II. 1699 г. 23 июня. Письмо отца Франциска Эмилиана (без адреса)

Достоуважаемый во Христе отец! До сих пор ничего нельзя было написать вашему преподобию о нашей миссии, потому что небезопасно было писать. Пакет самого господина посла был распечатан, неизвестно, здесь ли, или в Польше, поэтому нельзя было доверить письма даже и [17] посольской окказии. Хотел было я послать письмо через двух возвращавшихся священников; но так как здесь сильно угрожали, что до перехода их через границы в Смоленске будут пересматривать их вещи, то я не желал подвергать этой опасности и моего письма.

Первая просьба, с которой мы обращаемся к вашему преподобию, состоит в том, чтобы вы благоволили восполнить то, чего мы не могли сделать, именно, воздать должную благодарность возвращающемуся славному господину послу, который в продолжение дороги имел о нас необычайное попечение, а во время его пребывания здесь заменил нам родную мать даже с ущербом для своих денежных средств и удобств жизни. Храм, библиотека, наша экономия и здешние бедные всегда будут вспоминать о нем с благодарностью. Все, что только возможно было сделать при здешних обстоятельствах, он сделал для нас. Да вознаградит его Бог тысячекратно; я же, конечно, никогда не перестану вспоминать его перед алтарем Господа.

Наш въезд совершился благополучно, так как г. посол, при его чрезвычайном благоразумии, так устроил, что все вышло как нельзя более естественно и не возбуждало никаких вопросов или сомнений. Все сделано смело, с благоразумною свободою, как будто так и должно было быть. Не обошлось, однако, без некоторых испытаний. Не малое беспокойство овладело нами в Литве в 50 милях до въезда в Московию. Мы сами собственными ушами слышали говор, что в Московию едут иезуиты, а в 4 милях от Смоленска какой-то поп не хотел принять в дом наших слуг, говоря: «вы везете с собой бусурманов, иначе, поганых иезуитов»! Но милосердный Бог ради любви к ордену св. Матери все это обратил в ничто. В Смоленске попы стали испытывать нас, а здесь в Москве г. посол тотчас подвергся допросу на первом же совещании, но и тут мы счастливо провели всех. Новая появилась тревога, когда вследствие продолжительного сожительства с нами стали предаваться подозрениям здешние священники-миссионеры, но и из этого не вышло никакого вреда нам.

Новую тревогу возбудил мой бывший ученик, [18] встретившийся здесь со мной, но по Божию устроению случилось так, что он находился в бедственном положении и крайне нуждался. Признаюсь, я не жалел денег, пока не вывел его из нищеты. Надеюсь, он всегда будет мне благодарен и верен; но так как я знаю, что все человеческое изменчиво, то, не полагаясь на него, и дорожа апостольской свободой, я потребовал чрез отца Книттеля из славянских стран письменное удостоверение об нем, и так как оно уже у меня, то я ничего не боюсь, потому что ему пришлось бы (так как я мог бы показать противное его доносу) сперва вытерпеть троекратный кнут, как здесь говорят, или публичное сечение, прежде чем он добился бы чего нибудь против меня. Но самая большая опасность и притом такая, что по человеческому соображению ее едва ли можно было избегнуть, была в то время, когда сюда возвратился с царем господин Лефорт, и я думаю, что при нем мы едва ли могли бы скрываться более двух лет, потому что, не знаю, на основании каких добытых за границей слухов, он возъимел сильное подозрение насчет нас, и я узнал о некоторых его речах, переданных мне частным образом, хотя наружно он выказывал нам всякую любезность и расположение. Но против крайняго зла и Бог употребил крайнее средство, а именно, смерть, которая и постигла Лефорта здесь в праздник канонизации св. отцов наших Игнатия и Ксаверия.

В Московской Слободе, или как бы в предместьи города, которое называют немецким предместием, мы нашли такое поле для нашей деятельности, которое, если Бог поможет, потребует великого труда и необыкновенного терпения от многих еще миссионеров. Мы верим, что справедливо замечание, которое обыкновенно высказывал благочестиво почивший отец Тихавский, что приятнее трудиться в самой варварской среде, разумея тут человека низшего развития; но он имел в виду лишь одно варварство, а здесь приходится иметь дело и с варварством и, кроме того, еще с самыми утонченными обманами. Но это до сих пор (слава Богу) нисколько не отнимает у нас мужества, [19] напротив увеличило его, и мы готовы тем храбрее стоять за дело Бога, чем более крепки здесь силы диавола.

В этой местности (Слободе) мы нашли почти все европейские народности. Немецкий язык употребляется повсюду, у иных даже в собраниях и его знают все живущие тут иностранцы, но сверх его каждый старается изучить и употреблять и русский язык. Наша католическая паства из всех самая малая по числу; но, что хуже всего, мы нашли ее до такой степени болезнующею, что даже один из этой паствы мог бы занять все время у человека ревностного и серьезно бодрствующего над спасением вверенных ему овец. Почти каждый день приходится пересматривать список и наводить справки, сегодня об одном, завтра о другом, чтобы все видели, что об них хорошо помнят и имеют надлежащую заботливость. Благодаря этой-то заботливости более 12 человек были спасены от того, чтобы их не увлекли наши противники на ложную дорогу своими льстивыми обещаниями (которые здесь умеют отлично употреблять). Приходится восставать против безобразий и преступлений, а это здесь труднее, чем где либо, так как, за что в других странах правосудие наказывает мечом и огнем, здесь по большей части признается не подлежащим взысканию; а когда люди, недостаточно ревностные к делам Божиим, видят такую свободу, то легко догадаться, сколько раз нужно ударять кресивом, чтобы добыть хотя искорку любви к добродетели. Только мольбою во имя всего святого, любовью, долготерпением и горячими просьбами возможно здесь приводить людей к божественному милосердию. Правда, здесь нужно быть и храбрым, но это только для отпора и то я не вижу, у кого бы здесь можно было найти заступничество, потому что здесь не так, как бывает в других странах, что иностранцы имеют своих консулов или покровителей. Здесь все живут в хаосе и каждый кричит: «это свободная страна»! К этому нужно еще прибавить, что большая часть живущих здесь принадлежит к числу таких людей, которые искали здесь спасения, убежали сами или были изгнаны из своих стран за злодеяния, — люди закоренелые в пороках. Ваше преподобие легко поймете, как [20] трудно вести дело с такими людьми. Однако всеблагой Бог сделал то, что многие из них проснулись от своих закоренелых пороков и действительно стали думать о лучшем образе жизни; многие, не исповедовавшиеся уже с давняго времени, были приведены к св. исповеди, а один из них, с которого и началась наша миссионерская деятельность, (одному только Богу за это слава), даже такой человек что ни один священник не мог до сих пор привести его к таинству покаяния. Теперь же всех их, при Божьей помощи, мы привели, наконец, к пасхальной исповеди, за исключением лишь одного, родом итальянца с архипелага; надеемся однако, что Бог сокрушит и этот орех.

