Модель престижного потребления 3 страница

² Необходимо отметить, однако, не только то, что инструменты и методы, приме­
няемые в социологическом (или другом научном) исследовании, должны отвечать ме­
тодологическим критериям, но и что они также логически предполагают содержатель­
ные теории. Как заметил в связи с этим Пьер Дюгем, научный инструментарий и экс­
периментальные результаты, полученные в науке, пронизаны специфическими допу­
щениями и общими теориями содержательного характера. La theorie physique (Paris:
Chevalier et Riviere, 1906), 278. — Примеч. автора.

циологии, экономике и психологии, не имеют аналогов среди спе­циальных трудов в науках, уже давно достигших совершеннолетия. Каковы бы ни были их интеллектуальные функции, эти методоло­гические произведения отражают перспективы еще только оперяю­щейся дисциплины, старательно представляющей свои верительные грамоты для получения полноправного статуса в содружестве наук. Но достаточно показательно, что примеры адекватного научного ме­тода, используемые социологами в целях доказательства или объяс­нения, обычно взяты из других дисциплин, а не из самой социоло­гии. Физику и химию двадцатого, а не шестнадцатого столетия берут в качестве методологического прототипа или образца для социоло­гии двадцатого века, недостаточно понимая при этом, что социологию и эти науки разделяют века кумулятивного развития научных исследо­ваний. Эти сравнения неизбежно являются скорее программными, чем реалистичными. Более уместные методологические требования сделали бы разрыв между методологическими устремлениями и дей­ствительными достижениями социологии не столь заметным и менее обидным.

Общие социологические ориентации

Многое из того, что описывается в учебниках как социологичес­кая теория, является общей ориентацией на получение содержатель­ного материала. Такие ориентации скорее включают общие постула­ты, указывающие, какие типы переменных надо каким-то образом учесть, но не уточняют определенные отношения между конкрет­ными переменными. Хотя без этих ориентации обойтись нельзя, они дают лишь самые широкие рамки для эмпирического исследования. Хорошим примером подобных ориентации служит гипотеза «общей порождающей причины» Дюркгейма, согласно которой «определя­ющую причину социального факта следует искать среди предшеству­ющих ему социальных фактов» и «социальный» фактор определяется как институциональные нормы, на которые ориентировано поведение³. Другим примером того же рода служит высказывание о том, что «в опре­деленной степени полезно рассматривать общество как интегрирован­ную систему взаимосвязанных и функционально взаимозависимых час­ тей»⁴. К этой же категории имеющих большое значение общих ориен-

³ Durkheim, The Rules of SociologicalMethod, 110; L'Education morale (Paris: Felix
Alcan, 1925), 9—45, passim. — Примеч. автора.

⁴ Conrad M. Arensbcrgand Solon Kimball, Family and Community in Ireland (Cambridge:
Harvard University Press, 1940), xxvi. — Примеч. автора.

таций относится также установленный Знанецким, Сорокиным и др. «гуманистический коэффициент культуры». В заключение по поводу подобных общих ориентации можно сказать следующее: игнорируя их, исследователь в ущерб себе игнорирует упорядоченность фактов. Но они не содержат конкретных гипотез.

Главная функция таких ориентации — предоставить общий кон­текст для исследования; они облегчают процесс получения конкрет­ных гипотез. Рассмотрим характерный пример: Малиновский был вынужден пересмотреть фрейдистское понятие эдипова комплекса, исходя из общей социологической ориентации, считающей форми­рование чувств обусловленным социальной структурой. Эта ориен­тация на специфику общества явно лежала в основе его исследова­ний особого «психологического» комплекса в его отношении к сис­теме взаимоотношений статусов в обществе, отличном по структуре от общества Западной Европы. Специальные гипотезы, использован­ные им в этой работе, совпадали с этой ориентацией, но не были ею предписаны. Иными словами, общая ориентация выявила релевант­ность некоторых структурных переменных, но по-прежнему остава­лась задача отыскать конкретные переменные, которые надо вклю­чить в процесс исследования.

