Непредвиденный, аномальный и стратегический исходный факт 13 страница

⁷ Понятие «независимый интеллектуал» здесь не применяется в смысле, который был у Мангейма или Альфреда Вебера. Оно относится просто к тем интеллектуалам, которые, помогая формулировать или осуществлять политику в бюрократии, не выполняют штатные функции. Люди из университета или академии также относятся к независимым интеллектуалам, несмотря на их связь с «академической бюрократией». Их роль отличается от бюрократических интеллектуалов, поскольку от них, как правило, не ждут, что они применят свои специальные знания к формированию политики бюрократии. — Примеч. автора.

зицию стороннего наблюдателя, чем участника современного исторического процесса. Они предпочитают находиться не в стороне от истории, а создавать историю, работая в государственной бюрократии, которая, вероятно, приближает их к действительно важным решением.

Вашингтон привлекает интеллектуалов; возможно, это симптом убеждения в том, что центр эффективного управления обществом сместился (переместился, если можно так сказать, с Уолл-стрит на авеню Конституции). Здесь мы говорим нечто противоположное тому, что имел в виду Уолтон Гамильтон, предположивший, что Уолл-стрит превратит свою штаб-квартиру в столицу. Отчужденные интеллектуалы, работающие в правительственной бюрократии, вообще не рассматривают свою карьеру как косвенный вклад в деятельность бизнес-класса. Они, вероятно, рассматривают правительство и свою роль в нем (большую или маленькую) как средство для изменения той системы власти бизнеса, с которой они порвали. Для этих людей государственная служба представляет фронтальное наступление на интересы групп, которые ранее принимали важные решения.

Интеллектуалы, которые ранее могли поручиться за свою преданность политическим движениям, стремящимся изменить нашу экономическую и политическую структуру, сейчас все чаще принимают альтернативную возможность — воплотить эти изменения через установленную государственную власть. Поскольку интеллектуал именно так представляет современную роль правительства, он, вероятно, должен считать себя экспертом по информации, на которой основаны административные решения для нововведений.

Мы, конечно, не предполагаем, что такой род мотивации наиболее характерен для интеллектуалов в государственной бюрократии. Можно сомневаться в том, насколько часто он встречается, но для тех, кто изучал наплыв интеллектуалов в государственную бюрократию, особенно перед войной, очевидно, что в определенной степени такая мотивация существует. Отчужденные интеллектуалы, несомненно, противостоят гораздо большему числу специалистов, поступивших на службу в государственную бюрократию, кому якобы безразлична любая данная социальная политика, но кто разделяет чувства и ценности правящих групп. Специалисты рассматривают свою роль просто как проведение в жизнь любой политики, которую определяют политические деятели. Профессиональный кодекс специалиста требует от него занять подчиненное положение по отношению к исполнительной власти. Дух этой зависимости, поддерживаемый чувствами, выражен в формуле: политический деятель определяет цели

(задачи, результаты), а мы, специалисты, на основе экспертного знания указываем на альтернативные средства для достижения этих результатов. Этот профессиональный кодекс является настолько влиятельным и распространенным, что вынуждает специалистов оставаться преданными такому резкому разграничению средств и целей, без признания, что такое разделение ведет к отказу специалистов от социальной ответственности. Они рассматривают результат и цель как завершающую точку в действии. Они могут не увидеть в них возможность дальнейших последствий. Они могут не увидеть, что действие подразумевает эти последствия.

В конце концов, существуют и независимые интеллектуалы, которые во время острых социальных кризисов, таких как война или депрессия, временно вливаются в государственную бюрократию. Эти «временные» бюрократы могут быть как отчужденными от господствующих правительственных групп, так и неотчужденными. Но поскольку они не отождествляют свою карьеру со службой в бюрократии, они, вероятно, менее подвержены бюрократическому влиянию. Для них существует подходящая альтернатива — возвращение к частной жизни.