Мы нашли здесь часовенку деревянную, в длину 18 шагов, а вышина ее в той части, где стоит народ, была такова, что можно было достать до потолка рукою, но, благодаря затратам господина посла, часовня получила вид небольшого храма, так что теперь имеет в длину 36 шагов, а в вышину везде поднята на 10 локтей, украшена двойным рядом окон с большими стеклами и сверх того имеет удобные и как бы тройные хоры. Кроме большого алтаря во имя Пресвятой Троицы (так называется церковь), здесь имеется еще престол во имя св. креста и Пресвятой Девы; делается еще престол в честь св. ангелов. Все это временно, пока с милостивого разрешения светлейшего царя дерево не будет заменено камнем. Насколько нам возможно было, мы устроили и украсили ясли, гробницу и проч. Так как бывает большое стечение сюда русских и epe-тиков из Слободы, то мы стараемся делать большие праздники возможно более торжественными, прибавляя новые и новые украшения, что, вместе с красотою церкви, производит сильное впечатление на совращенные души. Мы нашли здесь довольно много и притом красивых священных вещей. Здесь есть все, за исключением дарохранительницы, вместо которой мы употребляем серебряную, вызолоченную звезду, — немного больше кисти руки. Славнейший господин императорский посол умножил церковные вещи, а именно: сделал священническое облачение, покровы из серебряной и золотой материи для чаши и антипедиум к престолу, [21] подарил также икону Богородицы-Девы, недавно явившей чудеса в Венгрии, в великолепной раме из персикова дерева, серебряные кувшины, искусно сделанные цветы и другия вещи. Другое священническое облачение подарил славнейший господин посол Польши. Госпожа Лефорт подарила драгоценную материю для двух новых облачений; иные доставили другия вещи, кто что мог по своим средствам. К храму прилегает и наше жилище, состоящее из одного этажа. Оно довольно обширно, как можно видеть из приложенного рисунка; ¹² но и наше жилище мы нашли кое-где развалившимся и починили его преимущественно на свои деньги. Здесь мы благовествуем беднякам. В нашем обществе не много можно насчитать влиятельных и богатых и потому мы предпочли убавить средства у себя, чем обременять нашу общину. За то тем свободнее мы можем отдаваться своему апостольскому званию, чем меньше издержек приходится нам просить у нашей общины, потому что меньше наша зависимость от нее, и дай Бог, чтобы мы могли быть совершенно свободны! Это было бы и для общины приятнее и для распространения славы Божией полезнее. Для пользы этой миссии славнейший господин генерал Гордон, родом шотландец, подарил драгоценное и весьма полезное для нас сокровище, — библиотеку, а господин императорский посол еще увеличил ее многими книгами, подаренными им. Прилагаем здесь каталог всей этой библиотеки, из которого можно видеть, какова она. ¹³

Сад наш походил совсем на лес. Мы, благодаря участию в издержках господина императорского посла, привели его, к великому удовольствию нашей общины, в прежнее и даже лучшее состояние. Мы также отвели во вновь устроенную цистерну воду, которая обыкновенно заливала всю площадь во время дождя и таяния снега, чтобы из-за этого неудобства, которого теперь нет, столь многие не уклонялись от посещения храма.

В нашем помещении есть место и для школы, и если бы кто-нибудь позаботился достать нам хорошего наставника, то была бы большая слава нам, честь нашей общине и умножение славы Божией. Сами враги наши отдали бы нам [22] на обучение многих детей, которым можно было бы понемногу внушать правила благочестия. Если откровенно высказать вашему преподобию наши мысли, то мы скажем, что лучше вам было бы, если бы мог взять на себя эту заботу член нашего ордена в светской одежде. Господин посол обещал охотно доставить для этого средства, но нужно, чтобы это был человек нашей провинции для большего единства и соглашения в действиях. Москва ведь уже показала, что значит разнородность провинций и каким образом человеческие чувства могут взять верх, когда этой миссией управляли пруссак и богемец. Напрасно думать, что этого теперь не будет. Отдаленность стран не убивает ветхого Адама, а только усыпляет. Кроме того необходимо, чтобы это был человек превосходной и выдающейся добродетели, в особенности он должен обладать смирением, терпением и чистотою нравов, потому что он будет подвергаться тысяче опасностей; но пусть ничто его не устрашит, а руководит им одна только любовь к Богу, потому что эта страна подвержена самым изысканным козням диавола. Учитель должен знать музыку, по крайней мере, уметь играть правильно на органе и быть искусным в пении, потому что без этих знаний он не принесет никакой пользы. Кроме того он должен хорошо знать, если не оба языка (русский и немецкий), то, по крайней мере, немецкий, и притом среди этого изменчивого народа он должен быть готов на всякую случайность, — на смерть, на бедствия. О если бы ваше преподобие прислали нам такого мирского человека! Это — наши простосердечные мысли, а обсудить их благоволите вы, достоуважаемый отец; но это главнейшее наше желание и для этой миссии от этого была бы необычайная польза. Можно бы при этом еще иметь в виду и ту выгоду, что учитель мог бы заниматься и нашим хозяйством и таким образом отец Иоанн мог бы свободнее заниматься юношеством и спасением душ, ибо теперь, для того, чтобы лучше шли наши дела, мы разделили между собой обязанности таким образом: отец Иоанн заведует хозяйством, а я забочусь о храме и его нуждах, а также о делах, какие помимо того возникают. [23]

Что касается здешних еретиков, то у них самые разнообразные вероисповедания, но публичное богослужение совершают, кроме нас, только последователи двух вероисповеданий. Во-первых, последователи лютеранского вероисповедания. Они имеют два каменных, довольно больших и красивых храма и трех проповедников. Эта секта самая многочисленная. Второе исповедание — кальвинское. У них один каменный храм и два проповедника. Кроме того один из их проповедников находится в Архангельске, другой в Белгороде, третий при железных заводах, четвертый при кораблях. Русские в делах веры ненавидят тех и других, и эту ненависть еще больше усилила великая милость, какою пользовался у царя генерал Лефорт. Русские не делают различия между лютеранами и кальвинистами. До сих пор проповедники этих вероисповеданий торжествовали и на нас, как католиков, смотрели с презрением; но, всмотревшись внимательнее в дела, я стал думать, что нам не следует всегда пребывать в бесполезном страхе, а нужно поднять знамя Христа и, вот, с этою целью я попытался любезно и довольно часто внушать более почтенным членам их общества, с которыми встречался, чтобы они поразмыслили, что нужно, во-первых, обращать внимание не на большое число членов общины, а на разрешение совершать общественное богослужение, которое дали царские величества и которое для всех вероисповеданий одинаково; во-вторых, нужно принять во внимание, что нас обыкновенно посылает сюда его августейшее величество император Римской Империи с верительными грамотами и с заявлением открытого покровительства, чего не делается для их проповедников, и хотя их здесь терпят ради Шведских, Датских, Голландских и Английских купцов, но ни один из этих проповедников, кроме Шведского, не находится под явным покровительством; в третьих, Шведского проповедника потому главным образом терпят, что в Шведской земле есть один греческий храм и что этим шведы хотят тщеславиться. Мы можем еще более хвалиться и быть здесь сильными по той причине, что около Буда в округе Пятицерковском и в Трансильвании у нас насчитывается весьма много [24] греческих церквей, которые теперь, по настоятельной просьбе московского посла, приняты под особенное покровительство. В четвертых, мы никогда не делали и не позволяли делать по отношению к ним (еретикам) никаких грубых выходок, и даже, когда вели с ними споры (как то могут засвидетельствовать присутствующие на них люди), не было нами сказано ни одного словечка, которое могло бы их сколько нибудь оскорбить, между тем их проповедники проделывали все это весьма глупо, даже не без оскорбления великих монархов. Согласившись с этими доводами, проповедники утихли, так что теперь они уже не делают на кафедре никаких насмешек над нами и показывают нам необыкновенную любезность, в особенности кальвинистский проповедник Штумпф из Гейдельберга, тот самый, который при жизни Лефорта держал себя самым наглым образом. Невозможно передать, как торжествовали злейшие враги нашей веры кальвинисты при жизни Лефорта. Невозможно описать, каким врагом папы и иезуитов был этот же Лефорт. Величайшее наслаждение доставляла ему небольшая книжечка с эпиграммами на папу и иезуитов, которую он обыкновенно читал и перечитывал. Сколько дурного распространил здесь об отце Вольфе и сам Лефорт и из угождения ему равнодушные и злые католики! Весьма ловкий мастер сочинял подложные письма. Однажды нам принесли целую пачку их. Быть может, он думал, что мы будем его изобличать, но обманулся: от такой заботы теперь освободило нас божеское милосердие. ¹⁴