Хотя такие общетеоретические взгляды оказывают более сильное и глубокое воздействие на развитие научного исследования, чем час­тные гипотезы (они представляют собой матрицы, с которых, по сло­вам Мориса Артю, «новые гипотезы слетают одна за другой без пере­дышки, а за цветением этих гипотез быстро следует урожай фактов»), но все же они являются лишь отправной точкой для теоретика. Его задача — разработать конкретные взаимосвязанные гипотезы, зано­во сформулировав эмпирические обобщения в свете этих общих ори­ентации.

Кроме того, необходимо отметить, что растущий вклад социоло­гической теории в родственные дисциплины больше относится к об­ласти общих социологических ориентации, чем к области конкрет­ных подтвержденных гипотез. Развитие социальной истории, инсти­туциональной экономики и перенесение социологических подходов в психоаналитическую теорию означает скорее признание «социоло­гического измерения», чем слияние конкретных теорий. Применяя свою теорию к конкретному социальному поведению, социологи ста­ли обнаруживать в ней большие пробелы. Они не так уж часто демон­стрируют социологическую наивность в своих интерпретациях. Эко­номист, политолог и психолог все чаще стали признавать: то, что они систематически принимали как данное, может представлять собой социологическую проблему. Но восприятие социологической точки

зрения часто оказывается бесполезным из-за недостаточного коли­чества получивших адекватное подтверждение специальных (конкрет­ных) теорий, например, теорий детерминантов человеческих потреб­ностей или теории социальных процессов, связанных с распределе­нием и отправлением социальной власти. Настоятельная потребность в том, чтобы заполнить соответственные теоретические пробелы в социальных науках, может со временем привести к созданию конк­ретных и систематических социологических теорий, решающих эту задачу. Одних только общих ориентации недостаточно. Вероятно, в этом контексте и прозвучала жалоба экономиста:

[Экономист всегда стремится соотнести свой анализ проблемы] с некими исходными «данными», то есть с чем-то, что находится за преде­лами экономики. Это «что-то» может быть явно очень далеким от про­блемы в ее первоначальном виде, поскольку цепочки экономической причинной связи зачастую очень длинные. Но ему всегда хочется пере­дать потом проблему какому-нибудь социологу, который ожидал бы это­го. Но чаще всего этого никто не ждет¹.

Анализ социологических понятий

Иногда полагают, что теория состоит из понятий. Это утвержде­ние, будучи неполным, не является ни истинным, ни ложным, а про­сто туманным. Безусловно, концептуальный анализ, ограничивающий­ся уточнением и прояснением ключевых понятий, является неотъем­лемым этапом теоретической работы. Но набор понятий — статус, роль, общность, социальное взаимодействие, социальная дистанция, ано­мия — это еще не теория, хотя он может входить в теоретическую си­стему. Поскольку у социологов существует сильное предубеждение по отношению к теории, эта мысль, возможно, возникла как протест про­тив взглядов тех, кто отождествляет теорию с уточнением определений, кто ошибочно принимает часть теоретического анализа за целое. Тео­рия начинается с того, что такие понятия обретают взаимосвязь и об­разуют систему. Понятия, таким образом, представляют собой опреде­ления (или предписания) того, за чем надо наблюдать; это перемен­ные, между которыми надо искать эмпирические взаимоотношения. Как только предположения обретают логическую взаимосвязь, возни­кает теория.

⁵ J.R. Hicks, «Economic theory and the social sciences», The Social Sciences: Their Relations in Theory and in Teaching (London: Le Play Press, 1936), p. 135 [курсив мой]. — Примеч. автора.

I Мертои «Социальп. теория»

Выбор понятий, являющихся ориентирами для сбора и анализа данных, безусловно, играет решающую роль в эмпирическом иссле­довании. По этому поводу можно высказать пусть банальную, но очень важную мысль: если понятия отобраны так, что между ними не уста­навливается никаких взаимосвязей, исследование будет бесплодным, вне зависимости от того, насколько тщательными являются последу­ющие наблюдения и выводы. Важность этому трюизму придает мысль, составляющая его внутренний подтекст: одни только методы проб и ошибок в эмпирическом исследовании скорее всего окажутся срав­нительно неплодотворными, поскольку число переменных, не свя­занных значимым образом, неограниченно велико.