Таковы возможные направления в изучении вербовки интеллектуалов в государственную бюрократию. Мы легко можем получить данные по объективным критериям их отбора, но интерес к этим материалам вторичен. Нам необходимо узнать классовую принадлежность интеллектуалов, которые нашли свой путь в бюрократии. Когда именно возникают альтернативные возможности в карьере интеллектуала? Что заставляет его предпочесть государственную бюрократию частной? До какой степени отчуждение от ценностей бизнес-класса и их отрицание играют роль в таком выборе? Каковы причины такого отчуждения? Можем ли мы таким образом пролить свет на типичный образец отвержения интеллектуалами номинально господствующих ценностей и соединения своей судьбы с центрами власти? Может ли наплыв интеллектуалов в государственную бюрократию, как барометр, предсказать реальные или приближающиеся изменения во власти? Какие ожидания являются наиболее общими для интеллектуалов, которые стремятся обрести свой духовный дом в бюрократии? Данные по вопросам, подобным этим, представляют собой первый шаг в изучении влияния бюрократической жизни на интеллектуала. Только когда мы соберем эту информацию, мы сможем проверить гипотезу, согласно которой бюрократия вызывает постепенное преобразование отчужденного интеллектуала в аполитичного специалиста, который готов служить любому слою общества, оказавшемуся у власти.

Положение в бюрократии и мировоззрение

Хотя мы описали контраст между отчужденным (но политически мыслящим) интеллектуалом и специалистом в тот момент, когда они вступают в бюрократию, но это различие может сглаживаться все больше и больше за время их службы в бюрократии. Очевидно, что государственная бюрократия оказывает давление на отчужденных интеллектуалов, чтобы подчинить их политике тех, кто принимает стратегические решения. В результате роль ранее отчужденного интеллектуала может стать неотличимой от роли специалиста.

Описывая процесс, посредством которого интеллектуалы в бюрократии превращаются в специалистов, мы продолжаем развивать нашу гипотезу, согласно которой точка зрения является продуктом социального положения. Интеллектуалы ориентируются на более или менее определенные социальные круги и приспосабливают свои интересы, установки и цели к этим кругам. Требования и ожидания, присущие социальному положению, формируют поведение людей, находящихся в данном положении. Как верно определил Мид, социальная личность возникает благодаря усвоению организованного набора установок других значимых личностей. Более того, это присвоение чужих оценок и ожиданий накапливается постепенно и происходит, как правило, неосознанно, за исключением происходящих иногда конфликтов⁸. Эта точка зрения на формирование ролевой личности сразу направляет наше внимание на то, что бюрократические и независимые интеллектуалы имеют разных «значимых других»: коротко -говоря, нам нужно рассмотреть различных заказчиков у этих двух типов интеллектуалов и то влияние, которое они оказывают на формирование роли интеллектуала.

Косвенно или непосредственно заказчиком бюрократического интеллектуала является политический деятель, который заинтересован в том, чтобы некоторые расплывчатые или хорошо определенные цели воплотились в программу действия. Требования заказчика к интеллектуалу могут варьироваться, но, в сущности, их можно классифицировать в несколько категорий.

Специфика требований клиентов к бюрократическому интеллектуалу связана с характером деятельности последнего. В крайнем случае политический деятель может просто указать общую область, не определяя сущность решений, которые запланированы. Например, этнические отношения в Европе или состояние морального духа в армии являются такими широко определяемыми областями, о которых нужно собрать дополнительные сведения. К интеллектуалу об-

См.: G.H. Mead. Mind, Self and Society (Chicago, 1934). 4. 3. — Примеч. автора.