Что касается русских, то из них самым большим нашим врагом мы считаем князя Бориса Алексеевича Голицына, вице-короля Казанского и Астраханского, брата того Голицына, который был отправлен в ссылку в то время, как здесь находились наши отцы. Он держится такого мнения, что большая часть (католиков, живущих в России) сделалась бы русскими, если бы здесь не было католических священников, и, пожалуй, он прав, потому что сам он великий апостол, обходит море и сушу, чтобы хотя единого обратить к вере. Сколько уже людей погибло, благодаря обольстительным словам Голицына! Впрочем, [25] он относится с почтением к римским священникам, и хотя несколько раз уже не прямо приглашал нас, но до сих пор мы еще не решились познакомиться с ним, пока не будем уметь хорошо говорить по русски, потому что он всегда имеет обычай заводить речь о папе, и если мы не будем в состоянии сейчас же возражать ему по русски так, чтобы и присутствующие хорошо поняли, то нужно опасаться, как бы он не присвоил себе превосходства и не вообразил себя победителем. Один раз я был у него по тому случаю, что через эту страну проезжал и останавливался у него анкирский архиепископ, но при этом разговора никакого не было. Другой нам враг — великий архидиакон кафедрального собора. Это просто фурия по отношению к римлянам. Есть и другие враги: это более старые бояре и купцы, а более молодые не столь ревностны. Настоящего патриарха нам нечего бояться. Жизнь его проходит в спанье, еде и питье водки. Он уже с давняго времени не совершает никакого богослужения, по причине постоянного нездоровья. Его недеятельность, может быть, восполнили бы другие епископы и архимандриты, но не решаются показать своей надменной ярости, потому что царь очень смирил их. Он довольно часто обзывал их ослами. Однако, где только могут, они не остаются без дела. ¹⁵

Был здесь один прекрасный человек, священник-униат, по имени Сильвестр. ¹⁶ Когда заподозрили, что он униат, то обвинили, будто он участник в возмущении и не успокоились до тех пор, пока этому хорошему человеку не отрубили головы, по здешнему обычаю на площади, на плахе. Другой, — диакон, по имени Петр, был здесь мучим тоже за униатство, а потом лишен всего и отправлен в ссылку. Этот диакон возбудил большое удивление, когда явился на собор и своими ответами привел всех в смущение. Haкануне своего пленения он тайно приходил ко мне, вел беседу о некоторых недоуменных вопросах, и, павши на колени в нашем храме, со слезами вверил себя заступничеству Пресвятой Девы и св. Иоанна Непомука. ¹⁷

В настоящее время возвратился из Рима, из греческой коллегии, отец Палладий, который мог бы принести здесь [26] большую пользу; но другой монах донес на него патриарху, что он униат, и патриарх посадил его в тюрьму св. Спасителя, где Палладий и теперь находится. ¹⁸ Недавно у одного русского я совершенно неожиданно нашел прошение, поданное Палладием теперешнему патриарху, которое и прилагаю здесь в переводе на латинский язык:

«Милостивейшему владыке, патриарху Андрею (Адриану) сердечно желаю доброго здоровья.

Если ты еще помнишь мое недостоинство, то знай, что я ввержен в такие бедствия и страдания, что мне уже недалеко до могилы. Выслушай мое дело. Мне недавно дозволено было видеть умнейшие глаза великого архидиакона, и он мне сказал, будто я в Риме отказался и с клятвой отрекся от Бога, наплевал на него и принял римского Бога. Но я совершенно не знаю, какого римского Бога он разумеет. Я отвечал ему, что в Риме не почитают никакого другого Бога, кроме Отца, Творца неба и земли, и его единородного Сына, Иисуса, Спасителя мира, и Святого Духа, в трех лицах единого Бога, которого я чтил и в Москве и в Риме, и что я не приступал ни к какому выдуманному римскому Богу. Сверх того он мне сказал, что за это я должен 49 лет жить в покаянии, как каялся таким же образом какой-то епископ. Я отвечал, что покоряюсь приговору святой православной истинной восточной церкви за всякое прегрешение, если в какое-либо впал. Первого мая случилось мне говорить с весьма уважаемым отцом Пробом (?), экономом великой церкви, который стал укорять меня в том, будто я возвратился сюда, в Москву с коварными, а не с добрыми намерениями. Крайне удивляюсь, что вашей милости доносят на меня столь недостойные и нечестивые вещи, но и за этих доносителей я обязан молиться и умилостивлять Бога, ибо они, ослепленные страстью, не ведят, что творят. Припадаю с глубочайшим почтением к стопам вашим, святейший владыко, и прошу оказать мне милость, освободить от смертельной скорби, в которой я пребываю, и назначить мне судьею отца Иосифа. Отец Иосиф может все проверить, если вы, святейший владыко, благоволите приказать ему это. [27]

Бедный монах Палладий, пребывающий в скорбях, с глубочайшим почтением припадает к стопам».