Итак, одна из функций уточнения понятий — прояснение харак­тера данных, относящихся к этой категории⁶. Тем самым оно умень­шает вероятность того, что с помощью данных понятий будут сдела­ны ложные эмпирические «открытия». Так, пересмотр Сазерлендом принятого понятия «преступления» является поучительным приме­ром того, как такое уточнение приводит к ревизии гипотез, касаю­щихся данных, упорядоченных с помощью этого понятия⁷. Он рас­крывает внутреннюю неопределенность, характерную для кримино­логических теорий, пытающихся объяснить тот факт, что у низших сословий уровень преступности гораздо выше, по «официальным оцен­кам», чему высших. Эти «данные» по преступности (упорядоченные с помощью частного операционального понятия «мера преступности») привели к ряду гипотез, рассматривающих бедность, жизнь в трущо­бах, слабоумие и другие характеристики, которые считают тесно свя­занными с положением низшего сословия, в качестве «причин» пре­ступного поведения. Стоит только'уточнить понятие преступления, соотнеся его нарушением уголовного права, и тем самым распрост­ранить его на «преступность «белых воротничков» в бизнесе и пре-

⁶ Как говорит Шумпетер о роли «аналитического аппарата»: «Если мы хотим го­
ворить об уровнях цен и создать методы их измерения, мы должны знать, что такое
уровень цен. Если мы хотим наблюдать за спросом, у нас должно быть точное поня­
тие его гибкости. Если мы говорим о производительности труда, надо знать, какие
утверждения верны относительно совокупного продукта за человекочас и какие еще
утверждения верны относительно частичного дифференциального коэффициента
совокупного продукта по отношению к человекочасу. Никакие гипотезы не входят в
такие понятия, которые просто отображают методы описания и измерения, они не
входят и в предположения, определяющие их отношения (так называемые теоремы).
И все же их создание является главной задачей теории и в экономике, и в других об­
ластях. Вот что мы подразумеваем под инструментами анализа». Joseph A. Schumpeter,
Business Cycles (New York: McGraw-Hill Book Co., 1939), I, 31. — Примеч. автора.

⁷ Edwin H. Sutherland, «White-collar criminality», American Sociological Review, 1940,
5, 1 — 12. — Примеч. автора.

стижных профессиях (а эти нарушения гораздо реже отражаются в официальной статистике преступности, чем нарушения закона низ­шим сословием) — и уже нет такой сильной связи между низким об­щественным положение и преступностью, как предполагалось. Нет никакой необходимости дальше рассматривать анализ Сазерленда, чтобы на этом примере выяснить, в чем заключается функция уточ­нения понятий. Оно позволяет осуществить реконструкцию данных, указывая более точно, что именно в них включается, а что — нет. Это приводит к устранению гипотез, выдвинутых для объяснения лож­ных данных, так как подвергаются сомнению предположения, на ко­торых были основаны изначальные статистические данные. Поста­вив знак вопроса рядом с молчаливо подразумеваемым предположе­нием, лежащим в основе исследуемого определения преступности, — то есть с предположением о том, что нарушения уголовного права чле­нами нескольких общественных классов репрезентативно представ­лены в официальной статистике, — это концептуальное уточнение имело непосредственное воздействие на суть теорий.

Сходным образом анализ понятий может часто разрешить кажу­щиеся антиномии в эмпирических сведениях, показав, что они ско­рее мнимые, чем реальные. Это связано отчасти с тем, что в изначально неточно определенные понятия были негласно включены существен­но различные элементы, поэтому данные, упорядоченные с помощью этих понятий, отличаются по существу и демонстрируют мнимо про­тиворечивые тенденции⁸. Функция концептуального анализа в этом примере состоит втом, чтобы сделать сопоставимыми (насколько это возможно) те данные, которые предстоит включить в исследование.

