«Далее, первичные субстанции благодаря тому, что они субъ-
ектны всему остальному и все остальное либо сказывается о них,
либо в них находится, называются субстанциями в собственном
смысле слова. И как первые субстанции относятся ко всему про-
чему, так же ко всему остальному относятся виды и роды первич-
ных субстанций. О них ведь сказывается все остальное: действи-
тельно, некоего человека назовешь грамотным, следовательно,
назовешь грамотным и человека и животное; так же и во всем
прочем»2.
Это доказательство той же вещи, посредством которого [Ари-
стотель] достовернейшим образом подтверждает, что роды и ви-
ды правильно расположены после первых субстанций. Ведь об
индивидах говорится, что они суть первые субстанции и что они
подлежат всему остальному потому, что они подлежат предика-
ции вторых субстанций и вторые субстанции сказываются о них,
и потому, что они подстоят (subdare) акциденциям так, что те мо-
гут существовать. Поэтому [индивиды] являются первыми суб-
станциями.
1 Аристотель. Категории 2Ь 29.
2 Аристотель. Категории 2Ь 38.
И как первые субстанции субъектны акциденциям, так же и вто-
рые. Ведь поскольку некий человек субъектен акциденциям, акциден-
ции под-ложены (supponitur) и [вид] «человек» и [род] «животное»,
и поскольку некий человек, то есть Аристарх, является грамотным,
то является грамотным [вид] «человек», а также [род] «животное».
Поэтому первые субстанции субъектны акциденциям в первую оче-
редь, вторые же — во вторую очередь, и как первые субстанции субъ-
ектны и акциденциям, и вторым субстанциям, так и вторые субстан-
ции под-ложены акциденциям. А вторые субстанции суть виды
и роды. Следовательно, правильно установил [Аристотель], что после
первых субстанций роды и виды являются вторыми субстанциями.
«Для всех субстанций является общим не находиться в субъ-
екте. Действительно, первая субстанция не сказывается ни о ка-
ком субъекте и не находится в субъекте. Относительно вторых
субстанций это также несомненно, поскольку ни одна из них не
находится в субъекте. Ведь [вид] „человек" сказывается о субъек-
те — некоем человеке, но он не находится в субъекте, ибо „чело-
век" не находится в некоем человеке. Точно так же о субъекте —
некоем человеке — говорится как о животном, но животное не на-
ходится в некоем человеке»'.
После перечисления субстанций и деления, в котором [Аристо-
тель] объявляет, что одни [из субстанций] первые, а другие вторые,
он, поскольку не дано никакого определения субстанции (ибо наи-
высший род не имеет определения), стремится отыскать некое осо-
бое свойство (proprietas), как бы некий знак (signum), посредством
которого мы можем познать субстанцию, и прежде указывает, что
может быть характерным для самих субстанций вообще, а затем ис-
следует то, что является для них собственным признаком. Он начал
с этого для того, чтобы без какой бы то ни было ошибки перейти
к этому истинному собственному признаку и показать, что подлин-
ным собственным признаком субстанций является последний [из
трех перечисленных ниже].
[Термин] «собственный признак» употребляется в трех значе-
ниях. В первом случае он есть то, что свойственно всему опреде-
ленному виду, и не только ему одному, например, для человека —
быть двуногим. Ведь всякий человек имеет две ноги, но не только
он — птицы также двуноги. Или же, [собственный признак] есть
то, что свойственно только одному виду, и не всему, как, например,
тому же человеку свойственно знать грамоту, но не всякому чело-
веку, и, действительно, не всякий человек грамотен. Третье же зна-
чение собственного признака таково: он свойствен всему виду,
и только ему одному, и всегда, как, например, [человеку] — способ-
ность смеяться. Ведь всякий человек способен смеяться, и чело-
век — единственное животное, которое смеется.
' Аристотель. Категории За 7.