Да пошлет ему Бог возможно большую твердость! На освобождение его, насколько я мог разведать, нет надежды. Таким образом, диавол, боясь за свое дело, старается всякое маленькое растеньице обессилить и иссушить при самом его прозябании. У этих здешних попов в самой большой ненависти иезуиты. О, если бы с самого начала наши отцы пришли в эту страну не под своим, а под чужим видом! Я уверен, что многое тогда было бы в лучшем положении. Нам не позволили бы и тысячной доли (я могу поклясться в этом) того, что теперь позволяют, если бы знали, что мы иезуиты; тогда бы на все смотрели с подозрением, потому что еретики изобразили иезуитов чернее угля. Сюда доставлена книга за подписью нашего отца Филиппа Авриля, напечатанная в Амстердаме и посвященная господину Любомирскому — поляку, в которой говорится о царе, будто у него падучая болезнь и проч. и о крайних вакханалиях русских. Кальвинисты тотчас перевели эту книгу на русский язык и чтобы возбудить ненависть к католическим миссионерам, представили эту книгу царю и старшим боярам. Но с католической стороны было доказано, что это подложное сочинение. Из различных доказательств мне особенно понравилось следующее замечание, сделанное католиками. Они говорили: «если голландцы-кальвинисты так много заботятся о чести его величества, то должны были бы эту подосланную им книгу не печатать, а уничтожить или отослать обратно автору, тем более, что это еще первое издание, чтобы таким образом не допустить распространения по всему свету вещей подобного рода». Таким-то образом брошено было обратно копье врагу, который теперь молчит об этом. Один брат, проезжавший через эту страну из Персии, доминиканец, по народности француз, по имени Фель, человек, как можно было заметить, несколько поврежденного ума, высказал желание взяться за это дело и написать сочинение против Авриля и ордена. Мы (чтобы не обнаружить, кто мы) прибавили ему еще охоты несколькими поощрительными советами, и если бы он [28] воспользовался ими, то мы уверены, из этого ничего не вышло бы. Он хотел напечатать свое сочинение в Курляндии, в г. Митаве, но не имел удачи; попробовал, и еще с худшим успехом, сделал тоже в Вильне. Желательно было бы подержать этого господина в монастырской ограде. Он обещал здесь, что как только приедет в Рим, то постарается прислать сюда для заведывания миссией на место приходских священников нескольких доминиканцев.

Славнейший господин посол, отправляясь в знаменитый монастырь, называемый Новым Иерусалимом, удостоил и меня взять с собою. В присутствии господина канцлера (дьяка) сибирского приказа нам показали все (достопримечательное) как в храме, так и в монастыре. Я так разговорился с монахами, что мы дошли до приятельских отношений; но когда случайно зашла речь об отцах нашего ордена, то просто невероятно, как много желчи и ярости монахи обнаружили против них: до такой степени сильно работает фантазия и мнение! Удивительно, что весьма многие уже не препятствуют нам входить в храмы, а один поп здесь в Москве впустил меня даже в самое святое святых (как они называют), т.e. в то место, где священник coвершает таинство (евхаристии). Признаюсь, алтари (которых я уже был допущен видеть несколько) у них, согласно уставу восточных христиан, устроены хорошо и довольно красиво; но в самих священниках, когда они совершают какие либо священные службы, замечается большое неблагоприличие. Об этом тем более нужно сожалеть, что они так много заботятся о блестящих и драгоценных священных одеждах. Впрочем, когда они захотят, то умеют довольно точно совершать священные службы согласно уставу, как это я заметил, когда в вышесказанном монастыре они в нашем присутствии совершали литургию. Наконец, у них нет оживляющего духа.

Нам позволено было посмотреть и на мощи и проч., даже прикасаться к ним, чего они ни в каком случае не позволяют лютеранам или кальвинистам, и в делах веры смотрят на них с крайним отвращением. Я внимательно, на сколько мог, исследовал формулы таинств, которые [29] теперь употребляются здесь в неповрежденном виде при всех таинствах. Впрочем, я открыл, что прежде оне бывали повреждаемы. Так немного лет тому назад даже крещение знатных лиц совершалось так, что епископ читал только формулу его, а другой священник совершал самое крещение. Но это злоупотребление и погрешность уже поправлены, не знаю, кем именно, и теперь совершение таинств, что касается материи и формы, приведено в прежний неповрежденный вид, так что я теперь имею хорошую надежду на спасение многих из простого народа, которые в своем невинном неведении живут хорошо и только чисто внешним образом суть схизматики. Я нашел многих самой непорочной жизни, но ненаученных ничему в вере. Когда я предложил одному вопрос о воскресении мертвых, то он изумился, и нужно было довольно долго беседовать с ним, пока он убедился в этом. По крайней мере, здесь можно безопасно собирать плоды, если мы будем внушать простым людям только то, что крайне нужно этой среде и что приготовляло бы душу к полному повиновению истинной церкви. Больше ни о чем нельзя рассуждать с такими людьми, потому что они собственно скоты, совершенно такие же, как любой из диких американских народов; общие же рассуждения не идут в разрез с их религией и они весьма охотно слушают их. Конечно, достойно слез, что этот народ должен погибнуть от духовного голода, потому что не слышит никаких поучений кроме лишь того, что после прочитанного на распев евангелия с амвона читают по славянски беседы св. Златоуста. Но, Боже милосердный! народ слышит слова и звуки, и ничего не понимает! Гораздо лучше делается в кафедральном соборе, где после евангелия какой-то епископ, литовский униат греческого обряда читает проповеди, написанные языком простым, приспособленным к пониманию народа. ¹⁹ Был здесь один муж, весьма преданный нам, отец Андрей монах, который много поучал народ своими небольшими проповедями, но он уже умер; другим таким был диакон Петр (о котором мы упоминали выше), но теперь он отправлен в ссылку. Единственным человеком, способным произносить проповеди, [30] остается отец Поборский, царский духовник, весьма доброжелательно относящийся к нашим. Что не оказывается никто способным для таких дел, нет никакой другой причины кроме нерадения попов. У них есть весьма много и прекраснейших сочинений, переведенных на славянский язык из сочинений св. отцов и других авторов, и им дают эти книги даром, без денег, но никто не хочет читать их. Отсюда и происходит то несчастие, которое coзнают и оплакивают сами русские, именно, что попы, хотя бы и желали, не умеют наставлять народ в таинствах веры. Народ весьма охотно слушает проповеди и, когда приходят в нашу церковь, то вслушиваются внимательно, разинув рот, хотя ничего не понимают. Я слышал, что многие желают, чтобы нам позволено было говорить проповеди по русски, но нет никакой надежды, чтобы это было нам разрешено. Россия или Московия не есть несокрушимый орех, и если бы всеблагой Бог сжалился, то только нужно было бы получить царское разрешение, и невозможно исчислить, какое огромное количество народа перешло бы на нашу сторону. Соглашаюсь, что это дело не обошлось бы без мучеников, но мученичество-то мы и готовы бы принять на себя ради награды от Бога. Многие монахи суть или униаты, или весьма близки к унии, а еще больше таких, которые имеют прекрасное мнение о наших делах. В Киеве есть монастырь, состоящий весь из униатов, которые весьма ловко умеют обходить козни здешних, однако последние повсюду называют их еретиками. И недалеко от Москвы есть тоже целый униатский монастырь, над которым начальствует архимандрит, муж весьма ученый и святой жизни, который всегда тайно вызывает себе из Польши кандидатов. Своим благоразумием он умеет все устроить прекраснейшим образом, и имеет теперь в своем монастыре все поляков; но так как они хорошо знают русский язык, то их и считают русскими. Да поможет Бог его стараниям на радость св. церкви! Это, однако, такого рода вещи, которые составляют секрет, и их знают лишь три человека. ²⁰