ращаются с просьбой собрать данные, относящиеся к этому вопросу, на основе которых позднее может быть принято «продуманное» решение. Из-за недостаточно точной спецификации требований заказчика интеллектуал получает большую свободу действий в определении проблем, подборе соответствующих данных и рекомендации альтернативной политики (временами свобода действий неудобна, она приводит к беспокойству из-за неопределенной ориентации). А иногда заказчик более определенно указывает интересующую его область, в которой должна быть выработана определенная политика, и требует подобрать информацию для этой более ясно определенной области (например, сербо-хорватские отношения в Европе или продукция небольших индустриальных концернов во время войны). Такое сужение области исследований ограничивает свободу действий интеллектуала в определении как сущности практических проблем, так и характера соответствующей вопросу информации. А иногда интеллектуал знакомится с проблемой, которая связана с рядом последовательных решений: во-первых, рассматривается альтернативная политика; во-вторых, принимается особая политика и необходима информация ради осуществления этой политики посредством определенной программы действий; и, наконец, после того как данная программа воплощена на практике, необходимо оценить эффективность программы. Эти стадии в решении вопроса представляют для интеллектуала различные виды проблем. В целом здесь существует обратная зависимость между спецификацией проблемы заказчиком и свободой интеллектуала в постановке политических целей.

Чем раньше бюрократический интеллектуал подключается к этому ряду последовательных решений, тем сильнее его возможное влияние на направленность решения. Когда политический деятель недостаточно четко определяет область исследований, интеллектуал может в своей работе (в определенных пределах) обратить внимание на определенные альтернативы в политике, подчеркивая значение определенных типов доказательств. Так было, например, в случае Четырнадцати пунктов Вильсона, которые были по большей части результатом оценки общей ситуации интеллектуалами, «чьи головы» — по собственным словам президента — «он присвоил». Помогая установить такую широкую политическую структуру, интеллектуал может вызвать определенный контроль снизу. В редких ситуациях такого рода политический деятель может оказаться в печально известном положении француза в 1848 году, который, когда его убеждали не присоединяться к толпе, устремившейся на баррикады, сказал: «Я должен последовать за ними, я их лидер».

Тем не менее наиболее типичны случаи, когда бюрократический интеллектуал призван давать информацию для альтернативной или специальной политики, которая уже предопределена политическим деятелем. От него как от эксперта требуют определить, какие проблемы необходимо принять во внимание в выборе той или иной предложенной альтернативы или при осуществлении специальной политики. Когда к интеллектуалу обращаются на последней стадии в решении проблемы, он в основном рассуждает с точки зрения средств и принимает господствующее определение целей. Его точка зрения становится соответствующей этой политике. Он начинает видеть в общей ситуации только те аспекты, которые непосредственно связаны с предложенной политикой. Он может как осознавать, так и не осознавать, что игнорирует возможные альтернативы в своем исследовании, сосредоточившись на последствиях или способах осуществления ограниченных вариантов, которые были ему предложены. Он может не обратить внимание на факт, что, вглядываясь в одно, мы упускаем из виду другое: что ограничение исследования альтернативами А и В означает пренебрежение альтернативами С и D.

Эта проблема отношения к политическому деятелю принимает совершенно другую форму для независимого интеллектуала. Его взгляды могут быть определены его положением в классовой структуре, но они менее подвержены непосредственному контролю со стороны специального заказчика. По существу, он подходит к проблемной области абсолютно независимо от предположений и интересов бюрократического заказчика. Он может свободно рассматривать те последствия политических альтернатив, которые бюрократия игнорирует или отрицает. Он не отвергает альтернативы без соответствующей проверки. Но независимый интеллектуал может остаться в мире добрых намерений и плохих программ для действия, поскольку он не должен принимать конкретные решения на основе своей работы. Даже если он формулирует политическую программуреалистично, его точка зрения с трудом доходит до ответственного политического деятеля. Голос интеллектуала, который не находится на бюрократической службе, плохо слышен, когда идет речь о влиянии на государственную политику.

Интеллектуал, который действительно заинтересован в дальнейших социальных инновациях, сталкивается с дилеммой, которая возникает из всего вышеизложенного. Достаточно точно ее можно выразить в афоризме: того, кто вводит новое, не слушают; тот, кого слушают, новое не вводит. Если интеллектуал должен играть важную роль, применяя свои знания на практике, возрастает необходимость его участия в государственных бюрократических структурах. Однако

такая роль требует от него отказаться от преимущества изучать политические возможности, которые он считает значительными. С другой стороны, если он останется независимым ради сохранения полной свободы выбора, у него не будет ни ресурсов для осуществления своих исследований в полном масштабе, ни какой-либо серьезной возможности представить их в качестве основания для работы политических деятелей.