Итак, два первых из указанных [значений] (всему [виду] и не
только одному ему и только одному [виду], но не всему) мы назо-
вем некими собственными признаками, которые, как представля-
ется, далеки от истины собственных признаков. Тот же третий
(присуще всему виду и только ему одному) действительно есть
собственный признак. Те [собственные признаки], которые были
упомянуты ранее, не являются подлинными и называются «сопут-
ствующими», этот же последний есть истинно собственный при-
знак. Следовательно, Аристотель, какие бы он ни нашел собст-
венные признаки такого рода, то есть те, которые [свойственны]
одним только субстанциям, но не всем или всем, но не им одним,
отклоняет их как неистинные по отношению к определенной при-
роде чего-либо. Истинным же он полагает тот последний, который
подходит всякой субстанции и только ей одной. В самом деле, соб-
ственные признаки суть то, что обращается, как, например, то, что
является человеком, способно смеяться, а то, что способно смеять-
ся — человек. А способно обращаться только то, что свойственно
всему [виду] и только ему одному, ибо не подходит чему-то ино-
му в большей или меньшей степени. Предварительно отметив это,
мы переходим к речи [Аристотеля] и изложению самого [соответ-
ствующего] места [из его книги].
Итак, Аристотель говорит следующее: «для всех субстанций яв-
ляется общим не находиться в субъекте». В самом деле, первые суб-
станции, то есть индивиды, не находятся в субъекте, что совершен-
но ясно демонстрируется следующим: частная субстанция никоим
образом не может быть акциденцией чему-либо. Однако вторые
субстанции имеют видимость нахождения в субъекте, поскольку со-
здается впечатление, что вторые субстанции находятся в субъектах,
то есть в первых субстанциях, но это ложно: вторые субстанции
только сказываются о первых субстанциях, но не находятся в них.
Ибо животное только сказывается о некоем человеке, но не нахо-
дится в нем как в субъекте. Это доказывает то обстоятельство, что
индивиды всего того, что находится в субъекте, также находятся
в субъекте. Например, поскольку цвет находится в субъекте — теле,
и некий [определенный] цвет опирается на субъект — тело. Здесь
же, поскольку первые субстанции, то есть индивиды, не находятся
в субъекте, то и их универсалии, то есть вторые субстанции, кото-
рые суть роды и виды, не могут опираться ни на какой субъект.
А потому вторые субстанции соотносятся с первыми лишь как
с субъектами предикации, но не находятся в них как акциденции.
Вот еще один важнейший аргумент, подтверждающий, что вторые
субстанции не находятся в субъекте: все, что находится в субъекте,
может изменяться, субъектная же [субстанция] не меняется. Так,
цвет, находящийся в теле, остающемся тем же самым, может изме-
няться, например, становиться из черного белым. Вторые же суб-
станции не изменяются, если не изменяются первые субстанции.
Доказательство же того, что вторые субстанции не находятся
в субъекте, которое предлагает сам Аристотель, таково: сперва он
учит, что у того, что находится в субъекте, только имя может сказы-
ваться о субъектах, смысл (ratio) же — никогда. Ведь если белое на-
ходится в теле, то говорится, что тело белое, и белизна сказывается
о теле, однако, тело имеет одно определение, а белизна — другое.
Вторые же субстанции и сказываются о первых посредством имени
и связаны определением. В самом деле, некий человек — это и чело-
век, и живое существо, но некий человек определяется смыслом (ra-
tio) как человека, так и животного. И, согласно справедливейшему
замечанию, все, что находится в субъекте, сказывается о субъекте эк-
вивокально. Вторые же субстанции сказываются о первых не экви-
вокально, но унивокально, потому что, как уже было сказано, согла-
суются и именем и определением. Поэтому как первые субстанции
не находятся в субъекте, так же лишены субъекта и вторые. Следова-
тельно, не находиться в субъекте — общее для всех субстанций, и для
вторых, и для первых, и, какая бы ни была субстанция, [из вышеска-
занного] следует, что она не находится ни в каком субъекте.