Пример, взятый у Сазерленда, просто подтверждает более общий факт, что в научном исследовании, как и в менее упорядоченных фор­мах деятельности, наш концептуальный язык обычно фиксирует наши восприятия и, следовательно, мысли и поведение. Понятие опреде­ляет ситуацию, и исследователь реагирует соответственно. Экспли­цитный концептуальный анализ помогает ему осознать, на что он ре­агирует и какие (возможно, важные) элементы он игнорирует. Данные, полученные Уорфом по этому вопросу, применимы с соответствую­щими поправками к эмпирическому исследованию⁹. Он обнаружил, что в своем поведении мы ориентируемся на языковые или понятий-

⁸ Тщательные формулировки этого типа анализа можно найти в Corrado Gini,
Prime linee di patologia.economica (Milan: Giuffre, 1935); краткое обсуждение см. в С.
Gini, «Un tentativo di armonizarre teorie disparate e osservazioni contrastanti nel campo
dei fenomenisociali», Rivistadi politica economica, 1935, 12, 1—24. — Примеч. автора.

⁹ B.L. Whorf, «Relation of habitual thought and behavior to language», in L. Spier, A.I.
Hallowell, and S.S. Newman (eds.), Language, Culture, and Personality (Menasha: Sapir
Memorial Fund Publication, 1941), 75—93. — Примеч. автора.

ные значения, передаваемые терминами, с помощью которых опи­сывается данная ситуация. Так, когда перед нами предметы, которые мы концептуально описываем как «бочки с бензином», то наше пове­дение можно отнести к модальному типу: нужно быть очень осторож­ными. Но когда люди оказываются рядом с тем, что называется «пус­тыми бочками из-под бензина», они ведут себя совершенно иначе: они неосторожны, почти не следят за тем, где курят и куда бросают окурки. А ведь «пустые» бочки опаснее, так как содержат воспламеняющиеся пары. Это реакция не на физическую, а на концептуализированную ситуацию. Понятие «пустой» используется здесь двусмысленно: как синоним «бессилия, инертности, ничто» и как термин, применяемый к физическим ситуациям без учета таких «несущественных моментов», как пары и остатки жидкости в контейнере. Выраженное в понятиях представление о ситуации имеет второй смысл, а реагируют на эти по­нятия в первом, и в результате «пустые» бочки становятся очагами пожара. Выяснение того, что же именно означает «пустой» во всех многообразных формах дискурса, оказало бы огромное влияние на поведение. Этот случай может служить парадигмой функционально­го воздействия уточнения понятий на поведение исследователя: ста­новится ясно, что именно происходит, когда он имеет дело с концеп­туализированными данными. По мере изменения его концептуаль­ного аппарата меняются результаты эмпирического исследования.

Это, однако, не означает, что имеющийся лексикон понятий раз и навсегда фиксирует восприятия, мысли и связанное с ними поведе­ние. И это тем более не означает, что подобные обманчивые термины навсегда «встроены» в тот или иной язык (как склонен был утверж­дать Уорф в своей теории лингвистического бихевиоризма). Люди не заключены постоянно, как узники, в рамки понятий (часто унас­ледованных ими), которые они используют. Они могут не только вырваться из этих рамок, но и создать новые, более соответствую­щие данному случаю. И все же в любое время нужно быть готовым к тому, что главные понятия могут, и это часто случается, отставать от поведенческих требований конкретной ситуации. В течение этих иногда затянувшихся периодов отставания неправильно употреблен­ные понятия наносят большой ущерб. Однако само это несоответ­ствие понятия и ситуации, осознанное на горьком опыте, часто при­водит к появлению исправленных и более адекватных формулиро­вок. Задача состоит в том, чтобы понять, где происходит концепту­альное отставание, и освободиться от неправильных познавательных моделей, которые оно обычно вызывает⁹³.

