необыкновенное назначение, оказывавшее негласное, но серьезное влияние на государственные дела. Витте был связан с Рачковским еще со времени своего пребывания на посту министра финансов. В 1905 г. Рачковский часто посещал Витте и ссылался в полицейских кругах на его мнения, но затем стал одним из инициаторов отставки Витте и по поручению Трепова вел переговоры с Горемыкиным о том, чтобы предложить царю его кандидатуру на пост председателя Совета министров.86
Витте же видел своего преемника в Дурново и хотел от него избавиться, тем более что вошедшее в обиход название его правительства («кабинет Витте—Дурново») ему мешало. По словам Гурко, он «решил действовать напролом» и в своем прошении об отставке 14 апреля заявил о несовпадении своих взглядов со взглядами Дурново в надежде, что выбор будет сделан в его пользу. Однако царь еще за две недели до этого сказал Гурко: «Главное, чтобы правительство было в верных руках. Вы понимаете, о ком я говорю».87 Как считал Гурко, отставки Витте добились А. В. Кривошеий, брат Д. Ф. Трепова — В. Ф. Трепов под руководством Горемыкина, а также действовавший через Д. Ф. Трепова Дурново. «Однако сам Дурново от этого ничего не выгадал», — замечал Гурко. Кружок, через который министр внутренних дел действовал против Витте, рекомендовал царю сменить и Дурново, чтобы «доказать таким образом общественности, что увольнение Витте вовсе не означает поворота политики в сторону реакции. Устранение от дел одним общим указом Витте и Дурново должно было, наоборот, как бы связать эти два лица воедино и таким образом окончательно развенчать Витте в глазах передовых элементов страны».88
83 Менделеев П. П. Свет и тени в моей жизни... С. 100.
84 Ганелин Р. Ш. Первая государственная дума в борьбе с черносотенством и погромами // Освободительное движение. Саратов, 1992. Вып. 15. С. 117—118.
85 РГИА. Ф. 1287. Оп. 46. Д. 3769.
86 Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М., 1991. С. 36, 74.
87 Гурко В. И. Министерство графа С. Ю. Витте. С. 90—91.
88 Там же. С. 92.
В кружке, на который опирался Дурново в своих действиях против Витте, не было единогласия по отношению к будущей Ду_ ме. Горемыкин и В. Ф. Трепов были противниками союза с ней, в то время как Д. Ф. Трепов придерживался противоположной позиции. И хотя Дурново, по словам Гурко, готовился к тому, чтобы наладить отношения с Думой (об этом чуть ниже), Д. Ф. Трепов сделал ставку на Горемыкина как обладавшего «спокойной рассудительностью», «с которым ввиду создавшихся между ними связей ему лично легко будет сговориться и вообще сохранить свое влияние у государя».
Хотя Витте утверждал в своих мемуарах, что решил покинуть пост премьера через три-четыре месяца после его занятия,89 и обращался к царю с просьбой об отставке, есть основания считать, что он и на сей раз надеялся одержать верх, как, впрочем, не допускал своего увольнения и Дурново. Падения кабинета не ожидали и другие министры.
Первые сведения о результатах выборов в Думу вызвали, по словам присутствовавшего в Совете министров Гурко, всеобщую радость министров. «Витте, несомненно, выразил общее мнение, — писал Гурко, — сказав: „Слава Богу, Дума будет мужицкая". Обер-прокурор Святейшего синода кн. Оболенский к этому лишь прибавил: „Ну и поповская, что тоже недурно". Возражений ни с чьей стороны не последовало, и Совет министров в благодушном настроении перешел к рассмотрению текущих дел. При обмене мнений по этим делам члены Совета со своей стороны неоднократно говорили: „Ну теперь будет легче, с Государственной Думой мы это проведем"... Однако за сведениями о сословной принадлежности избранных в члены Государственной Думы стали поступать сведения об их партийной принадлежности». Оказалось, что большинство их — кадеты, которые предположительно должны были пагубно влиять на крестьян. «Витте по мере выяснения истинного состава Государственной Думы становился чернее тучи, вновь высказывал признаки повышенной нервности и запальчиво объяснял результаты выборов деятельностью Дурново, приписывая их крутым мерам в смысле подавления революционного движения. Предположение это было неверное, ибо как могли действия Дурново, почти всецело сосредоточившиеся в городах, повлиять на настроение сельских масс, поставлявших подавляющее большинство выборщиков. Причина была, конечно, другая, а именно широко распространявшееся кадетами обещание дать крестьянам землю в любом размере, причем об условиях ее получения благоразумно умалчивалось. Однако Витте, по-видимому, искренне верил, что виноват Дурново. Полученные Витте приблизительно в это же время сведения о высылке в административном порядке до 45 тыс. человек, конечно, укрепляли его в этом мнении».90
89 Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 3. С. 336.