Но, спрашивается, присуще ли данное [свойство] одной только
субстанции или чему-либо еще? Ведь если это присуще одной толь-
ко субстанции, то [данное свойство] — не находиться в субъекте, по-
скольку оно, как мы показали, присуще всем субстанциям, — будет
именоваться подлинным собственным признаком субстанции. Ведь
истинным собственным признаком является тот, который присущ
всему [виду] и только ему одному; однако это [свойство — не нахо-
диться в субъекте], не является собственным признаком субстан-
ции, что Аристотель и подтверждает правдоподобнейшим доказа-
тельством, говоря:
«Далее, ничто не мешает, чтобы имя того, что находится в субъ-
екте, иногда сказывалось о субъекте, для смысла (ratio) же это не-
возможно. Напротив, у вторых субстанций и имя, и смысл (ratio)
будут сказываться о субъекте: ведь ты выскажешь о некоем челове-
ке смысл (ratio) человека и животного. Поэтому субстанция не бу-
дет относиться к тому, что находится в субъекте. Это, однако, не яв-
ляется собственным признаком субстанции, ведь и отличительный
признак (differentia) принадлежит к тому, что не находится в субъ-
екте: в самом деле, о субъекте — каком-либо [отдельном] челове-
ке — говорится как о способном ходить (gressibile); но это не нахо-
дится ни в каком субъекте: ни „двуногое" ни „способное ходить" не
находятся в человеке. Также и смысл (ratio) отличительного при-
знака сказывается о том, о чем сказывается сам отличительный
признак, например, если „способное ходить" сказывается о челове-
ке, то и смысл (ratio) „способного ходить" сказывается о человеке,
ведь человек способен ходить»1.
1 Аристотель. Категории За 14.
Аристотель утверждает, что [«не находиться в субъекте»] не
является собственным признаком субстанции, так как это же
свойственно равным образом и отличительным признакам, ведь
отличительный признак не находится ни в каком субъекте. [Для
разъяснения этого Аристотель] прибегает к следующему [доказа-
тельству]: если бы отличительный признак находился в субъекте,
то одно только его имя сказывалось бы о субъекте, но не смысл
(ratio). Отличительный же признак сказывается о том, о чем он
сказывается, унивокально, например, если кто-либо выскажет
о человеке отличительный признак «способное ходить», то опре-
деление этого отличительного признака также весьма удачно по-
дойдет человеку. Ведь «способное ходить» есть то, что передвига-
ется ногами по земле, и человек есть то, что передвигается ногами
по земле. Таким образом, смысл (ratio) субстанции отличитель-
ного признака1 и того, о чем сказывается сам отличительный при-
знак, может быть одинаковым, то есть они могут быть связаны
сказыванием единого имени и ограничением единого определе-
ния. Так что если бы отличительный признак находился в субъек-
те, то он никоим образом не мог бы сказываться о субъекте униво-
кально. Поэтому собственным признаком субстанции не является
то, что относится также и к отличительному признаку, ибо отли-
чительный признак не есть субстанция, [ведь будь так], «не нахо-
диться в субъекте» было бы собственным признаком субстанции.
Но, с другой стороны, отличительный признак не является ак-
циденцией, ведь [в таком случае он] находился бы в субъекте. Од-
нако любая вещь является или субстанцией или акциденцией,
то есть или находится в субъекте или в субъекте не находится,
и акциденции суть все то, что не входит в субстанцию субъекта,
и когда они изменяются, природа субстанции остается неизмен-
ной. Если же при их исчезновении субъекты будут уничтожены,
то мы не сможем назвать их акциденциями в полном смысле сло-
ва. Что же касается отличительного признака, то он есть то, что
сказывается о многом, отличном по виду, в том, каково это (in eo
quod quale sit). Но отличительный признак не есть субстанция,
ибо если бы он был субстанцией, то сказывался бы о субъекте
в отношении того, что это, но не «каково это». А качеством он не
является потому только, что, [будь он качеством], он был бы ак-
циденцией и находился в субъекте. Не состоит ли скорее отличи-
тельный признак из субстанции или качества, так что то, о чем он
сказывается, уничтожается вместе с его исчезновением? Например,
1 На первый взгляд «смысл субстанции отличительного признака» есть
нечто невозможное, поскольку отличительный признак не является субстан-
цией. С другой стороны, он обладает определенной субстанциальностью, что,
возможно, и имеет в виду Боэций. Нельзя исключать также и то, что «смысл
субстанции» становится у Боэция чем-то вроде технического термина, сино-
нимом «определения».