Есть весьма много и других таких, и один только [31] страх удерживает их от унии. Здешний народ, хотя и гнушается и избегает латинских монахов, но к нам выказывает расположение. Уже два раза случалось, что меня спрашивали, не католический ли я священник, и после того оставляли без малейшего оскорбления, а то и принимали со всевозможной почестью. Мы можем свободно ходить, где нам вздумается, в своей духовной одежде, и когда я по собственному желанию ходил по отдаленнейшим частям города или заходил в храмы, то никогда не надевал сверху шубы или дорожного платья, чтобы народ больше привыкал к нам. Об этом всего более следует стараться, потому что в Московии нам гораздо полезнее и надежнее расположение народа, чем вельмож, которые подвержены всякой перемене судьбы и сами не знают, в каком положении их дела, а теперь еще более нам нужно остерегаться быть вхожими к кому либо из них, когда царь подозревает в неверности почти всех бояр и других знатных лиц. Расположение же народа больше всего следует приобретать кротким обращением, которое укрощает даже самые свирепые характеры и которого они преимущественно ожидают от священнослужителей. Нужно его приобретать также великим терпением, перенося с несокрушимым духом грубые их нравы и не отгоняя никого, когда бы он ни пришел. Хотя от этого выходит, что вы не можете свободно располагать ни одной минутой и часто принуждены откладывать дневные занятия до поздней ночи; но ведь мы знаем, что и сделались мы миссионерами для того, чтобы заботиться не о своих удобствах, а об удобствах других.

Много также приносит нам пользы раздача лекарств больным. О, если бы Божие милосердие послало мне столько средств, что я мог бы завести небольшую аптечку простейших лекарств! Многие, даже большинство больных погибают часто от недостатка простых лекарств. На таком огромном пространстве два наших католических медика никак не могут удовлетворить потребностям оставленных без помощи бедняков, когда их удерживают от этого так сильно услуги царю и боярам. У нашего же храма бедняки получают большие милостыни, чего не делают [32] еретики, и за чтo бедняки много прославляют католиков. Желательно было бы, чтобы этот (русский) народ учился наукам, потому что в способностях у него нет недостатка. В настоящее время пробивается уже некоторая надежда. Из бояр по латыне уже говорит вышеупомянутый Борис Голицын. Его обучил этому некий наш отец, родом поляк, которого Московитяне привели сюда пленником из Литвы около 1649 года и которого этот самый князь удивительно как хвалит за добродетель. Кроме этого князя говорят по латыне двое других бояр, именно: боярин Артамонович ²¹ и боярин Глебов. По итальянски говорят оба другие Голицины Дмитрий и Федор, а также боярин Лопухин, брат царицы. Хотя последний из них сильно добивается иметь с нами сношения, но мы нашли нужным деликатно отклониться от этого. Так как царица заключена в монастырь и отвергнута, то мы не знаем, какое положение он после того будет занимать у царя, и как бы не возникло у царя какое либо подозрение. По итальянски говорят и многие другие, и по приказанию царя итальянскому языку публично обучают здесь два монаха, родом с Кopциры. Отец Иоанн взял на себя труд обучать латинскому языку и уже несколько русских детей с хорошими способностями собрано для этого. Мы нисколько не мешаем им держаться их религии, — в определенные дни посылаем в их церкви, в положенное время даем им постную пищу и проч. Видя это, и другие, весьма, многие обещали присылать своих детей, потому что сначала попы были против этого и говорили, что дети непременно будут нами совращены; но для нас пока достаточно и того, что дети учатся и становятся способными читать наших авторов, чего больше всего и домогался некогда наш Поссевин. Я надеюсь, что с течением времени некоторые извлекут из этого обильную пользу. Они любят математику и удивляются ей, но не хотят понять, что необходимы некоторые издержки для опытов. Я сделал кое-кому несколько оптических подарков и другия вещи. Все эти вещи весьма охотно были приняты и расхвалены, как нельзя более. В благодарность мне присланы рыба, куры, водка и проч. все такие вещи, которые можно легко [33] достать за 5 грошей на наши деньги. Кроме сына господина генерала Гордона я имею много и других, русских учеников. Сколько нужно было убеждать их, чтобы они начинали учиться по порядку, с самых первых начал; потому что они желают все иметь скоро, да и весь этот народ не терпит медленности. В настоящее время мы дошли до решения треугольников и теперь они уже сами собою любуются. О, если бы Бог дал, чтобы здесь когда нибудь появились училища; потому то в Киеве и в окружающей его местности весьма много униатов, что там процветают даже высшие училища, и просвещенному уму легко находить истину.

Многие купцы и весьма многие из народа желают, чтобы у нас была каменная церковь, и от некоторых купцов я мог бы надеяться на значительное вспомоществование для постройки здания, но из нашего общества (я предпочитаю писать правду, чем угодливо говорить неправду) никто до сих пор не настаивал на осуществления этого, и если бы славнейший господин посол не взял на себя заботы об этом деле и не напомнил, то никто не проронил бы ни одного словечка. Были даже такие мнения, что этого дела невозможно сделать. Мы однако надеемся, что милосердый Бог поможет своему делу. Признаюсь, что многие из бояр противятся этому, в особенности Борис Голицын, который публично при каком-то случае заявил, что он всячески будет противиться, говоря: «если католики будут иметь благоустроенный храм, в котором будут иметь возможность совершать службы по своему обряду, то многие наши храмы опустеют, потому что у католиков есть что-то особенное в их службах, чем они могут прельстить наш народ». Но Бог сокрушит и это препятствие! Впрочем, что касается русских, то мы желали бы лишь иметь возможность возвратить назад всех тех, которые перешли в схизму, когда здесь не было католических священников, каковых, без сомнения, не малое число. В числе их есть и особого рода отступники, именно, отступники и от священного сана и от веры. Один из таких, диакон — доминиканец Лаврецкий, человек уже старый, служит переводчиком, другой — лаик из нашего ордена, некогда бывший [34] аптекарем в Вильне, а в настоящее время имеет место здесь в царской аптеке и женат. Пришла сюда одна беглая монахиня из Бельгийских стран. Всеблагой Бог устроил так, что об ней сделалось нам известно по одному удивительному приключению. Было весьма трудно иметь с нею сношения и долго не удавалось дело; наконец с божьей помощью она помещена в безопасное место.

