VI. 1701. 16 февраля. Письмо Ивана Берулы, миссионера в Москве. Без адреса. Копия

Сиятельный князь, достоуважаемый наш покровитель! ³² Пользуясь представившимся случаем, обращаемся с письмом к вашему преосвященству и, повергшись к вашим стопам, целуем вашу священную одежду и приносим тысячу благодарностей за все до сих пор оказанные вами нам благодеяния. Мы оба живы, здоровы и невредимы в нашем служении Богу и ближним. Отец Франциск, пробыв 9 месяцев в Азове близь Черного моря, возвратился в Москву накануне нового 1701 года. Что он там и в других местах сделал, об этом, не сомневаюсь, он сам написал или напишет. Я оставался дома и не мало был занят нашим храмом и училищем. В моем училище кроме других князей и бояр находится и брат князя Петра Алексеевича Голицына, нынешняго посла в Вене, который своими успехами выдается из других. В очень скором времени поступит князь Долгорукий и многие другие. Сюда прибыло несколько киевских монахов и уже стали учить в школах; но никто из моих учеников не желает переходить к ним. Монахи угрожают мне, что будут хлопотать пред светлейшим царем, чтобы все мои ученики понуждены были посещать их школы. Чтобы этого не случилось, я принял меры, — начал учить моих учеников кроме латинского языка еще и немецкому языку, который светлейший царь любит, а киевские монахи не знают. Я посетил недавно достопочтеннейшего митрополита, [62] вице-патриарха (патриарх умер в прошлом сентябре месяце), который оказал мне большую честь и расположение. Он заслуженный киевский профессор богословия, вызван в прошлом году светлейшим царем в Москву и, как человек весьма уважаемый за свою ученость, сделан по желанию царя митрополитом и вице-патриархом. Почти час он со мной беседовал с большой любезностью, однако я не мог еще проникнуть в его душу. Мне не нравится, что он, как говорят, был когда-то римско-католик, а теперь стал другим; разве Бог снова переменил или переменит его мысли к лучшему. Он нравится светлейшему царю, но не очень нравится народу за то, что крестит (крещен?) по нашему обычаю, что еще молод, — ему 40 лет, — и что ученый. Они боятся, как бы он не стал вводить новшеств. Он напротив высказывает рвение к проповедыванию, наставлению священников и к другим подобным делам.

Наша община постоянно уменьшается, так как многие умерли, а в недавнее время еще многие убиты или взяты в плен шведами у Нарвы.

Теперь решительно нет никого из наших, кто был бы особенно близок или известен светлейшему царю; у лютеран и кальвинистов напротив есть очень много лиц, стоящих всегда близко к светлейшему царю. Те офицеры католики, какие теперь есть в Москве, уже готовятся уходить в лагерь, и по уходе их в нашем храме будет едва лишь несколько мужчин; за то довольно много женщин, особенно более бедных, нуждающихся в помощи, которым мы охотно помогаем, пока у самих нас есть что нибудь, а чтобы нам иметь что нибудь, мы опять умоляем ваше преосвященство, благоволите похлопотать, чтобы мы могли во время получать наше содержание, так как здешний банкир не хочет нам ничего давать, пока не получено будет новое приказание из Вратислава. На эти средства не столько мы живем, сколько бедные и сироты, которых мы из жалости содержим. Если не придут деньги на наше содержание, то все мы будем голодать. В частности умоляю я ваше преосвященство, благоволите прислать для моих, [63] действительно прекрасных, учеников какие нибудь награды, — образа, картинки, изображение агнца, четки и проч., так как все это весьма нравится русским, а здесь этих вещей нет в продаже и нельзя их купить. И я, и все мои будем крайне обязаны вашему преосвященству за вашу любовь и милость. Почтительнейше поручая себя вам, целую ваши ноги и остаюсь вашего преосвящества клиент и премного обязанный слуга, Иван Берула, папско-императорский миссионер в Москве. Москва, 16 февраля 1701 года.

VII