тепло, находящееся в воде: когда оно исчезает, вода может пребы-
вать неизменной по своей субстанции; тепло находится в субъек-
те — воде, и когда оно исчезнет, вода не уничтожится. Тем не менее
равным образом тепло пребывает в огне, но если тепло исчезнет,
огонь необходимо уничтожится. Это происходит так потому, что
качество теплоты присуще огню субстанциально, и есть подлинное,
то есть субстанциальное, отличие (differentia).
Итак, следует заключить, что отличительный признак не есть
только субстанция или только качество, но из них обоих составляет-
ся субстанциальное качество, которое пребывает в природе субъекта,
и, поскольку является частью субстанции, не есть акциденция, и, бу-
дучи качеством, отдаляется от субстанции, и есть что-то среднее меж-
ду субстанцией и качеством. И поскольку [отличительный признак]
не находится в субъекте и не является субстанцией, то «не находить-
ся в субъекте» не является собственным признаком субстанции.
После этого Аристотель добавляет также, что нам не следует бес-
покоиться по поводу того, что части субстанций находятся в целом
как в субъекте, чтобы, пожалуй, мы не признали когда-нибудь, что
они не являются субстанциями. Части субстанций находятся в
субъекте не так, как акциденции, ибо мы полагаем, что некие части
субстанций так находятся в целом, как в субъекте, как голова или
рука в [составе] всего тела, или же так, как форма (forma) и материя
(materia), которые, будучи частями составной субстанции, находят-
ся в самой этой составной субстанции. Итак, Аристотель предосте-
регает нас от того, чтобы мы не признали когда-нибудь, что части
субстанций, поскольку они находятся в субъекте, являются акци-
денциями, говоря:
«И пусть нас не беспокоят части субстанций, что они так нахо-
дятся в целом, как в субъекте, чтобы нам не пришлось вдруг при-
знать, что они не являются субстанциями, ведь мы сказали, что
то, что находится в субъекте, находится в нем не так, как части на-
ходятся в чем-либо»1.
[Аристотель] сообщает это как основание того, почему никому
не следует считать, что [части субстанций] могут быть акциден-
циями. Действительно, акциденции определены как то, что нахо-
дится в субъекте не как какая-нибудь часть. Ведь выше сказано:
«Говорю же, что [нечто] находится в субъекте так: оно хотя и на-
ходится в чем-либо, но не как какая-нибудь часть и ему невоз-
можно существовать без того, в чем оно находится»2. Поскольку
же акциденции находятся в субъекте не как части субъекта, а ча-
сти субстанций находятся в целом иначе, чем в субъекте, ни у ко-
го не будет основания для предположения, что части субстанций
суть части акциденций.
«Субстанциям и отличительным признакам свойственно то, что
все [образованные] от них [сказуемые] сказываются унивокально.
Ведь все [образованные] от них сказуемые сказываются либо об
индивидах, либо о видах; что же касается первой субстанции, то от
нее не [образуется] никакого сказуемого, ведь она не сказывается
ни о каком субъекте. Из вторых же субстанций вид сказывается об
индивиде, а род — о виде и индивиде. Подобным образом и отличи-
тельные признаки сказываются о видах и индивидах. Действитель-
но, первые субстанции принимают смысл (ratio) видов и родов,
а вид — смысл (ratio) рода, ведь все, что говорится о предикате, го-
ворится также и о субъекте. Точно так же виды и индивиды прини-
мают смысл (ratio) отличительного признака. А унивокальным бы-
ло [названо] то, у чего общее и имя, и смысл (ratio). Поэтому все
[сказуемые, образованные] от [вторых] субстанций и отличитель-
ных признаков, сказываются унивокально»'.