Кроме русских у нас есть дела с армянскими и персидскими купцами, но дела весьма приятные, потому что они имеют обыкновение часто ходить в нашу церковь и дружески с нами разговаривают. Не все они римского исповедания, или униаты, многие из них евтихиане и несториане, но так как русские не пускают вообще армян в церкви, то все они обыкновенно идут в нашу церковь. Обыкновенно чрез них пишет к нам отец Иоанн Баптист Ламаччи, миссионер нашего ордена в Шемахе, за Каспийским морем, ближайший наш сосед, живущий от нас на расстоянии двухмесячного пути или 540 миль. Через них-то он сообщает нам о ходе своих дел. Он имел такую же корреспонденцию и с нашими священниками, бывшими здесь прежде нас. Татары, находящиеся здесь, разного рода: двое из них находятся в лоне нашей церкви, — один калмыцкий татарин, другой монгольский. Здешние татары разделяются на два вида: во-первых, пленные из Крыма, Очакова, Буджака и с берегов Черного моря, из населяющих Армению и Трапезунд до берегов моря. Все они магометане. Страна живущих по направлению к Армении на географических картах помечена названием Кумании или Коммании, собственно же называются они кубанскими татарами от первоначального их пребывания на Кубани. У них много есть пленников-христиан, некогда взятых в Венгрии и проданных туда. Некоторые из пленников спаслись бегством. Так, здесь есть двое из Кайзерстенского полка; но многим из них бегство сюда к русским послужило еще большим несчастием, так как их насильно стали перекрещивать, заставлять жить по русским обычаям и быть вечными рабами еще в худшем рабском состоянии (как это сами они мне говорили), чем у татар. Самым счастливым [35] был некто из Гондольского полка, взятый в плен в Ветеранской битве, так как он пришел сюда в то время, когда здесь находился господин посол, который взял его под свою защиту и увез отсюда. Во-вторых, татары, которые живут от Астрахани вверх до изгиба Волги, а также в другую сторону до Джагатая и Тибетского царства. Все они магометане. Но есть еще татары язычники. Мордвины язычники почитают лошадиную шкуру, и находятся недалеко от Москвы. Живущие у реки Оби, как мне рассказал один родственник господина сибирского канцлера, каковы, напр., остяки, тунгузы, тингоесты и проч., почитают тех животных, которые более всего вредят им. Остальные преданы великому ламе из Баранталы. Из них есть некоторые и в Москве. У них есть и здесь свои идолы, весьма удивительные. Самогиты (самоеды), живущие близь Архангельска, почитают вместо Бога сделанный с удивительным искусством из теста рог барана. Этого бога мы имели в своих руках; насильно взял у них господин генерал Гордон, когда начальствовал в их странах.

Что делается в Югрии, есть ли там до сих пор какие либо следы нашей веры, которую занес туда в 1249 году некий доминиканец, открывший те народы, от которых произошли и венгры, и пребывавший там, ничего я не мог узнать. Мне сказали имевшие с ними сношение, что они на войне нападают по обычаю наших венгров и имеют свой особенный язык, но не могли мне сказать, венгерский ли это язык, так как не знали его. ²²

Я познакомился также с одним купцом, который знает Тибетское царство (отсюда можно дойти до Тибета или, как обыкновенно говорят русские, в Девет в два месяца), но также ничего не мог узнать или они не умели мне сказать, есть ли там следы св. веры, которую занес туда около 1626 года почтенный отец Андрат и затем некоторое время распространяли ее наши отцы.

От татар-магометан мало можно ожидать успеха, потому что они весьма упорны, но все-таки, полагаю, их скорее можно смягчить, чем настоящих турок. У татар, живущих у Волги и за Волгой магометанство смешано со [36] многими еврейскими обрядами, ибо они не меньше иудеев кричат из открытых окон, когда бывают молния, бури и проч., как можно было заметить даже у живущих здесь.

От язычников, я полагаю, будет самый больший успех, потому что большинство из них (как я заметил, разговаривая с ними здесь при разных случаях чрез переводчика) я нашел не неспособными войти в царство Божие; но покамест со вздохами и рыданиями мы принуждены быть праздными зрителями такой великой гибели столь многих народов, столь многих стран, которых зависть диавола держит запертыми с помощью коварства и упорства московитян. Правда, если я куплю здесь татарина, то могу его крестить, но никогда нельзя будет ему верить, потому что хотя бы он украл все мое имущество или не хотел бы подвергнуться исправлению, и убежал под защиту русских, он может быть спокоен, как уже и показали многие бывшие здесь примеры. Мордвины при деде нынешняго царя были насильно обращены в русскую веру. Туда отправлены были к ним попы; их массами приводили к воде и, когда они переходили через воду, попы читали формулу крещения, затем дали им кресты и русские иконы, говоря: «вот это будут ваши боги» (ибо всегда в русском простом народе икону называют именем Бога). В этом и заключалось все наставление в вере. Но, после того, как мордвины, пoвесив этих богов в своих юртах (?), стали претерпевать необычайные бедствия, они завязали всех этих богов в мешки и отправили их чрез послов обратно в Москву, говоря, что желают оставаться при прежних своих обычаях. Послы вместо ответа получили сечение, а затем им позволено было уйти и жить по своей воле, как это теперь и есть.

В Сибири, которая все более и более заселяется отправляемыми туда ссыльными, русские имеют уже и свои церкви и своих священников (popas), но священники имеют там меньше значения и менее видны, чем здешние. Несколько лет тому назад здешний купец Филатилов доставил в Китай священника, который получил там разрешение, не знаю, в каком месте, выстроить церковь. В первый же [37] день, как открыта была церковь и он стал совершать литургию, двенадцать китайцев присоединилось к русской схизме. Отцы нашего ордена, увидев это, устроили так, что церковь была закрыта, а священник (popas) принужден был удалиться за пределы государства, в соседнюю московскую землю. Так, по крайней мере, рассказывают русские. Отсюда-то те слезы (нарекания)! Между тем, неблагодарный здешний народ должен был помнить те великие благодеяния, какие он получил от нашего ордена. В то самое время, как мы уже здесь, сюда приведен в цепях воевода той русской земли, которая граничит с китайскими владениями. Он посылал своих людей на грабеж. Они наделали разного рода убытков китайцам, которые и потребовали от этого воеводы удовлетворения. Испугавшись китайцев, воевода одним из своих людей отрубил головы, другим отрезал носы и уши. Такой поступок возбудил сильный мятеж в том народе, который не мог выносить, чтобы воевода наказывал за то, что сам приказывал делать, и хотел этот народ отдать себя и свою землю китайцам. Но этому воспротивились наши отцы и восстановили нарушенное спокойствие, как удостоверяют в этом известия, полученные здесь прошлою зимою. Я имел все это дело из канцелярии (за деньги, ведь, можно иметь все), но у меня не было переводчика, который бы мог списать это.