Нет необходимости говорить, что мы встречаем абсолютную честность и у бюрократических, и у независимых интеллектуалов. Существенное различие лежит в их взаимоотношениях с заказчиком и соответствующем влиянии, которое играет роль при определении значительных, по их мнению, проблем. Оба типа интеллектуалов могут быть абсолютно честны, когда сами определяют проблемы. Но, принимая или отвергая определения проблемы, они принимают важные и часто различные ценностные решения. Приведем пример. Как бюрократический, так и независимый интеллектуал может работать в одной и той же проблемной области: расовая сегрегация в северных индустриальных центрах. На уровне сбора информации оба типа интеллектуалов могут прийти к одним и тем же заключениям: что большая часть негритянских рабочих имеет низкие моральные и низкие производственные показатели, очевидно в результате продолжительной дискриминации. Исследователи могут также согласиться, что значительное число белых рабочих возражает против любых предложений ликвидировать сегрегацию. Различие между точкой зрения и исследованиями у бюрократических и независимых интеллектуалов может проявиться на следующем этапе, когда формируется политика и на основе ее создается программа. Политическая линия может быть определена для интеллектуала следующим образом: как мы можем сделать сегрегацию терпимой (хотя она и неприятна) для негритянских рабочих? В соответствии с этим бюрократический советник может указать, что определенные типы пропаганды, направленные на негритянское население, могут поднять моральный дух, хотя и без ликвидации сегрегации. Таким образом, исследования бюрократического интеллектуала служат осуществлению предопределенной политики. А независимый интеллектуал не испытывает необходимости ограничивать свое исследование этим направлением. Он может изучать средства для ликвидации расовой сегрегации без заметного ухудшения морального состояния белых рабочих. Другими словами, он может сомневаться в господствующей политике, исследуя ее последствия и рассматривая способы осуществления альтернативной политики. Следует заметить, что мы не сомневаемся в пригодности этих двух типов исследований, но использоваться они будут для разных целей. Очень важно осознавать,

что осмысление ценностей непосредственно связано с выбором и определением проблемы и этот выбор зависит от положения интеллектуала в социальной структуре. Бюрократический интеллектуал должен уступить политическому деятелю право определить область его исследовательских проблем. Разумеется, он ставит свои навыки и познания на службу определенному институциональному порядку ради его сохранения. Независимый интеллектуал не может прямо повлиять на господствующую политику, но он развивает те знания, которые могут послужить изменению существующего порядка. Таким образом, интеллектуал принимает свои значительные ценностные решения при выборе своего заказчика и, как следствие этого, того типа проблем, которыми он будет заниматься⁹.

Есть и другой путь, когда интеллектуалы, вступившие в бюрократию, склонны изменить свою ориентацию; это связано с необходимостью совершать поступки. Они хотят стать, выражаясь общими словами, «менее теоретическими, но более практическими». Что это означает? Чем мы ближе к реальному решению, тем больше необходимость в создании конкретной программы действий на основе общей политической установки и тем больше число соображений, которые необходимо принять во внимание в дополнение к первоначально сформулированной политике. Когда мы принимаем по внимание дополнительные переменные, то это означает частичное изменение первоначальной политики, «компромисс с реальностью». Таким образом, чем ближе к действительному решению находится интеллектуал, тем большее воздействие он испытывает: он должен «проявить милосердие к обездоленным», то есть приспособить свои первоначальные абстрактные формулировки к запросам ситуации. Такое воздействие, возникающее в определенный период времени, формирует общую точку зрения бюрократического интеллектуала, он все больше и больше рассматривает методы осуществления политики в данной ситуации в технических и инструментальных терминах.