Продемонстрировав, что «не находиться в субъекте» является об-
щим для субстанций и отличительного признака, Аристотель снова
указывает на общее для них [свойство]. Ведь из субстанций одни —
первые, другие — вторые, и первые субстанции суть индивидуаль-
ные. Но поскольку индивиды никоим образом не могут обладать
субъектом, то от индивидов не может быть [образовано] никакого
сказуемого. Вторые же субстанции сказываются об индивидуаль-
ных, то есть о первых, субстанциях унивокально, ведь и имя, и смысл
(ratio) вторых субстанций сказываются о первых. Так, и вид и род
сказываются о каком-либо индивиде, например о Платоне, то есть
о некоем человеке сказывается и [вид] «человек» и [род] «живот-
ное», ведь некий человек является и человеком и животным, и об ин-
дивиде сказывается смысл их обоих [т. е. рода и вида]. Ведь говорим
же мы о некоем человеке, что он — животное разумное, смертное, что
есть определение вида, то есть «человека». И, с другой стороны, мы
говорим: человек есть субстанция одушевленная, чувствующая, что
есть определение рода, то есть «животного». В самом деле, вид пере-
нимает от своего рода и определение, и имя. Ведь о «человеке» ска-
зывается «животное»: говорят же, что человек — животное; и, с дру-
гой стороны, тот же «человек» равным образом принимает смысл
(ratio) «животного»: говорим же мы, что «человек» есть субстанция
одушевленная и чувствующая.
Итак, не подлежит сомнению, что, так как виды и роды об инди-
видах, а роды о видах, сказываются унивокально, то есть при любой
предикации вторые субстанции сказываются о субъектах униво-
кальной речью, то это [свойство] — общее для них и для отличи-
тельных признаков. Ведь отличительный признак сказывается
унивокально о виде, о котором он сказывается, и об индивиде это-
го вида. Ибо когда о некоем человеке сказывается отличительный
| ' Аристотель. Категории За 29. -Аристотель. Категории 1а 24. |
| ' Аристотель. Категории За 33. |
признак «способное ходить» (говорят же, что тот или иной человек
способен ходить, например Платон или Цицерон), то индивиды
принимают и определение отличительного признака, сказывающе-
гося об этих индивидах. Ведь «способное ходить» есть то, что мо-
жет передвигаться ногами по земле. И таким образом, ты можешь
определить некоего человека сообразно имени отличительного
признака: скажешь, например, что Платон есть то, что передвигает-
ся ногами по земле. И это же [определение] подходит и виду некое-
го человека, то есть «человеку». Ведь «человек», то есть собственно
вид, поскольку является «способным ходить», может быть опреде-
лен следующим образом: человек есть то, что передвигается ногами
по земле.
Итак, и отличительные признаки сказываются о том, о чем они
сказываются, унивокально. Поэтому в связи с тем, что и вторые
субстанции сказываются о том, о чем они сказываются, унивокаль-
но и отличительные признаки таким же образом, то какие бы ска-
зуемые ни были образованы от субстанций или отличительных
признаков, они всегда будут сказываться о субъектах унивокаль-
но. Причина же того, что вторые субстанции сказываются о пер-
вых унивокально, та, которую Аристотель уже разъяснял ранее,
когда указывал нам, что все, сказываемое о предикате, сказывает-
ся также и о субъекте1. Действительно, все отличительные призна-
ки, которые суть видовые отличия рода, сказываются и о виде и об
индивиде, например, поскольку отличительные признаки делают
[род] «животное» «одушевленным» и «чувствующим», то они точ-
но так же будут сказываться и о виде, то есть о «человеке» и об ин-
дивиде, то есть о некоем человеке.
В связи с тем, что это было изложено выше, и поскольку того
требует краткость повествования, пусть будет достаточно сказано
об этом.
«Представляется, что каждая субстанция обозначает некое
[определенное] „это". В отношении первых субстанций является
бесспорным и истинным, что они обозначают некое [определен-
ное] „это". Ведь то, что они обозначают, индивидуально и одно по
числу. Что же касается вторых субстанций, то кажется, в соответ-
ствии со способом именования (figura appellationis), что они сход-
ным образом обозначают некое [определенное] „это", [например].,
когда кто-нибудь говорит „человек«или „животное", что, однако,
неверно, ибо в большей степени он обозначает „каково [есть то
или иное] нечто", ведь то, что есть субъект, [здесь] не есть [что-то]
одно, как в случае первой субстанции, так как „человек" и „живот-
ное" сказываются о многом. Но [вторые субстанции] обозначают
не просто некое „каково это", как, например, „белое", ведь „белое"
не обозначает ничего иного, кроме качества. Вид же и род опреде-
ляют качество относительно (circa) субстанции, ведь они обозна-
чают, какова та или иная субстанция. А определение по роду бу-
дет более [широкое], чем по виду, ведь говорящий «животное» ох-
ватывает больше, чем [тот, кто говорит] „человек"»1.