Равным образом немного лет тому назад русские перешли за свои границы и присвоили себе часть китайской земли, на которой была более богата ловля соболей, и не xoтели возвращать назад ту землю китайцам. Китайцы выступили против русских с 300 тысяч солдат, тогда как у русских было не более двенадцати тысяч, и китайцы совершенно истребили бы их, если бы не вмешались наши отцы и не выпросили для русских пощады, как рассказывал очевидец, сам бывший там в то время, благочестиво уже почивший господин Шмаленберг; но другой, товарищ его, русский, Головин, чтобы оправдать себя в том, что потеряна эта земля, не постыдился свалить всю вину на иезуитов, будто они сами привели войско против них и проч. ²³

Когда там был послом здешний купец, находящийся [38] теперь здесь, по имени Иренбрандт, то его китайцы не пустили бы к себе, если бы не помогли ему наши отцы. Он и бывшие с ним еретики отлично разыграли роль католиков. Впрочем, один из них, хирург, которого в столь многих странах нигде не могли обратить в католичество, был там обращен в католическую веру нашими отцами. Он возвратился сюда и теперь уехал отсюда в католические земли. О, если бы мы могли побольше удалять за границу подобных этому хирургу, потому что теперь мы находимся между двух огней: нам было бы приятно иметь здесь побольше католиков, но в тоже время больно постоянно видеть, как они подвергаются опасности подпасть самому тяжкому обвинению, а какие это и как велики опасности подвергнуться гибели, легко мог бы выяснить всякий, кто любит истину и пробыл здесь хоть немного времени.

Но возвращаюсь к Китаю. Сами русские признают, что испытали там от лиц нашего ордена великую любовь и отеческое расположение, весьма их хвалят, а что касается купцов, то я достовернейшим образом знаю, что они весьма охотно возили бы с собою туда наших людей, потому что это доставляло бы огромную пользу и им было бы выгодно иметь с собою таких лиц; но диавол и тут занял дорогу вельможами, которых подстрекнули кальвинисты. Так как здешняя страна вступила в большие торговые сношения с голландцами, а теперь даже и с англичанами, то вельможи прилагают крайнее старание, чтобы здешний краткий путь из Европы в Китай не был доступен иезуитам, потому что русские скорее согласились бы, чтобы их всех изгнали из Китая, нежели дать возможность хотя бы одному иезуиту проникнуть к китайцам. Они говорят, что где иезуиты, там нет над их делами божьяго благословения, а только одни несчастия. Когда же в разговоре затрогивалась та мысль, неужели никакой купец не мог бы взять с собою, по крайней мере, иного католического священника, то мне дан такой ответ, что всякий (латинский священник), который бы покусился пройти туда через Сибирь, непременно будет заподозрен, что он иезуит, и что [39] тогда такой купец будет в опасности подвергнуться смертной казни и лишению всего своего имущества.

Это мне подтвердил и славнейший господин посол. Он сказал, что русские считают тайными иезуитами тех отцов францисканцев, которые весьма недавно пытались пробраться в Китай чрез Сибирь, и еще недавно русские спрашивали посла, ушли ли уже его иезуиты. Итак, ваше преподобие, видите, как усердствует в этой стране диавол против нашего ордена и чего бы он не сделал нам уже за одно то, что мы здесь находимся, если бы его не сдерживал наш возлюбленнейший архангел Михаил, избранный нами ocoбенным нашим покровителем.

За 6 месяцев до нашего приезда прибыл сюда из Бельгии отец Лаврентий фон Дугуне, бывший впродолжение 12 лет нашим миссионером в Голландии. Он был здесь химиком в аптеке нашего католического аптекаря, но выдал себя, показав в разных случаях в обществе слишком большие знания канонического права и проч., и вследствие этого, равно как и вследствие частого приобщения св. тайнам, возбудил подозрение, что он тайный монах, и был бы в большой опасности, если бы одно богобоязненное лицо не рассеяло осторожно этой опасности и не удалило его в Персию с армянами под видом слуги. Нельзя было наверное узнать, по какой дороге это лицо направило его потом в Китай. Здесь я познакомился с неким армянским купцом, знающим итальянский язык, который мне разъяснил, что есть другая дорога в Китай более краткая, чем через Тобольск и Сибирь, — это именно через Caмарканд; но так как принципал этого купца вдруг решился уехать, то я и не мог с ним больше видеться и получить более полные сведения об этой дороге. Я желал бы переслать вам те сведения, какие уже получил, но у меня неверная карта. Бог даст другой удобный случай. Конечно, я мог бы узнать и побольше, но неудобно было, потому что нужно выведывать, как бы мимоходом и как бы сетью вылавливать, чтобы не обратить внимания. Однажды в разговоре было сделано такое заявление: так как иезуиты богаты, то, принося подарки, быть может могли бы открыть [40] себе эту дорогу серебряным или золотым ключем. На это один человек из здешних, хорошо знающий дело, ответил: конечно их провели бы до Тобольска, но дальше нужно было бы опасаться, что их убьют частным образом и распространят слух, что они или убиты варварами или погибли от болезни, потому что для русских сделать так — пустяки. Наконец, как нашему Поссевину противодействовала дошедшая сюда из Англии во время Елизаветы ярость еретиков, так она же ставит величайшие препятствия славе Божией и теперь. Она то и теперь заграждает нам дорогу в Китай, пока меч св. Михаила (в праздник явления которого мы начали миссию) не разрубит этого Гордиева узла. Нужно молиться Богу, чтобы выкурить из головы царя те дурные мнения об иезуитах, которые возбудил в нем своими внушениями Лефорт. Пусть другие думают о царе, что угодно, во всяком случае несомненно, что это государь острого ума; но, к сожалению, он слишком изменчив и кроме того погряз в пороках, которым только и мог научиться у Лефорта, так как в добродетельной жизни он не был воспитан. Но рука помогающего Господа не стала короче. Пусть все ждут мало добра, а мы все-таки не оставляем надежды на лучшее. Быть может, всеблагой Бог (на которого одного только и нужно здесь возлагать надежды) совершит чудеса. В силу этого и следует еще деятельнее трудиться. Кто выжидает погоды (т.e. действует по чисто человеческой мудрости), тот никогда не посеет, а тем более никогда не снимет жатвы. Царь любит любопытные вещи, но те лишь, которые касаются войны и фейерверков; о других же вещах хотя бы и очень умных (которые здесь некоторыми сделаны) вовсе не заботится. Прежде он показывал большую благосклонность к католикам, пока не отправился отсюда путешествовать по другим странам; после же возвращения мы не видели от него ни милостей, ни немилостей, потому что он возвратился с большим нерасположением к католическим священникам, а особенно к иезуитам. Лефорт утвердил его в том мнении, что они-то и были причиною того, что заключен (неблагоприятный) мир (с турками). Таким образом, война [41] ли произошла, заключен ли неблагоприятный мир, все это иезуиты сделали. ²⁴ Отчасти и хорошо не быть теперь в особенной милости и благоволения, пока не разойдется побольше бурное облако возмущений. Бог съумеет дать и нам в свое время милость, если ему будет благоугодно. И теперь уже в сердце царя мало по малу увеличивается искорка уважения к нашим церковным службам, только мы не можем достаточно проникнуть в его душу и узнать, истинная ли это искорка или только нам так кажется, потому что мы знаем, что этот народ наблюдает только свою пользу. Кто знает, на что царь рассчитывает от святейшего нашего отца? Достаточно осторожности должен бы внушать нам царь Василий (Иоанн IV) во время Поссевина, который широко оповестил мир о великих дарованиях этого народа. Шереметьев, с тех пор как возвратился (от папы), необычайно прославляет нашу веру, хвалит нас и говорит, что теперь он должен притворяться вследствие преследования собратьев; но кто может разгадать, что тут скрывается, правда или ложь? Дворовый его человек Kopбатов (Курбатов), обращенный в латинство или в унию в Риме одним весьма уважаемым нашим отцом, как показывают его письменные удостоверения, пришел к нам, говорил с нами, как с отцами ордена, и сказал, что привез нам поклон от отца генерала и от отца секретаря, в жилище которого он произнес исповедание веры. Мы увернулись от этой неожиданности следующим способом. Мы стали уверять его, что быть может он был введен в заблуждение словами: «приветствуйте наших отцов». Под словами: «наших отцов» он должен был разуметь католических священников, потому что так мы называем всех наших священников, так как все они католические пресвитеры. Но он на это отвечал: «Неужели вы можете отрицать, что отец генерал есть ваша глава?» Мы отвечали ему уклончиво: отец генерал иезуитов не имеет никакого отношения к светскому клиру, а тем менее он глава его. С этим он и остался. Он человек хороший, но здесь нельзя доверять никому, даже себе почти нельзя верить, и, чтo дурно для этой страны, [42] Курбатов, человек довольно простоватый, взял на себя такое дело, которое, правда, само по себе и не очень большой важности, но может наделать много зла у этого подозрительного народа. Поэтому-то нужно много молиться за этих ново-униатов, чтобы Бог благоволил приложить к духу ревности, которую они имеют, еще и скромность. ²⁵