90 Гурко В. И. Министерство графа С. Ю. Витте. Л. 88—89. Чиновник канцелярии Витте А. А. Спасский-Одынец, через которого премьер поддерживал связи с лидерами октябристов, считал, что в своем стремлении остаться у власти Витте
С этим совпадает и сообщение П. П. Менделеева. «Покончив с азработкой Основных законов и сметных правил, которые удостоились высочайшего утверждения 6 марта, Витте весь отдался дготовлению к приближающейся встрече с Государственной Думой», — вспоминал Менделеев. Готовя программу занятий Думы, «он бодро с интересом ждал новых битв уже на парламентской арене. Настроение было приподнятое», несмотря на то что его «надежды на законопослушную крестьянскую Думу рушились. Витте здесь жестоко ошибся. Как известно, он был убежден, что земельное крестьянство — главный оплот русского государственного строя... Поэтому изданный под его руководством избирательный закон был так составлен, чтобы обеспечить представителям этого крестьянства преобладающее большинство в Думе. На деле вышло иное. Дума выявлялась левой, кадетской. Крестьянство не могло устоять перед заманчивыми земельными посулами кадетов. Как это ни огорчало Витте, он все-таки, по-видимому, рассчитывал установить мирное сотрудничество и с таким составом Думы.
До самой последней минуты ему и в голову не приходило, что государь решится расстаться с ним в столь важный момент встречи правительства с только что народившимся народным представительством. Да и все мы, все, кого я встречал, никто даже и мысли не имел о близкой опале премьера».91
За три дня до отставки Витте продолжал говорить в Совете министров, как нужно будет правительству держать себя по отношению к Думе и, по словам Гурко, с обычным оптимизмом «высказывал убеждение, что сговориться с ней все-таки можно будет без особого труда». «А тем временем,—добавлял Гурко,—в Собственной его величества канцелярии уже составлялся прощальный рескрипт Витте».92
Увидев себя уволенным вместе с Дурново, Витте, как выразился Гурко, пришел в бешенство. Дурново и вовсе не ожидал отставки. «У него не было никаких оснований думать, что близок час потери им власти, — писал Гурко. — У государя он неизменно встречал приветливый прием и выражение ему доверия; с обоими братьями Треповыми он был в лучших отношениях... Конечно, он хорошо знал, как к нему относится общественность, и несомненно ожидал неприятной встречи с Государственной Думой. Но со всем этим он мечтал успешно справиться. Усиленно готовился он к этой встрече и еще накануне говорил П. М. Кауфману (будущему министру народного просвещения.—Лет.): „Вот они (Государственная дума) увидят, какой я реакционер". План его состоял в развитии перед Государственной Думой целой программы либеральных мероприятий, подкрепленной немедленно вслед за этим
возлагал надежды на победу на выборах в Думу октябристов, с которыми рассчитывал достичь договоренности. Узнав о результатах выборов, он сказал Спасско-мУ-Одынцу: «Гавнюки Ваши октябристы» (Воспоминания А. А. Спасского-Одын-Ца. Рукопись хранится в Бахметьевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке. Manuscript III. С. 301). См.: Emmons T. The formation of political parties and the first national elections in Russia. Cambridge; London, 1983.
91 Менделеев П. П. Свет и тени в моей жизни... С. 124—126.
92 Гурко В. И. Министерство графа С. Ю. Витте. Л. 92.
внесенными на обсуждение Государственной Думы соответствую щими законопроектами».93
Передавая министерские дела Гурко, Дурново признал, что случившееся для него «большой удар», и утешился лишь, сказав на прощанье: «Нет, а Витте-то вот злится на то, наверное, что мы с ним вместе уволены».