После того как [Аристотель] указал выше на разделяемые
[с отличительным признаком] сопутствующие признаки (conse-
quentiae) субстанции «не находиться в субъекте» и «всем [образо-
ванным] от субстанций [сказуемым] сказываться унивокально»
и отделил их от подлинного отличительного признака, поскольку
считается, что они общи отличительным признакам, он добавля-
ет еще одно [свойство субстанции], которое не является ее собст-
венным признаком, так как присуще не всякой субстанции. Ведь
как количество обозначает «сколько», а качество «каково», суб-
станция, как кажется, обозначает некое [определенное] «это».
В самом деле, когда я говорю «Сократ» или «Платон» или назы-
ваю какую-нибудь другую индивидуальную субстанцию, я обо-
значаю некое [определенное] «это». Однако [данная особенность]
присуща не всем субстанциям. Действительно, в отношении ин-
дивидов, поскольку они являются частными и единичными по
числу, верно, что [им свойственно] обозначать некое [определен-
ное] «это». В отношении же вторых субстанций — не так. Ибо вто-
рые субстанции не являются ни едиными, ни единичными по чис-
лу, напротив, виды включают в себя множество индивидов и род
объемлет большое количество видов, поэтому когда я говорю «че-
ловек», я не обозначаю некое [определенное] «это», и имя «чело-
век» не является единичным, потому что сказывается о многих
индивидах; но скорее [«человек» обозначает], каков некто, ведь он
показывает, какова субстанция, в связи с тем, что она называется
«человек». Но данное качество определяется (determinare) no (cir-
ca) субстанции, ведь как индивидуальное качество имеет виды
и роды качества и как [предикамент] «качество» охватывает еди-
ничные качества родами и видами, точно так же роды и виды инди-
видуальных субстанций суть вторые субстанции. Следовательно,
когда я говорю «человек», я обозначаю такую субстанцию, которая
сказывается о большом количестве различных по числу [индиви-
дов] в том, что есть это. Поэтому, когда я говорю «человек», я обо-
значаю некую субстанцию, а именно такую, которая сказывается об
индивидах. Так же и в отношении рода. Нбо когда я говорю «жи-
вотное», я обозначаю такую субстанцию, которая сказывается о
многих видах. Следовательно, есть качество, например «белое», ко-
торое всегда находится в субстанции, но не так, что уничтожает (in-
terimere) саму субстанцию, потому что белизна не обладает свойст-
вом субстанции. А то качество, которое сказывается о субстанциях,
определяет качество по (circa) субстанции, ведь оно показывает,
| ' Аристотель. Категории 1Ь 10. |
| ' Аристотель. Категории ЗЬ 10. |
какова эта субстанция. Так, если человек есть разумный, то и суб-
станция будет разумной, а «разумный» есть качество. Итак, вторые
субстанции показывают, какова субстанция. Поэтому «обозначать
некое [определенное] „это"» не является собственным признаком
субстанции. Ведь вторые субстанции обозначают не некое [опреде-
ленное] «это», но (как уже было сказано) каково это нечто, и, хотя,
с одной стороны, они показывают, каково это нечто, с другой сто-
роны, само качество они определяют по (circa) субстанции. Качест-
во же вторых субстанций находится в индивидах и, естественно,
сказывается о них же самих, то есть об индивидуальных субстанци-
ях. Итак, качество вторых субстанций определяется по (circa) ин-
дивидам, то есть тому, что первично.
Определение (determinatio) же тем шире, чем больше объемлет
сам термин, и соответственно тем уже, чем меньше он объемлет,
поэтому род содержит в себе большее, а вид не столь многое. Ибо
когда я говорю «животное», [я называю и] человека, и быка, а так-
же охватываю одним этим именем всех прочих живых существ.