^9а Расширенное обсуждение см. в посмертно опубликованной книге избранных трудов: B.L. Whorf, Language, Thought and Reality (Cambridge: Technology Press of М.1.Т., 1956). Джошуа Уотмо критикует именно крайнюю позицию Уорфа в Language: A

Следующей задачей анализа понятий является разработка приме­нительно к социальным данным наблюдаемых индексов, которыми занимается эмпирическое исследование. Первые попытки в этом на­правлении намечены в работах Дюркгейма (и являются одним из са­мых значительных его вкладов в социологию). Хотя его формализо­ванные концепции в этом отношении не дотягивают до сложности более современных формулировок, он явно применял «опосредую­щие переменные», как их недавно описали Толман и Халл, и пытался установить индексы для этих переменных¹⁰. Проблема в том виде, в ка­ком ее необходимо сформулировать для наших непосредственных це­лей, заключается в том, что речь идет об индексах ненаблюдаемых объектов или символических конструктов (например, социальной спло­ченности); подтвердить адекватность этих индексов может только тео­рия. Таким образом, анализ понятий служит единственным основа­нием, позволяющим критически оценивать, в какой мере произволь­но постулируемые знаки и символы являются адекватным индексом для социального субстрата. Такой анализ позволяет определить, дей­ствительно ли данный индекс (или способ измерения) адекватно со­ответствует требованиям ситуации".

Modern Synthesis (New York: St Marttin's Press, 1956), 85, 186-187, 22,7-234. И все же прямые попадания Уотмо не разрушают позиции Уорфа окончательно, а лишь зас­тавляют его отойти на более ограниченные и удобные для обороны позиции. Соци­ально укоренившиеся понятия на самом деле влияют на восприятие, мысли и поведе­ние, но структура языка предоставляет достаточный простор для замены несоответ­ствующих понятий более подходящими. Положительный отзыв о взглядах Уорфа см. в Franklin Fearing, «An examination of the conceptions of Benjamin Whorf in the light of theories of perception and cognition», Harry Hoijer, ed. Language in Culture (University of Chicago Press, 1954), 47—81. — Примеч. автора.

¹⁰ Основная формулировка Дюркгейма, различным образом повторяемая в каж­
дой его монографии, звучит так: «Надо... заместить ускользающий от нас внутренний
факт внешним, который его символизирует, и изучать первый через последний». См.:
Rules of Sociological Method, Chap, ii; Le Suicide (Paris: F. Alcan, 1930), 22ff. Более под­
робное рассмотрение взглядов Дюркгейма на социальные индексы дано в Harry Alpert,
Emile Durkheim and His Sociology (New York: Columbia University Press, 1939), 120 ff. Об
общей проблеме см.: C.L. Hull, «The problem of Intervening Variables in molar behavior
theory», Psychological Review, 1943, 50, 273—291. — Примеч. автора.

¹¹ В данном аспекте одной из функций анализа понятий является исследование
вопроса о «нейтральности» индекса к своему окружению. Исследуя допущения, ле­
жащие в основе отбора (и подтверждения правильности для данной группы населе­
ния) тех или иных наблюдаемых величин в качестве индексов (например, религиоз­
ная принадлежность или шкала установок), анализ понятий разрабатывает соответ­
ствующие тесты, позволяющие подтвердить, что индекс действительно извлечен из
его субстрата. Четкую формулировку этой мысли см. в Louis Guttman, «A basis for scaling
qualitative data», American Sociological Review, 1944, 9, 139-150, esp. 149-150. — При-
^меч. автора.

Социологические интепретации post factum

В эмпирическом социологическом исследовании часто случает­ся, что сначала собирают данные, а лишь потом подвергают их тол­кованию. Эта методика, при которой наблюдения находятся под ру­кой, а интерпретации применяются к данным впоследствии, имеет логическую структуру клинического исследования. Наблюдения мо­гут напоминать историю болезни или носить статистический харак­тер. Отличительная черта этого метода состоит в том, что интерпрета­ция дается после того, как были сделаны наблюдения, а не в том, что эмпирическую проверку проходят заранее продуманные и созданные гипотезы. При этом негласно допускается, что сложившихся обоб­щений вполне достаточно для того, чтобы их можно было хотя бы при­близительно применить ко всем имеющимся данным.

Такие объяснения post factum, предназначенные для «объяснения» наблюдений, отличаются по своей логической функции от обманчи­во сходных методик, когда материалы наблюдения применяются для выведения свежих гипотез, которые предстоит подтвердить новыми наблюдениями.

Обезоруживающей характеристикой этого метода является то, что объяснения действительно согласуются с данным кругом наблюде­ний. Это неудивительно, поскольку отбираются только те гипотезы post factum, которые действительно соответствуют этим наблюдени­ям. Если основное утверждение верно, а именно: что интерпретация post factum применяет достаточно подтвержденные теории, — тогда этот вид объяснения действительно «озаряет огненными молниями темный хаос материалов». Но если, как это чаще бывает в социологи­ческой интерпретации, гипотезы post factum являются также гипоте­зами ad hoc* или, во всяком случае, имеют очень слабое предвари­тельное подтверждение, тогда такие «скороспелые объяснения», как их назвал Г.С. Салливан, вызывают ложное ощущение адекватности вместо того, чтобы подтолкнуть к дальнейшему исследованию.

Объяснения post factum скорее остаются на уровне правдоподобия (малой доказательной ценности), чем приводят к «убедительному до­казательству» (высокой степени подтверждения). Мы имеем дело с правдоподобием, а не убедительным доказательством, когда интер­претация согласуется с каким-либо одним набором данных (что обыч­но и приводит к решению использовать именно эту, а не какую-либо другую интерпретацию). Правдоподобное объяснение означает так­же, что не были систематически изучены альтернативные интерпре-

* произвольный, надуманный (лат.). — Примеч. пер.

тации, в той же степени согласующиеся с этими данными, и что вы­воды, сделанные из этой интерпретации, не были проверены новыми наблюдениями.

Логическая ошибка, лежащая в основе объяснения post factum, ба­зируется на том, что у нас имеется более или менее широкий круг не­зрелых гипотез, каждая из которых в какой-то мере подтверждена, но предназначена для объяснения совсем других, даже противопо­ложных категорий случаев. От метода объяснения post factum нельзя избавиться хотя бы потому, что он абсолютно гибкий. Например, сообщается, что «безработные обычно читают меньше книг, чем раньше». Это «объясняется» гипотезой, что в результате безработи­цы возрастает беспокойство и поэтому любая деятельность, требу­ющая сосредоточенности, например чтение, становится затрудни­тельной. Такое объяснение вполне правдоподобно, поскольку есть некоторые свидетельства того, что возросшее беспокойство может иметь место в таких ситуациях, и поскольку нездоровая озабоченность действительно мешает упорядоченной деятельности. Если же потом сообщают, что первоначальные данные ошибочны и в действитель­ности «безработные читают больше, чем раньше», тут же может по­явиться новое объяснение post factum. Теперь оно заключается в том, что у безработных больше свободного времени или что они занима­ются тем, что должно повысить их уровень. Следовательно, они чита­ют больше, чем прежде. Так что, какими бы ни были наблюдения, всегда можно найти новую интерпретацию, которая «подходит к фак­там»¹². Этого примера достаточно, чтобы показать, что такого рода реконструкции служат лишь иллюстрациями, а не проверкой. Имен­но логическая неадекватность конструкции post factum заставила Пирса заметить:

Суть индукции в том, что выводы теории нужно сначала применять к неизвестному или практически неизвестному результату эксперимен­та; и что фактически удостовериться в этом нужно лишь впоследствии. Ибо если мы будем отбирать явления таким образом, чтобы они со­гласовывались с теорией, то только от нашей изобретательности и усер­дия будет зависеть, сколько мы их найдем¹³.

Такие реконструкции обычно уходят от точной формулировки условий, при которых гипотезы окажутся верными. Чтобы отвечать

¹² Подходящие данные собраны не были. Но о правдоподобии второй интерпре­тации см.: Douglas Waples, People and Print: Social Aspects of Reading in the Depression (Chicago: University of Chicago Press, 1937), 198. — Примеч. автора.

" Charles Sanders Pierce, Collected Papers, ed. Charles Hartshorne and Paul Weiss (Cambridge: Harvard University Press, 1932), II, 496. — Примеч. автора.