Бояре, возвратившиеся из наших стран, привезли сюда с собою много иностранцев, из числа которых самый большой труд задали нам молодые люди нашей веры, потому что их растлевали. Эти, вопиющие к небу, грехи здесь весьма обычны, и не дальше, как четыре месяца тому назад какой-то боярин, за столом, в обществе хвалился, что растлил только 80 молодых людей. О, если бы в эту страну не приводили ни одного в слишком нежном возрасте! Впрочем, некоторые из вышесказанных наших юношей были спасены. Большое содействие оказал им в этом господин императорский посол и помог им освободиться. О, если бы и другие члены нашей общины серьезно пожелали содействовать этому! Но много было лестных слов, и никакого действительного дела. Бог рассудит это в свое время. Можно было бы написать об этом целую книгу, но пока и этого достаточно, чтобы иметь общее понятие.

Возвращающийся назад господин императорский посол намерен позаботиться и сообщит вашему преподобию, как бы вам хотя изредка можно было с нами переписываться. Мы убедительнейше просим ваше преподобие, благоволите поговорить с достоуважаемым отцом Книттелем, чтобы каким либо способом, если это возможно, переведены были в безопасное и верное место для пересылки нам деньги на наше содержание. Пусть он хорошо разузнает о некоторых тайных путях, которыми это можно было бы сделать. Так как мы должны жить здесь, как духовные, то необходимо, на сколько возможно, удерживать порядок оставленный нам нашими предшественниками, и, следовательно, нам нужны средства. Теперь нам достаточно щедрот (австрийского) императора и мы довольны ими и приносим за это глубочайшую благодарность, только бы они приходили в свое [43] время, потому что ничего нельзя откладывать в запас. Если озаботиться иметь одежду, лошадей, слуг и проч., то при настоящей дороговизне, в конце срока едва ли окажется хоть что нибудь сверх израсходованного. Кроме того, надо присоединить сюда милостыни, от которых здесь невозможно уклоняться, и если бы иногда не помогал нам господин императорский посол, то едва ли я нашел бы кого-нибудь, кто оказал бы помощь. Устранить же подаяния едва ли возможно. Здесь есть один старичек, который больше всех оказывал помощь нашим священникам, и хотя терпел от русских великую неприятность, тем не менее продолжал поддерживать этих священников. Случайно, вследствие кораблекрушения, он впал в величайшую бедность. Отказать такому в милостыне невозможно. Есть еще старушка, которая делала весьма много добра для наших отцов, особенно для мирно почившего отца Де-Бойе, во время его болезни (этого отца Де-Бойе вспоминают с величайшим похвалами). В настоящее время старушка сама едва имеет кусок хлеба. Мы стараемся делать возможное для нас добро и по другому поводу. Было здесь не мало девушек, которые вследствие бедности предоставлены были своими порочными родителями легкой жизни. Многим из них было оказано вспомоществование, и некоторые пристроены к безопасным местам. Нашим вновь обращенным (по милости божией обращенным из ереси, в число которых есть надежда засчитать и остальных, но теперь, стыдно сказать, обращено только 7 человек) приходится терпеть преследования, вызовы в суд, подвергаться бедствиям. Куда им прежде всего бежать, как не к нам? Я здесь (оставаясь однако всегда духовным) предпочитал бы жить на хлебе и воде, чем не помогать, потому что трудно поверить, сколько добра отсюда происходит теперь, и сколько его приготовляется в будущем. И мы обязаны это делать, держась той мысли, что мы сюда посланы не для того, чтобы заботиться о своей коже, а чтобы служить Богу и ближнему. Большая была бы благодарность и хорошо было бы поставлено наше дело, если бы какая либо благочестивая душа из-за границы помогла нам. Хотя и в других странах есть много нужды, но здесь [44] нужда особенная, — здесь бедные души брошены на произвол.

Быть может кому-нибудь придет мысль, стоит ли тратить что-либо в таком месте, где нет ничего постоянного; но, если бы такой аргумент имел значение, то как мало было бы стран, обращенных в веру, как несчастна была бы непостояннейшая Англия и проч. Для диавола было бы желательно и утешительно, если бы Московия была покинута орденом, который он всегда будет стараться держать как можно дальше отсюда. Особенная милость была бы, если бы кто-нибудь доставил нам краткие катихизисы, потому что здесь можно достать их только случайно от армян и то нужно платить огромные деньги.

Присовокупляю вашему преподобию, что если Богу угодно будет кого либо из нас с течением времени призвать в вечность, то пусть провинция благоволит прислать сюда человека хорошо знающего языки, особенно немецкий, чешский или польский (польский язык дает более легкий способ понимать русский язык), французский и итальянский. Если это будет немец, то он легко выучится голландскому языку. Наконец, сколько бы языков он ни знал, все они пригодятся. Нужно, чтобы он пренебрегал своими выгодами, умел бы много делать и мало говорить о делах; чтобы был деятелен, ибо здесь нам нужно крепко держаться нашего пути для блага св. Матери нашей. Мы не желаем похвал, только бы все служило славе Бога. Если я смею высказать откровенно мои простые соображения, то сюда годился бы или отец Базенгейн или Брайда или Квикверре. Умер находившийся при кораблях клирик-италианец. Я отправляюсь туда на его место, так как еще не прошло время пасхальной исповеди. Покамест о. Иоанн будет заботиться о делах общины.

Смиреннейше поручаем себя отеческой любви всей провинции и святейшим ее поминаниям и молитвам, в коих мы весьма нуждаемся, как видит ваше преподобие. Остаюсь смиреннейшим и недостойным сыном отец Иоанн Милан, а теперь Франциск Эмилиан, славянский священник, императорский миссионер в Москве. Москва, 23 (13) июня 1699 года.

 

III