Когда же говорю «человек», я охватываю значением этого имени
одних только индивидуальных людей. Поэтому большее определе-
ние происходит через род, нежели через вид, и определение каче-
ства по (circa) субстанции происходит или так, что оно является
субстанциальным качеством в виде и роде, или так, что оно сказы-
вается относительно некоей общности субъектов. Но качество са-
мо по себе, такое, как «белое», не обозначает никакую субстанцию
и не обнаруживает никакую общность, например род своих видов
и вид индивидов.
Из этого следует, что предстоит разыскать другой собствен-
ный признак субстанции.
«Субстанциям свойственно и то, что им ничто не противопо-
ложно. В самом деле, что может быть противоположно первой суб-
станции, например некоему человеку или некоему животному?
Им ничто не противоположно. И [виду] „человек", и [роду] „жи-
вотное" ничто не противоположно. Это, однако, не собственный |
признак субстанции, но [свойство] многого другого, например ко-
личества: ничто не противоположно длине в два или в три локтя,
а также в десять [локтей], и вообще ничему такому. Разве что кто-
нибудь скажет, что многое противоположно малочисленному или
большое малому, но из определенных количеств одно другому не |
противоположно»'.
Аристотель приводит и еще одно свойство субстанции, ут-
верждая, что субстанции ничто не противоположно, и доказывает
это по индукции, посредством отдельных примеров. В самом де-
ле, человек не противоположен ни [другому] человеку, ни лоша-
ди, ни какому-либо иному живому существу. И если кто-нибудь
' Аристотель. Категории ЗЬ 24.
скажет, что хотя огонь и вода суть субстанции, огонь тем не менее
противоположен воде, он ошибется. Ведь не огонь противополо-
жен воде, но качества огня противоположны качествам воды. Ибо
холод и тепло, влажность и сухость суть противоположности,
и одни из этих качеств находятся в огне, другие в воде, поэтому
и кажется, что они делают противоположными сами субстанции,
[которые на самом деле] таковыми не являются. Это можно дока-
зать на примере всех прочих субстанций, среди которых никто не
смог бы отыскать противоположности.
Но данная [особенность] не является собственным признаком
одних только субстанций, ибо и определенное количество не име-
ет ничего противоположного. Ведь ни два не противоположно
трем, ни четыре — двум, и ничто подобное в этом роде, ибо если
бы мы сказали, что три противоположно двум, то почему бы нам
не предположить, что этим двум не противоположны также че-
тыре или пять? Невозможно привести никакого довода, почему,
если три противоположно двум, четыре или пять двум не проти-
воположны. Если же это так, если четыре или три, или пять,
или сколько-нибудь еще станут противоположны двум тем, что
различны по числу, то у одной вещи будет множество противопо-
ложностей, чего быть не может. Следовательно, какому-либо [оп-
ределенному] количеству ничто не противоположно. Если же
кто-нибудь скажет, что многое противоположно малочисленному
или большое малому, то, даже если он и докажет, что они суть ко-
личества, они все же не есть определенные количества, ведь гово-
рящий это не определяет, сколько именно есть «большое» или
«малое». То же и относительно «многого» и «малочисленного».
Так что, даже если кто-нибудь скажет, что [многое и малочислен-
ное, большое и малое] суть количества, он будет [вынужден] при-
знать, что они неограниченны и неопределенны. Аристотель же
говорит, что ничто не противоположно определенному количест-
ву, каковы, например, два или три, или линия, или поверхность.
Как бы то ни было, если одни количества имеют противополож-
ности, а другие не имеют, ничто совершенно не противоречит ска-
занному, а именно тому, что [отсутствие противоположности] не
является собственным признаком субстанции, ибо установлено,
что некоторые количества не имеют противоположностей. Так что
если отсутствие противоположностей свойственно и количеству,
то это не является собственным признаком субстанции. И пусть
даже кто-нибудь полагает большое и малое количествами, совер-
шенно очевидно, что они (как впоследствии покажет сам Аристо-
тель) являются не количествами, но соотнесенными, ведь большое
сказывается относительно малого. Однако более тщательно мы рас-
смотрим эту тему, когда дойдем до нее. Теперь же, поскольку ясно,
что субстанции ничто не противоположно и что [данная особен-
ность] не является ее собственным признаком, так как [отсутствие