Для независимого интеллектуала подобные изменения во взглядах его бюрократического коллеги часто кажутся предательством. Этот хорошо известный тип конфликта происходит из-за различного по-

⁹ Здесь мы пытались пояснить с помощью конкретных иллюстраций и, по существу, осмыслить понятие Вебера о роли ценностных отношений в интеллектуальном исследовании. Вебер указывает, что исследование направлено на определенные аспекты конкретной ситуации с точки зрения ценностей, которые обусловливают и определяют, что считается «значительным». Остается, следовательно, только исследовать различные устоявшиеся вопросы в социальной структуре, которые обладают определенной ценностью, и таким образом определить эффективные отношения между социальной структурой и интеллектуальной деятельностью. См.: Max Weber, Cesammelte Aufsatze zur Wissenschaftslehre (Tubingen, 1922), 177—184. — Примеч. автора.

ложения двух типов интеллектуалов в социальной структуре и из-за неизбежного различия во взглядах. Независимый интеллектуал может остаться неизменно верным своим собственным формулировкам, поскольку они не воплощаются в действие, и он часто не способен увидеть те аспекты действительной проблемы, которые всегда понятны бюрократическому интеллектуалу. С другой стороны, бюрократический интеллектуал выбирает из ограниченного числа альтернатив. (1) Он может согласовать свои собственные социальные ценности и специальные знания с ценностями политическихдеятелей. (2) Он может стремиться изменить господствующую в исполнительном бюрократическом аппарате политику. (3) Он может реагировать, исходя из полнейшего размежевания между своими собственными ценностями и ценностями бюрократии, рассматривая свои функции как просто технические, без ценностного осмысления. Первая реакция включает усвоение бюрократических ценностей и иногда изменение первоначальных взглядов интеллектуала. Вторая реакция: когда отдельный интеллектуал стремится противопоставить свои собственные взгляды взглядам целого аппарата, обычно возникает бесполезный конфликт, который является предпосылкой к бегству интеллектуала из бюрократии. Мы полагаем, что наиболее частой является третья реакция, которая ведет к «технической роли». Поскольку профессиональные установки интеллектуала поддерживают эту роль («как человек науки, я не склонен к ценностным суждениям»), это несколько смягчает конфликт, который возникает при осуществлении политики, в целом расходящейся с его собственным мнением. Коротко говоря, разделение ролей позволяет интеллектуалу сохранить чувство собственного достоинства, несмотря на то что он участвует в программах, которые противоречат его собственным ценностям.

Все это означает, что независимые и бюрократические интеллектуалы исполняют совершенно различные функции по отношению к социальной политике. Независимый интеллектуал — это овод, он может критиковать установленную политику, публично указывая на ее определенный смысл и последствия. Следовательно, в определенной степени он может воздействовать на атмосферу принятия решения. Такая функция интеллектуала имеет все большее значение, чем в прошлом, благодаря развитию средств массовой коммуникации. С другой стороны, бюрократический интеллектуал (за исключением относительно редких случаев, когда он действительно определяет политику) слишком ограничен разработкой более эффективных способов осуществления политики и применением альтернативных возможностей для практических действий, которые бы не нарушали ценности бюрократии. Мы полагаем, что независимые интеллектуалы могут служить

общим целям, в том числе и во время военного кризиса, столь же эффективно, хотя и несколько иным образом, чем те интеллектуалы, которые отдали «свою энергию борьбе за победу» на службе в государственной бюрократии.

Политические деятели и интеллектуалы

Хотя бюрократические интеллектуалы часто приспосабливаются к взглядам политических деятелей, они могут все же разрабатывать альтернативное направление, которое противостоит ценностям и целям бизнесменов, влияющих на политику правительства. Такое столкновение ценностей часто происходит в политических проектах. Возможно, именно оно лежит в основе возмущения политического деятеля, заявления которого мы приведем:

На мой взгляд, профессорский ум — один из опаснейших факторов в нашем правительстве сейчас. Вместо широкого взгляда, который предполагает теоретическая подготовка, их мышление под непривычным блеском власти воспаряет под облака, безразличное к фактам и свободное от реальности.