Вслед за тем были уволены все члены первого российского кабинета. Через полтора года один из них, наиболее либеральный и просвещенный, совершенно лишенный инстинкта властолюбия, граф И. И. Толстой, министр народного просвещения, в письме к Витте 21 ноября 1906 г. подвел итоги реформаторской деятельности кабинета, протекавшей в трудной обстановке революции и борьбы за влияние и власть между первым премьером и его противниками при неизменном недоверии к нему царя. «Вы единственный у нас настоящий государственный человек, способный вывести Россию на настоящий путь и попытавшийся по мере сил и возможности сделать это, — писал он. — Пусть зоилы, упрекавшие Вас и нас вместе с Вами в „бездеятельности", укажут другой пример, когда в каких-нибудь 5 месяцев разработали и провели: 1) проект настоящей конституции, 2) сложный избирательный закон, 3) закон о печати, кто бы что ни говорил, замечательно либеральный, 4) закон о союзах и собраниях, 5) законы о стачках и об ограждении от них общеполезных предприятий, 6) Основные законы, 7) проект всеобщего обучения и реформу университетского устава. При этом правительству одновременно пришлось подавить чрезвычайно опасное восстание в Москве, бороться и победить железнодорожную и почтово-телеграфную забастовки, принявшие невиданные до сих пор в мире размеры и форму. Если крестьянский и земельный вопросы не были разрешены, то за то же время они были основательно разработаны и подготовлены, причем и тут благодаря возникновению обширного крестьянского союза (имеется в виду Всероссийский крестьянский союз. — Авт.), а затем и аграрных волнений приходилось работать под Дамокловым мечом. И кто же все это сделал? На первом месте Вы, имея помощниками нас, людей (отчасти неопытных, которых Вам приходилось направлять или сдерживать), занятых своим непосредственным делом, администрациею в министерствах, совершенно расшатанных и требовавших тоже крупных перемен и в личном составе, и в общем направлении деятельности».
Говоря о препятствиях, которые ставились правительству Витте, И. И. Толстой продолжал: «Не мешал, я думаю, только ленивый, а в 6 месяцев сделали Вы то, чего в России не было сделано за 50 лет!... По окончании работы этой было ясно указано всему свету, как она оценена, а следовательно, при каких условиях приходилось работать: Вам приличия ради дали Ал [ександра ] с бр [ил-лиантами ], но хотели устранить даже из Государственного совета. Министры были просто отставлены даже без обычной благодарности или малейшего знака внимания, за исключением Вашего
93 Там же. Л. 94.
явного противника Дурново, осыпанного милостями; Акимова, ругавшего Вас на всех перекрестках. Остальным дали, с позволения сказать, подж....ка. Но зато назначили членами Государственного совета Кривошеина, Анания Струкова (предводителя дворянства Екатеринославской губ. —Авт.) etc. Я не в обиде об этом говорю, а для характеристики положения. В России еще в начале и даже в средине марта кричали, что Вы обманываете всех, не хотели верить в искренность Ваших намерений; между тем Дума не только была собрана в срок, но самые выборы прошли в большем порядке, чем в старых конституционных странах, и притом выборы прошли свободно, без давления правительства. Но члены Думы не нашли нужным даже отдать Вам справедливость в этом отношении, а государь или, вернее, двор обвинил Вас в том, что Вы не позаботились о должном давлении на выборах... Мое общее впечатление (личное) от того времени, когда я имел честь быть министром в Вашем кабинете, таково: это был какой-то кошмар по количеству и разнообразию работы, по общей неблагодарности всех, кто требовал ее от нас, по нежеланию всех понять затруднительность нашего, и, прежде всего, конечно, Вашего положения. Но вместе с тем я благодарен судьбе, давшей мне возможность поработать рядом с Вами и, как я думаю, вместе с Вами кое-что сделать для родины, что со временем будет признано».94
Как видим, И. И. Толстой ставил в заслугу Витте и его кабинету и реформы, и подавление революционного движения как средство умиротворения всех слоев общества. Крестьянский вопрос, отмеченный им как такой, который удалось лишь разработать, но не решить, лег в основу «Программы вопросов, вносимых на рассмотрение Государственной Думы» — своеобразного политического завещания виттевского кабинета.95 Отметим лишь, что именно аграрный вопрос разработан и изложен в программе с наибольшей подробностью с тремя основными направлениями действий: уравнение крестьян в правах с другими сословиями, индивидуализация крестьянского землевладения и изыскание способов удовлетворения крестьянской нужды в земле. Помимо этого, в программу были включены лишь предложения Министерства юстиции о преобразовании местного суда и введении судебной ответственности должностных лиц, намеченной еще указом 12 декабря 1904 г., Министерства финансов — о введении подоходного налога и Министерства торговли и промышленности — о выборных учреждениях торгово-промышленного класса (предпринимательских организациях) и др. Кроме того, в программе упоминались законопроекты по рабочему вопросу, подготовка которых завершалась в этом министерстве (о страховании рабочих, рабочих жилищах, рабочем дне, наемных отношениях между промышленниками и рабочими, фабричной инспекции и учреждении промысловых су-Дов). Предложения других ведомств в программу не были включены, крестьянскому, а также рабочему вопросу в ней было отве-
94 Подлинник письма— в бумагах Витте в Бахметьевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке. 9;г См.: Совет министоов Рос<
гниверситега ь пыч-пи^гч*. См.: Совет министров Российской империи. С. 448—467.
дено главное место. После отставки Витте и его кабинета вместо этой программы была составлена новая.
Собственно, на этом кончилась вторая эпоха реформ, хотя и не признанных великими, однако носивших глубокий и трудно обратимый характер. Дело было не в полном отказе от реформаторской политики, а в том, чтобы осуществлять ее в указанном верховной властью русле, приведя в соответствие с этим состав и влияние Думы. Попытки начать движение вспять ознаменовались разгоном первой и второй Дум и завершились третьеиюньским переворотом оказавшимся тем самым действием, юридические и силовые способы осуществления которого обсуждались предвидевшими его сановниками при рассмотрении новых Основных законов.
Современников этих событий, как и авторов, писавших о них позже, интересовал вопрос, когда именно возник замысел переворота, осуществленного 3 июня 1907 г. Работая в эмиграции над своими воспоминаниями, Коковцов задал этот вопрос Крыжанов-скому в письме от 19 июня 1929 г. «Поручение, возложенное на Вас П. А. Столыпиным разрабатывать новый избирательный закон (3 июня 1907 г.), — спрашивал он, — было дано еще до роспуска 9/VII-1906 г. первой Думы или тотчас же после роспуска?» «Мне думается, что Столыпин предусматривал сразу же необходимость роспуска 1-ой Думы, начал думать о выработке нового избирательного закона в период от 26/IV—до начала июля 1906 г.», —полагал Коковцов, несмотря на то, что, по его воспоминаниям, в Совете министров об этом начали говорить лишь 9 июля, а с мнением Крыжановского как лица, работавшего над новым избирательным законом, министры были ознакомлены только поздней осенью и зимой 1906—1907 гг.96
Ответ Крыжановского был кое в чем неожиданным для Коковцова. Оказалось, что переворот был замышлен, как и считал Коковцов, сейчас же после созыва Думы, но не Столыпиным, хотя и назначенным министром внутренних дел, но находившимся в тот момент чуть ли не под подозрением,97 а по секрету от него Горемыкиным.
96 Бумаги Крыжановского в Бахметьевском архиве Колумбийского университета.
97 Перед выборами в Думу Дурново обратился к Витте с письмом о вмешательстве правительства в их ход. Витте, не отрицая желательности этого, справедливо, по мнению Крыжановского, указывал, что время уже упущено и сделать ничего, вероятно, не удастся, а потому не стоит компрометировать правительство бессмысленными мерами давления. Дурново тем не менее предпринял попытку по предложению избранного в Думу полковника М. М. Ерогина устроить под его наблюдением общежития для крестьянских депутатов с целью противодействия влиянию на них левых партий. Затея эта была высмеяна в печати. В процессе ее осуществления Дурново отправил в Поволжье, откуда ожидались наиболее податливые революционному влиянию крестьянские депутаты, своих представителей, которые должны были дать губернаторам указания направить крестьян-депутатов к Ерогину. В Саратов к Столыпину был направлен находившийся с ним тогда в приятельских отношениях Лопухин. Но Столыпин отказался выполнять указания
«Мысль об изменении избирательного закона, — отвечал Ко-овдову Крыжановский 20 июня 1929 г., —возникла у И. Л. Го-мыкйна Чрез несколько же дней, после открытия первой Думы. В самом начале мая он поручил мне как автору булыгинского проекта составить соображения об изменении порядка выборов без нарушения по возможности оснований действовавшей системы. Поручение было совершенно секретное с запрещением рассказывать о нем кому-либо, в частности и П. А. Столыпину; в чем была причина — не знаю, могу только догадываться, что ею служило сомнение в политической позиции П [етра ] А [ркадьеви ]ча, имевшее основание в некоторых его действиях в период выборов в качестве саратовского губернатора, получивших к тому времени огласку. Горемыкин упоминал, что о предположениях своих он докладывал его величеству и что государь выразил желание, впоследствии в 1907 г. им подтвержденное, не лишать участия в выборах те слои населения, которые уже пользуются этим правом. Возможно, что в дальнейшем Горемыкин изменил свое отношение и что-либо говорил Столыпину, так как и последний вскользь заводил как-то речь об изменении закона.
К концу мая (1906 г. — Авт.) я составил записку с изложением обстоятельств, обусловивших неуспех выборов, к коим относил отсутствие у правительства избирательной программы и бездействие его во время выборов, в особенности же неудачные изменения, внесенные в проект булыгинского закона совещанием графа Сельского, имевшие последствием наплыв в Думу крестьянства и третьего земского элемента.98 К записке был приложен постатейный проект изменения закона в двух вариантах — один с возвращением к основаниям первоначального (очевидно, булыгинского. — Авт.) проекта, другой —схожий с тем, какой был принят впоследствии.