этому логическому требованию, подобные интерпретации должны были бы иметь характер предсказания, а не давать объяснения зад­ним числом.

Как подходящий пример можно процитировать Блумера, кото­рый неоднократно утверждал, что анализ документов Томасом и Зна-нецким «оказывается всего лишь правдоподобным»¹⁴. Основу прав­доподобия составляет согласованность интерпретации и данных; от­сутствие убедительных доказательств вызвано неспособностью обес­печить четкие тесты интерпретаций помимо их согласованности с начальными наблюдениями. Анализ подогнан к фактам, и нет ника­кого указания на то, какие именно данные можно было бы использо­вать в качестве опровержения авторской интерпретации. В результа­те документальные доказательства просто иллюстрируют, а не прове­ряют теорию¹⁵.

Эмпирические обобщения в социологии

Часто говорят, что цель социологической теории — дать форму­лировки социальных закономерностей. Это неразвернутое утвержде­ние, и поэтому оно требует уточнения. Существует два вида форму­лировок социологических закономерностей, существенно отличаю­щихся по их отношению к теории. Первый из них — эмпирическое обобщение: отдельное утверждение, обобщающее наблюдаемые за­кономерности отношений между двумя или более переменными¹⁶. Социологическая литература изобилует такими обобщениями, кото­рые не были освоены социологической теорией. Так, в качестве при­мера можно привести «законы» потребления Энгельса. Или обнару­женная Холбвахсом закономерность, что расходы на еду для одного взрослого у рабочих больше, чем у служащих с таким же уровнем

¹⁴ Herbert Blumer, An Appraisal of Thomas andZnaniecki's «The Polish Peasant in Europe and America» (New York: Social Science Research Council, 1939), 38, см. также ibid., 39, 44, 46, 49, 50, 75. — Примеч. автора.

^ls Трудно понять, на каком основании Блумер утверждает, что эти интерпрета­ции не могут быть простыми случаями иллюстрации теории. Его замечание, что эти материалы «приобретают значение и смысл, которых у них не было», подошло бы в целом к объяснениям post factum. — Примеч. автора.

¹⁶ Такое употребление термина «эмпирический» является обычным, как отмеча­ет Дьюи. В этом контексте «эмпирическое означает, что содержание данного утверж­дения, основанного на реальных фактах, — это лишь набор закономерных сочетаний постоянно наблюдаемых особенностей без всякого объяснения, почему такое сочета­ние имеет место; без всякой теории, формулирующей его обоснование». John Dewey, Logic: The Theory of Inquiry (New York: Henry Holt & Co., 1938), 305. — Примеч. автора.

дохода¹⁷. Такие обобщения могут отличаться большей или меньшей точностью, но это не влияет на их логическое место в структуре ис­следования. Гровс и Огберг обнаружили, что в американских горо­дах с большим процентом занятых на производстве также в среднем несколько больший процент молодежи, состоящей в браке; это обоб­щение было выражено уравнением, показывающим степень этой связи. Хотя утверждения такого порядка важны в эмпирическом ис­следовании, великое множество таких утверждений лишь поставля­ет сырье социологии как дисциплине. Теоретическая задача и ори­ентация эмпирического исследования на теорию начинаются с того, что связь этих закономерностей с системой взаимосвязанных пред­ложений устанавливается опытным путем. Понятие направленного исследования подразумевает, что отчасти¹⁸ эмпирическое исследова­ние организовано так, что если и когда обнаруживаются эмпиричес­кие закономерности, то они имеют непосредственное значение для теоретической системы. В той мере, в какой исследование является направленным, логическое обоснование обнаруженных закономер­ностей выдвигается до их получения.

Социологическая теория

Второй вид социологического обобщения, так называемый науч­ный закон, отличается от предыдущего, поскольку является форму­лировкой инвариантности, выводимой из теории. Малочисленность

¹⁷ Обобщение огромного количества таких закономерностей см. в С.С. Zimmerman,
Consumption and Standards of Living (NewYork: D. Van Nostrand Co., 1936), 51 (I — При­
меч. автора.