С меня достаточно этих парней с логарифмической линейкой. Я полагаю, что не существует компромисса для их негибких академических умов... не существует мнения, равного их собственному, разве только оно полностью согласуется с их миром грез.

Им не нужны советы опытных людей. Их ограниченные книгами, мечтами, классными комнатами умы совершенно не имеют дверей и окон, ведущих к ним¹⁰.

Тем не менее такой конфликт не столько продукт бюрократического окружения, а скорее результат более широкого противоречия в ценностях и интересах между интеллектуалами и деловыми людьми. В этой связи показательным является отношение организованного бизнеса к интеллектуалу, выраженное в журнале «Национальный бизнес»". Они показали, какими путями интеллектуал приходит к конфликту с установленными экономическими ценностями и интересами.

Интеллектуалы дают оценку современной экономической практике и системе, которую они не рассматривают как священную, чем вызывают прямое противодействие со стороны бизнесменов, полно-

¹⁰ Lou R. Махол. Заявление, вышедшее в связи с его уходом в отставку из «Office
of Price Administration», New York Times, July 15, 1943, 15. — Примеч. автора.

¹¹ Этот краткий обзор основан на содержащихся в «Национальном бизнесе» (за 1928—
'943 гг.) всех упоминаний интеллектуалов, профессоров и так далее. — Примеч. автора.

I Мертои «Социальи. теория»

стью солидарных с этой практикой и считающих ее технически эффективной и морально справедливой. В этом одна из причин обвинения интеллектуалов в непрактичности. Они не признают «реальные факты», а ведь эти «факты» — современная практика. «Экономисты-теоретики», которые разрабатывают альтернативные системы, осмеяны как «тошнотворно сентиментальные» по сравнению с «практичными людьми», которые работают в национальном бизнесе. И поскольку альтернативные системы обычно не воплощаются в реальность, все эти проекты можно без промедления назвать «утопическими». Таковы нападки на «высокомерный интеллект, который пишет путеводитель по экономической Утопии».

Поскольку бизнесмены солидарны с обычной устоявшейся практикой и культурными аксиомами, они не готовы принять изменения в этой практике и аксиомах. Следующий невеселый стишок — это типичное возражение делового человека, который хочет преуспеть в работе:

Работа ради клерков, Профессоров и кабинетных крыс, Бранящих вас, как только За дело вы взялись.

Исторический и критический анализ, который используют интеллектуалы, тесно связан с их вызовом нравам бизнес-класса. Мир бизнеса, как правило, воспринимается теми, кто непосредственно входит в него, как данный и неанализируемый сточки зрения составных элементов, которые могут быть изменены¹². Следовательно, анализ интеллектуала кажется «нереалистичным» и «теоретическим» (в оскорбительном смысле). Неудивительно, что бизнесмены используют слово «теория» как эпитет и отвергают «профессорские абстракции, созданные в тумане интеллектуальных трущоб».

В дополнение к этим основным причинам конфликта линия раскола возникает в результате различного положения интеллектуалов и организованного бизнеса в социальной структуре. Интеллектуал может улучшать свое собственное экономическое положение, однако институциональный контроль требует от него считать это побочным продуктом, а не прямой целью его деятельности. Напротив, роль бизнесмена точно и традиционно определяется как повышение его экономического дохода (законными средствами), и все остальные аспекты его роли считаются подчиненными этой институциональ-

¹² Переработанная формулировка Мангейма см.: К. Mannheim, Ideology and Utopia, 246. — Примеч. автора.

но определенной цели. Таким образом, существуют два противоположных жизненных плана, два противостоящих комплекса культурных императивов. По крайней мере взаимное недоверие и взаимные упреки происходят из этой институционально закрепленной противоположности взглядов. Бизнесмены могут сомневаться и оспаривать моральный кодекс интеллектуалов. Или они могут попытаться объединить их моральные установки со своими собственными. Так, считается, что для интеллектуалов их собственный интерес тоже стоит на первом месте: их стремление к знаниям считается просто попыткой улучшить свое положение: хорошей иллюстрацией подобных мнений является следующее определение «профессорской книги»: